***
— Десять минут уже прошло. Когда Кертис переступил порог камеры, Нейтан уже сидел на стуле, вытянув ноги и сложив их на столе, в то время как Мерджан безвольной куклой валялся на тюремной койке, сжавшись в позе эмбриона. — Я уже начал забывать, — язвительно протянул Нейтан, — насколько приятно вот так вот выплескивать свой гнев. Кертис усмехнулся. Не то, чтобы тяга Нейтана к насилию в ситуациях даже не слишком подходящих для этого, вселяла спокойствие; однако он явно был доволен — и, что самое главное, мог к этому моменту расколоть их пленника. Кертис встал в центре камеры, строго сложил руки на груди и, повернувшись к Мерджану, произнес: — Хватит валяться. Поднимись и посмотри на меня. Бывший мэр сжал дрожащие руки в кулаки и покорно повиновался приказу Кертиса — право слово, Гарридо почти вздрогнул, когда увидел его полное ужаса лицо, покрытое уймой ссадин: среди всей этой кровавой наляпистости даже глаза проглядывались с трудом. Мэр сидел, дрожа всем телом и испуганно поглядывал то на Нейтана, то снова на Кертиса, периодически издавая еле различимые всхлипы-писки. Гарридо снисходительно дернул бровью и протянул: — Я тебя предупреждал, но ты меня не послушал… Может быть, теперь начнешь говорить? Или ему придется продолжить. Несколько секунд Мерджан взвешивал все за и против: оценивал риски, представлял грядущие страдания, с ужасом, будто на дикого свирепого зверя, глядя на Нейтана, и морально собирался с мыслью о том, что ему придется предать Империю, — после чего, издав судорожный вздох, заговорил: — Хорошо… Только пусть он перестанет. Его речь звучала совсем не так, как десятью минутами ранее: и вовсе не только потому, что Нейтан выбил из него все высокопарные речи, но и потому — Кертис заметил это, когда Мерджан открыл рот, — что у него отсутствовало несколько передних зубов. Гарридо изумленно вскинул брови и посмотрел на пол: они белыми камушками лежали в самом углу, у койки, в лужице крови. Снова посмотрев на удракийца, Кертис кивнул и произнес: — Расскажи нам о планах Империи. Какие самые важные сообщения передавались через Башню? — В основном, все коммуникации связаны с межсистемными перелетами, строительством баз и поставкой оружия. Думаю, это вы и так знаете, — прохрипел в ответ Мерджан, поступив взгляд и продолжая дрожать от боли и страха, но уже почувствовав толику облегчения. — И это все? — Все. — Хватит врать, лживый ублюдок, — вмешался Нейтан, гневно взмахнув хвостом. — Тебе ведь уже объяснили, что мы знаем, чем ты занимаешься. — Но я и правда сказал все, что знал… — Хочешь сказать, что после того, как мы плюнули в лицо твоей императрице, она только базы строит и ружья возит? Мерджан поджал губы и сдавленно сглотнул. Кертис довольно дернул уголком рта: Нейтан смекнул, что к чему, и сам перенял инициативу в допросе. Возможно, толку от этого будет чуточку больше, чем от него самого… — Ну все, хватит строить из себя идиота, — Нейтан издал мрачный вздох-полурык и опустил ноги со стола, собираясь подняться. — Если ты не хочешь говорить, я выбью тебе все оставшиеся зубы и вырву твой язык. От них равно не будет пользы. — Ладно-ладно, хорошо, я все расскажу! Все, что знаю! — затараторил Мерджан, вскинув руки в защитно-примирительном жесте. — Только… больше не подходи ко мне! — Здесь я буду ставить условия, — выплюнул Нейтана. — Отвечай на вопрос. — Как вы уже, наверное, знаете, летом в Пепельной пустоши была построена научно-военная база… Ею руководит капитан Агшин, который в последнее время пользуется сильным расположением Ее Величества. На этой базе также живут и работают пилоты Бура… — Пилоты Бура? — озадаченно переспросил Кертис. — А разве он не на дистанционном управлении? — Это слишком сложная и дорогостоящая конструкция, чтобы оставлять ее без присмотра, — Мерджан отрицательно покачал головой. — Поэтому у него есть пилоты. — Дай-ка… — буркнул Кертис, протянув руку, — Нейтан передал ему планшет, который, Гарридо, взяв, включил, собираясь печатать. — Как их зовут? — Опять обратился к бывшему мэру. — Кем они являются? — Всего их трое, — смиренно поведал Мерджан. — Капитан Рирен, лейтенант Эзор и лейтенант Омар. Они прибыли сюда в качестве подкрепления в начале весны и чуть позже вызвались добровольцами для участия в проекте господина Суррана. Кертис торопливо записывал каждое его слово. — Кто такой господин Сурран? Удракиец прикусил язык и сдавленно шикнул: явно рассказывал больше, чем собирался изначально. И все же, запущенный механизм уже не остановить — иначе остаток его жизни пройдет совсем несладко. — Ученый, который спроектировал Бур. — Ясно, — Кертис повел бровью и многозначительно покачал головой. Казалось, допрос был окончен, и Мерджан почти вздохнул с облегчением, когда Гарридо вдруг строго продолжил: — Но вся эта информация бесполезная. Битва в Пепельной пустоши закончилась давным-давно. Мы уже видели этот Бур и то, что он умеет. Неужели после этого Империя не придумала ничего получше? Удракиец промолчал. Кертис и Нейтан молчали вместе с ним, как бы позволяя ему начать первым, и эта тишина, казалось, грозилась продлиться вечность. Мерджан явно что-то недоговаривал. — Скажи, — саркастически произнес Кертис, — ты мазохист или просто идиот? — Я снова начинаю злиться, — прокомментировал Нейтан. Гарридо не мог сказать наверняка, сказал ли он это совершенно серьезно, либо просто перенял правила игры, однако тут же подхватил: — Слышал? Ты сам создаешь себе лишние проблемы, Мерджан. Мы все равно, так или иначе, вытянем из тебя признание. А уж каким образом, решай сам. Удракиец стиснул кулаки в бессильном гневе — прямо сейчас он пребывал в разгаре вынужденного предательства своей Империи. Выбор перед ним стоял незавидный. — Есть кое-что, — наконец процедил он, опустив голову и зажмурившись. Вероятно, думал о том, как низко пал. — Это… связано с Каллипаном. — Сдавленно сглотнул. — Дело в том, что не так давно господин Сурран, кажется, обнаружил его местоположение. Кертис на мгновение обомлел; а затем перевел взволнованный взгляд на Нейтана: тот и сам весь насторожился и напрягся, пристально вцепившись в покрытое кровью лицо Мерджана глазами. — Это, — недоверчиво произнес Гарридо, — правда? — Абсолютная, — удракиец покивал головой. — И, наверное, через пару месяцев они отправят экспедицию в Крайние Земли, чтобы отыскать его. — И что будет потом? — Если все окончится успехом, Каллипан, полагаю, окажется в наших руках, — пробормотал Мерджан и тихо усмехнулся. — А что дальше, вы и сами должны понимать. Кертис стиснул челюсти и сжал руки в кулаки. Внешне он оставался спокоен, но внутри все уже клокотало, бурлило и трещало по швам от осознания того, угроза какого масштаба нависла над ними в этот раз. Перевел взгляд на Нейтана — тот, подняв голову, смотрел на него большими и круглыми, растерянными, с легким налетом ужаса, глазами. Он точно так же прекрасно все понимал. Империя и без Каллипана успешно справлялась с тем, чтобы беспощадно терроризировать Немекрону, а уж с ним… Этого нельзя было допустить. — Все ясно, — проговорил Кертис. — Нейтан, пойдем. Мы закончили. Вздохнув, Нейтан поднялся со стула и молча прошагала за Кертисом. Барьер поднялся, они вышли, а Мерджан вдруг, подняв глаза, полные одновременно снисходительного отчаяния и какой-то скупой, крохотной, шаткой надежды, выпалил им вслед: — А со мной что? — Кертис остановился и обернулся, недоумевающе нахмурившись, — удракиец тем временем продолжил: — Отправите меня в пожизненную ссылку? — Ссылку? — Я дал вам информацию, — сказал Мерджан. — И вы, в качестве благодарности, должны помиловать меня. — Мы помилуем, — отозвался Кертис, и на его лице появилась легкая, чуть издевательская, улыбка. — Подарим тебе быструю смерть. Барьер снова опустился — на сей раз окончательно, — оставив удракийца наедине с эхом шагов Кертиса и осознанием никчемности собственной судьбы. Кто бы мог подумать, что его, человека, поставленного лично Ее Величеством на столь важный и ответственный пост, будет ждать такая участь? Неожиданно, в последние, возможно, часы своей жизни, Мерджан осознал, что Империя недооценила гнев и упрямство своего врага. В нем не было даже милосердия.***
— Выходит, им все же удалось нагнать нас. Церен хмуро покосилась на Карстена, который, сидя за столом в своем рабочем кабинете и постукивая грубыми смуглыми пальцами по подлокотнику, выражал вселенскую пессимистическую задумчивость, и молча поджала губы, сложив руки на коленях. Она все еще не отпустила свое горе. Сидела, натянув и без того прямую спину до тянущей боли в пояснице, облаченная в еще одно фиолетовое платье. Оно вовсе не предполагало быть траурным: напротив, его легкость, воздушность и вкрапления серебра предполагали собой, напротив, праздничность; однако в текущих условиях у нее не было иного способа проявить свою скорбь в удракийских традициях. — Впрочем, этого следовало ожидать, — продолжил вслух Карстен. — Немекроне, с ее нынешним уровнем развития, не обогнать технологии Империи. — Будем надеяться, что Каспер разберется со всем, — пресно выдавила Церен и перевела на Карстена вопросительный взгляд: — Вы собрали для него всю информацию, о которой он просил? — Мы все еще работаем над этим. Общеизвестные факты, конечно, мы ему уже предоставили, но историческая подноготная там просто огромна. Наш человек, Вивьен, сейчас работает над этим. Старается выполнить все и выслать в кратчайшие сроки. — Принцесса ответила ему удовлетворенным кивком. — Надеюсь, это поможет нам добраться до Каллипана раньше, чем Вашей сестре. — Как и я, — сдержанно отозвалась Церен и вздохнул. — Боюсь представить, какая катастрофа случится, если его заполучит Рейла. Но с другой стороны… — она замялась, задумчиво прикусив внутреннюю сторону нижней губы, и тихо, будто бы на корабле Ордена их кто-то мог подслушать, произнесла: — В королеве Кармен я тоже начинаю сомневаться. Белые брови Карстена изумленно взлетели вверх, как и вытянулось лицо. Несомненно, он, вызвавшийся курировать Ее Высочество на этом непростом, тернистом пути, не мог осуждать ее; однако и спокойно принять такие слова, сказанные о той, кто считается ее вернейшей союзницей, не мог. — Ваше Высочество, — точно так же, тихо, спросил он, недоумевающе изогнув брови, — что Вы имеете ввиду? Церен призадумалась, подбирая нужные слова; но начала совсем не с того. — В моей семье обман, манипуляции и пользование людьми были обыденными вещами, — поведала она, нервно потирая большие пальцы рук друг о друга. — Так что я прекрасно понимаю, когда что-то из этого происходит вокруг меня. Сначала я правда верила, что мы с Кармен будем работать вместе, рука об руку, но теперь мне уже так не кажется, — призналась, и ее голос зазвучал несколько разочарованно, раздосадованно, а глаза невидяще уткнулись в пол. Церен не нужно было признаваться в этом, однако Карстен, наделенный не меньшей проницательностью, тут же понял, что она чувствовала: для нее это было сродни предстательству. Будто бы земля под ногами пошатнулась. — Конечно же, Немекрона ее дом, и ее гнев по отношению к Империи справедлив, однако освобождение Немекроны — не последняя наша задача; положить конец многовековой тирании во всей Вселенной — вот наша цель. Но… Я хочу обойтись без лишнего кровопролития. В конце концов, насилие порождает лишь насилие. А Кармен явно нужно не это. Она хочет мести. И я боюсь, что если Каллипан окажется в ее руках… — Ваше Высочество, — одернул ее Карстен, подавшись вперед на сложенные на столе руки, и смотря на нее с такой теплотой, поддержкой и волнением, каких Церен, должно быть, видел разве что в глазах Натты и Алиссы. Нет, это было даже не так… Было во взгляде Карстена нечто отцовское и в то же время нечто почтительное. Да, именно так он смотрел на нее прямо сейчас: как преданный и обеспокоенный состоянием своей госпожи советник. — Вы напрасно себя накручиваете. Ее Величество, несомненно, бывает жестока, но только с врагами. К тому же, кому, как не ей, лучше знать, каково это, когда твой дом уничтожают, а твоих людей — беспощадно и без разбору убивают? А что же до ваших отношений… Каждый альянс — это взаимное пользование своими союзниками. Особенно, когда дело касается монарших персон. Таким, как вы, редко когда доступна искренность, уж извините за прямоту. — Не извиняйтесь. Я ведь и сама все это прекрасно понимаю. — Церен скривила рот и сжала ладони в кулаки. Понимала, но признавать до конца так и не хотела. — И все же, я правда поверила ей. Вы ведь прекрасно знаете, как отнеслась бы к моим взглядам моя семья. Боюсь, простое изгнание мне пришлось бы вымаливать у отца, — произнесла принцесса и сглотнула подступивший к горлу ком. — Вы удивитесь, но я Вас прекрасно понимаю, — отозвался Карстен. — Мои родители ведь были надзирателями в гетто в городе, в котором на вырос. За одни мои мысли они могли бы меня растерзать на куски. А уж если бы я еще и высказывался… — И вы… — Церен нахмурилась, — никогда не чувствовали себя неправильным за все эти мысли и рассуждения? — За мысли — никогда, — уверенно произнес Карстен и покачал головой, будто бы придавая этим своим словам большей внушительности. — Но было время, когда я ненавидел свое происхождение. Будто бы ответственность за каждый холокост лежала лично на мне. Однако когда я встретил госпожу Ракель, которая приняла меня в Орден, и впервые встретился с Альянсом четырех, который увидел в ней, потомке принцессы Дельвалии и далеком члене правящей династии, во мне и во всем Ордене надежду на будущее, я понял, что не это определяет меня. Меня, как человека, определяют исключительно мои поступки. — Но королева, похоже, так не считает, — тяжело заключила Церен. — Для нее мы всегда будем просто представителями народа захватчиков, а я — сестрой убийцы ее сестры и тиранши, которая уничтожила ее дом. Ее доверие не завоевать. Она ведь уже строит планы за нашей спиной. — Пусть так, — произнес в ответ Карстен и пожал плечами. Так уверенно и легко, что Церен едва не забыла, как правильно дышать, от вида его беспечности. — Ее Величество может не верить нам, но мы сдержим свое обещание и докажем обратное. Кроме того, — добавил он, резко посерьезнев, — не забывайте, кем Вы стали для людей Империи. Вы — символ их надежды на мир. И их поддержка для Вас, как для претендентки на престол, самое важное, что только может быть. «Ты перевернула мой мир, — сразу же вдруг вспомнились слова Алиссы, сказанные ей когда-то недавно-давно — Церен невольно вздрогнула, едва только ее невозвратимый голос всплыл из недр подсознания. — И я знаю, что ты сможешь перевернуть его и для всех остальных». Нет, она не должна опускать руки и падать духом. Ей нужно быть сильной, нужно верить в себя. Ради Алиссы, ради Натты, и ради всех тех, кто не дожил до сегодня, но увидел однажды в ней хоть крошечку света.***
Доган, сколько Айзелла помнила, никогда ей не нравился. Тем не менее, из уважения к Ее Величеству, назначившей его мэром Хелдирна, свою неприязнь она старалась скрывать настолько, насколько это вообще было возможно. И все же, находиться в его кабинете, который он спустя столько времени так и не удосужился переделать под удракийский манер, будто нарочно отдавая предпочтение немекронской культуре, которую неоднократно называл «необычной, своеобразной и даже весьма интересной», наблюдать то, как он один за другим поглощает различные кулинарные изыски, и смотреть на его подчеркнуто высокомерное и карикатурно важное лицо было невыносимо. У этого человека были острые, скульптурные черты лица, выдающиеся грубые скулы, маленькие кротячьи глазки, вьющиеся, словно лоза, рога и затянутые в тугой низкий хвост волосы, сверху сбрызнутые абсурдно большим количеством лака, — прямо-таки человеческое воплощение чванливости. Одет Доган был также в лучших традициях удракийской знати: на нем было черное платье, перетянутое бордовым ремнем, с которого свисало множество цепей, с тяжелыми многослойными рукавами и темными металлическими наплечниками, кверху изогнутыми и вздернутыми, прямо как его длинный узкий нос. На его шее мерцали несколько кулонов с драгоценными камнями, а на пальцах, медленно, несколько брезгливо, перебирающих перепелиное мясо, — многочисленные кольца. Айзелле, стоящей у двери, с трудом удавалось держать себя в руках. Она никогда и никому — даже Расмусу — не признавалась в этом, но ненависть и отвращение, стоило только взглянуть на мэра-зазнайку, переполняли ее с ног до головы. А он будто вовсе и не замечал ее прихода. — Приятного аппетита, господин Доган, — угрюмо протянула она, нервно перебирая пальцы рук, сложенных за спиной. — Мне сказали, что вы звали меня. — Это было полчаса назад, когда я был свободен, — недовольно отозвался тот, остановившись перебирать мясо. — Но теперь, как видишь, я занят. Не могла бы ты не разговаривать со мной, пока я ем? Айзелла стиснула челюсти и проглотила гнев. Возможно, ей стоило бы заплатить Расмусу, чтобы тот убил его. — Если еда важнее причины, по которой я здесь, значит, я пришла сюда зря. Доган вздохнул и закатил глаза. — Прискорбно, что так мало людей ценят такие важные для жизни человека вещи, как прием пищи. Знаешь ведь, как говорят? Война войной, а обед — по расписанию. — Он отодвинул тарелку в сторону и взял со стола салфетки вытирая, пальцы. — Присядь, — кивнул в сторону кожаного кресла у журнального столика, на котором стояла набитая фруктами пиала и несколько тарелок со сладостями. — У меня к тебе много вопросов. Айзелла выдохнула, взывая ко внутреннему спокойствию, прошла к креслу и опустилась на него, откинувшись на спинку с видом вселенской мученицы и закинув ногу на ногу. — Ну? — Я слышал о тебе разные вещи, — начал Доган, повторив ее позу, но с видом куда более вальяжным, высокомерным и заносчивым. — Верные подданные Империи называют тебя Айзелла-хранительница, ведь ты бдительно охраняешь порядок и традиции Империи и избавляешь ее от тех, кто ставит их под сомнение. По этим же причинам враги зовут тебя Айзелла-душегубица. Однако, — его тонкие брови снисходительно сошлись к переносице, — пока я вижу лишь жалкую женщину, которая не способна справиться даже с каким-то еще более жалким писакой. Если бы у Айзеллы в руках был нож, она непременно метнула бы его прямиком в огромный лоб Догана. — Напоминаю вам, — мрачно процедила она, готовая прожечь мужчину одним лишь полным ненависти взглядом исподлобья, — что вы разговариваете с губернаторшей Немекроны. — Но сейчас ты не губернаторша, — язвительно напомнил Доган, растянув блестящие от жира губы в снисходительной ухмылке. — Ее Величество отправила сюда, чтобы ты помогала мне с управлением городом, но ты, похоже, со своими обязанностями не справляешься. Почему, — его голос мгновенно изменился, став тихим, гневливым, и теперь куда сильнее напоминающим шипение ядовитой змеи, — «Говорящий Эл» до сих пор на свободе? — Я поручила Расмусу заняться этим, — угрюмо ответила Айзелла, потупив взгляд. — Но, видимо, это ему не по зубам. Уже несколько недель, он только и делает, что беспробудно пьет и развлекается с какой-то женщиной… — пробурчала она как бы между прочим. Брови Догана поползли вверх от возмущения. — А с чего бы Расмусу заниматься этим?! — выпалил он, переходя на высокие тональности. — Я велел тебе — лично тебе — разобраться с этим. — Я уже и сама догадалась, что мне с самого начала не стоило полагаться ни на кого, — парировала Айзелла. Костяшки ее ладоней успели заметно посветлеть от того, с какой гневной силой она их сжимала. — Так что я снова самостоятельно взялась за это дело: установила круглосуточное наблюдение за типографией, организовала опрос жителей соседних домов. Надеюсь, дело пойдет в гору. — Надейся, Айзелла, надейся, — снисходительно опустил Доган и, враждебно прищурившись, угрожающе добавил: — Потому что иначе я доложу Ее Величеству о твоей некомпетентности, и тебя разжалуют. В конце концов, ты и сама понимаешь, какая сейчас обстановка. Королева Немекроны решительно настроена на войну, и Ее Величество не потерпит никаких промахов. — Я понимаю. — Очень надеюсь. Теперь можешь идти, ты свободна. Не хочу есть остывшую еду. Айзелла поднялась, отвесила вялый поклон, который предполагала вынужденная субординация, и, твердо ступая по полу подошвой тяжелых ботинок, покинула светлый кабинет. Уже в коридоре она смогла издать тяжелый вздох, напоминающий, скорее, рычание строптивого зверя, загнанного в угол, и ударить горячим кулаком стену. Легкая боль, прошедшая вдоль кисти, стала необходимым отрезвляющим фактором, которого, тем не менее, все равно было недостаточно, чтобы успокоить буйство мысли. Направляясь по коридорам в «штаб информаторов» (тех, кого Айзелла назначила ответственными за слежкой), женщина не переставая прокручивала в голове возможные варианты развития событий. В первом варианте она находит «Говорящего Л.», насаживает его голову на пику и устраняет текущую угрозу порядка в Хелдирне. Во втором же варианте все происходит ровно так, как и обещал Доган: она не справляется, и ее разжалуют. Раз-жа-ло-ва-ние. Страшное слово. Упасть в глазах Императрицы — значит подвести ее, подвести Империю, предать суть своего существования. Быть слугою со срубающим головы клинком в руке — таково ее предназначение. Разве без этого ее смысл имеет хоть какое-то значение? Конечно же, нет. Лучше совершить самоубийство, чем терпеть подобное унижение. И если уж так произойдет, Айзелла непременно заберет перед этим жизнь столь ненавистного ей Догана. И тем не менее… Айзелла остановилась у металлических дверей «штаба» и постучалась — и уже через секунду двери раздвинулись, пропуская ее внутрь. Так называемый «штаб», который столь пафосно называл так главный информатор, Хюсейн, представлял собой просторный зал со скудным освещением, составленным в основном лампами и светом от множества мониторов, ввиду того, что окна плотно закрывали жалюзи, светлыми стенами, бежевым плиточным полом и вышеупомянутым бесчисленным количеством мониторов, каждый из которых транслировал изображение с какой бы то ни было камеры. В самом центре стоял стол, на котором расположилась коробка, сверху до низу забитая какими-то флешками и кассетами, два ноутбука и целая гора пустых пластиковых стаканчиков и упаковок каких-то немекронских закусок. В самом дальнем углу зала, повернувшись спиной к двери, в кресле сидел человек, который был как раз таки именно тем, кто нужен Айзелле. — Хюсейн, — позвала она, проходя внутрь, — только не говори, что ты опять занят той немекронской игрушкой… — Знала бы ты, как это затягивает… — протянул в ответ он. — И как только такая примитивная раса придумывает такие занятные развлечения?.. Айзелла резко схватила кресло за спинку и крутанула, отчего Хюсейн едва не полетел вниз, испуганно прижав к груди телефон и растерянно вытаращившись на нее своими большими голубыми глазами. Айзелла тут же отшатнулась в сторону, демонстративно зажимая нос и бормоча: — Звезды, это отвратительно… Сколько ты уже не мылся? Хюсейн действительно выглядел грязным и неопрятным: одетый в синюю клетчатую пижаму, которую приобрел в каком-то местном магазине, он, помимо прочего, ввиду того, что частенько забывал банально поесть, демонстрировал болезненную худобу. Его серебряные волосы зажирнились и были собраны в нелепый пучок на макушке, на лице поросла белая щетина, в уголке рта застряли крошки еды, которые, ко всему прочему, валялись просто повсюду, а изо рта, казалось Айзелле, несло так, будто бы он только что слопал подгнивший труп. Только его рога, уныло изогнутые в разные стороны, оставались блестящими и кристально чистыми. Хюсейн любил и лелеял свои рога, хотя это и было совершенно обычной вещью, — в этом заключалась его не единственная, но точно самая странная причуда. Пожав плечами, но нисколько не смутившись, он ответил: — Всего пару дней. Айзелла не стала спорить. Все эти безумцы начинали выводить ее из себя. — Откладывай свою игрушку в сторону, — рявкнула она. — У тебя, вообще-то, есть дела. — Я способен к многозадачности. — Я бы поверила, если бы ты успевал мыться хотя бы иногда. — Обслуживание своего тела — бесполезная трата времени, — отмахнулся Хюсейн. — К тому же, природа предусмотрела все так, чтобы мы обходились и без этого, сами по себе. — Ты омерзителен. — Благодарю за честность. Айзелла знала, что в его ответах не было и толики издевки и сарказма: это просто то, как этот чудаковатый человек общался; однако оттого это раздражать ее не переставало. — Где все? — Работают, как ты и приказала. — И что? Вы нашли что-нибудь? — взволнованно спросила она. До чего же смешно было осознавать то, что ее успех во многом зависел от двадцатидвухлетнего придурка, который не мог даже почистить собственные зубы. — Да… Я хотел тебе сказать, но «Космическая мафия» меня слишком увлекла, — Хюсейн повернулся к монитору, изображение на котором демонстрировало переулок, на который выходил черный ход типографии. Нажал несколько кнопок на клавиатуре, отматывая запись к нужной дате и времени. — Четверг. Семь утра, — сказал он. — А теперь смотри… Пару минут на экране не происходило ничего. Айзелла недоверчиво нахмурилась — и неожиданно на экране появилась фигура, укутанная в черный плащ, которая в утреннем полумраке проглядывалась не столь отчетливо, как хотелось бы. Подошла к двери черного хода, потянула за ручку — и вошла, скрывшись в здании. — Хочешь сказать, — протянула Айзелла, скептически нахмурившись, — это он? — Думаю, да, — Хюсейн кивнул. — Он приходит туда каждый четверг в семь утра. Затем, через десять минут, выходит. Каждый раз в плаще, каждый раз только через этот вход. Вы могли бы устроить засаду и разобраться с ним лично. А учитывая то, что послезавтра четверг… — Долго ждать не придется, — закончила за него Айзелла, и ее губы растянулись в ликующей, полной победного предвкушения кривой ухмылке. — Идеально, просто идеально! Хюсейн самодовольно усмехнулся. Айзелла усмехнулась вслед за ним. Похоже, первый вариант — тот, где она успешно выполняет свое задание и как ни в чем не бывало продолжает служить Империи, — так и расстилал перед ней ковровую дорожку.***
Маленькая типография, затерявшаяся среди людных улиц огромного Хелдирна, встретила своего привычного гостя обыденным ароматом горячего кофе и могильной тишиной, присущей этому немноголюдному месту. В светлом холле, как и всегда, стоял одинокий сиреневый диван, стеллаж с фарфоровыми статуэтками, служащих чисто декоративным элементом, и множество цветочных вазонов, пестрящих зеленью; и дубовая стойка, за которой сидела заведующая сего заведения: предпенсионного возраста женщина с темными волосами, собранными в аккуратный пучок, большой выделяющейся родинкой над губой и строгими прямоугольными очками, которые так контрастировала ее теплая добродушная улыбка, которой она одарила гостью в темном плаще. — Каждый раз, когда я вижу вас здесь, я понимаю, что надежда еще живет. — Каждый раз, когда вы видите меня здесь, именно это вы и говорите, — отозвалась с усмешкой фигура. — Но я польщена. Приятно знать, что парой фраз мне удается сохранять огонь в сердцах людей. — Вы — символ революции. Однако… — густые темные брови женщины хмуро сошлись к переносице, — вы не боитесь, что Империя однажды доберется до вас? — Бояться бессмысленно. Я умру за свои взгляды. — Вы точно героиня нашего времени. — Я не героиня, — отмахнулась она. — Герои — это те, кто сражается на поле боя. Я же всего-навсего голос правды в этом кровавом водовороте войны. — Заведующая смиренно кивнула. Спорить со столь важной и величественной персоной, как Говорящий Л. (хотя та явно не приветствует столько пафоса по отношению к самой себе), — себе дороже. Безликая девушка закопошилась рукой под плащом и выудила из внутреннего кармана несколько аккуратно сложенных пополам листов, исписанных ручкой. — Все как обычно. Примечания на последней странице. Женщина снова улыбнулась и протянула руку, чтобы принять листы, как вдруг… Всего доля секунды — удар, звон стекла, свист пули, — и ее ладонь безжизненно упала вслед за бездыханным телом. Пуля попала точно в висок — жизнь покинула тело заведующей почти мгновенно. Распахнулись двери. В здание ворвались пятеро солдат, облаченных в удракийскую форму с угрожающе — нет, предупредительно, — поднятыми и направленными аккурат на девушку ружьями. Она обернулась: сзади, с черного хода, забежала еще пятерня, оцепив ее по кругу неприступной стеной. — Стоять на месте и не двигаться! — рявкнул один из солдат. — Ты окружен, Эл! Руки вверх! С губ сорвалась тихая усмешка. — В конце концов, вы поймали меня… Браво. Она повиновалась — без лишних раздумий, всяких мимолетных колебаний и малейшего сопротивления. Удракийцы напряглись: очевидно, они не ожидали такого смирения, — и она почувствовала это. — Вы удивлены? Но не волнуйтесь, никакого подвоха тут нет. Да, Эл — это я. Я — та, кто вам нужна. Но я не боюсь, — отчеканила девушка. — Я верна своим взглядом и готова отдать за них свою жизнь. Стреляйте! Солдаты озадаченно переглянулись, затем — снова вцепились в нее пристальными взглядами, будто ожидая, что та что-нибудь да выкинет: достанет оружие, воспользуется магией, бросит гранату — ждали чего угодно, но только не смирения и принятия своей незавидной участи. Однако, вершительница хаоса не собиралась делать ровным счетом ничего: она просто стояла, терпеливо ожидая их дальнейших действий. — Мы не станем убивать тебя сейчас, — заговорил, наконец, один из удракийцев. — Ты пойдешь с нами, и разбираться с тобой будет командующая Айзелла либо господин Доган. Но сначала покажи свое лицо, непреклонная предательница! Девушка снисходительно фыркнула и сняла капюшон, позволяя черным прядям упасть на лицо, полное холодной решимости и нечеловеческого бесстрашия, — на несколько секунд удракийцы вновь замерли от растерянности. Кого они точно не ожидали увидеть, так это садовника из мэрии — янтароглазую эльфийку Лукрецию Кавалли.***
— Приветствую, командующая Айзелла. Худое овальное лицо Мерены, всегда серьезной и собранной, когда дело касалось ее работы, замаячило на экране крупным планом, заставив Айзеллу недовольно скривиться. — Вы позвонили на личный канал связи Ее Величества Императрицы Рейлы. Какова причина вашего звонка? Пальцы Айзеллы в напряженном предвкушении впились в подлокотники кресла, на котором она сидела. Командующая нахмурилась и безапелляционно отчеканила: — Об этом я буду говорить исключительно с Ее Величеством. — Прошу прощения, командующая, но я, как ее верховная секретарша и главная служанка, обязана знать, что вы хотите. — Верно, — угрюмо пробормотала Айзелла, — ты всего лишь служанка. А я, смею напомнить, военнослужащая и губернаторша Немекроны, и я не обязана перед тобой отчитываться. Тем более, когда дело касается лично Императрицы. Треугольные брови Мерены, которая сама по себе чем-то напоминала мелкую, но бойкую хищную пташку, возмущенно взлетели вверх, и она протянула своим высоким голосом: — Командующая Айзелла… — Не смей мне перечить, — отрезала женщина. — Доложи Ее Величеству, что я хотела бы срочно поговорить с ней, если, конечно, она не возражает. Мерена закатила глаза и демонстративно фыркнула. — Как прикажете. Ожидайте звонка в ближайшие несколько минут, — сказала, и отключилась. Несколько минут — просто ничто в масштабах Вселенной; и одновременно с этим они сейчас казались ей беспощадно-мучительно томительными. Каждая секунда тянулась, словно резина. До чего же невыносимо! Однако ж Айзелла надеялась, что ожидание себя оправдает. Стоило только представить реакцию Ее Величества, и сердце замирало: не то от ужаса, не то от безрассудного любопытства к тому, что же она предпримет дальше. Айзелла знала Императрицу достаточно хорошо, насколько это вообще было возможно для обычной подданной вроде нее, и могла прекрасно представить, какой жестокой будет расправа женщины, которая не привыкла проигрывать и делить с другими то, что принадлежит ей. Наконец, отведенное время прошло, и на экране панели высветился значок входящего звонка. Айзелла тут же вздрогнула, быстро приняла подобающую безукоризненную позы, наспех поправила волосы и, наконец, приняла звонок. На экране высветилось недовольное лицо Ее Величества, которая уже была одета в шелковый алый халат и распустила серебряные волосы, водопадом опавшие на ее плечи. Айзелла тут же, со всей почтительностью, поприветствовала ее, на что Императрица отозвалась крайне раздражительно. — По каким таким вопросам ты беспокоишь меня в вечернее время? Разве Мерена не сказала тебе, что сначала нужно назвать причину своего звонка? — Прошу прощения, моя госпожа. Однако я узнала кое-что и подумала, что Вам это могло быть интересно. — Тебе следовало подумать больше, потому что ты прервала мой приятный вечер, который я надеялась провести в обществе куда не менее приятных мужчин, — не унималась Императрица. С каждым произнесенным словом ее голос становился все выше, наполняясь истерическими нотками, а в зеленых глазах начинало разгораться пламя исполинского гнева. Императрица явно была не в духе. Вновь. Скривившись, она вздохнула и продолжила: — Но раз уж так уже случилось, говори. Может, твои россказни смогут меня занять. Айзелла замялась на секунду. Возможно, она слишком погорячилась, и вместо организации таких вот «забав» ей стоило просто казнить предательницу… Но обратного пути уже не было. — Думаю, Ваше Величество знает о «Говорящем Эле», который завелся в Хелдирне и печатал свои омерзительные статейки. — Конечно, я знаю. Но вот чего я не знаю, так это то, что более отвратительно: его дерзость и неповиновение, или же ваше бездействие. Почему не ты, не Доган так и не поймали его?! — Ваше Величество, — на лице Айзеллы появилась легкая самодовольная ухмылка, — вообще-то, сегодня мои люди арестовали его. Именно поэтому я Вам и звоню. Брови Императрицы удивленно взлетели вверх — всего на секунду, прежде чем ее лицо снова не перекосилось от недовольства. — Иначе говоря, ты решила мне похвастаться? — Ваше Величество, ну что же Вы… Я бы не посмела отнимать Ваше время только для того, чтобы потешить свое эго. — Тогда в чем дело? — Дело в том, кто оказался этим самым «Элом», — протянула Айзелла и выдержала многозначительную паузу. Печально, однако, если Императрица и предпримет что-то, то наблюдать все собственными глазами у нее не получится. — Им оказалась простая девушка, которая работала садовником в здешней мэрии. Лукреция Кавалли. — И что с того? — пренебрежительно фыркнула та. — Какая мне разница, кем она работала? — Понимаете ли… У нее был роман с Расмусом, Вашим наемником: с тех самых пор, как только сюда приехал. Императрица озадаченно нахмурилась и явно призадумалась. Айзелла нервно закусила губу. За те игрища, что она учинила, ее должны подвергнуть самым страшным пыткам. И все же, это так опьяняет… — Хочешь сказать, он обо всем знал и покрывал ее? — Не думаю, — призналась командующая. — В последнее время он только пьет, пьет и пьет, и больше ничем другим не занимается. Вряд ли он даже догадывался. Да и Империи он предан. Однако… — она вздохнула и снова (на сей раз нарочно) замялась. — Боюсь, как бы казнь любой женщины не заставила его поменять свои взгляды. Говорить такое — все равно, что подливать в огонь бензин: и вот уже в зеленых глазах Императрицы взвилось неистовое пламя гнева и возмущения. Несмотря на то, что с Айзеллой они были почти одного возраста, кое-какие детали о детстве Ее Величества она узнала от отца, который служил при дворе во время правления покойного Императора Азгара. Его Величество всегда баловал свою дочь, которая была его любимицей едва ли не с самого рождения. Одаривал ее нарядами, украшениями, самыми разными игрушками — и с каждой своей вещью маленькая принцесса была жуткой собственницей. Каждую игрушку, которая ненароком попадала в руки ее младшей сестры, она демонстративно рвала, ломала и выбрасывала, как бы говоря, мол, если не достанется мне — не отдам никому. Во взрослом же возрасте бездушные игрушки ей заменили люди. И пусть Ее Величество и лично отослала Расмуса от двора, демонстрируя пропажу всякого интереса, он все еще, подобно кукле, принадлежал ей. Иначе быть попросту не могло. — Ему не нужно знать об этом, — резко заключила Рейла. — Пусть ломает голову в поисках своей пропавшей возлюбленной. А вот саму эту Лукрецию ты прикажи доставить во дворец. Несомненно, нам с ней будет, о чем поговорить. Айзелла не смогла сдержать азартной ухмылки. — Как пожелаете, Ваше Величество. И она непременно бы пожалела о своем подлом поступке и маленькой дерзкой интрижке, если бы только ее садистское сердце не было целиком из камня.