***
Глухие шаги и негромкий женский голос, доносящийся откуда-то с другого конца темного коридора, вынудили Лукрецию выйти из состояния транса, в котором она пребывала несколько последних часов (а может, и дней?) и насторожиться. С тех пор, как она оказалась здесь, в подземной тюрьме, расположенной невесть где, ее никто ни разу так и не посетил. Да и не хотелось ей, по правде говоря, чтобы ее кто-то видел. Это конец. Да, это определенно был конец, в который она, как бы не убеждала себя в обратном, верить не хотела, пусть изначально и понимала, чем все это грозило закончиться. Ни в коем случае Лукреция не отказывалась от своих взглядов и уж тем более не сожалела о совершенном. Нет, тысячу раз нет! Свою незавидную судьбу она принимала покорно, потому что прежде каждую ночь засыпала в ожидании неминуемого конца, и все же, ей было тоскливо. Суть человека — в воле к жизни. Да и представляла все это она совершенно иначе: чуть более поэтично, эффектно, так, как обычно пишут в самых вычурных книгах. В реальности все оказалось совсем не так. По началу ее держали в тюрьме где-то в Хелдирне — точно не в мэрии, однако, — после чего вдруг посадили в машину, в очередную камеру, лишенную окон и наглухо изолированную от всяких звуков, лишь с одной маленькой щелью внизу, у пола, через которую ей подавали скудные пайки. Везли ее несколько часов, а может и целый день — Лукреция давным-давно потеряла счет времени в своем мучительном путешествии. А когда машина впервые (и, как выяснилось, окончательно) остановилась, ее наконец вывели наружу, и она оказалась в очередном подземелье с мрачными серыми стенами, петляющими коридорами без окон и массивной металлической дверью в конце, которая открывала тюрьму с сотнями пустующих камер, в одну из которых ее снова заперли — на сей раз окончательно, оставив без воды, еды и даже банального туалета. Не то, чтобы она жаловалась, однако… это угнетало и без того воспаленный всем происходящим рассудок. В какой-то момент она даже понадеялась, что Расмус придет и спасет ее… И тут же поняла, насколько это глупо. Вряд ли он знает, кем она является на самом деле и что именно с ней произошло. А если даже и знает… Как он найдет ее? Вряд ли удракийская верхушка станет рассказывать о месте ее содержания кому попало. Да и не нужно ей это геройство. Это ведь всего-навсего безумное бегство от того, что было заранее предрешено и уготовано. Поэтому она, опять же, с готовностью принимала свою судьбу. Глухие шаги приближались; Лукреция продолжала сидеть, как сидела, подперев холодную стену головой, скованной мигренью, лишь скорее инстинктивно напрягшись. Ее затуманенный разум с трудом смог распознать в шагах звонкий цокот каблуков, и как только это произошло, Лукреции стало понятно, что посетить ее пришли отнюдь не простые тюремные охранники — это был кто-то намного поважнее. «Некто» остановился по ту сторону синеватого защитного барьера — Лукреция осторожно повернула голову в сторону, из тени разглядывая свою гостью. Это была удракийская молодая женщина, лет так двадцати семи, облаченная в украшенное серебром бордовое платье, с длинными серебряными волосами, ниспадающими на плечи, вьющимися острыми рогами и сверкающими от отвращения глазами. Высокомерие переполняло ее с ног до головы, и Лукреция поймала себя на мысли, что, не разделяй их этот треклятый барьер, она непременно плюнула бы ей в лицо — до того, отвратительной ей казалась она. — Вот ты значит какая, Лукреция Кавалли… — произнесла она ее имя, будто бы пробуя на вкус, — и неожиданно девушку пробила дрожь. Это была не просто какая-нибудь знатная удракийская особа — это была императрица Рейла, чей змеиный голос сочился ядом и прочно отложился в памяти после десятков ее выступлений, просмотренных Лукрецией. — Крыса из Хелдирна и предательница Империи, — презрительно выплюнула Рейла и требовательно отчеканила: — Смотри в глаза, когда я тобой разговаривает Владычица Вселенной. Лукреция не повиновалась. Несомненно, она бы заглянула в эти злобные глаза, — однако не прогибаться было делом принципа. — Слышишь меня? — раздражительно процедила Рейла. — Я прикажу выколоть твои глаза, если не собираешься ими пользоваться. — Делай со мной все, что хочешь, — безразлично отозвалась Лукреция. Не показывать страх тоже было делом принципа. — Итог все равно будет один. Императрица презрительно фыркнула. — Оставьте нас наедине. После часов, проведенных в тотальной изоляции от людей и внешнего мира, мозг соображал слишком паршиво, и потому она благополучно упустила момент, когда барьер опустился, померкнув во тьме, а Рейла нависла прямо над ней и грубо схватила за подбородок, впиваясь длинными ногтями в кожу и вынуждая Лукрецию поднять голову и смотреть на нее. Зеленые глаза пылали от ненависти и отвращения — янтарные оставались спокойны и даже… азартны. Императрица была невероятно зла — и неуместно зла. — Я вижу, чувство страха у тебя напрочь отсутствует, — прошипела она, продолжая сжимать ее подбородок до невыносимой боли. Лукреция невольно поморщилась — и это сподвигло Рейлу надавить еще сильнее, пока ногти окончательно не проткнули кожу, выпуская несколько капель крови, что теплыми струйками потекли вниз по шее. — Я знала одну такую: непреклонную, принципиальную… И знаешь, что с ней сейчас стало? Она мертва. Но она умерла быстро. А тебя я заставлю взвыть перед смертью, — с отвращением выплюнула Рейла и грубо оттолкнула ее сторону — Лукреции с трудом удалось удержаться на ладонях, чтобы не рухнуть лицом в пол. Удракийская императрица обладала чудовищной физической силой и полыхала не менее чудовищным гневом. Неуместным гневом. — Разве вашему величеству не должно быть все равно на такое ничтожество, как я? — язвительно протянула Лукреция, вытирая кровь с лица и шея. Челюсть ужасно ныла, но желание поставить эту особу на место горело сильнее. — Ваши пешки избавились бы от меня и забыли — а вы вот потрудились доставить меня во дворец и разыграть этот перфоманс… Я как-то задела вашу гордость, ваше величество? Рейла вдруг схватила ее за волосы и потянула на себя, вынуждая вновь поднять в голову и вновь лицезреть гнев и возмущение в ее глазах. Лукреция усмехнулась. Терять уже явно было нечего — так почему бы под конец не сказать правду? — Расмус как-то сказал мне, что ни одна девушка в мире не достойна сравниваться с вами… Я — тем более. Будто бы вы настолько ужасны… Рейла отпустила ее — всего на секунду, чтобы на сей раз влепить хлесткую пощечину. Лукреция не сдержалась и издала болезненный стон. На кончике языка проступил солоноватый вкус крови. Она разбила ей губу или нос? Лукреция уже с трудом различала что-то. От боли у нее горело все лицо. Но это, ни в коем случае, ее не останавливало. — И я даже понимаю, почему он так сказал, — продолжала Лукреция, подняв голову и глядя на Рейлу с издевкой и снисходительным, насмешливым презрением; с вызовом и бесстрашием. — Ты отвратительный человек, и твое черное сердце полно только ненависти и зависти. Такую, как ты, никто никогда не полюбит: ни как женщину, ни как императрицу. — Ее губы изогнулись в кривой ухмылке. Даже подняв голову, Лукреция смотрела на эту женщину сверху вниз. — И обязательно придет день, когда ты останешься ни с чем и поймешь, насколько ты на самом деле ничтожна. Вот увидишь… Лицо Рейлы перекосило от гнева, и Лукреции на секунду показалось, что ту даже затрусило. Она ожидала очередного удара — но этого не произошло. Рейла только расправила плечи, презрительно поджала губы и прорычала сквозь зубы: — Ни слова больше. — Она развернулась, в нервном жесте заправляя за ухо прядь волос и оставляя Лукрецию в озадаченном положении. Неторопливым шагом покинула камеру и, когда снова поднялся барьер, бросила напоследок: — Я прикажу вспороть тебе живот и оставить умирать от потери крови. Поверь мне, это долго продлится… Лукреция рассмеялась: громко, неконтролируемо и натянуто, — продолжая хохотать даже тогда, когда цокот каблуков, удалившись, стих. Какая же она жалкая, Рейла, какая же жалкая у нее участь!***
Ночь. Кромешная тьма. Гробовая тишина окраин. И лишь одинокие выстрелы, методично рассыпающие тела охранников Империи по холодной земле. Бах, бах, бах — еще один рухнул замертво. Карла вздрогнула, издав испуганный вздох-полустон, и непроизвольно отшатнулась от окна, задергивая шторы. В доме царила темнота, которая, по идее, должна была сокрыть их присутствие, однако умом она понимала, что этот дешевый трюк не сработает. Те, кто пришел за ней, явно четко знают, что она здесь, и они не отступят, пока не заберут ее жизнь. От этой мысли хотелось выть белугой — как и от ощущения провала, нависшего над ней грозной тенью. На сей раз это чувство не было настолько фантомным и неуверенным, как раньше: теперь Карла, в своем убежище, ставшей для нее же безвыходной ловушкой, окруженная бунтовщиками, жаждущими ее крови — ее отравленной амбициями, жаждой власти, вином, развратом и блудом крови! — четко осознавала, как близок ее неумолимый конец. Вряд ли кто-то успеет прийти ей на помощь: к тому моменту, как это произойдет, она уже, вероятно, будет мертва. И все-таки… разве не обещала ли Рейла ей протекцию? Разве не обещала охранять ее жизнь, когда пела басни о ее «остром уме», «поразительной смышлености» и «впечатляющей рациональности»? И, в конце концов, разве не это подразумевала эта кровожадная безумица, когда говорила, что Карла будет принадлежать ей целиком и полностью, душой и телом?! Женщина метнулась к холодильнику, с грохотом распахнула его и достала бутылку белого вина, поспешно, с ненасытной жадностью, будто именно оно было самой ценной вещью в сложившихся обстоятельствах, вылила в рот его остатки. Кислый вкус стал необходимым отрезвляющим фактором, который позволил ей отмести неуместный страх в сторону и зарядиться хладнокровием. Рейла обещала — и шанс того, что ей придут на помощь, все еще оставался. Пусть даже и самый ничтожный. Поправляя халат, женщина помчалась по лестнице наверх, направляясь в свой кабинет. Только бы успеть, только бы успеть, думала она, пока сердце, несмотря на упрямые попытки обуздать собственные чувства, бешено колотилось в груди, безжалостно ударяясь о ребра с легкой щемящей болью. Карла распахнула дверь своего кабинета на ходу, загнанно дыша, тут же ее захлопнула, вооружаясь иллюзией защищенности. Затем метнулась к окну, плотно задергивая шторы и с трудом справляясь с головокружением, которое стало еще одним неожиданным сюрпризом от взбудораженного страхом тела, и тут же вернулась обратно к двери, нажимая выключатель. Яркий свет ударил в глаза — женщину едва не подкосило. Еще никогда в своей жизни она не чувствовала такого страха. Но, как ни странно, и как бы это ни было неуместно, это дикое, почти животное чувство заставляло ее чувствовать себя живой, как никогда прежде. Издав судорожный вздох и положив руку на грудь, Карла отвернулась от двери — и тут же отпрянула назад с рваным полукриком. Ее лицо вытянулось в немом ужасе и тотальной растерянности, граничащими с достоподлинным, глубинным шоком и фрустрацией. Карие глаза округлились, сделавшись огромными, как два наливных яблока. Женщина побледнела, а ее ватные ноги будто бы налились свинцом, приковав ее к одному месту. Словно бы увидела вернувшегося к жизни мертвеца. Она должна была сказать хоть что-нибудь, но не могла выдавить из себя из слова, вместо этого панически глядя в янтарные глаза, горящие ненавистью, презрением и садистским предвкушением. Да, именно так, с жаждой крови — жаждой ее крови — на нее смотрела светловолосая девушка-полукровка, вальяжно раскинувшись в ее кресле. — Ты это ищешь? — протянула она со снисходительной издевкой, подняв сжатый в ладони удракийский коммуникатор. — Упс… — И тут же демонстративно уронила его, натянуто усмехнувшись. — Кажется, я снова кое-что испортила… Массивный каблук ботинка разбил коммуникатор вдребезги, отрезая последний путь ко спасению. Карла вздрогнула, издав некое подобие сдавленного хныканья, и прикрыла глаза. О, звезды, как бы хотела она прямо сейчас проснуться в собственной постели и обнаружить, что все это было просто ночным кошмаром! Однако это был не сон; и Марселла действительно пришла закончить то, что не успела однажды. — Наконец-то мы снова встретились, мама.