***
Отправившись укладывать Роксану и поставив кипятиться чайник, Тара сказала Джоанне и Картеру сесть в гостиной и подождать ее там. Женщина казалась явно недовольной всем происходящим, и Картер, признаться, разделял ее волнение, однако предпочитал молчать, видя, что и Джоанна была вся на взводе. Гостиная была достаточно уютной. Это была светлая, большая комната с бледно-голубыми обоями и светло-серым ламинатом, что визуально делало ее еще более просторной. На полу расстелился белый махровый ковер, занимающий чуть ли не половину комнаты; у левой стены расположился большой диван цвета аквамарина, с кремовым торшером под боком и стеклянным журнальным столиком, на котором остался лежать пульт от телевизора и стоять неубранная пепельница. Прямо напротив, вдоль правой стены, стоял стеллаж, заставленный множеством бутылок, каких-то статуэток, книг, альбомов и прочих безделушек, забивших его полки до отвала; а в самом центре его — большой плазменный телевизор. Осмотревшись, Картер прошелся к дивану и осторожно, будто боялся его сломать (хотя, скорее, испачкать своим украденным спортивным костюмом, который наверняка весь уже покрылся грязью и пылью), присел, откинувшись на спинку и сложив руки в замок в волнительном ожидании. Джоанна так и осталась стоять в дверях, растерянно почесывая заднюю сторону шеи и внимательно, почти дотошно осматривая каждый квадратный сантиметр этой комнаты, пока ее губы не дрогнули в едва заметной, теплой улыбке. В конце концов, это был ее истинный дом, в котором она была истинно счастлива, и Картер с трудом мог представить, что она чувствовала, оказавшись здесь спустя столько лет. Потому что сам он никогда бы не обрадовался возвращению домой. Впрочем, он уже наверняка погребен в руинах. Джоанна развернулась в сторону стеллажа и открыла дверцу, выискивая что-то на полке — альбом, это определенно был альбом. Лиггер открыла его, с каким-то особым трепетом перелистывая и разглядывая шуршащие страницы. Странно было видеть ее такой. Все это было слишком странным. Держа его в руках, она пересекла комнату и опустилась на диван рядом с Картером, закинув ногу на ногу и положив альбом на колени. — Смотри, — сказала она с усмешкой, подвигаясь к нему поближе. — Это я. Картер недоумевающе нахмурился, несколько обескураженный такой… решительной откровенностью Лиггер, и все же посмотрел туда, куда она указывала — на этой фотографии была изображена маленькая светловолосая девочка, — Джоанна, — чье лицо было полностью обмазано чем-то черным, и которая при этом зловеще улыбалась во все зубы, забавно выпучив глаза и вскинув искрящиеся руки. — Это закос на мертвого электрика? — съязвил Картер. На самом деле, он хотел бы сказать что-то вроде «миленько», но почему-то не смог. Джоанна сдавленно прыснула в ответ. — Это я хотела напугать двух соседних мальчиков, которые меня раньше очень бесили. Лиггер продолжила перелистывать альбом, показывая ему фотографии, а Картер продолжал разглядывать их, загоревшись особым интересом. На большинстве из них маленькая Джоанна оказывалась в каких-то немыслимых, по-настоящему забавных и даже абсурдных ситуациях, и на каждой непременно широко улыбалась. Это была чистая, непорочная детская радость, которую теперь беспощадно растоптал и переломал жестокий мир и черствые люди в нем. Через несколько минут в дверях появилась Тара с подносом в руках. Поставила на стол две чашки ароматного горячего чая, из которого все еще валил пар, и тарелку с несколькими кусочками пирога. — Вижу, занятие вы себе нашли, — заметила женщина, расставляя приготовленный перекус. В тот же момент от вида и запаха еды у Джоанны громко заурчал живот, поэтому она поспешила схватить кусок пирога и запихать его себе в рот. Тара тяжело вздохнула и, поставив руки на пояс, строго произнесла: — А теперь я жду объяснений… всему этому. — Она беспомощно всплеснула руками. — Что вы натворили, и как вас вообще сюда занесло? Ну, говорите, кто-нибудь! — Почему, — пробубнела Джоанна с набитым пирогом ртом, — ты не выкинула эти фотки? Лицо женщины вытянулось в изумленном шоке. — Что за странный вопрос? Как я могла? Лиггер проглотила и, пожав плечами, ответила: — Ну, я ведь, вроде как, умерла. Зачем хранить напоминания о мертвых людях? — Потому что ты — моя родная внучка. Джоанна многозначительно покачала головой, словно этот ответ ее действительно устроил. Тара тем временем, поджав губы, опустилась на корточки, скрипя коленями, и посмотрела на нее пристальным, вопросительно-настойчивым взглядом. — Я все еще жду ответа на мой вопрос. Я старая женщина, и мне не к чему такие проблемы. — Не такая уж ты и старая, — опустила Лиггер, склонив голову набок и растянув губы в невинной улыбке. — Джоанна, пожалуйста, сейчас не время для шуток. Расскажи мне, что ты сделала, чтобы я могла помочь тебе. Хотя бы в этот раз. Джоанна заметно помрачнела, стоило Таре произнести последнюю фразу; и Картер, поневоле наблюдающий за всем этим, внезапно почувствовал себя не в своей тарелке. Вряд ли то, о чем они собирались говорить после стольких лет, предназначалось для его ушей. — Мы связались с лидерами восстания, — поведала все-таки Лиггер, замявшись на пару секунд, — и решили немного посодействовать им в устранении Карлы. Ее голос едва ощутимо дрогнул — солгала. Картер задумчиво нахмурился, отворачиваясь в сторону. Вероятно, признаваться своей бабушке в том, что ее руки теперь по локоть в крови, Джоанна не хотела. Возможно, боялась напугать ее. А возможно, пока боялась признаться в этом даже самой себе. — Роксану я тоже решила забрать с собой, — продолжила Лиггер, вернув себе остатки самообладания и глядя на Тару непроницаемым взглядом. — Да и она сама захотела. Мы обе, кажется, ненавидели свою мать. Женщина открыла рот и набрала воздух в легкие, чтобы что-то сказать, но тут же осеклась, сомкнув губы в плотную линию. По подозрительному взгляду, который она метнула в его сторону, Картер понял, что его присутствие было явно лишним. Прочистив горло, чтобы выиграть несколько мгновений на раздумья, он сдержанно протянул: — У вас случайно нельзя принять душ? Лицо Тары вытянулось так, будто он сказал нечто непробиваемо глупое; и, возможно, это и правда было совсем невпопад, однако его нахождение в этой комнате казалось Картеру еще более неуместным. — И правда, — протянула Джоанна, оттягивая рукав рубашки и принюхиваясь, и брезгливо сморщила нос. — Пора бы уже. — Ну, хорошо, — женщина со вздохом выпрямилась, поправляя серую кофту. — Пойдем, хоть одежду вам найду, а то какой тогда смысл вообще мыться? — она зашагала в коридор, и Картер проследовал за ней, продолжая ощущать какой-то странный дискомфорт от нахождения в этом доме. Слишком уж, пожалуй, наглые у него просьбы. Оставив его в коридоре, Тара удалилась в свою спальню, где уложила Роксану, а вернулась уже с аккуратно сложенной одеждой, которую любезно предоставила Картеру. На его вопрос, откуда у нее в доме вообще взялись мужские вещи, Тара поведала дикую историю о своем знакомом, который однажды (два года назад — и вещи свои забрать так и не удосужился) упился до такого состояния, что разделся прямо на пороге ее дома и, словивши белую горячку, убежал к себе в чем мать родила. Все, что Картер смог выдавить, это неловкое «Ясно…», после чего поспешил покинуть общество этой чудаковатой женщины и запереться за дверями ванной. Это была тесная, маленькая комнатушка без окон в самом конце коридора, выложенная вдобавок темной плиткой. Справа от двери стояла располагалась, занимая все пространство от пола до потолка, огромная душевая кабина, которая, в силу своих габаритов, могла быть вполне использована и как ванна; справа — умывальник, стиральная машина, несколько ведер и унитаз; небольшая полка на стене, заставленная разными баночками и прочими мелочами для ванной, и резиновый коврик на полу. В этой маленькой комнате Картер наконец-то смог ощутить хоть толику спокойствия. Защелкнув замок, он вздохнул и еще раз осмотрелся на наличие геля для душа и шампуня, попутно отметив, что и полотенце было всего одно. Но, раз уж Тара ничего ему не сказала на этот счет, вероятно, все эти вещи она предоставляла ему в свободное пользование. Сняв покрытую пятнами мастерку, Картер бросил ее в пустое ведро и, подняв голову, неожиданно столкнулся глазами со своим отражением в зеркале — и замер, будто не смог узнать самого себя. Подойдя к нему, он оперся ладонями на края умывальника и уставился на свое отражение с толикой растерянности, непонимания и озадаченности: он и впрямь совсем не узнавал себя. Собственного лица Картер не видел порядка двух недель — в течении всего того времени, что они с Джоанной провели в пути: он мог лишь мимолетно увидеть свое отражение в стеклах витрин, либо столкнуться с собственным взглядом в зеркалах заднего вида; но не более того. Теперь, в ванной Тары, он наконец мог изучить перемены в своей внешности — а он действительно изменился. Его лицо как будто вытянулось, исхудало, сделалось бледным, отчего веснушки казались особенно яркими. Медные вьющиеся волосы теперь отрасли так, что уже касались ушей и слегка прикрывали их кончики, спадая грязными растрепанными прядями. По чистой случайности Картер обнаружил у себя затерявшийся среди меди седой волос, один вид которого невольно заставил его содрогнуться. Сколько же всего случилось за последнее время, что в двадцать два года у него уже появился первый седой волос? Он поспешил выдернуть его и отвернуться от зеркала, чтобы снять с себя всю одежду и залезть в душевую кабину. Вместе с горячей водой пришло и долгожданное расслабление, которое, пусть и не продлилось бы дольше нескольких первых минут, позволило Картеру вдохнуть полной грудью и облегченно выдохнуть. Вместе с грязью, стекающей с его тела в водосток, словно вымывались и все проблемы и переживания, а шум воды услужливо перебивал ворох мыслей, которые после бессонной ночи гудели особенно хищно и настойчиво. Картер постепенно избавлялся от воспоминаний о тюрьме и побеге, о пути длинной в неделю, грязных отелях, тревожных ночах, изощренных планах, о пламени и о крови. Внезапно стало так спокойно, что Картер даже растерялся, перебирая онемевшими руками мыльные пряди волос. Однако он точно знал: это спокойствие не продлится долго. Потому что ничего еще не окончено.***
Когда Тара вернулась в гостиную, Джоанна уже отложила альбом со своими детскими фотографиями в сторону и, откинувшись на спинку дивана и сложив руки в замок, уставилась в пустоту перед собой, кажущейся то ли глубоко задумчивой, то ли — напротив — потерянной, сбитой с толку и совершенно бездумной. Тара нервно облизнула губы и, нервно сгибая пальцы, медленно прошлась к ней. Опустилась рядом, сев вполоборота, сложила руки на коленях и спокойно, но в меру строго, произнесла: — Итак, теперь, когда мы остались вдвоем, мы можем основательно поговорить. Джоанна поджала губы и подняла на женщину угрюмый взгляд исподлобья. — Ты ему не доверяешь? — Конечно, нет! — брови Тары одновременно возмущенно и изумленно поползли вверх. — Я ведь вижу его впервые в жизни. А теперь… что вы, все-таки, натворили? Расскажи мне. — Я ведь уже сказала, — ощетинилась Джоанна, — мы избавились от Карлы, и я забрала с собой Рокси. Ей не место в том доме. Я не хочу, чтобы она жила так, как жила я. — Карла… — сдавленно протянула женщина, наклонившись к девушке с необъяснимым волнением во взгляде, — Она мертва? — Да. Твоя дочь мертва. Можешь возненавидеть меня за это, — Джоанна стиснула челюсти и потупила взгляд, сжимая руки в кулаки до побеления костяшек. Она едва заметно задрожала, и Тара невольно растерялась — слишком сложная и щепетильная ситуация. Нервно заправив за ухо прядь волос, женщина решительно выдохнула и потянулась к рукам Джоанны, мягко поднимая их за запястья и заключая в крепкую, но нежную, поддерживающую и ободрительную хватку. Лиггер вздохнула и подняла на бабушку непонимающий взгляд. Она ожидала чего угодно — отвращения, отвержения и гонения куда подальше, — но только не этого. — В своей жизни, — проговорила Тара, глядя ей прямо в глаза и ни на секунду на колеблясь в произнесенных словах, — я совершила много ошибок. А уж в молодости… Я была тупой, как пробка, — эту фразу она протянула с искренней насмешкой, полной снисходительной самоиронии. — И много дерьма натворила, совершила кучу ошибок. Будем предельно откровенны, ведь тебе, в конце концов, уже не пять лет… Твоя мать — одна из таких ошибок. Полюбить ее я так и не смогла, хоть и пыталась. Однако я не виню ее за появление на свет, потому что это я решила оставить этого ребенка, и это я не смогла дать ей достойного воспитания. Но все остальное из того, что она совершила, уже не моя вина. У Карлы был выбор не поступать так, как она поступила. Она могла не предавать свой дом, не быть настолько жестокой со своими детьми и не идти по головам ради амбиций. В ее силах было понять, что ее мать — последняя мразь, и что быть такой, как она, не стоит. Однако… она меня превзошла. И, в конце концов, получила по заслугам. Ты поступила правильно. Джоанна выслушала ее и задумчиво закусила изнутри нижнюю губу, отводя взгляд куда-то в сторону. Чай уже почти остыл — почти точно так же, как и ее любовь к этому дому. Она вспоминала с теплом бабушку, с тем же теплом мечтала об отце, но, столкнувшись с этими людьми, испытала, в конце концов, лишь разочарование. — Рокси тут, я так понимаю, не останется, — пресно процедила Джоанна, оставив слова Тары — от начала и до конца — без внимания. Женщина ничего не ответила — лишь неопределенно дернула уголком рта. — Она проснется, и мы поговорим об этом. Нельзя за нее решать. Поэтому сейчас это бессмысленно. Тара смиренно кивнула головой и откинулась на спинку дивана рядом с Джоанной. На несколько секунд повисло гробовое молчание, в ходе которого каждая думала о своем: Джоанна — о своем разочаровании, Тара — о том, как разочаровала. Пока женщина, посмотрев на нее, не протянула: — Не молчи. Я столько лет тебя не видела… Расскажи мне, что с тобой случилось после того, как тебя объявили мертвой? — Я попала на работу в правительство, — отчеканила Джоанна без всякого энтузиазма. Желание нагнать упущенные годы смахнуло, как рукой. — Потом попала на войну. А потом оказалась здесь. Тара вздохнула и устало прикрыла глаза. Возможно, ее откровение было лишним. Однако ж… солгать она не могла. Да и сделай она вид, будто удалась, как родитель, и ее безразличие ко смерти своей бессердечной дочери выглядело бы просто нелепо. — Ты считаешь меня сумасшедшей? — неожиданно обронила Джоанна, толком не поворачиваясь к ней. — В нашем роду все сумасшедшие, — остроумно парировала женщина. — Поэтому я уж точно не осуждаю. Ты вписалась идеально. Джоанна свела брови к переносице и неуверенно покачала головой. Эти слова были для нее утешительными и оскорбительными одновременно. — Ясно.***
Когда Картер, приведя себя в порядок и переодевшись в чистую одежду, вышел из ванной, за дверью его поджидала мрачная, задумчивая и абсолютно потерянная Джоанна. Стояла, приперевшись к стене и прижав к груди комплект чистой одежды, и сверлила пустым взглядом воздух, будто намеревалась его прожечь. Едва увидев ее, он чуть не подскочил на месте — а Лиггер даже будто и не заметила, что он уже вышел. Это заставило Картера обеспокоенно нахмуриться и, глядя в ее побелевшее, полное неясной фрустрации лицо, произнести: — Ты в порядке? — Джоанна уставилась на него, как баран на новые ворота, но ничего не сказала. — Ты какая-то уж очень бледная… — Да что ты заладил?! — неожиданно дернулась и вспыхнула Лиггер, качая головой и раздраженно закатывая глаза. — Бледная, бледная… Все у меня нормально, — подвела она и поспешила шмыгнуть в ванную, чтобы с демонстративно громким хлопком двери запереться там. Картер выдохнул и устало прикрыл глаза. Что он опять сделал не так, что она так злится? Не в силах найти ответ на этот вопрос, он махнул рукой, будто это могло отогнать неприятные мысли, и направился обратно в гостинную, решив, что Джоанна уже поговорила с Тарой. Однако, как только он оказался в дверях, то увидел, что женщина по-прежнему находилась здесь, сидя на диване с мрачным и недовольным видом. Похоже, их разговор не особо заладился. Несмотря на легкое чувство неловкости, Картер все же опустился на диван рядом с Тарой, нервно постукивая пальцами по бедру. — Не обижайся, но я не рискую особо тебе доверять, — призналась вдруг женщина. Картер перевел на нее вопросительный взгляд, мол, к чему вы это сказали, и она продолжила: — Все-таки, вижу я тебя первый раз в жизни. — Это разумно, — пожав плечами, согласился он. — Я бы тоже не доверял первому встречному. — Ты понимающий молодой человек. Но вот Джоанне мое недоверие к тебе явно не нравится. Картер сам не понял почему, но после этих слов все внутри как будто сжалось, а сердце пропустило удар. Неужели это для нее так важно? — Что же такого ты сделал, чтобы она так с тобой носилась? — опустила Тара с налетом насмешки и негодования, и Картер почувствовал, как постепенно приходил в окончательное замешательство. — Она не… — Ну, перестань, — женщина не дала ему сказать, пренебрежительно махнув рукой и саркастически фыркнув. — Молодые всегда считают себя самыми умными, но мой жизненный опыт вам не перехитрить… Я же вижу, как вы смотрите друг на друга, — ее карие глаза лукаво сверкнули. Картеру показалось, что он краснеет. — Ну… Всем людям время от времени приходится смотреть друг на друга. Тара демонстративно расхохоталась, вытирая с глаз невидимые слезы. — Ой, насмешил, так насмешил… Теперь мне точно все понятно. — Что вам понятно? — То, что ты втюрился по уши! — выплюнула женщина. — А вам не кажется, что вы слишком бестактная?! — вспыхнул Картер, едва не подскочив с места от нахлынувшего возмущения. — Я просто прямолинейная, — Тара пожала плечами. — Глупо обижаться на правду. — Я не обижаюсь. Просто я не понимаю, зачем вы это говорите. — Как я уже сказала, я просто прямолинейная, а еще очень наблюдательная. И болтливая, — женщина усмехнулась с издевкой. — От моих слов же все равно ничего не поменялось… Не считая того, что ты стал красным, как помидор. — Ее губы растянулись в ядовитой ухмылке. Картер набрал воздух в грудь, собираясь разразиться в гневе, но тут же передумал, выдохнув и поджав губы, и отвернулся, уставившись в пространство перед собой. До чего же невыносима и сумасбродна эта женщина! Пытаться переубедить ее в чем-то — себе дороже; поэтому на сей раз он решил упрямо молчать. И это, как ни странно, сработало: Тара посмотрела на него спустя время, снисходительно вздохнула и, потрепав его по плечу, опустила: — Ладно, не буду тебя мучать. Пойду лучше приготовлю вам всем что-нибудь. Она оставила его, и Картер буквально выдохнул с облегчением. Неожиданно накатила такая усталость, что он больше не смог сопротивляться, — и, откинувшись на спинку дивана, он опустил налитые свинцом веки, чувствуя как каждая клеточка его тела гудит от уходящего напряжения. В конце концов, он даже и не заметил, как провалился в сон.***
Проснулся только под вечер, лежа на том же самом месте, где уснул; и ему потребовалось порядка минуты, чтобы осознать, где именно он находится: на несколько мгновений все, что случилось за последние сутки, показалось Картеру сплошным сном, очень странным, тревожным и алогичным. Но потом он начал вспоминать: то, как Билл вез их через тайные ходы в Дреттоне; то, как они окружили дом Карлы Галлагер и устроили там маленькую кровавую бойню; то, как в их машине на заднем сиденье оказалась сестра Джоанны, — маленькая язва; — то, как они целую ночь добирались до дома Тары, и, конечно же, самый нелепый разговор на свете, в который его вовлекла эта чудаковатая женщина. Шок, замешательство, смущение — эти чувства смешались в отвратительную жижу, чтобы переварить которую, у Картера ушло еще несколько минут. Затем, окончательно придя в себя, он услышал аппетитный аромат, доносящийся с кухни: это Тара что-то готовила. Живот требовательно заурчал; но Картер решил не высовываться, пока она не позвала его лично. Через двадцать минут все они — он, Джоанна, Роксана и сама Тара — все-таки собрались на кухне. Женщина предоставила им четыре тарелки плова, четыре чашки чая и еще один пирог. Стоило только Картеру взглянуть на эту еду, и в нем сразу проснулся зверский, просто чудовищный голод, которого он прежде не испытывал, пожалуй, никогда. Дождаться, пока все усядутся, было настоящим мучением, и потом Картер сразу же начал торопливо поглощать плов. В самом деле, складывалось ощущение, что эту тарелку у него вот-вот отберут. В это время Тара начала разговор с Роксаной. Женщина пояснила, что девочка, скорее всего, не сможет остаться жить у нее, и та, конечно же, в силу своего характера, не могла не возмутиться, драматично ударив кончиком вилки по столешнице. — Что значит, я не могу здесь остаться?! Ты хочешь, чтобы я с ними ездила?! Это же невыносимо! Они зануды, оба! Я не хочу! Я останусь тут! — запротестовала Роксана. Она, казалось, и не собиралась униматься, если бы Джоанна не отвлеклась от ленивого ковыряния своей тарелки (она буквально не взяла в рот ни кусочка) и, демонстративно прочистив горло, чтобы все к ней прислушались, произнесла: — Вообще-то, никто не говорил о том, чтобы ты ехала с нами. Это уж точно невозможно. Как минимум потому, что это небезопасно. Картер едва не подавился от удивления. С каких это пор Джоанна думает о безопасности? — Ах, ну если это опасно, — взвилась Роксана, — тогда я хочу! Хочу ехать с вами! Это будет так весело… — Это совсем не весело, — вмешался Картер, проглотив. — Мы просто ездим на машине и спим в грязных мотелях. — Да?! — пренебрежительно фыркнула девочка. — Тогда почему она говорит, что это опасно, если это такая скука? Только не говори, что это военное преступление. — Это военное преступление, — констатировал Картер. — И обычное тоже. Поэтому это исключено. Ты будешь привлекать слишком много внимания. Роксана недовольно вздохнула, но, кажется, смирилась с тем, что путешествовать с ними ей не светит; и он был этому несказанно рад. Картер не пережил бы, если бы втянул этого безрассудного ребенка в эту несуразицу, а она потом пострадала. По его вине, так или иначе, и так пострадали слишком много людей. — Тогда… Почему мне вообще нельзя тут остаться?! Бабушка Тара, ты же моя бабушка! — Я уже старая, — женщина махнула рукой и второй положила в рот плов. — Во-первых, — проговорила она с набитым ртом, — у меня не настолько большая пенсия, чтобы содержать нас двоих. — Проглотила. — Во-вторых, мне не хочется на старости лет схлопотать себе проблем. Не пойми неправильно, но ты — дочка политической деятельницы Удракийской Империи. Если они вдруг заинтересуются тем, где ты находишься, и найдут тебя, меня убьют, как соучастницу. Роксана испуганно поджала губы и нахмурилась. Такой исход ее тоже не радовал. И в то же время, она ни разу так и не задалась вопроса, почему ее вообще забрали из дома матери. Словно так и должно было быть. Словно так она и хотела. — Подумай, — снова взял слово Картер, — может, у тебя есть кто-нибудь? Отец? Другие бабушки? — Нет, и нет. И вообще, почему у меня такое ощущение, что вы хотите от меня избавиться?! — ощетинилась девочка. Он растерянно поджал губы, совершенно не готовый к такому категоричному заявлению. — Конечно, это не так! — воскликнула Тара, будто эти слова оскорбили ее до глубины души. — Мы просто хотим сделать, как лучше! Чтобы ты была в безопасности и спокойствии. Пока здесь правит Империя и идет война, ни со мной, ни со своей сестрой ты не будешь в безопасности. Роксана недовольно скривилась, но призадумалась, после чего, посидев так с минуту, отчеканила: — У меня есть… кто-нибудь, — сказала девочка. — Моя воспитательница, Симона. Она очень добрая и хорошая, и она один раз сказала, что всегда поможет мне, если что-то случится. — Симона… — словно пробуя имя на вкус, повторила Тара. — Хорошо, очень хорошо. У тебя есть ее номер или что-нибудь такое? — Я знаю, где она живет. Я была у нее дома пару раз. — Знаешь именно адрес? — Да, знаю адрес. — Значит, нужно будет обратиться к ней, — пожав плечами, заключила Тара. Роксана согласно кивнула. Картер опустил вилку и вопросительно посмотрел на Джоанну, ожидая, что та скажет хоть что-нибудь поэтому поводу, однако девушка будто и не замечала, что они о чем-то разговаривали. Белее листа листа бумаги и одновременно с ужасно красными щеками, она стеклянными глазами снова таращилась в пустоту, глубоко отстраненная от всего происходящего, и тяжело дышала. — Джоанна, — взволнованно обратился Картер. Ее состояние уже выходило далеко за пределы нормы. — Ты в порядке? Лиггер ничего не ответила — лишь судорожно вздохнула, будто что-то пережимало ей грудную клетку и не давало сделать и глоток воздуха. — Джоанна, — Тара переняла беспокойство Картера, нахмурившись и пристально посмотрев на девушку. Та по-прежнему не отзывалась. — Ты слышишь меня? Джоанна… — Я… — она вздохнула, бросая вилку на стол и поднимаясь из-за стола, при этом заметно пошатываясь и жмурясь в попытках отогнать головокружение. — Мне нужно… Джоанна не сделала и двух шагов, перед тем, как бессознательно рухнула, распластавшись по полу. Тара шокировано охнула, Роксана обескураженно распахнула глаза, а Картер рефлекторно подскочил с места, оказываясь на корточках рядом с ней. — Джоанна! — воскликнул он, мягко хлопая ее по щеке, в то время как сердце в груди неконтролируемо заколотилось. — Джоанна, встань! Тара опустилась рядом с ним, прикладывая ладонь сначала ко рту, чтобы убедиться, что та дышит, а затем — касаясь лба. — Вот те на! — выплюнула женщина, одернув руку, как от кипятка. — У нее температура, и причем не маленькая. — И… И что нам делать? — протараторил Картер. Это плохо, очень плохо; и паника, конечно же, не повременила с тем, чтобы нахлынуть, заставив его едва что не трястись. Почему-то вспомнился случай на проклятом корабле Рейле. И хотя это не поле боя, но здесь и не Гарнизон. — Мы же не можем вызывать ей врача? Конечно, нет. Но если… — Я собственноручно вытаскивала людей с того света и без всяких там врачей, — ободрительно отозвалась Тара. — С ней все уж точно будет хорошо. Просто она заболела, переутомилась — и в итоге упала в обморок. Нужно отнести ее на кровать и напоить таблетками. — Но она же в обмороке! — подскочив и всплеснув руками, воскликнул Картер. — Обычный обморок никогда не длится больше пяти минут. А теперь помоги отнести ее. Картер кивнул, решив согласиться с утешительными попытками Тары, и заледеневшими руками принялся поднимать Джоанну. И хотя это не поле боя, но здесь и не Гарнизон. Если что-то вдруг случится, никто ей на этот раз не поможет.***
Когда начался дождь, Картер понял, что уснуть уже точно не сможет. Вздохнув, он перевернулся на бок, раздраженно морщась от того, как под ним заскрипел пол, на котором ему постелила Тара: мало ли, что она еще подумает. Эта женщина всем своим нутром вжилась в роль свахи, и, когда Картер отказался спать в одной кровати с Джоанной, отдав предпочтение полу, она просто не могла удержаться от колкого комментария, мол, какой он стеснительный недотрога. Картеру пришлось проглотить это. Не распинаться же ему о том, как злосчастно все для них двоих обернулось. Часы на стене противно тикали, оповещая о каждой прошедшей секунде. Один, два, три, четыре, пять… Картер пытался считать их, надеясь, что это, как и в кадетах, поможет ему поскорее заснуть, но в итоге, досчитав до двухсот, бросил это дело. Потому что с каждой мысленно озвученной цифрой чувство беспокойства внутри нарастало с новой силой. Проблемы сваливались ему на голову одна за другой. Нужно было разобраться с Роксаной и обеспечить ей безопасный путь до Дреттона. Они вполне могли самостоятельно доставить ее в штаб восстания, которое бы передало ее той самой Симоне, взяв вину на временную пропажу девочки на себя; а могли и воспользоваться коммуникатором, который им предоставила Изабелла, и позвать кого-нибудь за ней сюда. Хотя второй вариант, конечно, казался ему глуповатым и инфантильным. Да и потом… Куда им торопиться, чтобы взваливать эту задачу на чьи-то чужие плечи? Это во-первых. Во-вторых, прямо сейчас его, до дрожи во всем теле и бешеном клокотании в грудной клетке, беспокоило состояние Джоанны. Когда Тара замеряла ей температуру, Картер готов был провалиться в обморок следом за Лиггер: градусник красными цифрами показывал: пятьдесят девять и три. Девушка очнулась всего на несколько минут, за которые успела пожаловаться на ломоту во всем теле, обругать Картера за то, что он не закрывает окна в машине, выпить предоставленную Тарой таблетку и осушить два стакана воды, после чего, замотавшись в одеяло, заново отключилась, на этот раз погрузившись в глубокий сон. С тех пор прошло по меньшей мере шесть часов, а Джоанна ни разу так и не просыпалась. Картеру вспомнился тот случай в мотеле, когда Лиггер, пробудившись от ночного кошмара, тоже, похоже, была нездорова. Потом он вспомнил, какой потерянной и бледной она была с самого утра — да что там, еще с прошлого вечера, — и все никак не мог вразумить, как она, отличающая в таких вопросах куда большей уверенностью, нежели он, способный голодать и не спать целыми днями, довела себя до такого состояния. Также он пытался понять, с чем именно было связано ее недомогание. Ее и впрямь просто продуло, или же причина была в другом? Не чувствовала ли она сожаление о том, что сделала? Шелест ткани и громкий скрип кровати, сопровождаемый тяжелым полувздохом-полустоном, заставил Картера отбросить в сторону все свои бесполезные размышления и подскочить на месте, принимая сидячее положение. Одеяло отправилось в полет на пол, а Джоанна, об этом явно не осведомленная, беспомощно заметалась по кровати в его поисках. В раздраженным рыком она вскочила на четвереньки и принялась вертеться, щупая руками все вокруг и бормоча себе под нос что-то нечленораздельное. Картеру не оставалось ничего, кроме как помочь ей. Поднявшись с пола, он, нагнувшись, поднял одеяло и положил его на кровать. — Вот. Джоанна вздрогнула и, сдавленно пискнув, отскочила в сторону. Его появление также определенно стало для нее неожиданностью. — Какого хрена ты здесь делаешь?! — прошипела Лиггер, подтягивая одеяло к себе и нервным, порывистыми движениями расправляя его, чтобы укрыться. — Я здесь сплю, — пожав плечами, недоумевающе протянул в ответ Картер. Такой ответ, как и все прочее, аналогично не пришелся ей по вкусу. — Какого хрена ты здесь спишь? Других комнат мало?! Он собирался что-то ответить, но осекся, понимая, что сказать ему, в общем-то, совершенно нечего. Потому что он должен приглядывать за ней? Этим вполне могла бы заняться и Тара. Потому что ему так захотелось? А почему ему так захотелось? Картер решил, что ему нужно перевести тему как можно скорее. — Слушай… — несмело протянул он, опускаясь на край кровати. — Ты только не злись, но я должен задать этот вопрос. Ты… в порядке? Джоанна демонстративно фыркнула, выказывая тем самым просто вселенское недовольство и раздражение, и плюхнулась на спину, укрываясь одеялом с головой и тем самым всем своим видом показывая, мол, спроси это еще хоть раз, и я тебя поколочу. Картер тяжело вздохнул и опустил голову. Почему она не может хоть как-то оценить его старания? Неужели его обещание кажется настолько ненадежным? Неужели уже действительно поздно все исправлять? Он почти встал, чтобы вернуться на свое спальное место, расстеленное на полу, как вдруг Джоанна, едва почувствовав то, как кровать еле ощутимо прогнулась от его мимолетного движения, повернулась к нему и схватила за запястье, словно изо всех сил, стальной хваткой удерживая его на месте. И Картера словно прошибло молнией. — Нет! — воскликнула Джоанна, так отчаянно, злобно и возмущенно, будто выпалила это в разгаре ожесточенного спора, а не поздней ночью в кромешной тишине. Он медленно повернулся к ней, вопросительно нахмурившись и, конечно же, не позволяя своей руке выскользнуть из ее хватки ни на миллиметр. Лиггер посмотрела на нее пылающими янтарными глазами, и в контрасте с этим огнем Картер неожиданно почувствовал, насколько ледяной была ее ладонь. Сдавленно сглотнув, она тихо, но уверенно, требовательно и непоколебимо произнесла: — Не уходи. И его словно прошибло молнией — во второй раз. — Мне холодно, — прохрипела, нехотя отпуская его руку и опускаясь обратно на подушку. — Ляг рядом. Снова — в третий раз. — Джоанна, что ты… Картер не смог продолжить и замер, как вкопанный, не решаясь ни встать, ни — как она просит — лечь, ни сделать хоть какое-нибудь самое банальное движение. Мир вокруг словно остановился — точно как перед смертью. — Просто ложись, и все, — ощетинилась девушка. — Или проваливай и не соблазняй меня. Залиться краской — это самое страшное, что могло произойти в такой ситуации. Но Джоанна этого, по крайней мере, не увидит по тьме. У Картера внутри все сжалось, когда он задумался о том, что именно происходило прямо сейчас. Он ведь хотел этого, так хотел. И в то же время… боялся. Будто бы чувствовал, что позже это закончится вновь. Однако ж, он пообещал никогда ее не оставлять. Сделав глубокий вдох, Картер все-таки сделал это. Опустился на кровать рядом с ней и позволил Джоанне набросить на него одеяло, придвигаясь поближе, — Лиггер дрожала, словно котенок, которого только что искупали. Вздохнув, она уткнулась носом ему в грудь, обдавая кожу горячим, болезненным дыханием даже сквозь ткань футболки, от чего он невольно зажмурился, будучи не в силах даже свободно вдохнуть; в то время как ее тело источало самый настоящий полярный холод — так жутко непривычно и неестественно для пирокинетика. Его сердце наверняка уже несколько раз несколько раз остановилось и перезапустилось, набатом грохоча в ушах и, в общем-то, по всему телу. Наверняка Джоанна чувствовала это. И этого становилось еще более невыносимо. — Поцелуй меня. Четвертый раз, пятый? Картер сбился со счета, пытаясь подметить каждый раз, когда у него возникало ощущение, будто его прошибает молнией. Тело вновь перестало его слушаться. Рот снова отказывался выдавать хоть что-нибудь осознанное. — Джоанна… Все, что он смог произнести, это ее имя — настолько привычное и родное, что отскакивало от зубов само по себе. Да что же с ним творится?! Почему он не может и вздоха лишнего издать, замерший в одном положении и почти бездыханный, словно кусок застывшей глины? Неужели потому, что он хочет этого? — Мне кажется, ты не в себе, — хмуро протараторил он. Джоанна в ответ язвительно расхохоталась, чуть отодвигаясь от него, чтобы запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза. — Я всегда не в себе. — Это не смешно. Ты явно нездорова, и у тебя жар. — А ты ищешь отговорки? Если я тебе настолько отвратительна, так и скажи. — Она произнесла это так легко, и в то же время так горько, что Картеру стало не по себе. — Ты не отвратительна, — отчеканил он, искренне надеясь, что сможет переубедить ее. — Ни капли. — Мне обычно говорят об обратном… — Те, кто это говорят, и сами по себе отвратительны. Лиггер тихо прыснула. — Тогда в чем же причина? Ты решил, как древние кто-то-там, принять воздержание? — Я просто не хочу, — проговорил Картер, — чтобы ты делала то, о чем потом пожалеешь. — Я никогда не о чем не жалею. — Ты же даже не отдаешь себе отчета. У тебя жар. А если ты… — Хватит уже занудничать, — раздраженно отрезала Джоанна. — Да, у меня жар, и может быть к утру я сдохну, поэтому… какая вообще разница? Просто заткнись и поцелуй меня наконец-то. Кажется, после стольких ударов молнии человек должен уже превратиться в горстку пепла. — Ты уверена, что хочешь этого? — скептически протянул Картер. Это станет точкой невозврата, после которой разорвать эту связь станет попросту невозможным — разве что, только насмерть. Он боялся этого. И желал. Но все-таки боялся. И поэтому снова отдавал все в руки Джоанны, которой был неведом страх. — Я не говорила бы об этом, если бы не хотела. Джоанна поцеловала его первой: прежде, чем он сам успел это сделать, впиваясь своими потрескавшимися, обкусанными губами в его, еще минуту назад онемевшие от растерянности и замешательства. Знакомого привкуса алкоголя и сигар уже не было — был лишь жар рваного дыхания, который проникал в самые легкие и обжигал их, отчего Картер на пару секунд даже перестал дышать, пока несколько несмелыми движениями скользил вдоль ее спины, прижимая к себе. Джоанна накрыла ладонями его грудь и плавно поднялась выше, к ключицам и плечам, обогнула их и проскользила вниз по спине, прощупывая сквозь ткань каждый шрам, оставшийся после плети Хаяла. Картер не знал, сколько времени прошло перед тем, как Джоанна отстранилась от его губ: это словно продлилось целую вечность и абсолютное ничто в одночасье. — Ты считаешь меня сумасшедшей? — протянула неожиданно она и посмотрела на него с немой мольбой и надеждой в глазах, которая яркими искрами пылала даже в кромешной темноте этой комнаты. Так странно… Неужели Джоанна — Джоанна, которая помогла ему отвязаться от чувства тошноты от самого себя, с которым он засыпал каждую ночь и просыпался каждое утро, — страдала от ненависти к себе ничуть не меньше, чем он? Картер, осторожно перебирая ее волосы, ответил, не колеблясь ни секунды: — Нет. — А чудовищем? Может быть, я чудовище? — Для меня — нет. — Что это значит, — пренебрежительно буркнула она, — «для меня»? — Просто… — Картер вздохнул и замялся, подбирая нужные слова: такие, какие, возможно, помогли бы ему самому. — У всех все по-разному: каждый для кого-то чудовище. Всем не угодишь. Джоанна прикрыла глаза, шумно и тяжело выдохнула, будто принятие его слов далось ей невыносимыми, вынужденными усилиями, будто они от начала и до конца были неправильными и напрочь лишенными всякого смысла, и ненадолго затихла. Шум дождя за окном снова стал слышен достаточно отчетливо, как и собственное сердцебиение. А затем, когда Картер только успел подумать, что Джоанна заново засыпает, она вдруг издала судорожный вздох, напоминающий скорее усердную попытку сдержать слезы, и, поерзав на простыни, прошептала: — Я столько людей убила… Она произнесла это отнюдь не с привычным легкомыслием, беспечностью и легким налетом гордости, с какими обычно констатировала этот факт, — в ее осипшем, тихом голосе звучала горечь, настолько вязкая и ощутимая, что словно пропитала собой даже воздух, заставив Картера вздрогнуть. Что бы она хотела услышать в ответ? Я тоже, какая разница? Это все так нелепо и в то же время так странно. — Я знаю, — пробормотал в ответ он, мягко накрывая ладонью ее ледяную щеку, и не было в его голосе ни осуждения, ни чего бы то ни было еще — лишь благодушное принятие. Руки Джоанны насквозь пропитаны кровью и пропахли убийством, но, все-таки, он безмерно доверяет им. — И счастливым человеком я не была, — выпалила Лиггер, продолжая. — Хотя… — она нахмурилась, и ее кожа еле ощутимо потянулась под его ладонью, — были вещи, которые, вроде как, должны были быть мне приятны, хотя и было их не так уж много… Я часто думала об отце, — замялась на пару мгновений, сглотнув подступивший к горлу ком, чтобы не выдать дрожи в голосе. — Я никогда его не видела и знала только его имя, но мне всегда почему-то казалось, что он хороший человек. По крайней мере, лучше, чем была мать. Наверное, я его слишком идеализировала. — Губы Джоанны всего на мгновенье дернувшись в горькой, снисходительной улыбке. — Потому что потом я встретила его в Пепельной пустоши. Звучит невероятно, знаю, прямо как в кино… Но так оно и было. И человеком он оказался не самым лучшим. Он вроде и сожалел о том, что бросил мою мать во время беременности и меня вместе с ней, и я, вроде как, даже посочувствовала ему, но… Он-то знал, каким отвратительным человеком она была. И все равно бросил меня с ней и больше никогда не возвращался. Я так в нем разочаровалась… А еще… Я часто вспоминала бабушку. В этом доме я росла с младенчества, пока моя мать не решила поиграть в порядочного родителя и не забрала меня… — Джоанна вздрогнула, будто только что перенеслась обратно в тот день, и по ее щеке неторопливо покатилась блестящая в темноте слеза, которую Картер осторожно вытер большим пальцем, параллельно думая о том, что она, в конце концов, ненавидела свои слезы. И все-таки, ему она показывала их раз за разом, снова и снова. — И когда я вспоминала о ней, я так скучала и так хотела вернуться обратно, потому что думала, что тут я буду такой счастливой, с любящей бабушкой… — Джоанна протараторила все это на одном дыхании и под конец вымученно вздохнула, сделав небольшую паузу. — Но она меня не любит, и никогда не любила. Ее сердце бешено колотилось — Картер ладонью чувствовал отголоски ее пульса, громко клокочущего где-то в шее. Он мог лишь представлять, что она испытывала прямо сейчас, пусть чувство разочарование в своей семье и было ему знакомо, как ничто другое. — По крайней мере, не так уж и сильно, раз позволила ей забрать меня. Роксану здесь она видеть тоже не хочет, свою дочь считает ошибкой, — пресно перечислила Лиггер. — Да, я ненавижу свою мать, но… Теперь я хотя бы понимаю, почему она стала такой. И я разочаровалась почти во всем и во всех. «Почти…» Картер не осмелился прервать ее, чтобы спросить, под какую категорию попал он сам. Хотя ответ, впрочем, плавал на поверхности. Стала бы она рассказывать все это, если бы считала, что и он подвел ее? — Я устала от этого дерьма, — тихо выплюнула Джоанна. Не гневно — по-настоящему измученно, обессиленно и изнеможденно. — Всю свою жизнь я только и жду подвоха. Будто… за каждым углом меня ждет что-то убийственное. — И поэтому ты всегда бьешь первой? — Картер сам не заметил, как этот вопрос слетел у него с губ. — Верно, — она отозвалась со сдавленным смешком. Теперь все становилось до безобразия очевидным: Джоанна никогда не была бесстрашной — она была просто до жути упрямой и непоколебимой. Пока для все вокруг страх — это тормоз, для нее страх — это дерзкий, нахальный вызов, который она всегда безоговорочно принимала. — Я убила свою мать, — продолжила Джоанна, и этот факт, пожалуй, казался самым шокирующим из всех озвученных. Она не только воплотила свой давний замысел, но и избавилась от доверенного лица Рейлы, показав тем самым — правда, совсем не с глазу на глаз, — решительное сопротивление Империи. Каждый раз, когда Картер осознавал это, он невольно вздрагивал, потому что это звучало, как чистой воды безумие. — Я отомстила. Не знаю, сделало ли это меня счастливее, но теперь… Теперь мне стало хоть чуточку легче. Однако, — Джоанна нахмурилась, и ее голос заиграл нотками стальной, неумолимой решительности, жесткий и осиплый, — это еще не все. Далеко не все. Есть еще куча людей, чье существование не дает мне спокойно спать по ночам. — Например? — Например… — она на несколько мгновений призадумалась. — Удракийцы. Они все еще угрожают нашему спокойствию и свободе; и будут угрожать. Поэтому я хочу сделать с ними то же самое, что и со своей матерью: я уничтожу их. Я уничтожу всех, кто встанет у меня на пути. Картер почувствовал, как у него по спине пробежался холодок. Зная Джоанну, это нельзя было воспринять как просто громкие, пафосные слова — это звучало, как вполне себе реальное предупреждение. — И что ты собираешься делать? — настороженно поинтересовался он. — Ты, вроде как, говорит, что Каллипан находится на Крайних Землях? — Картер кивнул, а по телу пронесся табун мурашек. Подсознательно он понимал, к чему она клонит, но признавать свою догадку отказывался до последнего. — Я хочу отправиться туда, — заявила Джоанна, — и найти его. — Еще никто никогда живым не возвращался с Крайних Земель, — напомнил он, поглаживая большим пальцем ее щеку, словно это могло усмирить ее пыл. — Это слишком отчаянно. — Я знаю, — пробормотала в ответ Джоанна. — Но если я не сделаю этого, я не смогу спокойно спать по ночам. — Я понимаю, — на выдохе опустил Картер. Он ведь и сам когда-то хотел отправить туда экспедицию, чтобы отыскать Каллипан и вернуть себе расположение королевы. — Но… Что ты собираешься делать потом, когда найдешь его? Говорил об этом так, словно был уверен, что они останутся живы после этого самоубийственного путешествия. — Потом я хочу вернуться в Гарнизон и передать все в руки нашей упрямой королевы. И может тогда мы наконец-то отвоюем свое право за спокойную жизнь, — мрачно заключила она и подняла на него сверкающий — совсем как у зверя, готового сорваться бой, — взгляд. — А ты, — проговорила она, — пойдешь за мной? Картер ожидал, что прямо сейчас пустится в мозгодробительные размышления и, как обычно, впадет в беспричинную панику, причину для которой его больной разум ухитрялся находить в каждой мелочи, но этого не произошло. Он словно заранее был готов к этому вопросу — потому что ответ плавал слишком близко на поверхности. Отправиться на Крайние Земли — это безумие; но еще большим безумием казалась перспектива вернуться в Гарнизон. После того, как он всех подвел, все испортил и потерпел позорное поражение, разве может он… Разве может он бежать и не пытаться исправить хоть что-то? Разве может бросить попытки сражаться за ту самую «спокойную жизнь», о которой говорит и грезит Джоанна? Изабелла говорила, что тщеславные мотивы никому не приносили добра, — так разве стоит из-за них отказываться от возможности сделать хоть что-то хорошее? — Пойду, — сказал Картер. — Пойду до самого конца. — Тогда, — протянула Джоанна сквозь благодарную улыбку — настолько искреннюю и невинную, что она казалась до неприличия абсурдной после всех тех планов, которыми она поделилась, — уедем уже завтра? Отвезем Рокси, а потом… поедем своей дорогой. — Хорошо. Так и поступим. Джоанна выдохнула с облегчением и снова прижалась к нему, уткнувшись носом в грудь. В этот раз дышать оказалось намного проще; и потому Картер позволил и себе, зарывшись рукой в ее пахнущие кокосовым шампунем волосы, придвинуться поближе к ней. А дождь за окном, кажется, стих.***
— Жаль, конечно, что вы уезжаете так рано, — сказала Тара, остановившись у калитки и медленно потягивая сигару. Запах у этого дыма почему-то был невыносимо тошнотворным. — Правда? — с напускным удивлением отозвался Картер, оставив в машине любезно предоставленные женщиной пакеты с едой и переходя к водительскому сиденью. — А я почему-то думал, что вы от нас, наоборот устали. Женщина обронила кроткий смешок, но ничего, тем не менее, не ответила. — Вы положили таблетки, как я просил? — Да, — Тара кивнула. — Только пусть она не увлекается. — Я за этим прослежу. Она фыркнула и снисходительно покачала головой, явно собираясь сказать что-то еще, — да только вот, появившиеся за ее спиной Джоанна и Роксана не позволили. — Ну, вот и все, — пресно протянула Лиггер и дернула плечом. — Нам пора. Тара выбросила на землю сигару и грустно скривилась, оборачиваясь к внучкам, нервно поджала сухие губы и раздосадованно протянула: — Значит, отговаривать вас уже и правда поздно… Их решение об отъезде действительно застало женщину врасплох: едва поднявшись, Джоанна заявила о том, что ей стало «просто прекрасно» и что они намерены немедленно отправляться в путь. Та, конечно, попыталась удержать их еще хотя бы на день, но Лиггер настояла. А Картер, вспоминая, что она сказала ночью о своей бабушке, почему-то больше не мог воспринимать эту женщину так, как раньше. В каждом ее слове, жесте и выражении лица словно читалась фальш, что, как ни странно, только подкреплялось ее вычурным поведением. Он так и не поняла, как ему на самом деле стоит относится к Таре, поэтому пришел к выводу, что поскорее покинуть этот дом и больше не видеть ее лисьего лица будет лучше всего. — Лучше даже не пытаться, — смешливо — беззлобно — опустила Джоанна в ответ. — Так нечестно! — возмутилась, топнув ногой, Роксана. — Я хотела погулять по деревне и в горах! — Ну, — Тара пожала плечами, потрепав девочку по голове, — как-нибудь в другой раз. Если захочешь, когда все уляжется, сможешь приехать и немного погостить. — Правда?! — глаза девочки буквально засияли от радости. — Ура, ура, ура! — Ну, все, — выдохнула Джоанна, похлопывая сестру по плечу в усмирительном жесте. — Не надо вопить. Нам пора ехать. — Пока, бабушка! — воскликнула Роксана и побежала к машине, открывая дверь и запрыгивая внутрь. Лиггер проводила ее пристальным взглядом и снова посмотрела на бабушку: хмуро и сосредоточенно, будто намеревалась что-то сказать, — но с подходящими словами так и не нашлась. — Давай хоть обнимемся на прощанье! Джоанна нахмурилась и позволила Таре крепко себя обнять, в то время как сама лишь вяло коснулась ладонью ее спины. — Я столько лет тебя не видела… А тут, — женщина печально вздохнула, и ее голос задрожал от вставшего поперек горла соленого кома: — ты снова исчезаешь… — Может быть, когда-нибудь я вернусь, — утешительно отозвалась Джоанна, выскальзывая из ее объятий. Обещать чего-то наверняка она, естественно, не могла: слишком уж высок был шанс, что собственные замыслы сведут ее в могилу. — Обязательно, постарайся, — закивав, протараторила Тара, отпуская ее совсем не хотя. — Я буду ждать. — А я постараюсь, — заключила Джоанна и, горестно фыркнув, отчеканила: — Пока. — Пока. Женщина проводила ее до машины скорбным взглядом, и когда Лиггер села внутрь, захлопнув за собой дверь, прижала сомкнутые в кулаки ладони к груди, дрожа от волнения. — Ну, теперь уже точно все, — пресно констатировала Джоанна. Картер провернул ключ зажигания — машина загудела — и перевел на нее вопросительный взгляд, словно ожидая от нее команды. А может, он просто так и не смог собрать себя по кусочкам после прошедшей ночи, будучи так и не в силах отпустить обжигающий холод ее тела и ощущение губ, на которых собралось все существующее во Вселенной тепло и блаженство, и которые он без зазрения совести целовал ночью и почти все утро? Наверное, в этом и была причина его сегодняшней несобранности. Тот миг изменил все. И в то же время, создавалось впечатление, будто именно так оно и должно быть. Джоанна посмотрела на него в ответ и улыбнулась — так искренне и тепло, как не улыбалась, наверное, никому и никогда, без всякой фальши, язвительности, снисходительности, угрозы и прочей карикатурности, которой так часто пестрила ее речь, мимика и жесты. Она открылась ему целиком и полностью, обнажив всю боль, все обиды и страхи. И Картер готов был отдать ради этого всё. — Поехали, — обронила Джоанна. Если бы на сзади не сидела маленькая заноза Роксана, он непременно бы снова ее поцеловал. Вздохнув, Картер нажал на педаль газа и позволил машине тронуться с места. Впрочем, теперь и мысль о предстоящем пути не казалась тревожной настолько, как это было раньше. Будто именно так оно и должно быть — и никак иначе.