***
Она проиграла. Смуглые пальцы впиваются подлокотники, скрипя длинными острыми ногтями о металлическую поверхность настолько громко, что от отвращения сводит зубы. Зеленые глаза горят гневливым отчаянием, плотно сомкнутые губы обкусаны, и никакие роскошные багрово-черные наряды и элегантные прически не могут скрыть той бури, что бушует внутри нее. Она проигрывает раз за разом. — Госпожа Карла мертва, Дреттон в руках бунтовщиков… — Рейла перечисляет пресно, но внутри нее все до тошноты скручивается. Одна мысль о том, что она проиграла, выжигает внутри зияющую дыру. Повторять это вслух — вдвойне горько и жалко. — Им потребовалось всего три дня, чтобы этот город пал! Всего три дня, чтобы втоптать ее в грязь. Всего три дня, чтобы почувствовать себя никчемной и униженной. В какой момент все пошло не так, в какой момент?! — Скажите, командующий Мефтун, как вы могли это допустить? — выплюнула Рейла, и ее голос заиграл жесткими, гневливыми нотками. Мефтун, находящийся по ту сторону экрана, в черной мантии и с закинутой на бок длинной серебристой косой, выглядел крайне растерянным, нервно переводя взгляд из стороны в сторону — но только не глядя на Императрицу. — Разве не вы сам говорили о том, что командование над войсками на Севере, цитирую, «никуда не годится»?! И разве не вы вызвались самолично отвечать за сохранность госпожи Карлы во время ее пребывания в этом доме?! — Я сделал все необходимое, чтобы госпожа была в безопасности, — тут же попытался оправдаться командующий. — Приставил к ней охрану, снабдил дом видеонаблюдением… — Но она все равно оказалась мертва! — рявкнула Рейла, отсекая. Мефтун вздохнул, но, кажется, совершенно не испугался. Он так и продолжил смотреть куда-то в сторону, настолько безэмоциональный и безучастный, будто все, что говорила Императрица, его совершенно не касалось; а затем осторожно, рукой, на пальцах которой сверкали множество колец, откинув за спину свою длинную косу, протянул: — Ваше Величество, можно я задам Вам один вопрос? Брови Рейлы мгновенно взлетели вверх от возмущения. Почему он так спокоен?! Как ему только хватает наглости?! — Какие могут быть вопросы в такой ситуации?! Сейчас ты должен умолять меня о прощении за свой неосмотрительный просчет! — Но это правда важно, — заверил Мефтун и, не дожидаясь ни позволения говорить, ни приказа молчать, сказал: — До меня тут дошел слух, что господину Суррану удалось выяснить местоположение Каллипана, — лукаво произнес он, заправляя за ухо тонкую прядку волос, выбившуюся из косы, — и что якобы он, посоветовавшись с Вами, хочет отправить пилотов Бура во главе с капитаном Рирен на Крайние Земли… Это правда? — Откуда у вас эта информация? — ощетинилась вмиг Рейла. Ее планы насчет Каллипана были известные лишь трем людям во всей Империи, и одной из них была она сама, а второй был мертв. И, тем не менее, они обещались молчать. Но Мефтун… Звезды, порой этот человек раздражал ее до мозга костей! Его ум и любопытство были одновременно даром и проклятьем. Он всегда знал все; ничего не проходило мимо него. И самое страшное было в том, что она не знала и половины из того, что знал он. — А, — бросил он, пожав плечами, — это все наш бедный господин Мерджан, угодивший в лапы умунту. У него был очень длинный язык… Рейла презрительно хмыкнула. Ей стоило догадаться, что это назначение не обернется ничем толковым. — Так… Он был прав, Ваше Величество? — Да, — выплюнула в ответ та, — это так. — «До чего же настырный!» — И что с того? — Значит, — Мефтун растянул губы с легкой довольной ухмылке, — у нас все просто прекрасно. — Прекрасно?! Она проигрывает раз за разом, а он пожимает плечами и ухмыляется, будто все это — ребячество забавы ради! — Мы терпим поражение за поражением, а вы говорите о том, что все прекрасно?! — Да. Одного этого слова, брошенного без задней мысли, хватило для того, чтобы Рейла вынесла решение о его казни. Мало халатности и невыполнения своих обязанностей — он еще и потешается над ней! Сжав до боли пальцами подлокотники, Рейла сделала вдох, собираясь разразиться в гневной тираде, однако Мефтун, почуяв ее недобрые намерения, немедленно произнес, не позволяя ей вспыхнуть: — Сдается мне, что все это — всего-навсего злобная шутка Вселенной. Да, мы терпим поражение за поражением, но знаете, как оно чаще всего бывает… — Он выдержал паузу и снисходительно фыркнул. — Ночь темнее всего перед рассветом, а лампочка, которая горит и не выключается, рано или поздно перегорает. Триум Немекроны не продлится долго, — жестко и безапелляционно, будто точно знал наперед, отчеканил Мефтун. — У нас есть все основания полагать, что победа останется за нами. На нашей стороне технический прогресс, численный перевес и, конечно же, мощнейшее оружие во Вселенной. Королева Кармен может уничтожать наши базы, корабли и людей, но как только в наших руках окажется Каллипан, любое ее противостояние будет по своей силе не значительнее, чем шевеление мизинца на ноге. Умунту не дано быть выше Вас, Вашей Империи и Вашего народа, какими бы строптивыми они не были. Рейла сдавленно шикнула сквозь стиснутые зубы и поджала губы, потупив угрюмый взгляд. С одной стороны, командующий действительно был прав: немекронцы могут иметь хоть какой стойкий дух, но реальность такова, что силовое преимущество на ее стороне, и сомневаться в собственной победе — глупо. А с другой, все это звучало, как жалкая попытка усмирить ее гнев и спасти свою шкуру. И все-таки… Отмахиваться от его слов было бы глупо. Ведь так она рисковала выдать свою непозволительную слабость. Рейла выдохнула и постаралась как можно скорее взять себя в руки. Даже оказавшись на пепелище собственных амбиций, она должна держаться победительницей. — Да, — пресно выдавила она, подняв на Мефтуна холодный, непроницаемый взгляд, — вы правы. А теперь возвращайтесь лучше во дворец. Здесь от вас будет больше толку. — Но, Ваше Величество, кто проследит за Севером? — Север — это уже не вашего ума дело, — раздраженно выплюнула Рейла. — Делайте то, что вам приказывают. — Слушаю и повинуюсь, — Мефтун смиренно вздохнул и, почтительно кивнув, отключился. Прямо сейчас она хотела бы запереться в покоях, вооружиться вином и утопить этот паршивый день в изумрудном омуте, оставляя вместе с ним собственный гнев, обезоруживающий, удушающий и совершенно бессильный. Однако ж… Не могла. Пока не могла. Едва только лицо Мефтуна исчезло с экрана, и следом за ним вспыхнула мрачная мина господина Хакана, который, не прекращая, докучал ей, пока она говорила с командующим. — Приветствую, Ваше Величество, — почтительно протянул он, едва только возникнув. — Здравствуйте, господин Хакан, — недовольно процедила в ответ Рейла. Ах, сжечь бы все дотла! — Скажите пожалуйста, вы все сегодня что-ли сговорились? Сначала командующий Мефтун сообщает мне о смерти Карлы Галлагер, — на лице Хакана в тот момент промелькнуло удивление напополам с замешательством, и Рейла возможно, даже смогла разглядеть в нем радость: в конце концов, Карла никогда не нравилась мужчине; однако от этих чувств в миг не осталось и следа — его лицо сделалось вновь мрачным и непроницаемым, словно камень, — и об утрате Севера Немекроны, а теперь вы звоните мне с таким мрачным видом! Только не говорите, что у вас что-то произошло… — Вообще-то… — Хакан начал и тут же осекся, замявшись, чтобы подобрать нужные слова. По тому, как его глаза взволнованно метнулись в сторону, а горло просело под тяжестью нервного кома, Рейла догадалась: ничего хорошего от него ждать не стоило. — Кое-что действительно случилось. Сжечь бы все дотла! Едва заметное чувство облегчения приносило лишь то, что подлокотники кресла, в котором она сидела, не попадали в кадр: иначе Хакан непременно заметил бы, как ее пальцы в очередной раз впились в металл, будто искали в нем своеобразную опору. — На Рейенисе вспыхнул мятеж, — бесцветно проговорил Хакан, на силу глядя ей в глаза. Он остался спокоен, но взгляд — суженные, дрожащие зрачки — выдавал его страх с головой. — И… небольшая часть Ваших солдат переметнулась на сторону принцессы Марлы. — Принцессы Марлы?! — выпалила Рейла и едва не подскочила на месте от возмущения. Ее затрусило, а сердце словно встало, будто неживое. — Как это возможно? — Принцесса, как оказалось не была мертва. Она всего лишь… залегла на дно. — Как вы могли допустить это?! Разве мой покойный отец не велел строго следить за всеми наследниками наших колоний? — Верно, Ваше Величество, велел, — виновато протянул Хакан. — И он, как и все члены Совета, полагали, что принцесса Марла мертва. Однако… Она оказалась жива. Да и не только она, как выяснилось… — Кто еще?! Только не говорите, что принцесса Акна… — Нет, Ваше Величество, маррунийская принцесса действительно была убита. А вот принц Мона… — И? — мрачно протянула она, глядя на Хакана исподлобья. Пальцы, сжимавшие подлокотники, почти онемели от боли. — Что они сделали? — Заключили союз с Орденом Дельвалии. А затем подняли мятеж на Рейенисе. От всех этих новостей голова шла кругом. Все шло совершенно не так, как она хотела. Так не должно быть, так не должно быть! Рейла судорожно выдохнула и прикрыла глаза, призывая как остаткам самообладания. Нет, она не должна показывать слабости. Как только она сделает это, ее авторитет, ее власть и могущество окончательно пошатнутся. Этого нельзя было допустить. — В чем причина, — пробормотала она, — их восстания? — Рейенис всегда был проблемой для императорской власти, — уклончиво отозвался Хакан. Рейла больше не смотрела на него, но его спокойствие, пусть и деланное, раздражало ее до белого каления. — Это непреклонный народ… — Но почему мои люди перешли на их сторону? — Этого мы пока не знаем. Однако… есть несколько причин. Во-первых, народ не устроило повышение налогов. А во-вторых… — мужчина не закончил и издал тяжелый вздох, будто его собственное тело сопротивлялось тому, что он собирался сказать. — Что? — нетерпеливо шикнула Рейла. Отрицать реальность было бы слишком глупо. — Ну же, говорите. — В народе пошел слух, будто бы это Вы приложили руку ко смерти Его Величества. — Как, — процедила она, — кто-то вообще мог подумать об этом? — Я не знаю, — Хакан прикрыл глаза и покачал головой. — Но в отравлении покойного Императора обвиняют Вас. — Откуда они узнали об отравлении? Разве я не велела молчать о причине смерти моего отца? — Ваше Величество, клянусь, я ничего не знаю. Мне остается лишь предполагать. И по-моему… Распустил этот слух именно тот, кто и отравил Его Величество. Рейла ничего не ответила: у нее банально не находилось слов, чтобы выдать что-то осознанное и здравомыслящее. Но даже не этот слух был причиной ее волнения, нет. Дело было в том, что в какие-моменты она и впрямь подумывала о том, чтобы ускорить приближение кончины отца. Азгар бы не оправился в любом случае; однако его жизнь тянула ее вниз. Статус регента был слишком неустойчив. Один неверный шаг — и ее бы обвинили в заговоре против короны. А что же до семейных уз… Ну разве в их семье хоть кто-нибудь ценил эти самые узы? — Ваше Величество, — протянул Хакан, когда она так и не сказала ни слова, — прошу, оставьте Вы эту никчемную планету и вернитесь на Удракию. У Вас одной хватает сил, чтобы усмирить этот пожар. Рейла задумчиво поджала губы и свела брови к переносице. В последнее время ее, право слово, посещали мысли о том, чтобы вернуться в Императорский дворец и вновь оставить эту планету на попечительство Айзеллы. В конце концов, пока она находится здесь, она омрачает свое имя и репутацию позором от неудач, следующих одна за другой. — Я обдумаю ваше предложение, — пресно отозвалась Рейла. — Вечером Мерена сообщит вам о моем решении. — Как Вам угодно, Ваше Величество, — кивнул мужчина. — На этом все, генерал Хакан. До свидания. — До свидания. Экран погас. Рейла обронила тяжелый вздох и откинулась на спинку стула, прикрыв глаза и запустив пальцы в волосы. Голова шла кругом и начинала сковываться мигренью — право слово, ее будто опоили ядом, настолько тошно и отвратительно ей стало от всех этих новостей. Карла Галлагер мертва. Дреттон захвачен бунтовщиками. Принцесса Рейениса и аурийский принц живы и объединились с Орденом Дельвалии, что протянул руку помощи ее сестре и немекронской гадюке. Вспыхнул мятеж. Поползли грязные обвинительные слухи. Часть ее людей переметнулась во вражеский лагерь. Смута растет… «И однажды придет день, когда ты останешься ни с чем и поймешь, насколько ты на самом деле ничтожна…» Рейла потянул за волосы, пока кожу на голове не начало болезненно жечь. Она бы хотела вытравить голос этой мятежницы, этой Лукреции Кавалли, из собственных мыслей, но не могла. Даже после того, как убила ее, не могла.***
— Ты меня звала? — протянул Расмус, непривычно осторожно закрывая за собой дверь, но все так же недовольно, будто один единственный шаг за порог кабинета Айзеллы мгновенно вытягивал из него все силы, вздыхая. Признаться, в последнее время, каждый раз, когда он видел женщину такой и мрачной и задумчивой, сердце невольно замирало на пару мгновений, а в голове вспыхивала мысль: она расскажет. Однако Айзелла… молчала. Даже когда новая статья «Говорящего Л.» впервые не вышла в нужное время, она безукоризненно молчала, будто ничего и не произошло. Тем временем Лукреция так и не приходила домой и ни отвечала на звонки, не появлялась в социальных сетях, будто сквозь землю провалившись, — и все это не могло быть простым стечением обстоятельств. Что-то определенно случилось, и самое страшное заключалось в том, что Расмус не знал, что именно. Он все пытался и пытался найти Лукрецию, старался хоть как-то до нее добраться, но все было в бестолку. В конце концов, его каждодневным спутником стала бутылка какой-нибудь крепкой настойки и пара косячков для того, чтобы, натрескавшись до выжимающей все соки тошноты, отрубиться прямо в кресле, на диване, на полу, или еще где-нибудь, где ему подворачивалось предаться этому ядовитому забытию. Честное слово, ему было бы стократ легче, если бы Айзелла наконец объявила о том, что они схватили и убили «Говорящего Л.» — по крайней мере, он бы не тешился призрачной надеждой. Однако Айзелла… молчала. Молчала из раза в раз, когда он ненавязчиво замечал, мол, давно не объявлялся наш великий писака, будто ничего и не произошло. Расмус даже не мог спросить напрямую: иначе этим тут же выдал бы себя. — Сядь, — небрежно опустила женщина, метнув на него пристальный взгляд. Расмус нерасторопно прошелся к дивану и медленно опустился на него, откинувшись на спинку дивана с видом вселенского недовольства. Ему тоже полагалось делать вид, будто ничего не произошло. — Почему ты сначала сама отправила меня в отпуск, а теперь дергаешь? — Потому что появились срочные дела, которые и в жизни не стояли рядом с твоими пьянками, — едко протараторила Айзелла. Было в ее тоне голоса и жестах что-то нетерпеливое и волнительное, и Расмус, едва уловив это, сам невольно напрягся. — Утром Ее Величество сообщила мне, что послезавтра она отбывает на Удракию, и уже завтра я должна прибыть во дворец, чтобы ни на секунду не оставлять его без должного надзора. — Почему Ее Величество улетает? — нахмурившись, недоумевающе протянул Расмус. Не то, чтобы он не почувствовал толику облегчения, едва узнав об этом, однако… Любопытству деваться было некуда. — Не думаю, что это тебя касается. — А я думаю, что касается. — Наемнику не положено знать о таком, — недовольно отрезала Айзелла. Расмус пренебрежительно скривился и укоризненно протянул: — Напомню, что только благодаря этому наемнику мы сейчас сидим в этом городе. Айзелла презрительно прыснула. — Вот как, значит? Не зазнавайся, Расмус. Это не твоя заслуга: ты сделал это лишь с позволения Ее Величества. Слишком уж она милосердна ко всяким умунту вроде тебя… «Не зазнавайся»… Знала бы она, как он теперь корит себя за то, что однажды принял это предложение Рейлы. Гордиться здесь вовсе было нечем. — Я просто хочу сказать, что я имею право знать. Если уж Ее Величество так доверяла мне… — О, звезды… — Айзелла издала мученический вздох и закатила глаза. — Хорошо, я скажу тебе, но только будь добр помолчать. — По рукам, — отозвался он и дернул уголком рта. — На Рейенисе поднялся мятеж, — приглушенно поведала женщина, словно боялась, что даже здесь их кто-нибудь услышит, и замолчала. Расмус вопросительно выгнул бровь и протянул с налетом издевки: — И…? — И Ее Величество должна урегулировать все самостоятельно. Он задумчиво хмыкнул. На Рейенисе вспыхнул мятеж, сопротивление на Немекроне тоже набирало обороты: Карла Галлагер мертва, Дреттон в руках его народа… Похоже, в последнее время удача решила повернуться к Рейле спиной. И это, признаться, не вызывало ничего, кроме заносчивого ликования. — Ясно. Так значит, завтра ты едешь в Кретон? — Да, — Айзелла утвердительно кивнула головой. — И ты едешь вместе со мной. — Ну, конечно, — Расмус, по привычке усмехнувшись, пожал плечами и закатил глаза. — Я же типа… Твой ассистент? Правая рука? Куда же ты без меня… — Именно, — снова согласилась женщина; спокойно, без привычной язвительности, колкости и словоблудства, будто ничем подобным и вовсе никогда не грешила. И, если честно, эта смиренность начинала действовать Расмусу на нервы. Он не привык к тому, что Айзелла была так сговорчива. — Кроме того, — продолжила она, нахмурившись, — Ее Величество отдельно отметила, что твое присутствие обязательно. — То есть? — Она хочет видеть тебя. После услышанных слов сердце мгновенно провалилось в пятки — Расмус замер, как вкопанный, уставившись на женщину растерянным немигающим взглядом, мол, что ты только что сказала, повтори и дай мне понять, что это просто послышалось. — Но я… — начал он и тут же осекся. Собственный голос звучал как-то слишком взволнованно, что было просто непозволительно. Расмус сделал глубокий вдох, взывая к самоконтролю, и небрежно опустил: — Почему она так захотела? — Наверное, ты все еще у нее в фаворе, — пожав плечами, безразлично заключила Айзелла. — Радуйся этому. Не каждому выпадает такая благодать. Благодать… Как же! Прежде Расмус, конечно, порадовался бы; но теперь все было совсем по-другому. Он давно отпустил эти чувства, давно простился верностью по отношению как к Рейле, так и к ее Империи, и рассуждать о чем-то еще было попросту бессмысленно. Он хотел бы всего-навсего отпустить всю эту ситуацию. Но не Рейла, точно не Рейла. И это было самым странным, ведь он знал наверняка: ничего большего, чем простая похоть, в ее сердце никогда не было. Так почему же она вновь тянется к нему? — Действительно, — обронил Расмус с вымученной усмешкой. — Спасибо звездам, что Ее Величество меня так ценит и любит!.. Айзелла снисходительно фыркнула. — Звездам «спасибо» не говорят. «Ну, не за такое точно», — так и хотелось съязвить в ответ. — Так значит… — Расмус тяжело вздохнул, нервно топая ногой по полу, — когда мы вылетаем? — Завтра в полдень. Будь добр все вещи собрать и не опаздывать.***
Кретон встретил экипаж Айзеллы теплой и солнечной погодой, которая была особенно приятной после зимнего мороза, что оккупировал Хелдирн. Вообще, здесь, в столице Немекроны, холода не наступали никогда: город раскинулся на морском побережье в субэкваториальном поясе, и даже сейчас, в середине декабря, температура чудом что опускалась до тридцати восьми немекронских градусов Когда корабль приземлился и Айзелла по трапу сошла вниз, на посадочной площадке ее уже ожидала императорская стража, взявшаяся, по приказу Ее Величества, встретить ее и проводить ее к Императрице. Женщина раздала команды подоспевшим слугам, которые должны были разгрузить ее вещи, и последовала за ними, ожидая встречи с Императрицей с особым мрачным трепетом внутри. Нет, Ее Величество пока не выказывала недовольство в отношении ее: напротив, после того, как Айзелла сдала Лукрецию Кавалли, та стала проявлять к ней еще большую благосклонность, чем прежде, — однако ввиду последних обстоятельств Айзелла сомневалась, что Императрица будет в таком же хорошем расположении духа, как и прежде. Когда они дошли у тронного зала и остановились в массивных металлических дверей, стража расступилась по сторонам, позволяя командующей дальше идти самой. Женщине пришлось для начала глубоко вдохнуть, и только потом, так же протяжно и нелегко выдохнув, она пихнула двери и неспешно прошла внутрь. Тронный зал, обычно кажущийся просторным и светлым, сейчас был погружен во тьму. Окна, простилающеся от пола до потолка, были плотно завешаны — так, что свет даже на капельку не пробивался внутрь, — а воздух почему-то ощущался тяжелым и удушающим: Айзелле стало как-то некомфортно, когда она пошла сюда. Императрица восседала впереди, прямо перед ней, развалившись на троне с руками, сложенными на подлокотниках, и закинутой на ногу ногой. Она молчала, и женщина не могла с такого расстояния, в темноте — даром что горела лампа над дверью, — не могла различить ни ее выражения лица, ни банально взгляда, но так и ощущала, как вокруг витало наэлектризованное напряжение. Айзелла сделала несколько шагов поближе навстречу к Императрице, прежде чем глубоко поклонилась и почтительно протянула: — Приветствую, Ваше Величество. — Вы как всегда не разочаровываете, командующая Айзелла, — с налетом безразличия заметила Императрица. — Прибыли точно в указанное время. — Ну, что Вы… — сказала женщина, выпрямляясь. — Опоздать было бы огромным неуважением по отношению к Вам. — Рада, что вы так ответственны, — она явно старалась скрыть это, но ее голос был полон яда и недовольства. — Итак, я отбываю на Удракию завтра утром, — сухо уведомила она, перекидывая одну ногу на другую, — а вы с этого момента вновь приступаете к обязанностям губернаторши. Чуть позже Мерена принесет вам все необходимые документы и отчеты, чтобы вы смогли освежить свою память и потом не тратить времени попусту. — Будет исполнено, Ваше Величество. — Я надеюсь, вы понимаете, какой груз ответственности ляжет на ваши плечи. Сейчас на Немекроне неспокойно, и вам предстоит проделать много работы, чтобы навести здесь порядок. — Не сомневайтесь, госпожа, я Вас не подведу, — продолжала чеканить Айзелла. — Очень на это надеюсь, — мрачно подвела Императрица и безапелляционно добавила: — Также сегодня вечером я жду вас за ужином, — она выдержала паузу и отчеканила: — вместе с наемником. Женщина почувствовала, как у нее по спине пробежались мурашки — но вовсе не от страха, нет — это было болезненное предвкушение. Звезды, какую же игру она затеяла! — Вы собираетесь…? — Да, — отрезала Императрица. — Некоторые ведь совсем позабыли свое место… Командующая снисходительно усмехнулась и растянула губы в лукавой ухмылке. Кто-нибудь другой мог возмутиться и, может быть, даже ужаснуться изощренности поступков Ее Величества, но уж точно не она. Айзелла прекрасно понимала: та делает это не в воспитательных целях, отнюдь нет. В другом заключались прелести садизма: в упоительном чувстве власти и достоподлинном наслаждении, которое по необъяснимым причинам возникало, стоило уловить хоть толику страха в чужих глазах. — Что ж, — отозвалась Айзелла с налетом лукавства и яда, склонив голову, — благодарю Ваше Величество за оказанную честь. — Можете быть свободны, — Императрица в ответ лишь безразлично отмахнулась, и женщина, поклонившись напоследок, незамедлительно удалилась.***
В последний раз, когда Расмус находился здесь, дворец не казался таким удушливым и враждебным; да и банально стоять на ногах не требовало настолько колоссальных усилий, какие он прикладывал сейчас. Прилипший аромат одеколона не дала сделать и вдоха, лишенного этого смутного ощущения накатывающей от приторного запаха тошноты. Хотя, конечно, ни дворец, ни парфюм, ни собственные ноги не были причиной его дискомфорта. Всему виной была лишь она. От мысли о том, что Расмус вот-вот собирался встретиться с ней взглянуть на нее и, быть может, даже заговорить, внутри все будто выворачивалось наизнанку. Звезды, он готов был поклясться: ничего подобного, никогда, по отношению ни к кому он еще не испытывал. Даже к самым мерзким людям, попадавшимся ему на жизненном пути, Расмус учился относиться с безразличным снисхождением; однако… Рейла была совершенно необыкновенным случаем. Он всеми силами старался не думать о грядущем мучительном ужине — и, прежде всего, о ней, — и потому уже битый час разглядывал двери, ведущие в обеденный зал. Сделанные из темного дерева, они имели массивные круглые ручки из некоего позолоченного металла. Из него же был сделан и наличник, точно так же позолоченный, строго прямой, но по углам заостренный, с небольшими ажурными элементами и многочисленными царапинами, заметными исключительно при близком, дотошном рассмотрении. Расмусу показалось достаточно странным, что в королевском дворце никто так и не удосужился его заменить, ведь этим царапинам явно пошел далеко не один год. — Волнуешься? Натренированные годами наемничества рефлексы помогли ему безошибочно предсказать появление Айзеллы еще в тот самый момент, когда она вышла из-за угла и неспешно направилась в его сторону, однако по спине все равно пробежали мурашки: ее слова мало что стали неприятным напоминанием о предстоящем ужине, так еще и ударили аккурат по слабой точке. Расмус обернулся на нее и с нотками возмущения пренебрежительно обронил, сложив руки на груди: — С чего бы вдруг? — С чего бы? — передразнила Айзелла, карикатурно выгибая бровь. — Помнится, вчера приказ Ее Величества тебя немного… — она нарочно замялась, будто собиралась сказать что-то до ужаса ядовитое, — обескуражил. Неужели сегодня что-то поменялось? Губы женщины изогнулись в снисходительной вызывающей ухмылке, от одного вида которой у Расмуса едва не заскрипели зубы — настолько раздражающей и высокомерной она ему казалась. — Да, — выплюнул в ответ он, скривившись и с издевкой растягивая каждое слово, — о мозговитейшая госпожа командующая, поменялось. Я последовал вашему мудрому совету и решил, что буду наслаждаться своим фавором, — «До чего же приторное слово!», — сполна. От ухмылки Айзеллы не осталось и следа — женщина многозначительно повела бровью и закатила глаза. В любой другой день Расмус непременно порадовался бы тому, что ему удалось осадить ее, но только не сегодня, только не сегодня… Сегодня все, от начала и до конца, складывалось совсем не как обычно — и уж тем более не так, как того ему хотелось бы. — Смотри мне, — угрожающе процедила Айзелла сквозь зубы, — не учуди чего-нибудь. Иначе я задушу себя собственными руками. Вальяжный цокот каблуков заставил их прерваться, а сердце Расмуса встать на месте, попутно перекрывая воздух к кислороду. Оттягиваемое было неизбежно, и он прекрасно понимал это, но все-таки все равно оказался растерянным и сбитым с толку. Увидеть Рейлу спустя примерно полгода после того, как она отослала его от себя, было странно. Будто бы он встретил человека давным-давно знакомого и одновременно совершенно чужого, словно впервые увиденного. Она выглядела все так же величественно, как и прежде, но теперь отчего-то еще более внушительно. От нее больше не исходило того исполинского, плавящего воздух страстного пламени: напротив, она теперь казалась холодной, как зимние непроглядные ночи в Хелдирне. Выглядела Рейла все так же неотразимо, и новый, слегка вычурный образ только усиливал это, делая ее еще более притягательной. Нефритовое платье с острыми плечами, враждебно раскинувшимися в стороны, и вырезом, без стеснения открывающем всю левую ногу, плотно облегало ее стройную фигуру, ненароком притягивая глаз к глубокому декольте. Шею обвивала грузная серебряная цепочка, на длинных пальцах блестели многочисленные кольца. Самым выразительным — и даже эпатажным — в ее образе были туфли. Имитированные под серебро, они были на высоком толстом каблуке и напоминали собой некое подобие ребер. Ее прическа была в противовес простой — небрежная ослабленная коса, закинутая за спину. Расмус отчаянно старался не смотреть, но попросту не мог отвести взгляда. Так странно, так дико… Когда-то он готов был посвящать этой женщине каждый свой вздох. Она была его смыслом, его проводницей в новый, удивительный мир, его богиней войны, его Геррой. А сейчас… — Добрый вечер, Ваше Величество, — протянула Айзелла, отвесив легкий поклон. Необходимость соблюдать этот идиотский этикет позволила ему хотя бы ненадолго отвести взгляд. — Добрый, командующая, добрый, — вяло отозвалась Рейла. — Пройдемте скорее за стол. Я жутко голодна. В обеденном зале их ждал стол со множеством закусок — возможно, слишком много для того, чтобы накормить всего лишь трех человек. В самом центре стояла громадная пиала с фруктами: виноградом, нарезанными бананами, яблоками и апельсинами; рядом с ней — бутылка белого полусладкого. Расположилось также несколько тарелок с различными видами салатов, мясная нарезка и гарнир из каких-то инопланетных овощей, название которых Расмус до сих пор так и не удосужился запомнить. Когда они сели за стол (Рейла — в центре, Айзелла и Расмус — по правую руку), засеменили слуги, принявшиеся накладывать еду в тарелки и разливать вино по натертым до блеска бокалам. Они удалились, но Расмус есть пока не спешил — да и, признаться, не совсем ему и хотелось. В горло и кусок не полезет, чувствовал он: оставалось только как можно быстрее напиться и, когда в голову ударит достаточно, пойти спать. — Ну, командующая Айзелла, — заговорила Рейла, лениво подковыривая еду в тарелке, — расскажите: как там обстоят дела в Хелдирне? А то ведь у меня так и не было возможности поговорить с вами об этом в неформальной обстановке… — Все прекрасно, Ваше Величество, — лукаво протянула в ответ женщина. — Немекронцы, на удивление, спокойны, не бунтуют, беспорядков не устраивают… Даже, наверное, и не высказываются. То ли приняли Вашу власть, то ли что… Хотя, если бы кто-то что-то замышлял, мимо меня это не проскочило бы. Солгала. И Расмус, похоже, единственный, кто знал об этом. В Хелдирне все было совсем не так гладко, как говорила Айзелла, — прежде, по крайней мере. Но о существовании «Говорящего Л.» она, похоже, решила умолчать; а он не спешил как-либо напоминать о своем присутствии. Рейла, похоже, совсем позабыла, что он находится здесь, — к превеликому-то счастью! — Славно, — отозвалась она, обронив снисходительную усмешку. — Надеюсь, вы и на должности губернатора будете столь же старательны. — Непременно, Ваше Величество, непременно, — заверила Айзелла и вдруг опомнилась: — О, кстати говоря, об этом… Вы уж меня простите, госпожа, некрасиво вот так вот жаловаться… — Ничего, ничего, — Рейла махнула рукой. — Говорите, если что-то не так. Устранение ошибок ведь только приближает нас к совершенству. Женщина выдохнула и понимающе покачала головой. — Дело в господине Догане, Ваше Величество. На мой взгляд, он слишком непочтительно относится к губернаторше Немекроны, назначенный на этот пост лично Императрицей… — Вот как… И что же такого он делает? Айзелла глубоко вдохнула и подняла задумчивый взгляд в потолок. Дело в том, что привести конкретный пример она попросту не могла: помимо высокомерной манеры общения, Доган не сделал ничего лишнего. Однако этого было достаточно, чтобы задеть Айзеллу и вынудить ее действовать. — Мне бы не хотелось повторять то, что он говорит, — нашлась все-таки она, — Вы уж простите. Рейла снисходительно вскинула брови и закатила глаза. Она явно ожидала от Айзеллы чего-то посерьезней, чем это, и поэтому безразлично отмахнулась: — Завтра я отбуду, и после этого можете делать с ним все, что вам вздумается. Главное будьте рассудительны и не натворите беды. — Как скажете, Ваше Величество. На несколько минут повисло молчание. Рейла и Айзелла уткнулись в тарелки, а Расмус так и не нашел в себе силы банально взглянуть на еду, вооружившись, вместо этого, бокалом вина, которое заканчивалось предательски быстро. Если раньше мысли в его голове струились нескончаемым потоком, гудели и жужжали, словно пчелы в улье, надавливая на череп, то теперь его разум был кристально чист и абсолютно пуст. Все, что ему хотелось сделать, это убраться отсюда как можно скорее. Тяжелый недовольный вздох Рейлы прервал повисшую тишину. Она откинулась на спинку стула, небрежно роняя вилку, которая со звоном ударилась о тарелку, и протянула: — Какая тоска, просто скука смертная… Мерена! — Да, Ваше Величество? — отозвалась служанка, смиренно стоявшая у дверей. Расмус толком и не заметил ее присутствия, и когда он рефлекторно обернулся на нее, та недовольно скривилась, поймав его взгляд. Кажется, ее предвзятость по отношению к нему до сих пор не улетучилась — и это было взаимно. — Сыграй нам что-нибудь повеселее. А то ведь такой нудный вечер… Мерена покорно кивнула и прошагала в сторону рояля, расположившегося в самом углу комнаты, черного и с виду совсем неприметного, спрятавшись в дальнем углу. Опустилась на стул, подняла крышку, рукава и размяв пальцы, принялась играть. Взгляд сосредоточен, пальцы быстро и ловко нажимают на клавиши — звук полился чистый, звонкий, задорный, как и желала того Рейла. — Я и не подозревала, что она умеет играть, — заметила Айзелла. Расмус, впрочем, тоже не знал об этом. — Мерена много чего умеет, — пожав плечами, отозвалась Рейла. — Иначе не служила бы она мне так долго. Злосчастный ужин завершился через полчаса. Расмус подскочил вслед за Айзеллой, не пренебрегшей тем, чтобы обсыпать Рейлу тонной благодарностей — в своем льстивом репертуаре, — и точно так же поспешил удалиться, мысленно радуясь тому, что этот до одури нервный и напряженный вечер подошел к концу. Однако ж… Щелкающие за спиной каблуки будто буквально растоптали его успокоение. — Расмус, погоди… Каждое ее слово, даже самое обычное, брошенное невзначай, казалось, так и сочилось ядом. Он остановился, — ему пришлось остановиться, — одновременно делая глубокий вдох и наспех пытаясь собрать остатки самообладания. На лицо — беспечную ухмылку, поледеневшие руки — в кулаки. — Ваше Величество? — протянул Расмус, поворачиваясь к ней. Рейла стояла в нескольких метрах от него, сложив руки за спиной и глядя на него привычным снисходительно-пренебрежительным взглядом. — Ты ни слов не сказал за весь вечер, — заметила она, склонив голову на бок. — Это на тебя не похоже. «Я изменился». — Ну, это ведь Вы должны спрашивать первой, — уклонился он. — Совсем не похоже. Она все еще была Геррой, богиней войны. Богиней, от которой хотелось бежать — не поклоняться, принося жертву за жертвой. — Пройдем-ка в мои покои, — неожиданно предложила Рейла — лицо Расмуса вытянулось в изумленной растерянности, на которой легким налетом поблескивал ужас — самый настоящий ужас. Ничего хуже, чем это, случиться уже попросту не могло. — Но, Ваше Величество, я… — Ты не понял, — отрезала она прежде, чем он нашелся бы с отговорками. — Это не просьба. Это приказ. Расмус усмехнулся — нельзя было показать неприязни. — Как и всегда, я Вам покорно повинуюсь.***
Даже спустя минувший год покои Рейлы остались совершенно неизменными. Светлые теплые оттенки, присущие классической немекронской архитектуре, давным-давно заменены на темные, тяжелые и нагнетающие, такие как черный, бордовый — традиционные цвета Удракийской Империи, — и темно-синий, будто именно так здесь всегда и было. Двери по-прежнему оставались старые, еще со времен господства Бьеррков: стальные, покрытые светлой позолотой. У одной из стен расположился небольшой стеллаж, на котором, в основном, не было ничего примечательного: миниатюрный ящик, в котором хранились некоторые бумажные заметки, пара мраморных статуэток, шкатулка с украшениями и еще множество безделушек. Справа от него стоял стол, резной стул; у противоположной стены — вместительный шкаф с зеркалом до пола, а рядом с ним были две двери, ведущих в персональную ванную и уборную. Посреди комнаты стояла большая кровать с черным балдахином, на которой когда-то давно в тусклом свете ночных ламп сплетались их разгоряченные страстью тела. От этих воспоминаний Расмуса передернуло. Тогда, несмотря на сложные обстоятельства, все было донельзя простым. Происходящее казалось ему удивительной сказкой, какой-нибудь романтической историей, главным героем которой он, по счастливому стечению обстоятельств, оказался. Роскошные покои, богатство, экзотические блюда, дорогие вина и страстная женщина, дарующая ему удовольствие каждую ночь, — ну разве это не мечта? Раньше такая жизнь казалась ему идеальной, пока не спали розовые очки, и не выяснилось, что для всех в Империи — начиная от Рейлы и заканчивая ее ничтожной служанкой Мереной — он был умунту, недочеловеком, инструментом и ресурсом. Возомнил себя неотъемлемым звеном системы, хотя по сути он был лишь ходячей пропагандой. Обманывал всех и самого себя. — Почему ты все время молчишь? — раздражительный голос Рейлы, оставшейся позади, развалившись в кресле с бокалом вина — это проклятое вино как будто было расставлено по всем углам дворца, — заставил его еле заметно вздрогнуть и оторваться как от созерцания вечернего вида за окном, так и от собственных мыслей. — Потому что мне нечего сказать, — пожав плечами отозвался Расмус. — Я растерян. — Растерян? — непонимающе переспросила она. — Я не ожидал, — пояснил он, — что окажусь здесь. Рейла вздохнула и поднялась — кресло характерно скрипнуло, выдавая ее без прямого взгляда. Снова застучали каблуки. Она направлялась к нему. Расмус глубоко вдохнул и развернулся, стараясь сохранить невозмутимо-безразличное выражение лица. Рейла остановилась совсем близко возле него и вцепилась пристальным, сверкающем некоей безумной диковинкой взглядом, который, казалось, пронизывал его до самых костей, бессовестной вторгаясь под кожу и плоть, словно какой-нибудь червь-паразит. А затем, подняв голову, в своей привычной властной, бесцеремонной манере, холодно и безжизненно, будто ее от этого действа тошнило не меньше, чем Расмуса, поцеловала. Самоконтроль тут же покинул его тело — и он рефлекторно оттолкнул ее от себя, выдавливая очередную натянутую усмешку. Ему не стоило это делать, точно не стоило; однако возвращаться было поздно. — Ваше Величество… — Ты смеешь отказывать мне? — возмущенно прошипела Рейла, вцепившись в него зелеными, ныне истинно сумасшедшими, злобными глазами. — Помнишь, — процедила она, — ты присягнул мне? Поклялся в верности. Поэтому ты, как и все в этом государстве, принадлежишь мне. Расмус едва ли мог контролировать собственное тело, однако уже через несколько минут обнаружил себя вместе с Рейлой на кровати, распрощавшись с одеждой и одновременно с последними остатками достоинства — если оно, конечно, вообще было у него. Но ей, удракийской императрице владычице Вселенной, нельзя было отказывать. Проще повиноваться и претерпеть, молясь про себя, чтобы все закончилось как можно скорее. Ее смуглое, горячее тело уже не казалось таким вожделенным. Ее взгляд больше не казался страстным — он был безумен, словно у голодного одичавшего зверя. И теперь он охотно верил в то, что рога на ее голове способны пронзить человека насквозь и лишить жизни. — Ты сегодня ужасно скучный, — раздражительно опустила Рейла, разводя руки в стороны. — Неужели ты в этом Хелдирне настолько зачах, что растерял всю хватку? А может, наоборот, нашел кого-то получше? Скажем… Лукрецию Кавалли? Язвительная ухмылка подобна удару ножа. Ему не послышалось? Нет, не может она… Холода простыни недостаточно, чтобы остудить волну жара, охватившую его с головы до пят. — Что ты… — У нее милое личико, — с издевкой протянула Рейла. — Прекрасные черные волосы, глаза, как топазы, молочная кожа… Ах, ну разве не прелесть? Была. Конечно же, была. Потому что несмотря на свою внеземную красоту она оказалась гнусной предательницей, что порочит имя Империи. Жаль, ты не знал об этом, потому что иначе тебе пришлось бы избавиться от нее собственными руками… Но не переживай. Я облегчила тебе задачу и сделала все сама. Расмуса затрясло. Нет, нет-нет-нет-нет-нет! Она лжет. Она всегда лжет. Это просто игры, просто уловки… — Где она? — Ты что, оглох? — Рейла презрительно фыркнула. — Я же сказала: я избавилась от нее, велела убить. Она мертва, мертва. Глаза предательски защипало — звезды, только этого сейчас не хватало! Расмус зашипел и рывком перевернул Рейлу на живот — та сдавленно пискнула от неожиданности и вжала голову в плечи, когда он грубо уложил ее на матрас, прижимая к кровати за запястья и вынуждая прогнуться в спине; а затем, когда он резко вошел до упора, взвилась, издав гневливое рычание. В каждый толчок он вкладывал всю свою силу, всю свою ярость, только пуще подогреваемый сдавленными стонами Рейлы, которая ерзала на простыни, отчаянно пытаясь вырваться из его мертвой хватки. Пусть же взвоет от боли, пусть почувствует себя униженной! Как же ему ненавистна эта женщина! Она отвратительна, отвратительна во всем, что только в ней есть, с головы до пят. Отвратительна в своих глазах — коварных хризолитах, — в своих платиновых локонах-змеях, в своих выпирающих сквозь бледную кожу ребрах и тридцати двух позвонках, в своей едкой ухмылке и изгибах тела, напоминающий ползучую гадюку. Если бы он только мог, непременно растерзал бы ее на куски! Рейла неожиданно расхохоталась, громко и натянуто, словно полоумная, и Расмусу пришлось схватить ее за заднюю часть шеи и вдавить в матрас, лишь бы только она успокоилась, лишь бы только не слышать ее отвратительный смех. Она болезненно зашипела и вцепилась освободившейся рукой в его запястье, впиваясь длинными острыми ногтями до крови, намереваясь сделать ему настолько больно, чтобы ему пришлось отпустить ее. Но этого не произошло — Расмус лишь сильнее сжал ее шею, пока и руку Рейле не пришлось убрать. Больнее она уже не сделает ему никогда. И потому он непременно позаботится о том, чтобы и она уронила свою гордость и достоинство, чтобы и она почувствовала себя грязной и униженной. Чтобы при одном воспоминании об этой ночи ее тошнило от самой себя. А он уйдет — еще прежде, чем настанет рассвет. И будет надеяться, что сможет забыть все это, как страшный сон. Хотя как прежде уже ничего не будет.