***
Хакан перебирал утренние отчеты, когда дверь его кабинета неожиданно распахнулась, а на пороге появилась дворцовая стража. — Генерал Хакан, вы должны пройти с нами по приказу Императрицы, — незамедлительно, прямо с порога, объявила одна из них, жилистая женщина с короткими волосами. Ее суровый взгляд, жесткий, безапелляционный, мрачный тон — все это заставило Хакана обомлеть, едва только он поднял на нее голову. — Простите? — только и смог выдавить о перед тем, как сердце с треском ушло в пятки, а его лицо вытянулось в растерянности, замешательстве и — едва различимом, который он постарался скрыть, чтобы себя не выдать, — испуге, сделавшись светлым, что так неестественно смотрелось на смуглой коже. — Вы обвиняетесь в организации заговора против Ее Величества Императрицы Рейлы и государственной измене, — все так же холодно и черство отчеканила женщина, не спуская с него прожигающего пристального взгляда, в котором так и читалось неодобрение и осуждение. — Нам велено препроводить вас в Башню Кайчетт. Хакан приоткрыл рот и набрал воздух в грудь, чтобы что-то ответить, но не смог найти в себе слов. А может, и вовсе: посчитал их попросту не нужными. Станет оправдываться — навлечет на себя еще большую беду. На продолжительное время повисло молчание. Узнала. Она обо всем узнала. Но как? Кто ей рассказал? Кто мог знать? Бурхан? Точно нет, он бы просто побоялся: знает ведь, что, как бы он все не вернул, Рейла и его уличила бы виновным. Гёк? Нет, тем более не он — самый рьяный участник из всех. Весь этот план от начала и до конца по большей части был составлен именно им. Эдиз? Нет, Эдиз не хуже самого Хакана понимал, какая угроза висит над Империей, пока корона на голове дочери Азгара. Бальта? Сомнения были, но это вряд ли. Он не из тех людей, кто станет метаться из лагеря в лагерь и вести двойную игру. Гоксель? Звезды, она скорее язык сама себе откусит, чем выдаст его! Тенга? Не уж то Тенга еще при жизни предал его и в отместку за все наговорил ей что-нибудь? Или же Текер, старый прохвост, каким-то образом все узнал? Или же, или же… Вариантов было море, но чтобы перебрать их все, ему требовалось время, которого у него сейчас попросту не было. Да и какой толк? Рейла уже приняла свое решение, и ничто его не изменит. Особенно оправдания — они только приблизят его кончину. Прямо сейчас разумнее всего было бы попросту не сопротивляться. В конце концов, убежденный в своей невиновности не станет бояться клеветы. — Вот как, — тихо опустил Хакан, тяжело вздохнул и отложил в сторону планшет с документом. Поднял голову, расправил плечи и медленно поднялся из-за стола. — Надеюсь, у вас, по крайней мере, есть доказательства моей вины. — Не сомневайтесь, генерал, мы докопаемся до истины, — пресно парировала стражница. Хакан прошел в сторону стражи, и женщина, как только он приблизился, тут же надела ему на запястья наручники (пришлось сильно постараться, чтобы его заледеневшие руки при этом не дрожали). Двое других мужчин попытались взять его под руки, на что-то генерал не смог сдержать недовольного чванливого комментария: — Я пока не разучился ходить. Стражники были вынуждены отойти в стороны, хотя при этом и не спускали с него пристальных взглядов. Всего к его задержанию привлекли по меньшей мере десяток человек, что гарантировало и то, что отбиться и сбежать ему никак не удастся. Хакан старался никак не реагировать ни на их недовольные взгляды, ни на пораженные вздохи проходящей мимо прислуги и аристократии; хотя, конечно, не мог не вздрогнуть, когда услышал от двух перешептывающихся служанок о том, что кроме него только что задержали Гёка и Бальту. Похоже, Рейле действительно было известно слишком много.***
Башня Кайчетт была наиболее отдаленным и едва ли не самым мрачным местом в Императорском дворце, где содержались самые опасные преступники Удракийской Империи. Множество камер, датчиков-тепловизоров, лабиринты из стальных дверей, каждая из которых открывалась исключительно по отпечатку пальца, сотни специально обученных охранников, маленькие окна, перекрытые решеткой из самых прочных металлов в известной Вселенной, а вокруг — ров шириной пять метров и глубиной в несколько десятков с бетонным дном. И это лишь первое, что приходило на ум при упоминании этого места. В Башню Кайчетт нельзя проникнуть, и уж тем более из нее нельзя сбежать. Любой подозрительный шорох поднимает страшную возню, от которой не скрыться и не увернуться, как ни старайся. Хакану неоднократно доводилось бывать здесь: в особенности в тот период, когда дед Рейлы, Император Азгар Восьмой, только пришел к власти и истреблял оставшихся сторонников узурпаторов; но еще никогда — в роли заключенного. Тесные серые стены, в пределах которых у него был лишь голый жесткий матрас, умывальник и туалет, атаковали Хакана в ту же самую секунду, как он оказался в них заточен. Пусть с него и сняли наручники, но легче от этого не стало — хватало лишь того, что по ту сторону кристально-прозрачного барьера, о присутствии которого напоминали лишь разноцветные переливы на поверхность, стояли несколько стражников, которые следили за ним неустанно, реагируя на каждый слишком громкий вздох или лишнее движение. Такое чувство, будто его раздели до гола и вытолкали на многолюдную площадь. Хакан решил сесть на койку и, упершись руками на колени, уставился вперед перед собой. Он провел здесь от силы полчаса — а кромешная тишина уже давила на его череп, раскалывая его по кусочкам, и сводила с ума. Ему следовало подумать о своем положении, попытаться понять, где он просчитался; но он попросту не мог. Треклятые охранники своими немигающими глазами словно просматривали его мысли. Несомненно, он знал насколько это психологически тяжелое и давящее испытание — почти что пытка — для заключенного, но он и представить не мог, что это настолько невыносимо. От этих взглядов зудела кожа, дергались конечности и шла кругом голова. Хакан старался дышать глубоко и размеренно, чтобы не поддаваться необъяснимой тревоге. Это все временно. Все рано или поздно закончится. Либо на свободу, либо на плаху — но это мучение не продлится вечно. Звезды, это было даже страшнее смерти! Приближающийся стук каблуков по началу показался Хакану порождением его угнетенного загнанностью рассудка; однако когда охранники резко повернулись в его сторону, он понял, что ему это вовсе не показалось. Когда цокот стал значительно громче, они вдвоем синхронно поклонились и почтительно протянули: — Ваше Величество. Хакан тут же подскочил с койки на ноги и, когда Рейла предстала перед ним, растерянно замер, глядя на нее мрачным непрерывным взглядом, мысленно умоляя самого себя держаться спокойно и хладнокровно. Она выглядела неважно. Вернее сказать, ее взгляд — безумный, горящий ненавистью и отвращением — производил именно такое впечатление. В остальном она была по-императорски величественна: гордо расправленные плечи, руки, сложенные за спиной, плотно сомкнутые губы, волосы, уложенные за уши и увенчанные короной (так она напоминала: «я здесь власть»), и черное кожаное платье, лежащее плотно по фигуре, без рукавов и остроконечными, загибающимися кверху наплечниками. — Оставьте нас, — пресно скомандовала Рейла, и охранники незамедлительно удалились. Несмотря на то, что от Хакана ее отделял наэлектризованный барьер, ему казалось, что ее гнев пробьет и это преграду, после чего она собственноручно убьет его — а она могла. Эта безумная женщина была способна на все, и, что самое страшное, сложно было предугадать, что она выкинет дальше. — Вот, значит, как выходит… — протянула Рейла с плохо скрываемым (хотя вряд ли она вообще старалась скрыть его) раздражением и вздернула подбородок, презрительно прищурив глаза. — Ты верно служил моему деду и отцу, пытался направить на истинный путь моего брата-предателя, но при этом сам же решил вонзить нож мне, своей Императрице, единственной законной наследнице престола, в спину. Устроил заговор, привлек к этому своих крыс… Не удивлюсь, если и этого идиота Тенгу ты тоже подсунул мне ради каких-то своих темных делишек. Хакан поджал губы и проглотил злость. Непременно, он бы высказал ей все, что думает насчет нее — «единственной законной наследницы престола»; но сдержался. Всего пары слов будет достаточно, чтобы отправиться на плаху. — Прошу прощения, Ваше Величество, — мрачно процедил он почти сквозь зубы, — но есть ли у Вас доказательства моей вины? Напоминаю, что в Башню Кайчетт можно отправлять лишь тех, чья вина доказана и неоспорима. А я очень сомневаюсь, что Вам так с ходу удалось найти на меня хоть что-нибудь, что может подставить под сомнение мою верность Империи и короне… — Да, ты прав, — Рейла патетично вздохнула и закатила глаза. — Все прошло не так гладко, как мне хотелось. Я собиралась вытянуть правду из твоей пташки Гоксель, но она упорно молчала даже после того, как я чуть не задушила ее и сломала ей два пальца, а потом, когда ее повели в темницу, достала из рукава нож и перерезала себе горло. Должна сказать, это похвально. Ты хорошо ее выдрессировал. — Ее губы растянулись в издевательской ухмылке, от которой Хакану почему-то сделалось не по себе. Да и вообще… При всем видимом хладнокровии, он не смог остаться равнодушным к новости о столь самоотверженном поступке девушки. Генерал ни секунды не сомневался в ее преданности и знал, что эти дело рано или поздно обернулось бы, пойди что-то не так, и все-таки… Гоксель была для него почти как внучка. И хотя она не узнает об этом, но он был безмерно благодарен ей за такую верность. — Но все-таки, — продолжила Рейла после непродолжительной заминки, — эта девушка была не нужна. Есть другая… Ее зовут Фидан. Помнишь ее, а? Верная пташка Текера… Она предоставила мне уникальную информацию, благодаря которой разбирательство в этом деле ускорилось в десятки раз. Хакан не смог на сей раз удержать себя в руках — вздрогнул. Звезды… Он помнил, конечно же помнил… Она явилась к ним в самый разгар обсуждения с закусками, подала вино по его просьбе, после чего незамедлительно удалилась. Вот, где был его главный просчет. — Обычно требуются месяцы, чтобы докопаться до сути и вынести обвинительный вердикт, но в этот раз хватило всего пары дней. Она подсунула им жучок — он понял это в тот самый момент, когда Рейла достала из-за спины маленькое круглое устройство и демонстративно повертела его в руке. — Здесь, — выплюнула она, и от насмешки в ее голосе не осталось и следа: он сделался гневливым, трескуче-скрипучим, словно раскаты грома, громко ударяясь о холодные металлические стены, — содержится запись всего вашего разговора. Все ваши мерзкие шуточки, порочащие честь правящей особы, все ваши грязные интриги и замыслы — все, абсолютно все. Это — групповой заговор против Императрицы с целью убийства и государственного переворота. Вы отправитесь на плаху — все: и ты, и Бурхан, и Гёк, и Эдиз, и Бальта — все, все до единого! — прокричала она, и Хакану сразу вспоминились слова, которые Рейла некогда ему сказала: «Следующий раз станет последним». Он закрыл лицо ладонью и сардонически расхохотался. Столько лет службы на благо Империи, столько усилий, столько вложений — и такой позорный, жалкий конец. Никто не вспомнит о нем, как о народном герое. На страницах истории она вечно останется, как мерзопакостный предатель, бунтовщик и мятежник, желающий погубить страну, а не спасти ее от неминуемой гибели. До чего же это смешно, и до чего же горько! Рейла уставилась на него, как на умалишенного и брезгливо скривилась — да и пусть! Пусть презирает, пусть ненавидит, пусть думает все, что хочет, и говорит, все что хочет. Она может извернуть факты так, как ей вздумается — она имеет власть, она того «достойна», — но это не изменит правды. Лишь когда он успокоился, она спросила: — Я только одного не понимаю: почему ты это сделал? Неужели ты и правда думал, что, лишив Империю ее главной опоры — императорской власти, — ты бы сделал лучше? — Похоже, — протянул он, опустившись на койку с тяжелым вздохом, — Ваше Величество плохо понимают, на чем стоит Империя. Брови Рейлы возмущенно поползли вверх, но он больше не обращал на это внимания. В голове была лишь одна мысль: мысль о неминуемой кончине. Смерть. Казнь. Прекращение жизни. Погибель. Убийство. Называй это, как угодно, но это означало только одно. Тогда пусть его слова станут своего рода исповедью. — Удракийская Империя стоит на трех столбах: силе, страхе и, как бы правильно заметили, императорской власти. Наша раса, несомненная, самая высокоразвитая и сильная во всей Вселенной, и это заставляет всех остальных бояться нас. Страх же этот дает власть — императорскую власть. Однако эти три столба, они словно… Карточный домик. Он развалится и полетит по ветру, если под ним не будет прочной устойчивой опоры — традиций и старых порядков, устоявшихся за долго до рождения Вас, Вашего отца и деда. Эти порядки определяли критерии силы Удракийской Империи, а уж сила питала все остальное. Однако, как я и сказал, все это — карточный домик. Если его построить на столе, а затем этот стол пнуть, домик упадет. Точно также и традициями. Сейчас они пошатнулись: Вашим братом, Вашей сестрой, Орденом Дельвалии и даже Вами самими. Я сотню раз говорил Вам: не нужно возиться с умунту, оставлять Удракию ради какие-то призрачных побед на Немекроне, гоняться за мифическим Каллипаном и отвергать необходимость брака для укрепления положения правящей династии. Но Вы меня не слушали. И вот, к чему это привело… — Я — правительница Удракийской Империи и Владычица Вселенной. Моя власть позволяет мне самой устанавливать правила, — чванливо отозвалась Рейла, вскинув брови. Хакан издал мученический вздох и прикрыл глаза. Он надеялся — искренне надеялся, — что в последний момент она одумается; но этого не случилось. Слишком непробиваема и упряма. А если ж его казнят, представить страшно, что случится с этим государством… — Ты мне лучше скажи, — пренебрежительно протянула Рейла спустя непродолжительное молчание, — что ты собирался делать после моей смерти: короноваться самому и править единолично? — Я не стремлюсь к власти, — легко отозвался Хакан. — Да и к тому же, я уже стар, и детей у меня нет. Следовательно, и наследников. — Но что тогда? Собирался пустить все на самотек и добиться гражданской войны? — Империей управлял бы Совет. По крайней мере, до того момента, пока не нашелся бы подходящий кандидат на престол. — А ты думаешь, что кто-то стал бы ждать? Звезды, ты, похоже, совсем выжил из ума на старости лет… — снисходительно опустила Рейла и закатила глаза. Хакан поджал губы и промолчал, предпочтя проигнорировать ее уничижительное замечание. — Этот дворец кишит интриганами и лжецами, которым нужно только одно — власть. Они накинулись бы на этот трон, как стервятники, и, в конце концов, поубивали бы друг друга. И твои приспешники наверняка были бы первыми… Пойми: никому, кроме тебя, не было, нет и не будет никакого дела ни до нравственности, ни до традиций, ни бы то ни было еще. Хакан тяжко вздохнул и понурил голову. Ему говорили об этом сотни и тысячи раз. Отец напоминал ему об этом, когда он предал былого Императора и переметнулся на сторону Азгара, деда Рейлы, чтобы помочь ему отвоевать трон, законно принадлежавший ветви Альтора Миротворца, а не его брата — узурпатора Керука. Напоминал он ему об этом и тогда, когда Хакан пришел к нему — в эту же Башню Кайчетт — в последнюю ночь перед казнью. Отец говорил, дескать истина меняется тогда, когда слово перехватывает другой. Тот, чей голос звучит громче остальных, и будет правым — а другие будут слушать его и повиноваться, ведь людям попросту нравится заниматься самообманом, и с этим бесполезно бороться. «Однажды, — сказал когда-то отец, — твоя правда тоже может обернуться ересью. И тогда ты окажешься там же, где и я». Хакан предпочитал не вспоминать эти слова, даже и близко не подпускать их к своим мыслям. Подобные убеждения, убеждал он себя, удел трусов, бегущих от реальности. И все-таки, отцовское изречение оказалось фатальным. — Казнь состоится послезавтра, — пресно отчеканила Рейла, когда молчание затянулось, — в восемь часов. Она развернулась на каблуках и, вздернув подбородок, удалилась, оставляя за собой громкий высокомерный цокот.***
— С доро-о-оги! Чудом не сбитый с ног солдат, которому удалось отскочить в сторону в самый последний момент, несдержанно выругался, когда Каспер пробежал мимо него; однако тот попросту это проигнорировал. Была проблема посерьезнее: на экстренное собрание «чрезвычайной важности» он опаздывает уже на целых пять минут — Кармен его точно уничтожит! Но, благо, до дверей зала совещаний он добрался практически мгновенно. Остановился, чтобы отдышаться, поправить волосы, очки, подтянуть штаны, и, вздохнув, постучался и открыл двери. — Прошу прощения за… — обходительно протянул он, стараясь улыбаться как можно более невинно, но тут же осекся, когда к собственной неожиданности застал во главе стола — нет, не Кармен — Линтона Карраско. Тот поджал губы и медленно поднял на Каспера укоризненный взгляд. Следом за ним обернулись и Церен с Карстеном, которые сидели по левую руку от него спиной к Касперу. Принцесса посмотрела на него с нескрываемым недоумением и вопросительно выгнула бровь, легонько кивнув на Линтона, будто бы спрашивая, мол, что он здесь делает. Каспер пожал плечами и растерянно похлопал глазами: он тоже ничего не понимал. Почему во главе стола сидит Линтон, где Кармен, маршал Кито и какого хрена здесь вообще происходит? — Ты опоздал, — констатировал Линтон. Каспер предпочел проигнорировать его замечание, закатил глаза и молча прошел на свободное место по правую руку от мужчины, который проводил его пристальным, показавшимся несколько снисходительным и будто бы скучающим, взглядом. — Почему собрание проводите вы? — с налетом пренебрежительности протянул Каспер, откинувшись на спинку кресла и закинув ногу на ногу. — Где королева? — Сейчас Ее Величество занята, — пресно уведомил Линтон. — Она ведет переговоры с Изабеллой Кастро. — Все равно я не понимаю, почему этим занимаетесь вы, а не маршал Кито, например. Он, вообще-то, ее правая рука. — Ее Величество сочла это разумным. Думаю, мы не в праве с ней спорить. — Ну да, конечно, — едко опустил Каспер в ответ. Линтон был раздражающе спокоен и, к тому же, весьма искусен в своем притворстве верным подданным королевы; но он-то его раскусил. Что скрывается под всеми этими обходительными речами, Каспер понимал едва ли не лучше всех остальных. При помощи своего услужливого притворства Линтон забрался слишком высоко, перешагнув через всех, и это не сулило ничего хорошего. Этому человеку плевать на всех, кроме самого себя и собственных амбиций; однако ж… Кармен в упор не желала замечать всего этого. Закрывала глаза, отмахивалась от предупреждений — злилась даже; а Каспер не мог ее переубедить, как бы не пытался. Линтон зашел слишком далеко. — В таком случае, — заговорил мужчина, — раз уж все в сборе и обо всем высказались, перейдем к теме нашего собрания. Вопрос действительно важный. Господин Карстен, прошу. — Благодарю, господин Линтон, — отозвался тот, кивнув. Взял в руки планшет, включил, ткнул пальцем пару раз и, прочистив горло, заговорил: — Данный вопрос касается войны на Немекроне лишь косвенно, но зато от него напрямую зависит восхождение принцессы на удракийский престол. В этом вы обещали нам помочь. Линтон понимающе качнул головой; Церен, которая слушала все это, казалась несколько напряженной и взволнованной; а Каспер же все никак не мог спустить глаз с первого. Любое, даже самое незначительное движение со стороны Линтона так и смердило тщеславием. И пусть он не говорил ни слова, но Каспер чувствовал: он сполна упивается дарованной властью. Обычно ему вообще не было дело до подобных вещей (пока они, конечно, не вторгались непосредственно в его личное пространство), однако в случае с Линтоном все было кардинально по-другому, и Каспер совершенно не мог взять в толк, почему настроен так враждебно. — Несколько дней назад королева Марла вернула себе законную власть над Рейенисом, который последние десятилетия был колонией Удракийской Империи, — продолжал Карстен дежурным тоном. — В это же время был взял в плен командир одной из армий Империи, которому Императрица Рейла лично поручила это задание. Человек Ордена допросил его и выяснил, что у Императрицы возник конфликт с Советом. А буквально вчера поступила новость о том, что генерал Хакан, ее правая рука, и другие члены были арестованы и приговорены к смертной казни за государственную измену и заговор против Императрицы. Это был единственный раз, когда Каспер оторвал взгляд от Линтона и вместо этого взглянул на Церен, которая, уставившись в пустоту перед собой, мгновенно переменилась в лице, услышав эту новость. Вообще, он мало что смыслил в сестринских отношениях; но ему казалось вполне естественным радоваться неудачам своего соперника, даже если он — твой ближайший родственник. Однако то, что Церен ликовала, сказать было нельзя. Она была растерянна, обескуражена, изумлена, сбита с толку — но точно не рада. — Выходит так, что Императрица Рейла сейчас находится в крайне шатком положении, — рассудил Карстен. — Это было идеальным моментом, чтобы нанести удар. Линтон сцепил руки в замок и задумчиво нахмурился, подавшись чуть вперед — в его голове зрел план. На непродолжительное время повисло молчание, которое, признаться, заинтриговало Каспера. В другой ситуации он бы непременно опустил что-нибудь шутливое, чтобы разорвать затянувшуюся паузу, но в этот раз он решил потерпеть и подождать. Интересно даже, что созрело в извращенном разуме этого темноты человека. — Понимаете ли… — начал Линтон, но прервался, откинувшись с тяжелым вздохом на спинку кресла и сложив руки на подлокотниках, по которым принялся размеренно постукивать пальцами. — Приведу, наверное, пример, чтобы объяснить доходчивее… Представьте себе дерево — дуб. Большой, широкий дуб, с пышными листьями, крепкими ветками и огромным стволом… И вот, стоит этот дуб в земле множество лет. Его поливают, удобряют, оберегают от паразитов и вредителей — пестуют и пестуют, пестуют и пестуют… И вы думаете, что, если вдруг подует сильный ветер, такой дуб сломается? Нет. Чтобы это удалось, по стволу сначала нужно пару раз пройтись бензопилой, обломать все ветки, оборвать листья, а корни достать из земли и вывалить наружу. После такого этот могучий, крепкий дуб сможет перевернуть уже любая, даже самая хиленькая птичка… С людьми точно так же, — цинично опустил он и завалился на одну сторону, подперев голову кулаком. Линтон произносил каждое слово до того вяло и тускло, и выглядел настолько скучающим, словно говорил о таких обыденных мелочах, как погода или, например, что ел сегодня на завтрак. Каспер невольно насторожился. Теперь он понимал, насколько Линтон опасен на самом деле. Он не просто льстец, который, словно болотный уж, ловко прокладывает себе дорогу наверх… Он умелый психолог и искусный манипулятор, готовый идти по головам. — Человека проще победить, когда он сломлен: нельзя бороться с внешними врагами, когда собственный разум оборачивается против тебя. Поэтому мы не можем одолеть Рейлу, пока она сама стойко убеждена в собственном могуществе. Господин Карстен, — Линтон вновь выпрямился посмотрел на мужчину, чье хмурое лицо сделалось мрачнее ночи — даже ему стало не по себе от всего услышанного, — насколько я помню, вы говорили, что ваш Орден занимается не только убийствами, но и шпионажем. Это так? — Да, это так, — угрюмо отозвался Карстен. — Но я не понимаю, к чему вы ведете… Линтон сложил руки в замок и задумчиво нахмурился. Каспер почти видел, как в его голове передвигались шестеренки, запуская своеобразный конвейер изощренных планов. — Нужно подослать к Рейле человека, который посодействует в ее смещении с удракийского трона. — Боюсь, это невозможно. Уверен, что в свете последних событий она усилит охрану и будет более осмотрительна. Пытаться убить ее… — Я не говорю об убийстве, — отрезал тот. — Время для этого еще не пришло, как минимум потому, что верхние круга элиты Империи еще не готовы к переменам. А для того, чтобы подтолкнуть их навстречу чему-то новому, нужно сначала заставить их разочароваться в том, что есть у них сейчас. Рейлы уже балансирует над пропастью. Против нее ополчились даже собственные советники, и все же, этого пока недостаточно, раз уж у нее все еще есть силы противостоять им. — Это что же получается, — решил вмешаться Каспер: Линтон ходил вокруг да около, но ничего конкретного так и не предложил, и это потихоньку начинало раздражать, — ее нужно, типа, толкнуть лицом в грязь? — Да, — отозвался он с налетом изумления, — именно так. Она должна стать посмешищем для своего двора; люди должны возненавидеть ее. Однако пока она цепляется за власть, она будет пытаться сохранить ее. Пройдет слишком много времени, прежде чем она оступится. Нужно, чтобы вмешался кто-то, кто поставит ее подножку и поможет прорасти семени раздора. Думаю, Орден Дельвалии, — с нажимом подвел он и перевел строгий взгляд на Карстена, — сможет подыскать такого человека. — Несомненно, мы сделаем все, что потребуется, если это в конечном итоге принесет желаемый результат, — чеканно парировал тот. Было видно: идея Линтона не внушала ему доверия и уж точно не вписывалась в его представления о борьбе с врагами; однако не отметить находчивость он не мог. Каспер и сам задумался над этим. Замысел Линтона был неплох. Коварен, изощрен, возможно, даже жесток и безумен, но чисто логически это было бы вполне равноценно всему тому, что сотворила Рейла. Кроме того, он помнил и о другом: на войне все средства хороши. — Однако… — Карстен продолжил, — мне все же хотелось бы узнать, что думает об этом принцесса. Ваше Высочество? — он повернулся к Церен, и та мгновенно переменилась в лице. Каспер знал, что она добрая. Возможно, даже, слишком: для него, оценивающего все через призму логики, так точно. И, разумеется, все это не могло не вогнать ее в замешательство. — Рейла… — тяжело начало она, уткнувшись печальным взглядом в стол, — как ни крути, моя сестра… — И Ваш враг, который не побрезгует убить Вас, чтобы не отдавать трон, — прямолинейно, даже, возможно, слишком резко, отметил Линтон. Карстен недовольно скривился, однако промолчал; но Церен не стушевалась — вместо этого она, с удивительным хладнокровием, согласилась: — Верно, вы правы. И как бы я не хотела, чтобы она одумалась и сдалась без боя, этого не произойдет. Рейла слишком упрямая для этого. Она поглощена своими амбициями и не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Даже когда отец отправил Каллана в изгнание, — угрюмо процедила она, — она только радовалась тому, что стала наследницей престола. Рейла слишком ценит свою власть и ни на что ее не променяет. Поэтому я не вижу никакого другого способа остановить ее — более того… — Церен осеклась и сжала губы в плотную линию, угрюмо сведя брови к переносице. — После всего, что она сделала, она заслуживает этого. Карстен, сбитый с толку таким резким заявлением принцессы, едва заметно вздрогнул. Линтон удовлетворенно кивнул головой и заключил: — В таком случае, нам стоит немедленно приступить к исполнению. Господин Карстен?.. — Я… — мужчине, казалось, с трудом удалось взять себя в руки. — Несомненно, я этим займусь. Передам указания госпоже Ракель, чтобы она подобрала подходящего кандидата. — Хорошо. Еще что-нибудь? — Да, — Карстен покачал головой, и Касперу показалось, что всякое желание обсуждать все это у него как рукой смахнуло. — Есть еще кое-что… Теперь, когда Рейенис заявил о своей независимости, королева Марла, как представитель Альянса, хочет лично познакомиться с Вашим Высочеством. Она приглашает Вас ко двору и надеется, что Вы приедете, как можно скорее. — Меня? — лицо Церен вытянулось в изумлении. — Ко двору? На Рейенис? Карстен кивнул и наставнически продолжил: — Если Вы хотите стать настоящей правительницей в глазах людей, Вам пора бы перед ними предстать. Люди должны знать, что вы — не просто мифический символ надежды. — Я… — Церен нервно усмехнулась и смущенно потупила взгляд. — Я с радостью приняла бы это приглашение. Но… Разве я не должна сначала помочь Немекроне, как и обещала? — Но Вы ведь будете править не Немекроной, — напомнил он. Принцесса скосила взгляд в сторону Линтона: тот как-то неодобрительно нахмурился, однако ничего не сказал. — Вы уже помогли ей всем, чем могли. Теперь пора двигаться дальше и подумать о себе. — Думаю, мне нужно будет обсудить это с королевой Кармен. Линтон, — она повернулась к нему, — скажите Ее Величеству, что нам нужно будет поговорить как можно скорее. Тот безмолвно кивнул. Каспер поочередно обвел обоих подозрительным взглядом и задумчиво повел бровью. Они, безусловно, двигались в верном направлении; но все же то, что за руль столь решительно и цепко ухватился Линтон, ему не нравилось. Если бы только был способ сместить его с этого места… Только вот как?***
Толпа загудела, когда на площадь в сопровождении многочисленной охраны вывели приговоренных членов Совета, закованных в наручники по рукам и ногам. Люди заревели, требуя крови и зрелища, и что-то даже швырнул в их сторону краешек сэндвича, который попал прямо в голову Гёка. Мужчина, под чьим глазом цвел фингал (к нему в Башне Кайчетт отнеслись достаточно враждебно, учитывая, с каким неумолимым рвением он предлагал идеи по убийству Императрицы), зыркнул в толпу злобным презрительным взглядом, за что тут же был осыпан горстью ругательств и проклятий. Утверждать можно было с уверенностью: если бы императорская стража не сопровождала осужденных, толпа, по своей природе падкая на драму, скандалы и излишний фарс, собственноручно растерзала бы их еще до того, как они дошли до эшафота. «Гневаются на предателей — значит любят господ», — пронеслось в голове у Рейлы, когда из этого разношерстного скопища аристократов и простых людей вырвалась какая-то женщина, готовая наброситься на Бальту, который шел впереди всех. Один из стражников тут же грубо оттолкнул ее в сторону и жестом велел всем остальным идти быстрее. Признаться, Рейла все же с опаской отнеслась к идее предстать перед этой буйной толпой, чтобы обнародовать свой указ; однако и оставить сие действо без внимания не могла, поэтому наблюдала за происходящим из окна церемониального храма. Когда осужденные поднялись на эшафот, люди все-таки притихли. Следом возник палач с клинком на поясе, а вместе с ним — и верховный жрец, на которого Рейла переложила объявление приговора. Таргарис вышел вперед, взмахом руки призывая толпу по вниманию, и, поправив микрофон, закрепленный за ухом, чеканно заговорил: — Во исполнение обнародованного высочайшего указа Ее Величества… По обвинению в организации преступного заговора против Императрицы Удракийской Империи, Владычицы Вселенной, и государственной измене господин Гёк, господин Бурхан, господин Бальта, адмирал Эдиз и генерал Хакан лишаются всех своих званий и дворянского титула, как и их дети, внуки и все последующие за ними поколения. Нажитое ими имущество конфискуется и передается в государственную казну, а сами они приговариваются к смертной казни через обезглавливание. Толпа вновь загудела, на сей раз громче, чем прежде, так жадно и предвкусительно. Рейла поджала губы и наклонилась поближе к окну, желая рассмотреть все так хорошо, как только это было возможно, и убедить себя в том, что ее решение было целиком и полностью оправданным, а осужденные ею люди — не больше, чем кучка лживых интриганов и спесивых властолюбов. Первым был обезглавлен Бальта. От встретил смерть смиренно, хотя и дрожал при этом. Следом за ним шел Бурхан, храбрости в котором было заметно меньше, чем в предыдущем: он слишком неуклюже упал на колени, едва не рухнув лицом в пол, от чего в толпе пробудилось кровожадное ликование. Голова с плеч — следом за ним Эдиз, а затем и Гёк. Рейла выдержала вид их смерти с обыденным спокойствием и хладнокровием: в конце концов, сколько крови было пролито на ее глазах и ее же, можно сказать, руками. Однако в тот момент, когда подошла очередь Хакана, которого она, словно вишенку на торте, оставила напоследок, ее тело пробрал необъяснимый холод. Будто в замедленной съемке она наблюдала за тем, как он опустился на колени, как покорно склонил голову, всем своим видом показывают, что смерти не страшится ни на йоту, и как палач занес клинок, чтобы ударить. Толпа загалдела с новой силой, когда его голова, простым взмахом отсеченная от туловища, покатилась с эшафота им под ноги, а бездыханное тело развалилось в луже собственной крови. Однако Рейла не слышала этого — мир словно затих, прикрыв свой болтливый рот, а время замерло. Подумать только: Хакан, который помог ее деду завоевать удракийский трон; Хакан, который был верным советником ее отца; Хакан, который в свое время наставлял и ее, обучая основам политики; Хакан, который выжимал из себя все, чтобы восславить их государство; Хакан, который всегда казался вернейшим подданным Империи, предал ее. Ближайший друг короны — и тот оказался врагом. Он, должно быть, был из немногих, кому она, несмотря на все противоречия, верила, хотя бы частично. Но и он вознамерился вонзить нож ей в спину. А она-то — опасалась яда Ордена Дельвалии или немекронской гадюки… Рейла искренне уверовала, что ее глаза заслезились только из-за того, что солнце светило слишком ярко.***
Ночь. За окном ярко светит луна, пылающая в черном небе, словно ледяное пламя. Крупными хлопьями валит снег, рисует на окне причудливые узоры-паутинки мороз. Кругом тихо-тихо, словно зима обратила в лед, обездвижила и умертвила все вокруг. Нейтан был бы бесконечно благодарен, если бы тот же самый трюк она смогла проделать и с гнетущей тяжестью у него на сердце, которая по необъяснимым причинам возвращалась к нему именно ночью, когда он ложился на матрас на полу и, забросив одеяло на голову, отворачивался к стене. Днем он, в общем-то, справлялся неплохо: по крайней мере, лучше, чем прежде, — даже в трезвом состоянии, без привычной алкогольной анестезии, умудрялся проживать каждый день до конца. Но стоило только солнцу зайти за горизонт, и из его подсознания как будто выбирались монстры, похожие на тех пустынных чудищ, байки о которых травили дети в приюте после отбоя. Нейтан, наверное, был одним из немногих, кто никогда в эту чушь не верил; а если даже и верил, то точно не боялся. Однако когда эти создания копашились внутри тебя, царапая своими когтями, представляющимися ему совершенно уродливыми, острыми, скрюченными и черными от грязи, душу, без страха было уже не обойтись. Он почти забыл, каково это: засыпать по ночам без тревоги и просыпаться без чувства тошноты и изнемождения. Сон, который, вроде как, должен был восстанавливать силы, вместо этого их только отнимал. В последний раз Нейтан спал спокойно только после того, как опустошил полторы бутылки водки за вечер; но раз уж он обещал Кертису завязать с этим, то это было очень давно. Месяца два назад, может быть? Не так важно. Алкоголь в любом случае не был панацеей от всех бед. Сколько бы бутылок не выпивал до дна, он все еще будет по уши в дерьме. Нейтан тяжело вздохнул и перевел взгляд в потолок. Думать о том, что ты слишком много думаешь о случившемся, — еще хуже, чем просто слишком много думать о случившемся. Мозг словно до самого себя пытался докричаться: «Ты болен». Как же это все мерзко. Было бы лучше, если бы он тогда так и утопился в той идиотской речке. Угрюмо фыркнул и перевернулся на правый бок. Напротив находилась койка Кертиса — он лежал, как Нейтан минутой ранее, лицом к стене, раскрывшись и забросив ногу на одеяло. Наверное, спал. Паршиво. Резко вспыхнуло желание просто услышать от него что-нибудь утешительное и рациональное. Кертису каким-то чудесным образом удавалось выдергивать его из самых отвратительных состояний. И если раньше эта участливость отталкивала Нейтана, то сейчас по необъяснимым причинам показалась жизненно необходимой. — Кертис, — тихо позвал он, приподнявшись на локте. — Кертис… — Тот вяло зашевелился, уткнулся лицом в подушку и пробормотал что-то нечленораздельное. Нейтан нахмурился. Наверное, как-то эгоистично выходил. Но ломало его сейчас почти так же, как когда он решил бросить пить. — Ке-е-ерти-и-ис! — Да что ты хочешь? — недовольно пробормотал тот. — Ты спишь? Кертис издал раздраженный вздох и перевернулся на левый бок, смотря (но, наверное, не видя) на Нейтана. Тот же, благодаря своему зрению, смог ясно разглядеть растерянность, смешанную с досадливой сердитостью на его заспанном лице. — Уже нет, — сказал он и, вздохнув, сонно прохрипел: — Зачем ты разбудил меня? — Хотел поговорить, — пожав плечом, признался Нейтан. Возможно, ему захотелось честности; а возможно, уже банально не было сил, чтобы придумывать новые способы отнекиваться. Он снова опустился на подушку, подперев голову рукой, и меланхолично протянул: — Ты когда-нибудь думал о прошлом? — Нет, — отозвался Кертис. Вышло как-то резко и блекло: то ли он злился, то ли еще не отошел от сна, то ли все вместе. С Каспером в этом плане всегда было проще: он охотно поддерживал любые, на любую, даже самую идиотскую тему, в любое время суток — хоть в три часа ночи его подними, и он затрещит; да и сам, зачастую, первым же их и начинал. Однако теперь Нейтан думал о том, что во всей этой демагогии не было никакого смысла. Каспер был тем еще болтуном и мог разговорить даже дворовую собаку, пусть даже та и не понимала человеческой речи; и он не был особенным. — Это какое-то глупое занятие, если честно… — Тогда, наверное, я полный идиот. Самый тупой из всех, что когда-либо видел мир… — Нейтан горько усмехнулся, и заметил, как лице Кертиса проступило возмущение: будто бы он в корне был с ним не согласен (что, впрочем, еще более глупо). — Я все время только об этом и думаю. — Зачем? — Я не знаю. Я просто… Как бы я ни старался, я не могу перестать. Думаю о том, как просто все было в детстве, до войны, а потом… Я оказался здесь. И все перевернулось с ног на голову, — под конец Нейтан утих, чтобы сглотнуть подступивший к горлу ком. Такое ощущение, будто он сейчас заплачет — ненавистное ощущение. Да и отвык он с него совсем… После смерти Алиссы слез не осталось. После новостей о смерти Джоанны не осталось и чувств, кроме необъяснимой тяжести. Ощущалось это так, будто в его груди образовалась черная дыра: космическая пустота без начала и конца, однако затягивала она все в себя с чудовищной силой, которая будто и его самого выворачивала наизнанку. Вроде как болевой шок; только физической боли не было. И когда же чувство — даже такое простое, как злость (а может, это вовсе и не она была?), — вернулось к нему, Нейтан… растерялся. Впервые за свою жизнь растерялся настолько, что не смог выдавить банального слова. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы подать голос, потому что, несмотря на все, он все еще хотел сказать слишком много; и иметь при этом возможность быть услышанным. Хотя бы раз за всю жизнь. — Возможно, если даже свои плюсы в том, чтобы ненавидеть своего прошлое, вместо того, чтобы хотеть вернуться в него… Хотя я уже не уверен, что хочу этого. Нет, наверное, все же нет… Я просто хочу, чтобы все это закончилось. — Пока ты будешь просто ждать конца, — глухо протянул в ответ Кертис, — он не наступит. Ты должен подумать о том, чего хочешь для себя после. — Я даже не уверен, что это «после» наступит… — Наступит, если у тебя появится причина продолжать. Нейтан поджал губы и задумался. Причина… Мотив для того, чтобы двигаться дальше. Мотив для того, чтобы бороться. Мотив для того, чтобы совершать каждый свой вдох. У людей с этим обычно просто. Кто-то хочет власти, кто-то — славы и признания, кто-то — мести, а кто-то просто совершает все забавы ради и для убийства скуки. Но а он… Зачем просыпается по утрам, ходит, дышит и разговаривает — живет — он? Ради чего борется с Империей? Ради чего самоубийственно бросается в гущу битвы? Ради чего старается быть рядом с кем-то, кто в этом даже не нуждается? Ради чего все это делает мальчик-сирота из Пепельной пустоши? — Дом, — ответ соскользнул с языка сам по себе. — Я хочу найти его, защитить и остаться там навсегда. Но… — В горле снова просел ком. Но в этот раз это было что-то другое. Сожаление, горечь, тошнота? Его тошнило от самого себя, от своей наивности и слабости. — Я не могу. Я не могу никого защитить, хотя и старался. Картер, Джоанна, Алисса… Они все мертвы из-за того, что меня не было рядом, когда они во мне действительно нуждались. А сам он все еще жив. Сколько бы раз не оказывался на волоске от смерти — всегда выбирался. Патологически везуч. Незаслуженно везуч. От него даже пользы никакой нет. Картер был прав… — Неужели тебе не противно находиться со мной в этой комнате? — прошипел Нейтан. Вот она — злость, знакомая, родная злость!.. Впрочем, вряд ли она угасала хоть на секунду, когда дело касалось самого себя. Каждый день, прожитый на этой земле, ощущался как наказание или насмешка со стороны Вселенной. Его не должно быть здесь. Не должно. — Почему мне должно быть противно? — с недоумением протянул Кертис. Нейтан закусил губу и зажмурился — прорвало, все-таки. Как же ему мерзко от самого себя. Он не заслуживает все этого. Не заслуживает этой сбивающей участливости. Не заслуживает протянутой ему руки. Не заслуживает этой помощи. И уж тем более он не заслуживает взгляда Кертиса, который говорит о том, что он заслуживает. И все же… он хочет. Пусть и не заслуживает, но хочет, по крайней мере, почувствовать себя именно так. — Потому что ты злишься каждый раз, когда я сажусь на твою долбаную кровать. Кертис несдержанно прыснул в ответ, но Нейтану было совершенно не до смеха. Сейчас он либо совершит какую-то опрометчивую глупость, либо в очередной раз выставит себя дураком. Впрочем, как и всегда. Терять нечего. — Ты серьезно? — с налетом снисхождения опустил Кертис. Нейтан неосознанно кивнул, забыв о том, что он этого не увидит. Однако его молчание Кертис принял как утвердительный, вполне себе серьезный ответ. — Ну, если для тебя это так важно… Сиди на ней, сколько влезет. — А лежать можно? — Тебе в голову надуло, что-ли? — Я просто стараюсь уважать твое личное пространство… — ловко парировал Нейтан. — Так можно, или нет? — Можно, можно… Теперь ложись спать. — Обязательно. В общем-то, одним махом он умудрился и совершить какую-то опрометчивую глупость, и в очередной раз выставить себя дураком, когда резко поднялся и приблизился к кровати Кертиса, после чего, небрежно пихнув его в сторону, бесцеремонно поместился рядом. Целовать Каспера было в разы страшнее. Здесь же его инстинкт самосохранения отключился напрочь. Кертис проводил его настороженным взглядом и претенциозно, выгнув одну бровь, опустил: — И как это понимать? Нейтан, если честно, почему-то ожидал, что он рассвирепеет и выбросит его на пол, а затем и вовсе выставит в коридор; но он принял все достаточно спокойно. Это ощущалось так странно, но в то же время воспринималось, как что-то само собой разумеющееся. Нейтан замечал и понимал намного больше, чем показывал и осознавал. Поэтому когда лицо Кертиса оказалось на расстоянии ладони один его собственного, он наконец понял. — Ты и сам все знаешь, — пресно парировал тот. Брови Кертиса изумленно приподнялись, а Нейтан вдруг почувствовал себя еще паршивей, чем прежде. Это так неправильно, особенно с его стороны, ведь он-то с трудом понимал, может ли он вообще ответить Кертису тем же. Интересно, а каково Касперу было все это время?.. Нет, думать о нем даже сейчас, когда тот смотрит на него вот так, — это еще хуже. От самого себя как-то тошно. — Но, если тебя это смущает, я отвернусь… — выпалил Нейтан и сделал так в ту же секунду. Лег к Кертису спиной и, увидев свой пустующий матрас на полу, осознал окончательно, что все это происходило взаправду. Вздрогнул, когда тот неожиданно схватил его за плечо и развернул обратно лицом к себе. — Если бы меня это смущало, — отчеканил Кертис, со всей серьезностью глядя ему в глаза, — тебя бы здесь уже не было. «Но я-то уходить или умирать не собираюсь». — Значит, ты… Я тебе… — начал Нейтан, но тут же осекся. Что если он будет не готов услышать честный ответ? Что если потом, случись что-то, он не сможет жить с этим дальше? И в то же время, он так устал все время находиться в неопределенности, строить иллюзии и ими же себя тешить. Наверное, как бы гнусно он не ощущал себя каждый раз, когда вот так вот падал лицом в грязь, спотыкаясь о подножку правды, это переносилось проще, чем пребывание а неизвестности. Один твердый удар под дых все-таки переносится легче, чем групповое избиение. — Ты мне нравишься, — произнес Кертис. — Больше, чем можешь себе представить. Кертис, сказал, что он ему нравится. Сказал это Нейтану. Смешно даже. Он не сдержался и тихо прыснул. — Я сказал что-то смешное? — Нет, просто… Нет… Это все-таки и правда смешно. Как я… могу тебе… Ты шутишь. — Не шучу. — Шутишь, — повторил Нейтан. — Тебе плевать на всех вокруг, но я тебе нравлюсь… — Из любого правила есть исключения, — хмуро заключил Кертис, и он безошибочно понял: это не уловка, не ложь, не просто красивые слова, приправленные сладким соусом. Кертис всегда либо говорил правду, либо отмалчивался, но чтобы врать… Нейтан был благодарен за это. И из-за этого Нейтану хотелось и себя же прибить на месте. — Значит, — протянул он с прежними нотками горькой сардоники, — я и есть то самое «исключение»? — Да. — Звучит очень тупо. — Но это правда, — возразил Кертис и вздохнул. — Послушай, Нейтан… Внимательно послушай, хорошо? — Слушаю, — тихо протянул он. Конечности почему-то заледенели так, словно его выставили на мороз. — Меня раздражает то, как ты к себе относишься. Раздражает потому, что я вижу что-то совершенно другое. И знаешь, пусть раньше я никогда и никому не говорил об этом… Мне действительно безразлично все вокруг. Люди, их жизни, их жалкие амбиции, их постоянная жажда чего-то недостижимого, из-за которой они грызут друг другу глотки, как дикие бешеные псы… Да и вообще все. Они просто отвратительны мне. Раньше я хотел верить в них, но потом перестал даже пытаться. Больше всего я всегда хотел только одного: чтобы закончилась эта война, которая по факту всего лишь еще одно проявление гнусной человеческой натуры, и я могу наконец вздохнуть с облегчением. Подал бы в отставку, зажил где-нибудь в глуши на берегу моря, пек пироги и смотрел бы идиотские сериалы… И раньше мне казалось, что я один такой на всем свете, в окружении полных идиотов. Пока я не встретил тебя и не понял, что ты хочешь того же. А потом я понял, что все мы хотим одного и того же. Счастья. Просто у всех разные представления на этот счет, — Кертис проговорил все это на одном дыхании, без малейшей перемены в голосе, словно прямо сейчас не изливал ему душу и не говорил о своих самых сокровенных желаниях. Однако он помнил: Кертис никогда бы не солгал. Точно не ему. — Ты, можно сказать, изменил мой взгляд на многие вещи. Поэтому я постараюсь из всех сил, чтобы сделать то же самое для тебя. Кертис, сказал, что он перевернул его мир. Сказал это Нейтану. — Я… — он даже не знал, что сказать. От всего услышанного хотелось сбежать. В то же время всю свою жизнь он только этого и хотел услышать. Поморщившись, Нейтан неуверенно опустил: — Наверное, я должен сказать «спасибо»? — Это я тебе должен сказать «спасибо», — парировал Кертис. — И даже не отнекивайся. Нейтан поджал губы, ничего не ответив. Повисло молчание. Впервые чувствовать себя стоящим, нужным кому-то — все равно, что быть в стельку пьяным. Это было единственное сравнение, которое приходило на ум. Кертис вдруг придвинулся к нему поближе и, накрыв рукой, прижал к себе. Положил ладонь не макушку, запустив пальцы в растрепанные волосы, и шумно выдохнул, обдавая горячим дыханием. Нейтан замер, как вкопанный. Чье-то сердце колотилось ужасно громко, кто-то совсем не дышал, а Кертис совершенно точно не выпускал его из согревающих (наверное, он такой горячий из-за своего дара) объятий. — Спи, — тихо протянул он. — Я бьюсь во сне, — предупредительно опустил Нейтан, хотя на самом деле это происходило так редко, что почти не было правдой. Наверное, он говорил это потому, что его изумленное подсознание все еще желало сбежать от того, что раньше казалось недостижимой мечтой. — Ничего страшного. Во всяком случае, — шутливо сказал Кертис, — у меня хорошо получается отбиваться. Нейтан тяжело вздохнул и мысленно согласился. В этом бегстве нет никакого смысла; тем более, что единственное, чего он хотел на самом деле, — это остаться; тем более, что знал: Кертис хочет того же. Ведь иначе он не терпел бы его так долго и не нашел бы с нем причину восстановить свою веру в человечество… Все еще звучит абсурдно. Но какая разница? Нейтан обвил ногу Кертиса хвостом и прикрыл глаза, чувствуя, как гнетущая тяжесть на сердце впервые отступает. Оно уже не колотится так, как раньше, и все происходящее больше не пугает. Наверное, именно так и ощущается возвращение домой.***
— То есть, Вы хотите, чтобы я отпустила Вас на Рейенис? — сама постановка беседы указывала на то, что просьба со стороны с Церен, которая явилась с ней к королеве с самого утра, совсем не пришлась Кармен по вкусу. Она смотрела на нее с таким укором, недовольством и скептицизмом, что принцесса невольно ощутила себя так, словно снова оказалась в тюрьме Гарнизона. Тем не менее, она стерпела это. — Вы ведь понимаете, что это может быть крайне опасно? — Орден Дельвалии и Ее Величество гарантируют мне полную безопасность. — Никто, кроме Вас самой, не может гарантировать Вам такое, — мрачно парировала Кармен, закинув ногу на ногу, пока вальяжно раскинулась в кресле. — А я сильно сомневаюсь, что если войско Рейлы придет по Вашу голову, Вы в одиночку всех их перебьете. — Если бы я все время думала только о своей сохранности, меня бы здесь сейчас не было, — заметила Церен совершенно беззлобно, но королева однако все равно скривилась, будто ей только что плюнули в лицо. — В этом есть правда. Но не забывайте так же и о том, что Вы дали обещание помочь Немекроне. Сможете ли Вы его сдержать, если оставите нас? — Я не бросаю слова на ветер. Это было бы ниже моего достоинства. «Я не хочу никого разочаровать», — в то же время произнесла она мысленно, но ни в коем случае не вслух. Никому не нужно было это знать. Все, кто остались, погрязли в борьбе за власть, королевское расположение и оружие — все совсем так, как при императорском дворе. Его правила Церен тоже хорошо помнила: не улыбайся — скаль зубы, даже если у тебя нет клыков. Только так можно выжить. Она до самого конца надеялась, что эта установка никогда не пригодится ей. Церен появлялась на виду у всего двора исключительно в праздники, поражала всех эпатажными нарядами и энергичными танцами, чтобы все думали, будто эти традиции доставляют ей сплошь удовольствие, а затем вновь исчезала, отдавая предпочтению тихому одиночеству в собственных покоях или же дворцовом саду. На Немекроне, она надеялась, все должно было измениться — но этого не произошло. Одно радовало: здесь ей хотя бы не приходилось молчать. — Я оставлю господина Карстена в качестве своего посла, — продолжила Церен. Говорить нужно было четко и решительно, если она и впрямь хотела пойти дальше. Пойти дальше и все изменить. — Он сделает для Немекроны все, что потребуется, и также будет помогать нам поддерживать связь. — Не думаю, что можно настолько доверять человеку, которого мы обе знаем всего пару месяцев, — недоверчиво опустила Кармен. — Но мне же Вы доверились когда-то. Разве я предала Вас? — Нет. Но Вы бросаете меня в самый ответственный момент. Немекрона только начала побеждать. — Я не бросаю Вас, а просто оставляю на неопределенное время. Причем, не с пустыми руками. Откуда в ней столько запала, столько упрямства и даже — раздражения? Церен сама не могла понять. Возможно, это страх наконец отошел; а возможно, просто боль стала сильнее него. Она все еще помнила о том, как Рейла прислала ей кассету, на которой ее наемник Расмус убивал Натту; помнила о том, как отец постоянно поднимал руку на Каллана, а потом и вовсе изгнал его за то, что тот пытался спасти жизни невинных людей, — это был страшный урок на всю оставшуюся жизнь, после которого Церен была вынуждена молчать. И все же, она не забывала. Помнила о девушке Аделаида, обезглавленной на ее глазах; и о том, как увидела тело Алиссы, покрытое ожогами, как ее хоронили, знаменуя в последний раз: она не вернется. Помнила все ее слова, все до единого; и заново вспоминала каждый раз, когда приходила на ее могилу. Помнила о том, как обещала сделать все возможное, чтобы только положить конец всему этому кошмару. Свое обещание Церен не нарушит. — Поймите же… — тяжело, скрипуче протянула она, глядя в глаза Кармен, которая казалась удивленной такому напору не меньше, хотя и держалась с налетом привычной отстраненности. — Это не закончится, пока Рейла правит Империей. Она будет воевать до победного конца, и Вы не сможете остановить ее. Недостаточно просто выгнать ее со своей планеты. Если ей не удастся завоевать Немекрону, она ее уничтожит. В Империи с теми, кто отказывается подчиняться, так поступают всегда. Кармен нахмурилась, но ничего не ответила, глубоко задумавшись; а Церен в это время нервно теребила за спиной друг о друга пальцы, мысленно умоляя ее согласиться. Она должна понимать, насколько это важно. И пусть ей плевать на судьбу Империи, но шаткость участи Немекроны должна была воззвать ее к правильному решению. Кармен тяжело вздохнула и в последний раз обвела комнату невидящим взглядом, прежде чем произнести: — Хорошо, — чеканула она, и сердце Церен мигом провалилось в пятки. — Вы можете лететь тогда, когда Вам будет это удобно, а господин Карстен пусть остается и будет Вашим послом. — Благодарю за понимание, Ваше Величество, — торопливо выпалила Церен. С одной стороны, она была счастлива, безгранично счастлива — вот он, ее путь к свету!.. А с другой… Это так волнительно пугающе. Запах крови теперь был ближе, как никогда раньше. — Я лишь надеюсь, — продолжила Кармен с прежней безапелляционной строгостью, — что Вы не подведете меня, моему доверие и все возложенные на Вас ожидания. Помните о своем обещании. — Непременно, я буду помнить, — она утвердительно покачала головой. — И я обещаю даже больше: я сделаю все необходимое для нашей победы. Чего бы это не стоило.