Дело лейтенанта Омара.
«Омар родился в тысяча сто двенадцатом году ПЗИ, в городе Серрения на планете Удракия. Его матерью является командующая Йонса, а отцом — командующий Кадир. Омар отправился на службу в армии в шестнадцать лет, а уже в восемнадцать начал активно участвовать в сражениях и быстро зарекомендовал себя как хладнокровный боец и с отточенными навыками. В тысяча сто тридцать первом году его батальон по приказу Императора Азгара был отправлен на Немекрону для помощи наследной принцессе Рейле, принцессе Церен и изгнанному принцу Каллану в военных действиях. В том же году лейтенант Омар вызвался добровольцем для проекта «Бур-00» авторства господина Суррана. Принял участие в миссии «Сердце Немекроны», которая увенчалась успехом». Утро Омара начиналось ровно в шесть часов по местному времени. Солнце над Пепельной пустошью стояло чуть ли не круглосуточно, поэтому он, наверное, видел настоящую, глубокую, темную ночь все один единственный раз: когда слишком надолго задержался на тренировке. Вообще, под любой распорядок дня он подстраивался мгновенно и быстро начинал жить в соответствии с ним — так произошло и тогда, когда из простого солдата он резко превратился в пилота Бура-00 и начал жить по новому графику. Должно быть, причина вся заключалась в том, что он вырос в семье военных, которые даже находясь дома неустанно следовали строгому режиму и, соответственно, приучили к нему и сына. После этого, в полшестого, он приходил на завтрак, куда парой минут позже, с привычным соревновательным интересом, словно две разъяренных фурии, прибегали Рирен и Эзор. Каждый раз они встречались в противоположных концах коридора и каждый раз отчаянно стремились друг друга перегнать. И точно так же — каждый раз — непременно побеждала Рирен. Они садились на стол, и пока Омар спокойно ел, обменивались колкостями и оскорблениями, которые его порядком утомляли и страшно раздражали. Рирен, прежде всего, любила обращать внимание на рост и размер рогов Эзора, каждый раз находя все более изысканные сравнения: то аурийские комары, то маррунийские воробьи, то немекронские мурашки, то говорила что-то о размере его пениса. «Если какая-нибудь дура влюбится в тебя, — говорила она, — ей придется везде таскать с собой лупу». У Эзора не получалось отвечать ей так же язвительно. В основном он говорил, что она — заносчивая выскочка, высокомерная сука и что-то в подобном роде, но Рирен такое, как правило, принимала с небывалой гордостью: «Зато я не неудачница, которой приходится носить стельки для увеличения роста и затягивать волосы так туго, что аж глаза лезут на лоб, чтобы было видно мои микроскопические прыщики-рожки». Хотя один раз Эзор ее достал настолько, что она, доев своей завтрак, вылила чай ему прямо на голову, после чего, отвесив еще и оплеуху, удалилась мрачная, словно тень. Омар каждый раз просил их прекратить. «Меня тошнит от вас обоих», — говорил он. Рирен обычно усмирялась быстро: наверное потому, что он ее не раздражал, а значит, она не видела смысла нарочно подливать масло в огонь. Эзору тоже приходилось смиряться: должно быть, всему виной был убийственный взгляд Омара, которым он пронзал окружающих каждый раз, когда те выводили его из себя. Не то, чтобы он заострял внимание на таких мелочах, однако пару раз он смог точно уложить тот момент, когда Эзор, стоило ему посмотреть на него вот так — угрожающе и злобно — мгновенно менялся в лице, поджимал губы, и затем — затихал. Первое время Омара даже удивила такая реакция. Однако потом ему стало просто все равно: он понял, что этим можно пользоваться, и начал пользоваться. В девять начиналась первая порция тренировок: а именно, стрельба. И если раньше, в Кретоне, Омару приходилось начинать ее в восемь, на пару с Эзором и Рирен, которые грозились поубивать друг друга; то в Пепельной пустоши он смог выбить у капитана Агшина, человека достаточно снисходительного и гибкого, разрешение тренироваться отдельно от них на час позже. Хотя Агшин, разумеется, не смогу дать ему такое дозволение просто так: взамен на это с восьми до девяти Омар ходил подле него по базе и помогал приводить в чувство всяких лодырей и халтурщиков. Омар, признаться, не понимал, почему все решили, будто у него получается строить людей: на самом же деле, он просто не стеснялся накричать на них, когда те его раздражали. «Достаточно просто разинуть пасть, и все они построятся, как шелковые», — отец именно так отзывался о своем командирском опыте. Должно быть, Омар перенял и эту привычку. Он вообще легко перенимал чужие привычки; и, что бы ни случилось, под все подстраивался, со всем свыкался, смирялся. Поэтому пошел по стопам родителей, поэтому вызвался добровольцем, когда командир остановился напротив него и спросил: «А ты хочешь?». Согласился Омар чисто по инерции. Мать учила не спорить с теми, кто старше тем по званию и умнее. После тренировки следовал отдых, после чего — второй завтрак в виде фруктов. В армии их так не пестили от слова совсем; но господин Сурран, что им, как людям особенным, на чьи плечи возложена особо я миссия, полагается получать как можно больше витаминов и держать свое тело в наилучшей форме. В двенадцать они шли в спортивный зал, где Омару все-таки приходилось терпеть гремучее присутствие одновременно Эзора и Рирен. Ссоры, ругань, оскорбления, оплеухи, нецензурная брать — все как обычно. Они не прекращали, пока Омар не брался за какой-нибудь мяч и не бросал его в голову Эзора с требованием заткнуться. Но если бы такое он провернул с Рирен, ситуация только усугубилась бы: девушка была просто не способна проглотить даже самое незначительное унижение. После такой выходки со стороны Омара она ополчилась бы и против него. Да и потом, когда Императрица самолично вверила звание капитана, банальная субординация не позволяла ему выкинуть что-то эдакое. Может, Омар мог повысить на Рирен голос ввиду того, что они, как никак, были погодками; но ударить своего командира не мог. Затем шел обед. После того, как Омар усмирял этих двоих на тренировке, все, конечно же, происходило намного более спокойно, чем обычно; хотя это все же не мешало Рирен и Эзору обмениваться косыми взглядами и корчить рожицы — какое-то напряжение все равно витало в воздухе. Но Омар не обращал на него никакого внимания, пока они вели себя тихо. До четырех часов им дозволялось отдыхать, затем — очередная тренировка вплоть до ужина. Предполагалось, что они возьмут тренировочные шесты и будут противостоять друг другу; но все по традиции превращалось в ожесточенное сражение между Эзором и Рирен, из которого Омара просто выбрасывали: уж больно сильно они увлекались друг другом. Признаться, одно время он даже думал, что эти двое влюблены в друг друга, но в силу своих мерзких характеров не находят иного способа продемонстрировать свои высокие чувства. Но затем он вспоминал, как жестоко обходиться Рирен с Эзором, и понимал, что это никакая не любовь. Это конкуренция. Нет, даже не так — вражда. Вечная ожесточенная схватка. В конце концов, Омару приходилось брать себе тренировочного робота и сражаться с ним. Не самый приятный соперник, но он, по крайней мере, не кричит и не трещит без умолку. Затем ужин. Опять Эзор и Рирен вместе. Опять сплошная головная боль. С полседьмого до десяти — свободное время, которое Омар по привычке посвящал тренировкам: больше ничем другим занять он себя не мог. Иногда к нему присоединялся Эзор, и тогда он вспоминал о том, насколько тот свиреп и усерден. И все же, раз за разом проигрывал ему, а Омар неизменно наблюдал у него то самое выражение лица: растерянное и обескураженное, словно перед ним стоял живой мертвец. В полдесятого подготовка ко сну, в десять — отбой. И так день за днем. Повседневная жизнь пилотов, «героев Империи», не отличалась чем-то незаурядным; но Омар к этому и не стремился. Он просто жил так, как жил. «Он, наверное, просто самоубийца, если согласился на это», — услышал он краем уха о себе в тот день, когда вызвался добровольцем. И, что ж, Омар не мог ни согласиться с этим, ни оспорить — так просто случилось. А теперь смысла не соглашаться с чем-то и не было: в конце концов, воин не волен. Так его учила мать, так его учил отец. Он пошел по их стопам — потому что не видел для себя другого пути, помимо того, что они, два командующих, нарекли ему. Он следовал всем приказам — потому что с теми, кто старше тебя по званию и умнее не спорят. Он подчинялся обстоятельствам и судьба — потому что то, что должно случиться, не изменить. И если же он действительно осознанно пошел на самоубийственный шаг — так пусть. Что же теперь поделать? Воин не волен.Дело лейтенанта Эзора.
«Эзор родился в тысяча сто тринадцатом году ПЗИ в городе Кьервь на планете Удракия. Его отец, генерал Левент, находится в отставке, а мать, госпожа Ила, является коренной дворянкой. В одиннадцать лет Эзор поступил на учебу в кадетское училище. В семнадцать лет отправился на службу в армии и тут же начал активно участвовать в сражениях. Командир Ширин отмечает у него проблемы с дисциплиной, в т.ч. несоблюдение субординации, неподчинение старшим по званию, импульсивность и повышенную агрессию по отношению к товарищам. Тем не менее, в ходе боевых действий он зарекомендовал себя как решительный и опасный боец, который не боится рисковать своей жизнью для благополучного исхода операции. В тысяча сто тридцать первом году его батальон по приказу Императора Азгара был отправлен на Немекрону для помощи наследной принцессе Рейле, принцессе Церен и изгнанному принцу Каллану в военных действиях. В том же году лейтенант Эзор вызвался добровольцем для проекта «Бур-00» авторства господина Суррана. Принял участие в миссии «Сердце Немекроны», которая увенчалась успехом». Каждый раз, когда на тренировке Рирен сбивала его с ног и припирала к полу, он чувствовал себя так, словно его окунали с головой в грязь. «Вставай, ничтожество». Эзор не было уверен, говорил ли это образ отца в его голове, или же сама Рирен, но он подчинялся. «Я не ничтожество», — губы едва заметно шевелились в безмолвном шепота, когда он, превозмогая боль из-за многочисленных синяков, опирался на шест и поднимался на ноги. Рирен снова блокировала удары. Рирен снова била так сильно, что он терял равновесие. На губах проступала кровь, которую он молча проглатывал. Металлический вкус отрезвляет сильнее, чем ведро ледяной воды. Эзор снова поднимается. Снова падает. На сей раз кровь вылетает изо рта и покрывает пол. — Как с тобой скучно, — презрительно заключается Рирен, горделиво вздернув подбородок. Даже из ее хвоста не выбилось ни прядки. — Никакого азарта. Все равно, что швырять зубочистку. Ты такой жалкий. «Вставай, ничтожество». — Закрой свой рот, — выплевывает он. — Я все дерьмо из тебя выбью… — Попробуй, — подначивает и нахально ухмыляется, даже не двигаясь. Эзор облизнул губы и сжав палку подскочил — и снова удар. Рирен опрокинула его на спину, палка укатилась на несколько метров в сторону, а ее нога встала ему на грудную клетку. — Ты слаб. Мне стыдно быть твоим капитаном. «Мне стыдно быть твоим отцом». Хватит! Эзор зашипел и обхватил ее щиколотку двумя руками, пытаясь спихнуть ее себя или же вовсе — опрокинуть на пол. Но все тщетно. Рирен простояла так еще с минуту, а затем, демонстративно вздохнув, сама убрала ногу. — Да. Ты ужасно скучный, — она перехватила шест и ушла, а он так и остался лежать на полу. Все тело ныло, но Эзор поднялся. Плевать на боль. В туалете он смоет со своего лица всю кровь, а придя в свою каюту снимет всю одежду, оставшись в майке и боксерах, и увидит на своей коже множество синяков, ссадин и шрамов. Уже и не вспомнить, какие из них оставлены в бою, а какие — собственным отцом. Каждое поражение напоминало о нем. Каждое слово Рирен напоминало о нем. Ничтожество, слабак, идиот… Всю свою жизнь только это он и знал. Отец презирал его еще с самого рождения. Возненавидел его в тот самый момент, как он появился на свете. Слабый, болезненный, недоношенный ребенок. Родившись, он не открыл глаза и не закричал — врачи в первую секунду даже подумали, что он мертв, пока не услышали его слабое дыхание. Увидев это уродливое нечто, его отец — его каменный отец, который даже не заметил, как потерял правый глаз в бою, — едва не упал в обморок. «Тогда я решил, что избавлюсь от тебя любым способом», — сказал он Эзору, когда тому было одиннадцать. Когда Эзор поделился этим с мальчиком родителей-рейенийцев, тот сказал, что это он ужасно и дико: говорить такое родному сыну. Но мальчик-рейениец не знал, что значит быть чистокровным удракийцем их аристократической семьи. Твоя кровь чиста и благородна, а значит, тебе положение быть достойным значения истинного солдата Удракии. Отец был прав — он жалок. Поэтому отец был прав, когда избивал его, пока тот не поднимался на ноги и не оказывал хоть какое-то мало-мальское сопротивление. И мать была права, когда закрывала на это глаза, а в ответ на все его жалобы бросала лишь убийственный взгляд, который велел молчать. И все же, Эзор их ненавидел. Но старался. Каждый день, с самого детства, — тренировки до потери пульса. Боль в мышцах, неспособность ни сесть, ни встать, ни пройти без дрожи в ногах и боли в спине несколько метров — терпеть. Только терпеть. Растяжения, разрывы, ушибы — все терпеть. Кровь на губах — терпеть. Боль — терпеть. «Не ной», — велела мать. Она растила солдата, а не скулящую шавку. Впервые отец посмотрел на него с гордостью, когда он вернулся с планеты Маррун, где участвовал в подавлении необходимо восстания. Первая кровь на руках — страшный опыт. Он умолчал о том, что на поле боя его вывернуло прямо на тушу убитого им солдата. Никто не знал. Все знали лишь о том, как он свиреп и жесток — именно так, как и полагалось. Потом, разумеется, было проще. Эзор приноровился, вошел во вкус, а потом… признаться, это даже начало ему нравиться. Люди видели его силу. Люди наконец смотрели на него с трепетом и страхом. Людям было больно, но не так, как ему. Это касалось всех, кроме одной лишь Рирен. Рирен — вылитая копия Левента. Каждое ее язвительное слово, каждый удар — словно ножом по сердцу. Он ненавидит ее. Она его — вряд ли. Она просто насмехается, ведь на самом деле она сильнее него, способнее него, лучше него. Обойти ее казалось задачей непосильной, но Эзор старался. Хотя в этом, на самом деле, вряд ли было смысл. Она — капитан, а он — ее подчиненный. Прояви он себя хоть сотню раз, но это ничего не изменит. «Капитан Рирен», — до чего омерзительно звучит. Едкая ухмылка. Ехидный взгляд. Звонкий голос. Ловкость движений. Сила. Безупречна во всем — проклятая стерва. Убил бы, если бы мог.Дело капитана Рирен.
«Рирен родилась в тысяча сто двенадцатом году ПЗИ в городе Мулладаар на планете Рейенис. Ее родители, госпожа Теллута и господин Балкан, являются коренными дворянами. Рирен отучилась в элитной Академии для детей знатных особ, в возрасте восемнадцати лет поступила на службу в армии. Проявила себя мгновенно, демонстрируя находчивость и предприимчивость в бою, а также крайнюю одаренность в обучении. По рекомендациям капитана Кюрта была отправлена на службу на Удракии. В тысяча сто тридцать первом году ее батальон по приказу Императора Азгара был отправлен на Немекрону для помощи наследной принцессе Рейле, принцессе Церен и изгнанному принцу Каллану в военных действиях. В том же году лейтенант Рирен вызвалась добровольцем для проекта «Бур-00» авторства господина Суррана. Приняла участие в миссии «Сердце Немекроны», которая увенчалась успехом. За свою смелость и предприимчивость была удостоена звания капитана по личному приказу Императрицы Рейлы». Рирен плеснула холодной воды себе в лицо и выпрямилась, чтобы окинуть свое отражение беглым изучающим взглядом. Ни единого волоска не упало — идеально. Лучшей быть тяжело, хотя люди часто говорят об обратном. «Она умна не по годам, талантлива, способна, просто чудо», — учителя нахваливали ее с детства, а отец только подтверждал: «Она — самородок». Родители были счастливы, что у них такая дочь, и Рирен старалась держать эту планку. Идеальные оценки и похвала учителей, а после уроков — танцы, атлетика и единоборства; а затем гордость в глазах отца и матери. «Мама, а ты любишь меня?» — «Конечно люблю, милая, не говори глупостей. Как же я могу не любить тебя, когда ты такая молодец? Мне повезло, что у меня такая дочь». Она особенная. Она лучше всех остальных. Новый день — новая порция тренировок. — Ты не пришел на завтрак, — едко заметила Рирен, когда Эзор появился в дверях тира. — Неужели проревел все утро? — Иди в задницу, дура, — огрызнулся тот. — Так я и думала. Сегодня, как и всегда? Или все же надеешься попасть больше раз, чем я? — Я прострелю твою тупорылую башку, если ты не заткнешься. — Промажешь. — Хочешь проверить? — А ты хочешь снова проваляться на полу, как побитая псина? — Рирен ухмыльнулась, когда лицо Эзора помрачнело от злости: так-то, пусть знает свое место. Она лучше него во всем, и пусть он даже не надеется бросать ей вызов. Рирен продолжила подначивать: — Даже Омар не приходит сюда, потому что ему противно видеть тебя. Ты такой жалкий. Взглянуть тошно. — Я уверен, что он просто не хочет видеть твою мерзкую заносчивую рожу и слышать твой поросячий визг. — Продолжай утешать себя этим. Она могла бы указать ему на субординацию, но это слишком дешевый прием, который показал бы только то, что ей ответить вовсе и нечего. Статус в этом вопросе ничего не решает. Личный успех гораздо важнее. Рирен опустила предохранитель и подняла руку в сторону мишени, глядя в это время на Эзора. — Смотри и учись. Раз. — Бах. — Два. — Бах. — Три. — Бах. Три выстрела — все в центр. Его лицо сделалось темнее ночи от гнева. — Ты так не сможешь. «Ты так не сможешь», — Рирен было двенадцать, когда она одной этой фразой до слез другую девочку. Как там ее звали… Эсфи? Эфси? Эфсун? Не столь важно, в любом случае. Глупышка надеялась обойти ее в танцевальном конкурсе, но в итоге занялась всего лишь второе место. Рирен нисколько не постеснялась, когда выхватила из ее рук медаль из какой-то дешевой железки и швырнула на пол, оставив вмятину каблуком. «Тебе лучше вообще этим больше не заниматься. Ты себя только позоришь». Отец этой девочки затем учинил разборку с ее матерью: «Госпожа Теллута, ваша дочь ведет себя совсем не так, как подобает члену высшего общества». «А ваша дочь, — парировала та, — так и вовсе не оправдывает своего статуса». После обеда Рирен вызвал к себе господин Сурран, чтобы посвятить ее в более обширные подробности грядущей экспедиции на Крайние земли. — По рекомендациям майора Агшина я назначил капитана Тольгу ответственным на миссию. — Этого простофилю? — Рирен, возмущенная, не дала ему договорить. Скрестила руки на груди, возмущенно вскинула брови и громко, демонстрируя презрение и негодование, протараторила: — Он ничего не умеет. Ее Величество уже назначала его ответственным за экспедицию в Костяные горы, и из-за него мы чуть не провалились. Если бы не я, этот трус загнал бы нас обратно в столицу, и мы бы до сих пор сидели с пустыми руками. — Я понимаю ваше негодование, капитан, — мягко отозвался Сурран. — Однако в таком щепетильном деле его осторожность только пойдет всем на пользу. — Вы не слышали, что я сказала? Он не осторожный, а трусливый. Я лучше сама переплыву этот океан, чем буду подчиняться этому идиоту. — Не стоит так нелестно отзываться о своих коллегах. Это грубо. — Грубо ученому пытаться поучать военного, — язвительно опустила Рирен, а в мыслях пронеслось: «Кругом одни идиоты…» — Я лишь даю вам совет, капитан. И капитан Тольга точно так же будет давать вам только советы: ничего более. Вы с ним равны, и потому не обязаны подчиняться… — А я как будто собиралась, — фыркнула она. — …Но все же стоит к нему прислушиваться, ибо у него большой военный опыт в море. Но когда вы сойдете на сушу и уж тем более — приступите к делу, последнее слово всегда будет за вами. Капитан Тольга любит нравоучения, но вы ему напомните об этом, — губы Суррана тронула легкая, беззлобная, можно даже сказать, невинная улыбка, — как и о том, кто именно сделал вас капитаном. Он будто хотел сказать: пригрозите ему, если что, императорским гневом и лишением головы. Рирен снисходительно хмыкнула и повела бровью. Хоть она и согласна с Сурраном, пусть он не думает, что ей нужно чье-то покровительство. — Я это учту, — отозвалась она дежурным тоном и скучающе протянула: — Теперь я могу идти? — Идите, капитан, идите, — Сурран махнул рукой. Только подумать: через два месяца Рирен собственными руками раздобудет для Удракийской Империи величайшее оружие всех времен и народов, фактически примет участие в историческом перевороте… На ее плечах лежит большая ответственность, и вместе с ней прилагается великая честь и безоговорочная слава. Да, она лучше всех остальных, и плевать, что они думают. Пусть презирают, пусть давятся собственной завистью. Они так ничтожны, что Рирен их не замечает. Она — самородок.