***
Сохранять душевное спокойствие всегда казалось Картеру задачей непосильно сложной. Он мог сколько угодно убеждать всех вокруг, что все под контролем, что нужно сохранять спокойствие, не принимать поспешных решений, все обдумывать-продумывать, пока сам в это время сгорал от неумолимого чувства тревоги, пожирающего его, словно мухи, осевшие на груду смердящего мусора. И иногда Картер срывался, ведь нервы все-таки не железные. Однако он знал не понаслышке, какие последствия бывают у импульсивных поступков и необдуманных решений; знал, как губит ими людей вокруг и самого себя; и потому больше не намерен был терять самообладания. Есть вещи, которые от него не зависят, и самое главное в таких ситуациях — это держать ум в холоде. Именно в этом Картер и старался убедиться Джоанну, потому как так не просто «срывалась», но и вовсе — не имела тормозов. Выбрать себе цель, она шла напролом, словно так, перла и перла, подминая под себя все, скакала по головам, словно резвая лесная лань; и Картер, безусловно, любит ее эту живость, простоту и уверенность в том, что и как она делает. Ему раньше казалось, что все эти качества — в его характере, что это он волен поступать, как заблагорассудится, и все же, оказалось, что все это далеко от истины. Тревога, недовольство, душевные раны — вот, из чего он сплетен. И, конечно, в свободе своих действий Картер себя обманывает. Возможно, он трус… Хотя, нет, он очень безрассуден. Просто вся его проблема в том, что он отдает себя другим людям. Даже будучи последним мерзавцем и последним подонком, все еще ждет, когда кто-то обернется на него, посмотрит, скажет хоть что-нибудь… Жить не может без чужого сочувствия. И определенно любит, когда кто-то от него зависит. Это в себе не искоренить. А хотелось бы стать столь же непоколебимым, как и Джоанна. Да, она много значила для Картера, и он многое мог о ней сказать. Любит, дорожит, хочет оберегать, помогать, быть полезным… И восхищается. Он и впрямь ею восхищается, потому что несмотря на все пережитое, она не ломается, не сдается, не оказывается на поле битвы с желанием подохнуть. Поставь перед ней целую армию — и Джоанна обратит ее в пепел. И все-таки, на сей раз ее горячий темперамент сыграл с ними злую шутку. Угодили в плен аборигенов, попали под суд и — отделались от последствий каким-то неведомым чудом. Картер хотел верить, что их спасла его маленькая ложь (хотя то, что он рассказал об обстановке на Немекроне и было чистой правдой), однако понимал, что это было не так. Аборигены подчинялись каким-то своим правилам, игнорировали здравый смысл и предпочитали ему веру в богов и высшие силы. Женщина с красными волосами сказала что-то о посланниках и избранных, и, кажется, спасло их именно это. Какой же все-таки бред… Но сейчас все средства хороши. Поэтому Картер смиренно соглашался со всем, что они говорили, принимал ситуацию так, как есть, и старался не возмущаться там, где это было бы не к месту. Он пока совершенно не понимал, что вообще творится в этом диком месте, и ему нужно было время, чтобы все как следует оценить. Впрочем, некоторые выводы Картер уже сделал. Например, огромная стена, окружившая это поселение, говорила о том, что здешним жителям есть, чего опасаться за ее пределами. Он пока не знал, что именно заставило их оградить себя от внешнего мира, и с этим следовало разобраться. Затем он выяснил, что у них определенно была своя армия. Все это в совокупности наталкивало на одну мысль: побег повлечет за собой катастрофические последствия. Причем у них не было транспорта, чтобы добраться назад; а оставаться в диких лесах Крайних земель — все равно, что подписать себе смертный приговор. Если же даже аборигены находили, чего опасаться, то им следовало так и вовсе держать ухо востро — тем более, зная, какую репутацию заслужил этот континент в истории человечества. Единственным преимуществом в данном ситуации было, пожалуй, знание. Здешние аборигены отстали от всей Немекроны по уровню своего развития на тысячелетие так точно, если не больше, и их ограниченное, приземленное понимание мироустройства делало их слабее. И вместе с тем, это же вселяло некоторую напряженность, ведь они все были чистой воды религиозными фанатиками. Слепая вера никогда не доводила до добра. Но это все только его размышления. Сейчас же Картер шел бок о бок со старой главой племени (Кокьянгвути, кажется), которая решила за него «поручиться». Женщина шла ужасно медленно, с трудом переставляла ноги, опираясь на деревянную трость, и это, признаться, ужасно раздражало. Но Картер терпел. У него уже дергался глаз, но он терпел, потому что сейчас ему были нужны ответы. — Могу я задать вам пару вопросов? — Можешь, конечно, — женщина кивнула. — Спрашивай обо всем, что тебе интересно. — Хорошо… — Картер неопределенно повел плечом и нахмурился. — Для начала, я бы хотел знать, чем вы занимаетесь. Вы ведь глава совета старейшин, если я правильно понял? — Именно так, — Кокьянгвути кивнула. — И чем совет старейшин занимается? — Управляет племенем, проводил суды, решает все дела… Короче говоря, всем подряд занимается. А наша главная цель — это поддержание порядка и справедливости. — А почему у вас нет вождя или кого-то такого? — Потому что все эти вожди, короли и цари, — отозвалась женщина, и в ее голосе проскользнуло что-то пренебрежительное, словно она давилась одними этими словами, — напыщенные спесивцы и самодуры. Власть наследует тот, кто уродится, а урождаются часто, помилуй господи, пустоголовые дурни и бестолочи. А ведь это такая ответственность, это священная ноша! Нельзя ее доверять, кому придется. Править людьми должны мудрецы и ученые, а не горделивые хвастуны. Да, это у вас там власть королей… Но короны ведь порой творят страшные вещи с головами, на которых сидят. Картер в ответ лишь многозначительно покачал головой. С одной стороны, она была права, ведь действительно, власть в таком случае передавалась человеку, которого люди не выбирали и, быть может, даже не хотели видеть; а с другой, это ликвидировало — ну, или, по крайней мере, уменьшало — возможность каких-либо распрей, когда у каждого есть свой кандидат и лидер, за которым он хочет следовать. С этой целью ведь и создавалось единое правительство: избавить Немекрону он конкуренции между политическими лидерами, войн, предрассудков и предубеждений. Космополитизм — основа процветания; единство людей, рожденных и живущих на одной планете, — разве это не логично? Но Картер не стал как-либо высказываться на этот счет, ведь он прекрасно понимал, что эти земли далеки от современных представлений о совершенном обществе. — Тогда… — он продолжил расспрашивать. — Почему ваше племя окружено стеной? От кого вы защищаетесь? — Не от «кого», а от «чего», — поправила Кокьянгвути. — Мы здесь единственные люди, и никого подобным нам нужды опасаться нет. Но зато есть лес и проклятые звери в нем, и молнии Иззарии, потрясающие земли. — Молнии Иззарии? — Картер непонимающе нахмурился, переспрашивая. — Иногда мы видим вспышки света, — пояснила та, — от которых трясется земля и стоит ужасный звон в ушах. А если же оказаться неподалеку от сияния, оно расплавит кожу и плоть, как воск, и обратит в прах кости… Но, хвала всевышней, у нас есть священная стена, которая будет защищать нас до скончания времен. Картер поджал губы и задумался. С одной стороны, это было именно той информацией, в которой он нуждался, а с другой, это не могло не вселять соответствующее волнение. Вспышка света, описанные женщиной, и их влияние на людей — все это указывало не иначе, как на Каллипан. Одно оставалось неясно: как именно стена, простое строение из камня, могло защитить их от чего-то, имеющее столь губительную и разрушительную мощь? Об этом он решил спросить напрямую: — А из чего сделана эта стена? — Из звездного камня, — ответила Кокьянгвути. — Знаешь, что это такое? — Картер отрицательно покачал головой, хотя кое-какие догадки у него все-таки имелись. — Это кристаллы, которые растут, как полипы. Они светятся, излучают не то холод, не то тепло, и даруют силу всем детям солнца, луны, неба и земли. «Корни Сердца», — все-таки, он сразу понял. — Я слышал о таких. Только я не понимаю, как вы смогли использовать их для строительства стен. — О, это совсем не сложно, — Кокьянгвути беспечно махнула рукой в подтверждение своим словам. — Весь секрет в технологии, разработанной детьми земли. Они измельчают кристаллы в порошок, а затем покрывают им стену, прямо как лицо пудрой. — Должен заметить, это очень изобретательно. — Может, оно и так. В любом случае, это очень старая технология. Старая для них, но не для него. Поразительно, что за годы изучений корней, Сердца и Каллипана никто так и не открыл подобного способа их использования, ведь это гарантированная защита от облучения, которая уж точно принесет больше пользы, чем защитное стекло или прочие примитивные методы, которыми пользуется как Немекрона, так и Империя, считая их самыми эффективными. Хотя, конечно, сами кристаллы не были безвредны при близком контакте с человеком, и это научно доказано. Но если же соединить все это воедино, отточить до совершенства и внедрить в использование… Такая идея не должна пропадать. Ему нужно было немедленно отметить ее хоть где-то — но где? — У вас случайно не завалялась где-нибудь бумага и ручка? — протараторил он, резко повернувшись к Кокьянгвути. Та лишь растерянно захлопала глазами и протянула: — Ручка?.. Ну разумеется, она не знает, что такое ручка! — Перо? Или что-нибудь, чем можно писать? — Ах, да, перо есть. Еще есть уголь и… — Хорошо, я понял, — Картер отмахнулся. — Срочно принесите мне это. — Хочешь записать мой рассказ? — женщина, казалось, была этим удивлена, причем настолько, что остановилась вдруг на месте, подняв на него голову. Да чтоб ее! Пока у него идеи фонтанируют бурным потоком, она занимает каждую драгоценную секунду пустой болтовней! — Да, да, конечно… — В таком случае с пройдем в библиотеку. Там есть множество других историй, которые, я полагаю, могут быть тебе любопытны, — заключила Кокьянгвути и наконец-то продолжила идти. Но шагала она настолько безобразно медленно, что Картеру из последних сил удавалось сдерживать раздражение, которое подхлестывало жгучее нетерпение к этому мучительному промедлению. — А еще там есть бумага, перья, угли — словом, все, что тебе нужно. Госпожа Хэкидонмуя сразу сказала: ты юноша толковый, это по твоим глазам видно… Твоя тяга к знаниям это только подтверждает. Очень надеюсь, я смогу помочь тебе удовлетворить ее. — Я был бы больше доволен, если бы мы шли побыстрее, — с налетом язвительности заметил Картер. Впрочем, это подействовало на женщину, и она зашагала быстрее. До библиотеки они добрались за несколько минут. Она скрывалась за простой деревянной дверью, которую Картер, наверное, и заприметил бы, приняв за очередную каморку с холодным тюфяком на полу. Тем не менее, представшее помещение оказалось действительно роскошным: среди четырех каменных стен выстроились стройными, длинными-длинными рядами книжные полки, которые уходили так далеко, что, должно быть, им и конца не было видно. Под потолком раскинулись люстры, на которых, правда, вместо ламп горели свечи; а перед рядами полок стояли несколько столов со стульями, на каждом из которых лежало по стопке чистой бумаге, по пузырьку чернил с пером и по коробочке с заточенными углями — то, что нужно. Картер решительно проигнорировал желание женщины устроить ему экскурсию и тут же занял один из столов, положил перед собой лист бумаги и схватился за перо — и тут же на стол упала крупная капля чернил. Он нахмурился, небрежно стряс еще пару назойливых капель и принялся писать — тут же все смазалось в одно большое пятно. Как же неудобно этим писать — особенно, когда руки трясутся от волнения и нетерпения! Картер вернул перо на место и схватился за уголь — с ним вышло обращаться намного проще. А затем писал и писал… Писал о технологии измельчения кристаллов, о комбинировании его с иллариумом, о потенциальных возможностях использования в кораблестроении, производстве оружия, о роли в заполучении Каллипана, и многом, многом другом… Строчил так быстро, что буквы выходили ужасно кривыми, скакали то вверх, то вниз, так еще и уголь лежал в руке неудобно, отпечатывался на ребре ладони и оставлял после себя пятна по всему листу — впрочем, это все было не столь существенно. — О, богиня, какой ужас, — Кокьянгвути, которая все это время стояла у него за спиной, не смогла удержаться от замечания. — Что это за каракули? — Разные языки, — снисходительно опустил Картер, закатывая глаза. — А теперь вы не могли бы дать мне немного побыть в тишине? — Что ж, — женщина издала тяжелый протяжный вздох, пожала плечами и сложила руки в замок, — хорошо. На то, чтобы довести мысли до точки, у него ушло порядок пяти, а то и десяти минут, после чего он отложил уголь в сторону, сдул с листа остатки черной пыли и, сложив его, спрятал в карман. Признаться, без сводки отчетов Каспера под рукой было ужасно неудобно: Картер некоторых подробностей не помнил, но самое основное все же смог выудить из памяти и записать; и он знал: когда они вернутся в Гарнизон, его наработки непременно сыграют свою роль в победе над Империей. И все же, этого было мало. Нужно больше информации — именной той, которую знают местные, пусть представление о многих вещах у них и сводится к религии и чему-то потустороннему. — Может быть, у вас тут найдется еще что-нибудь об этих «звездных камнях», «молнии Иззарии» и о прочем вроде этого? — О, да, конечно, — растянула Кокьянгвути и охотно закачала головой. — Тут книг об этом невпроворот… Сейчас принесу, — сказала она и метнулась к книжным полкам. Картер проследил за ней пристальным взглядом и вдруг поймал себя на мысли, что все это — ему нравилось: работать, служить людям, бороться во имя общественного блага… Но больше не ради чужого признания, не ради любви отца, или матери, или кого бы то ни было еще, — а ради человеческого счастья, ради того, чтобы проснуться однажды — либо же, напротив, оказаться перед лицом смерти — и понять: это был он, тот человек, что встал на путь исправления; человек, что сделал что-то хорошее для мира, в котором он живет. В себе он сам должен увидеть повод для гордости. Как и сказала Джоанна, следует отпустить прошлое и подумать лучше о том, как бы не оступиться вновь в будущем. — Вот! — Кокьянгвути возникла перед ним вновь, прерывая размышления, и положила на стол пыльную стопку толстых книг. — Пока нашла только три, а то тут ведь черт ногу сломит, покуда разберется… — Ничего, — Картер выдохнул и подтянул их к себе. — Пока что хватит, я думаю, — он открыл одну из них и — ожидаемо, впрочем — наткнулся на совершенно непонятные ему полукруглые символы. Окинув их снисходительным взглядом, Картер отодвинул от себя книгу и произнес: — Было бы хорошо, если бы вы мне все прочитали, потому я не понимаю вообще ничего. — Ах, ну да, — Кокьянгвути забрала книгу себе и, придвинув еще один стул, озвучила название на обложке: — «История священной стены». Тебе это нужно, или мы можем пропустить? — Нужно, — уверенно отозвался Картер и кивнул. — Мне нужно все. — В таком случае, я начну. Все случилось восемь веков назад, когда с неба упала звезда…***
Содержание книги «История священной стены» (которая, как оказалось, имеет название гораздо более длинное, чем Кокьянгвути озвучила в первый раз: «История священной стены и слезы Зандра, убитого Иззарией») оказалось настолько любопытным и сказочным, что Картер сам не заметил, как заслушался, пока женщина читала, позабыв обо всем остальном. Но все-таки, несмотря на всю свою мифичность и возведенную в абсолют религиозность, она проливала свет на многие вещи. Легенда повествовала о двух богах — боге смерти, огня и крови Зандре и богине гроз, владычице небес и прародительнице миров Иззарии. Давным-давно, во времена незапамятные, скучающая Иззария создала себе людей — на потеху, ради развлечения, потому как ей нравилось наблюдать за тем, как в друг друге они находят радость и горе, любят иненавидят… Она любила драму, кипиш человеческих отношений, и потому любила людей — в противовес богу Зандру, который ненавидел их настолько, что начал лишать жизни (до этого люди были бессмертны), а души их запирал в свою шкатулку, именуемую Адом. Спутники Зандра, злобные черти, там издевались над ними, мучали, истязали… Людей страшило одно имя Зандра, они боялись попасть в Ад, и потому спрятались и затихли, опаясь божественной жестокости. Иззарии это, в конце концов, надоело: люди стали несчастны и скучны, и все это по вине Зандра. И тогда она решилась отплатить ему его же собственной монетой, схватила кинжал, бьющий молниями, и просто — вонзила в спину бога. Зандр свалился без сил и скончался скоропостижно — и только его слеза, кристально чистая, без примеси мутной крови, что покрывала его руки по локоть, звездой упала с небес, поднимая облака пыли, разгоняя птиц и сгоняя тучи, и вместе с тем принося смерть почти всему живому… Удар слезы Зандра, убитого Иззарией, был настолько сильным, что чудом не уничтожил всех земных обитателей. Лишь некоторым людям удалось выжить — чудом. Потихоньку они восстанавливали цивилизацию, возвращались к привычной жизни; а спустя время у них стали рождаться первые дети — остроухие, с метками на щеках: так появились поцелованные солнцем, луной, небом и землей. Жизнь шла своим чередом, пока не грянул очередной удар — молния Иззарии. Притянутая слезой Зандра, она взбесилась, взвинчилась и вновь грозилась уничтожить собой все живое — и тогда воины света, прямые потомки самой Иззарии, встали на защиту человечества. Отразив свет молнии, они сохранили сотни и тысячи жизней, а после провозгласили построить священную стену, которая будет защищать их и впредь, если однажды дети Иззарии канут в лету… «Слезой Зандра» был Каллипан, а «молниями Иззарии» — вспышки радиоактивной энергии, заключенной в нем; но Картер решил не говорить об этом — лишь все записал. Освободился он только к вечеру, после чего Кокьянгвути проводила его в новую комнату, выделенную для него с Джоанной как для «особых гостей», и сказала, что, если что-то понадобиться, они всегда могут обратиться к слугам, и это, признаться, сбило его с толку: было в этом что-то неловкое. Тем не менее, Картер отделался простым кивком, мол, да, конечно, и поспешно распрощался с женщиной, едва только снова ощутил, в каком странном месте и в окружении каких причудливых людей оказался. Когда он открыл дверь, Джоанна уже находилась в комнате — лежала на краю кровати, вернее, смотря в потолок и раскуривая сигару. — Это ужасное место, — заключила она, даже не взглянув на него, будто заранее знала, кто пришел. — Здесь нет даже долбанного телевизора. — А я почему-то думал, что та женщина нашла тебе занятие, — без упрека, а просто, заметила Картер, закрывая дверь на задвижку и направляясь к Джоанне. — Да уж, нашла, — снисходительно опустила та, бесцеремонно стряхивая пепел прямо на пол и вновь затягиваясь. — Рассказала мне про какую-то богиню, предназначение… Старая манипуляторша. Я не сказала ей ни слова, а она уже все знает и про меня, и про тебя. Знаешь, сколько ей лет? — Понятия не имею, — Картер опустился на край кровати и пожал плечами. — Шестьдесят пять! — Ну… — изумленно протянул он, покачав головой, — она определенно хорошо сохранилась. — Она сказала, что она такая молодая, потому что у нее в сердце какой-то там свет… Но зато она еще сказала, что хочет тренировать меня. Это, конечно же, ей в плюс. — Иными словами, ты больше никого здесь убить не хочешь? — Что? — Джоанна, возмущенная таким вопросом, едва не подскочила на месте. — Я все еще зла на этих эльфийских сучек, и я не успокоюсь, пока они обе не сдохнуть. Да и вообще… Это место отвратительно. Здесь кругом одни сумасшедшие фанатики, помешанные на своих богах и каких-то предназначениях. — Ну, они отстали в развитии… — Они все мерзкие, — категорично выплюнула Джоанна, приподнимаясь на локтях. — И я не доверяю каким-то чужакам, у которых непонятно что на уме. Повидала уж я и принца Каллана, и всех остальных… Сыта по горло. — Только вот удракийцы — это удракийцы, а мы и они — немекронцы, — хмуро заметила Картер. — Я не думаю, что их стоит записывать к врагам. Хотя бы потому, что они дикари, которые проиграют при первом же столкновении. — Вот именно, Картер, они дикари, которые чуть не убили нас, связали, заперли в тюрьме и потом собирались казнить, — мрачно парировала та, и ее янтарные глаза недобро сверкнули. Джоанна наживала врагов едва не по щелчку пальцев, и никогда их не забывала и не прощала. Картер едва ли мог вспомнить кого-то, кому удавалось бы уйти от ее гнева, и он сомневался, что и в этот раз ее что-либо сможет остановить — вряд ли даже численный перевес станет преградой. Это удивительно; но это же и тревожило. — Помни об этом, когда будет пытаться защищать их и оправдывать. — Я не оправдываю их и не защищаю, — тот возразил. — Мне все это нравится не больше, чем тебе. Но нужно потерпеть. — Ненавижу терпеть. — Я знаю. Но сейчас это послужит в наших же интересах. — В наших интересах? — пренебрежительно опустила Джоанна. — По-моему, из полезного здесь может быть только свежий воздух. — Для начала послушай хотя бы, — укоризненно опустил Картер, и она закатила глаза. — Та старуха мне много чего рассказала о Каллипане, — он достал из кармана сложенные листки, покрытые серыми пятнами от угля, и передал Джоанне, которая, в свою очередь, окинула их взглядом достаточно скептическим. Повертела в руках, развернула и бегло прочитала пару строк из каждого — ее глаза тут же округлились и полезли на лоб. — Откуда ты это взял? — Я же говорю: мне рассказала глава этого совета. Конечно, у них тут свой взгляд на ситуацию, и они думают, что в этом всем замешаны боги… Но я провел параллели и смог во всем разобраться. Думаю, нам будет это полезно. Джоанна вновь пробежалась взглядом по каждому листку, на сей раз от начала до конца, чуть более вдумчиво, и буквально подскочила, принимая сидячее положение. — Поразительно… Просто поразительно… Картер, — она поспешно сунула ему в руки листки и подняла на него горящий, нетерпеливый взгляд, — нам немедленно нужно искать лодку и отправляться в Гарнизон. — Не торопи события. Мне кажется, что это еще далеко не все, что мы можем узнать. Здесь есть библиотека, в которой целая куча книг про Каллипан. Если я изучу их все, у нас будет столько информации… Джоанна не стала его дослушивать и с мученическим полустоном-полурыком завалилась назад, распластавшись по красном покрывалу в позе звезды, после чего, прикрыв глаза и надувшись, опустила: — Нет, только не это. Я лучше умру, чем проведу здесь еще хотя бы день. Я не могу даже помыться. Раньше были вшивые заправки с из душевыми, а сейчас и этого нет… Я так не могу. — Вообще-то, здесь есть баня. — Об этом тебе тоже твоя подружка-пенсионерка рассказала? — огрызнулась Джоанна. — Да, — Картер лишь пожал плечами в ответ. — Нас здесь хотят убить. — Больше не хотят. — Тогда принести в жертву какому-то богу. — Не придумывай того, чего не существует. — Если я от скуки возьму и повешусь на этом покрывале, ты долго будешь плакать? — Джоанна… — Ай, — она раздраженно фыркнула. — Ничем тебя не возьмешь. — Важные дела не терпят отлагательств. — Везде ты находишь эти свои «важные дела»… — Джоанна закатила глаза и закинула ногу на ногу. — А я что-ли не важное дело? — Ты, — Картер вздохнул и подобрался к ней, укладываясь рядом, — самое важное дело. Она обольщенно усмехнулась; и он понял: ей нельзя противостоять — физически невозможно. Невозможно уйти от теплых прикосновений. Невозможно уйти от объятий, что удерживают так сильно, будто он вот-вот ускользнет. Невозможно уйти от янтарных глаз и огня, горящего в них. В былые моменты, когда мир пренебрежительно сплевывал его, словно отраву когда-нибудь, Картер оставался совсем один. Его счастье — оно случалось редко, но все же случалось — оставалось неразделенным, а боль — она была с ним постоянно и душила беспощадно — незамеченной. Но только не сейчас, когда у него есть Джоанна — все равно, что луна в ночи. Сегодня он опять заснул раньше, чем планировал.