***
Иногда Картер ловил себя на мысли, что все чаще рассуждает так, как отец. Каждый раз, когда Джоанна начинала сетовать на тяжелые дни на Крайних землях, Картер старался воззвать ее к спокойствию всеми возможными способами. Хотя, признаться, пребывание в этом месте тяготило его ничуть не меньше, чем ее; и одной из главных тому причин было не что иное, как информационное голодание. Без сомнений, здесь Картер занимался полезными вещами, но все-таки… Вдруг, в конце концов, все это окажется напрасным? Он ведь понятия не имел, что сейчас происходит на Немекроне. В последний раз ветер подул в их сторону; но все могло измениться — особенно, когда дело касалось Рейлы и ее неумолимой жажды победы. В этом он хорошо понимал удракийскую императрицу, как бы абсурдно то ни было. Даже с поддержкой Ордена Дельвалии Немекрона не так сильна, как Империя, и стоит только той приложить усилия — и всему придет конец. Так вдруг Рейла всех уже погубила? Или же вдруг ее — каким-то чудным образом — смогли свернуть? Чем заняты королева, принцесса и Орден; что сейчас делает отец, который утратил вместе с Картером все шансы на реализацию непомерных амбиций? С кем на сей раз он решил поиграться? Считают ли до сих пор Картера мертвым? Как с этим справилась Алисса? Узнал ли хоть кто-нибудь о том, что они с Джоанной сделали в доме Карлы Галлагер? Столько вопросов, столько всего упущено, о стольком он не знает… И все же, Картер старался не показывать то, что думает об этом. Сейчас он в другом месте и занят совершенно другими делами. Хотя, конечно, от того не легче — стоит только оглядеться вокруг… Всюду снуют религиозные фанатики со своим смехотворно примитивным представлением даже о самых банальных вещах (например, они считают, что дождь — это слезы нимф, но точно никак не Иззарии, потому что богиня-развлекательница не знает горечи). Замок построен из холодного камня, и только летняя пора года не превращает его в одну большую морозильную камеру; вместе ламп — свечи, вместо лифтов — длиннющие лестницы, и далее по списку. Дикое, тяжелое место. Джоанна говорит, что игнорировать и терпеть такое, натягивая безалаберную улыбку, очень сложно: настолько, что он даже не может себе представить… О, он может. Лучше, чем кто-либо еще. Притворяться пай-мальчиком Картеру приходилось всегда. Льстить людям, улыбаться тем, кто не нравится, обходительно вертеться около тех, кто полезен, делая вид, будто ему нравится выполнять чужие прихоти… Это умение спасало его и сейчас. Картер спокойно — внешне, по крайней мере, воспринимал все те безумные вещи, которые здесь творились; но дело было вовсе не в какой-нибудь безграничной толерантности. Понятие «толерантность» вообще с ним вряд ли уживалось. Он закрывал глаза лишь потому, что видел в том выгоду. Кокьянгвути ведь фактически спасла им жизнь, защитив от дикарских обычаев. Конечно, этому больше поспособствовала Хэкидонмуя, но последнее слово все-таки оставалось за главной совета старейшин — и она проявила милосердие. Затем Кокьянгвути позволила ему заниматься тем, что ему было нужно. Более того: каждый день она тратила по четыре часа своего времени лишь на то, чтобы читать Картеру книги, которые он не мог понять сам, и рассказывать истории — и все о Каллипане. Эта женщина лично поручилась за него и сделала для него невообразимое количество вещей. Если Картер не признавал подобного раньше, то теперь заключил охотно: Кокьянгвути внесла колоссальный вклад в его труды. Он же, в знак благодарности, проявлял то уважение к культуре ее народа, на которое было способен. Он плохой человек. Нет, даже не так: «плохой» — слово какое-то детское, несерьезное… Он — человек дерьмовый. Так стоит хотя бы казаться хорошим: для тех, кто этого действительно заслуживает. Январь подходил к концу, а вместе с ним наконец плавно уходила исполинская жара, сменяющаяся характерной февральской прохладой. Время тянулось ужасно медленно; особенно учитывая то, что выходить куда-то, помимо замка, им строго-настрого запрещалось: мол, люди на улицах города, едва только завидев заморских дьяволов, тут же бросятся разрывать их на куски. Картер отнесся к этому запрету спокойно, но, опять же, лишь видимо: внутренне его-таки покоробило от того, насколько дикими и суеверными были здешние аборигены. Сегодня же он снова был в библиотеке. Кокьянгвути каким-то чудесным образом удавалось каждый раз находите по книге-двух, словно они все вываливались из какой-то червоточины, и вот сегодня она принесла еще одну, посвященную устройству магии. Книжонка была совсем небольшая и не особенно интересная, и женщина, когда дочитала ее, заключила с тяжелым вздохом: — Сегодня все как-то на редкость погано… — Я это сразу сказал, — Картер отозвался без особого энтузиазма. — Мне даже название не понравилось. — Это все от того, что солнце повернулось спиной и готовится уйти, — хмуро заключила Кокьянгвути. — Скоро ведь проводы… — Какие еще проводы? — Неужели тебе никто об этом так и не рассказал? — она удивленно вскинула седые брови, а Картер в ответ отрицательно покачал головой. — Боже, какие все вокруг бесстыдники! Грядет осень, а за ней — зима. Теплые дни подходят к концу, ведь солнце остывает. Существует традиция, согласно которой мы должны проводить солнце так, как подобает, иначе Иззария, владычица небес и повелительница звезд, разгневается и больше никогда не позволит солнцу одарить нас своим теплом. Картер слушал ее и поражался тому, как людям хватает столько фантазии, чтобы выдумывать нечто подобное. А ведь если расскажешь им, что не солнце вертится вокруг планеты, а планета — вокруг солнца, они этого точно не переживут… — Проводы… — задумчиво повторил он. — И что там будет? — В день перед ними состоится ежегодная священная охота за сумеречным волком. Его принесут в жертву, как дар богине Иззарии, а затем по всему городу состоятся пышные гуляния. Всюду будет музыка, угощения, а воины света будут раздавать деньги нуждающимся. Замка это тоже коснется. Поэтому, надеюсь, ты и твоя спутница придете туда. Понимаю, для вас все это дико, но веселье есть веселье. Молодую кровь к такому обычно тяготит. — Мы это обсудим, — уклончиво отозвался Картер, хотя что-то ему подсказывало, что Джоанна на эту идею будет плеваться ядом, а сам он тоже, в общем-то, не горел желанием куда-то идти. Картер не любил шумные мероприятия, его угнетала обстановка в этом месте, а уж если соединить это все в одно… Нет, он точно туда не пойдет. — А когда это будет? — Ровно через три недели. Так что времени подумать у вас уйма. Главное только, не затягивайте. Месяц третий. Едва узнав о подробностях проводов солнца, а именно о так называемой священной охоте, Джоанна резко воспылала энтузиазмом и решительно загорелась идеей отправиться туда. Взаперти у стен темного мрачного замка ее тело совсем изголодалось по долгим прогулкам, физической активности (тренировки, все-таки, быстро наскучили) и адреналину. Азарт, драйв, борьба — охота на сумеречных волков вполне могла дать ей все это. А уж уговорить Хэкидонмую оказалось куда легче, чем Джоанна изначально предполагала. Сначала, конечно, женщина противилась ее идее, говорила, что это слишком рискованно и опасно, что люди сразу поймут, кто она, когда увидят, что в ней течет кровь дошапуров, и от этого озвереют и набросятся на нее… Но Джоанна же сказала, что им необязательно об этом узнавать, и выложила такой план: она нарисует себе метки, облачится в одежду местных и сольется с толпой — а потом мягко, обворожительно улыбнулась, рассчитывая надавить на жалость Хэкидонмуи. У нее получилось. Женщина дала свое согласие. Хотя, впрочем, оставалась еще одна проблема — верховая езда. Джоанна никогда в своей жизни не сидела на лошади, да и вообще, конный спорт давно канул в прошлое и не пользовался особой популярностью ни в одном уголке Немекроны. Впрочем, у нее было целых три недели, чтобы обучиться. Да, этого мало, и Хэкидонмуя сама сказала, что для полной уверенности потребуется как минимум два лунных месяца; но Джоанна была непреклонна. Она без устали ездила верхом чуть ли не сутки напролет, чтобы быстро наверстать отсутствующий навык, и у нее, вроде как, это получилось. В назначенный день Хэкидонмуя пришла к ней в комнату, когда Картер уже отправился в библиотеку, и собственноручно позаботилась о том, чтобы привести ее в надлежащий вид. Она принесла Джоанне черные сапоги из кожи, свободные коричневые штаны, белую рубашку и красный камзол на золотых запонках, заплела ей косы на манер местных и после в пару легких движений зарисовала красной краской метки на щеках. Джоанна была готова и, глядя в зеркало, ощущала себя так, словно стала участницей исторического фильма, но умолчала об этом, ведь если бы она стала объяснять Хэкидонмуе, что такое фильм, у той наверняка бы мозг расплавился от такой информации. На выходе Хэкидонмуя вручила Джоанне меч, который та повесила на пояс, и, сев на коня побок от нее, отправилась к вратам замка, где их уже ждали собравшиеся воины света. Их было не так уж и много — десять человек, включая Хэкидонмую, — и все они были чистокровными эльфами. Пятеро из них были пирокинетиками, трое — терракинетиками, и лишь у двоих, Хэкидонмуи, которая была их лидером, и еще одной девушки, были те самые белые метки, о значении которых Джоанна так и не догадывалась. Когда они вышли, Хэкидонмуя представила ей ту самую девушку: — Это Вихэкэйда. Так как я буду идти во главе и не смогу постоянно быть рядом, приглядывать за тобой будет она. Джоанна обвела девушку беглым изучающий взглядом. Одежда такая же, как у нее, кожа бронзовая, волосы черные и кучерявые, глаза — чистое золото, как и у Хэкидонмуи, а также белые метки на щеках. Посмотрев на нее, Вихэкэйда приветственно улыбнулась и протянула: — Приятно познакомиться. Как твое имя? Джоанна не спешила отвечать. Вместо этого она подозрительно вскинула бровь и покосилась на Хэкидонмую — та кивнула и произнесла: — Они все знают. — Джоанна, — она тогда представилась. После этого воины света отправились к стене, минуя улицы города. Поселение аборигенов оказалось не таким уж жалким, как себе представляла Джоанна, хотя деревянные одноэтажные домики и простецкие тканевые палатки, которые потихоньку расставляли в честь грядущего праздника, оставляли желать лучшего. Дороги местами были непроасфальтораны и политы помоями, всюду сновали люди, одетые в какие-то непримечательные, тусклые и скучные кафтаны — в общем-то, атмосфера показалась Джоанне весьма унылой. Но что ее удивило, так это, с каким восторгом на воинов солнца — и на нее, восседающей на белом коне, в том числе — смотрели люди. Выкрикивали имя Хэкидонмуи, желали ей долгих лет жизнь, словно она была их королевой, а не просто какой-то важной шишкой. В связи с этим у Джоанны назрел вполне резонный вопрос. — А чем вообще занимаются воины солнца? — Неужели ты до сих пор не знаешь? — от услышанного у Вихэкэйды брови поползли на лоб. — Не хотела у нее спрашивать. Она говорит очень много и много сложных и непонятных вещей. — Да, такова уж наша госпожа… Что ж, тогда я расскажу тебе. Воины света считаются посредниками между миром людей и миром высших сил. Мы служим богине Иззарии, совершаем все необходимые обряды и таинства, проводим священные праздники… Или именно так, по крайней мере, все выглядит в глазах простого народа. На самом же деле, никто из нас не поддерживает иззарианство. Люди верят в него лишь для того, чтобы убежать от правды… Правды о том, что истинна лишь война между добром и злом, светом и тьмой. Наша миссия — помочь Атемии прийти в этот мир и осуществить свое предназначение. — Уже не в первый раз я слышу про этого Атемию, — хмуро отметила Джоанна. — Кто это? — Об этом не положено знать. Если госпожа сочтет это уместным, она сама тебе расскажет. Она — жрица света. Лишь ей дозволено распоряжаться этим священным знанием. Джоанна ничего не ответила — только стиснула пальцы, лежащие на поводьях, в попытках усмирить раздражение. Ее бесили все эти загадки и секреты, и бесило то, что никто не собирается ей ничего рассказывать. От стены они уехали достаточно далеко. В зеленой чаще леса было необычайно свежо, тихо и спокойно — настолько, что Джоанне в какой-то момент стало не по себе. Двигаясь по бок от Вихэкэйды, она без устали только и делала, что оглядывалась по сторонам, всматриваясь в яркую зеленую траву, изучая ветви и кроны деревьев, но кроме комаров, бабочек, щебечущих птиц и пары белок не замечала ничего такого, что могло бы послужить причиной для ее напряжения. И все же, оно было, грызло ее изнутри по неведомым ей самой причиной. В этом плане чутье ее никогда не подводило, и она чувствовала угрозу, исходящую из безмятежной лесной чащи, звенящую тишину которой обрывал разве что цокот копыт и редкие переговоры воинов солнца. — В чем дело? — Вихэкэйда заметила волнение Джоанны и не постеснялась того, чтобы задать соответствующий вопрос. Та тут же отдернулась от своего занятия и бросила на девушку недоумевающий взгляд. — А? — Я спрашиваю, — мягко повторила Вихэкэйда, — в чем дело? Кажется, ты чем-то взволнована. — Джоанна ничего не ответила — только махнула рукой. Она и без того чувствовала себя не в своей тарелке, и ей не хотелось бы, чтобы ее еще и за параноичку приняли. Однако Вихэкэйда оказалась настойчивей, чем она ожидала. — Не отвергай мою учтивость. Скажи, если тебе что-то не нравится. Неудобно на коне сидеть? «Все нормально», — раздражительное почти сорвалось, но Джоанна почему-то в последнюю секунду передумала. Возможно, в том, чтобы поговорить с эльфийкой, был свой смысл: в конце концов, она явно знает об этом месте куда больше нее самой. — Здесь всегда так тихо? Вихэкэйда только открыла рот, чтобы ответить, как Хэкидонмуя вдруг вскинула руку в повелительном жесте, вынуждая всех остановиться. — Всем тихо! — буркнула женщина. — Сумеречная волчица перед нами. Джоанна заставила лошадь подвинуться в бок, чтобы получше разглядеть зверя из-за скрывающих весь вид эльфийских макушек. Волчица была самая обычная — альбиноска, конечно, с белой, как снег, шерстью и кроваво-красными глазами, — и она не понимала, почему все присутствующие так ею изумлены, словно завороженные. Животное стояло посреди дороги, принюхиваясь и размеренно размахивая хвостом, когда вдруг, увидев людей, — встрепенулось. Подняло свои красные глаза и будто бы обрадовалось, тут же двинувшись к ним. Совсем нехарактерное поведение для дикого хищного зверя. Джоанна нахмурилась и, расталкивая всех, вырвалась на коне вперед, но животное не смутил даже цокот копыт. Оно было безмятежно, миролюбиво — как и все вокруг. И лишь поравнявшись с Хэкидонмуей, она наконец поняла причину сего подозрительного дружелюбия: пасть волчицы истекала белой пеной. Бешенство. — Нам лучше отойти, — предупредительно протянула Джоанна, пронзительно глядя на Хэкидонмую. Но женщина только лишь заулыбалась, словно у нее перед глазами было не больное животное, способное заразить их всех смертельной инфекцией, а целая торжественная церемония. — Нет. Это проклятый зверь — ценнейший дар для жертвоприношения. Приготовьтесь стрелять! Животное не испугал даже громкий голос Хэкидонмуи. Оно лишь подняло на нее свои огромные алые глаза, смотря пристально-пристально, и даже как-то жалобно, словно человек, затем опять принюхалось и завилось вокруг черного коня, на котором восседала женщина, роняя на землю капли густой белой пены, бурным потоком хлещущей из ее пасти. Хэкидонмуя следила за волчицей внимательно, с каким-то особенным трепетом, пока остальные не решались выстрелить из опасений попасть по лошади. Глупее ситуации и не придумаешь. Эти люди и сами не знают, что творят, а переубеждать их бесполезно. Джоанна стиснула поводья и сжала челюсти, ощущая легкое болезненное покалывание в деснах. Если вдруг оно нападет на нее, это будет самая нелепая смерть в истории человечества. Животное обогнуло коня Хэкидонмуи и приблизилось к коню Джоанны, отчего та непроизвольно дернулась, вынуждая лошадь отшатнуться. Но зверя и это не тронуло. Он подошел ближе, поднял свою голову и носом, покрытыми пеной, коснулся ее ботинка. Джоанна пнула его сугубо рефлекторно. Воины света тут же разразились удивленным оханьем, животное вздрогнуло, болезненно заскулило — и резко вцепилось своими клыками в ногу лошади. Та испуганно заржала и взвилась на месте, в то время как от былого дружелюбия волчицы не осталось и следа: она зарычала, завыла, бросаясь на лошадь в попытках добраться до Джоанны, — и та была вынуждена немедля спрыгнуть на землю, зажигая белый огонь на кончиках пальцев. Глупее ситуации и не придумаешь. Волчица оставила лошадь в ту же секунду и бросилась к Джоанне. Пена струилась из пасти, стекала по мохнатой шее и падала на землю тающими клубками, красные глаза горели прирожденной хищницкой ненавистью и жаждой человеческой плоти, из гортани вырвался угрожающий рык-полурев — всего несколько секунд, всего несколько секунд… Джоанне очень повезло, что она привыкла не расставаться с оружием даже там, где это может быть неуместно. И конечно, она подозревала, что пистолет на охоте может быть очень кстати. Выстрел, выстрел, выстрел, мертвая туша, истекающая бешеной кровью, падает на землю и содрогается в предсмертной агонии. Воины света загалдели пуще предыдущего, изумленные, должно быть, применением столь высокотехнологичного оружия. Джоанна тут же поспешила его спрятать, надеясь, что это глупое незначительное действие спасет ее от необходимости объясняться перед самыми настоящими дикарями. Однако спасло ее вовсе не это — то вновь была Хэкидонмуя. — Поздравляю, леди Джоанна, — торжественно воскликнула она, вскинув голову, — сегодня ты принесла свою первую жертву. Отныне, желаешь ты того, или нет, ты можешь считаться полноправной воительницей света. Все остальные дружно отсалютовали вслед за словами женщины, вскидывая левую руку к небу; а Джоанне хотелось лишь рассмеяться. Такая незначительная вещь — а столько ненужного пафоса. По крайней мере, теперь она могла вернуться в стены замка и больше не переживать о том, как глупо она может подохнуть по какой-нибудь нелепой случайности.***
Едва только Джоанна смогла наконец полностью отбросить то патологическое отвращение, которое она питала к этому месту, как после случившегося на охоте — просто апогей человеческой глупости — все вернулось с новой силой. Воины света поздравляли ее, а ей хотелось сжечь их дотла. Делить одну лошадь с Вихэкэйдой оказалось просто невыносимо, в особенности потому, что эта шумная девушка радовалась этому абсурду едва не больше всех. Джоанна не знала, как ей удалось добраться до своей комнаты без склок и драк хоть с кем-нибудь; однако когда же она ворвалась внутрь, захлопнув за собой двери, ее тут же охватила ужасная злость. Картер к тому моменту еще не вернулся, что позволило ей без всяких нравоучений под ухом вдоволь нашипеться, нарычаться, пошвырять пару вещиц и, в конце концов, закурить. Сигар оставалось мало, и это злило еще сильнее. В конце концов, Джоанна решительно заявила, что не пойдет ни на какие проводы солнца, и Картер, естественно, остался вместе с ней. Но она-то никого не хотела видеть. Вообще никого. Ей не хотелось даже быть здесь. Она ушла в баню, надеясь, что сможет хотя бы там привести мысли в порядок, но это только усугубило ситуацию. Даже валяться при смерти на удракийском корабле было не настолько ужасно, как находиться в этом ненормальном месте в окружении полоумных дикарей-идиотов! Ну когда же они уплывут отсюда, ну когда?! Джоанна готова была переплыть океан хоть так, но лишь бы только не оставаться здесь. Лучше утонуть, чем провести в этом месте еще хоть день. Утро после дня проводов у нее началось с очередной вспышки гнева и новой затеи. Толком не удосужившись привести себя в порядок, Джоанна решительно направилась к Хэкидонмуе: у нее было еще одно дело, которое она не собиралась оставлять без внимания — не теперь уж точно. Ей нужно придумать какой-нибудь способ терроризировать этих дикарей, да так, чтобы они сами всучили ей лодку с веслами и отправили в дальнее плаванье. — Ты обещала рассказать мне об Атемии, — Джоанна распахнула дверь, ведущую в кабинет женщины, без стука и заговорила без приветствий и всяких других формальностей, от которых ее тошнило. Хэкидонмуя уставилась на нее с растерянностью и негодованием, явно собираясь начать читать лекции о том, как подобает вести себя правильно; но Джоанна пресекла это еще на этапе зарождения. Прошагала к ее столу, опустила ладони на крышку и, мрачно глядя прямо в глаза женщины, выплюнула: — Давай. Я слушаю. — Ты сегодня мрачнее обычного… Это приближение осени так на тебя влияет? — Поменьше вопросов, — буркнула Джоанна. — Расскажи мне об Атемии. Я хочу знать. — Но ты вряд ли поверишь. — Конечно же, я не поверю. «Мне просто ужасно скучно, и я очень хочу отомстить тебе тем, что засмею твою очередную идиотскую сказку», — ей так и хотелось сказать именно это. Но нельзя. Можно, точнее, однако не стоит. Поэтому Джоанна сказала другое: — Но мне интересно. — Хорошо, — Хэкидонмуя вздохнула, опуская перо в пузырек с чернилами и откладывая бумаги в сторону, и вежливо указала Джоанне на свободное кресло у стены. — Располагайся. Она окинула женщину снисходительным и все-таки присела, закидывая ногу на ногу и укладывая руки на подлокотниках. — Ну? — Атемия — легендарный герой, который должен спуститься в мир в час большой беды и рассеять тьму, что поглотила человеческие души, — поведала Хэкидонмуя. — До иззарианства пророчество об Атемии было у всех на слуху. Звучит оно так: «Meri cirria vos da rarris bos nahango konvis». — Ты же знаешь, что я не поняла ни слова? — Разумеется. Языком ша́хду в наше время владеют единицы. В переводе это означает: «Лишь тот, кто был обещан, может принести свет». Когда-то давно мир был прост, как капля воды, комок грязи или же лист дерева. В нем не было полутонов, лжи и обмана, хитрости и интриг, недосказанности, скрытой враждебности, змеиного яда — лишь добро и зло, лишь свет и тьма, что жили рядом друг с другом, но никогда не пересекали ту тонкую грань, что отделяла их от грязного смешения. Свет был воистину чистым созданием: холоден и сдержан, но справедлив, отважен и храбр, решителен и неумолим. Он не был абсолютно невинен и мягок — нет, порой он был жесток, очень жесток, но жесток оправданно. Каждое его суровое решение было лишь воздаянием за темные злодеяния, совершенные человеком. Кроме того, свет ценил преданность. Тех, кто поддавался греховному соблазну, он навеки изгонял из своего рая. Тех же, кто был ему верен, он оберегал и защищал, заботился, словно мать о новорожденном дитя. По другую сторону была Тьма. Черная, как ночь, рогатая, как дьявол, с длинными, окровавленными, скрюченными когтями, которыми она пронзала плоть несчастных грешников и пожирала. Такова была Тьма: сама соблазняла людей, толкала их к духовному падению, а затем выпивала их темную кровь и поглощала отравленное мясо. Подлая, лживая, коварная искусительница, не ведающая ни правды, ни справедливости, ни милосердия… Все, что она знала, так это животный, неутолимый голод. Она упивалась людским пороком, страданием и страхом, и каждый раз ей хотелось все больше и больше, все больше и больше, все больше и больше… И тогда Тьма переступила грань и вторглась в Царство Света, отравляя воздух грехом и окрапляя почву свежей кровью. Она отрывала головы, выдирала из грудей сердца, сжигала города и топтала земли, оставляя за собой несгладимый черный след — след страха и ненависти, след боли и горечи, след смерти. Люди пытались бежать от нее, но она доставала их. Тьма превратила жизнь на земле в самый настоящий Ад… Пока не объявился храбрец, готовый ей противостоять. Звали его Бакегилий. Своими руками Бакегилий выковал меч, освятил его в языках пламени и назвал Гаррой, а затем — двинулся навстречу Тьме, вознамерившись пронзить ее гнилое, каменное сердце и положить конец ее чудовищным злодеяниям. Однако Тьма и здесь нашла способ извернуться. Желая завладеть Гаррой, который привлек ее своей разрушительной мощью, Тьма заманила Бакегилия в свое логово, давая ему ложную надежду на победу, а затем — убила и вытащила из груди его большое, истекающее горячей кровью сердце. В последний момент Бакегилию удалось выбросить Гарру из Царства Тьмы, чтобы священный меч никогда не попал в ее руки. Перед смертью Бакегилий зарек: лишь избранный им отыщет Гарру и положит конец господству Тьмы. Душа его будет скитаться по окровавленной земле, пока он не выберет Атемию, достойного продолжить его великое дело. Однако путь избранного героя будет сложен и тернист. Атемия выйдет из самого сердца мрака и найдет в себе силы бороться с Тьмой лишь тогда, когда познает боль, ненависть и страх сполна. Но и одинок в своем странствии он не будет: подле него всегда будут верные спутники, которые, научившись видеть во мраке, смогут указать ему правильную дорогу. Выйдя на Свет, Атемия зажжет Гаррой священное пламя и осветит им Царство Тьмы, чтобы та наконец пала, и тем самым свершит великое правосудие. Но ценой будет кровь — кровь того, кто уже поглощен тьмой. Подобно капле масла, она сможет распалить огонь, что озарит собой весь мир. Нужен для этого будет Гидда — особый спутник Атемии; тот, кто лучше всех понимает, что собой представляет гнилое нутро Тьмы; тот, кто знает Тьму, как свои пять пальцев, но жаждет ее падения. Лишь отдав самого себя в жертву, Гидда позволит Атемии выполнить свое предназначение…