***
Март принес с собой долгожданное весеннее потепление, отметая в сторону холода; снег полностью растаял, обнажая заспанную серо-коричневую землю и невзрачные пучки перезимовавшей травы; ветер больше не обжигал щеки ледяными колючими порывами. Золотое солнце медленно уплывало вниз, прячась за горные хребты. Нейтан посильнее надавил на педаль газа и свободной от руля рукой прикурил сигару, небрежно забрасывая зажигалку куда-то на заднее сиденье, где за столько месяцев, на протяжении которых он не трогал машину, скопился приличный слой пыли и залежались какие-то мелочные побрякушки, которые по-хорошему вообще стоило отправить на свалку, если бы только у него было хоть какое-то желание этим заняться. Да и вообще, решение прокатиться возникло достаточно спонтанно. Наступила весна, удракийцы в последнее время притихли (что, впрочем, было подозрительно; но Нейтан решил поменьше думать о плохом) — вполне неплохое время, чтобы позволить себе маленький отдых вдали от гнетущих стен Гарнизона. Кертис, сидящий на пассажирском, поспешил открыть окно, когда тот начал дымить, и принялся снова и снова переключать музыку — за пятнадцать минут он так и не нашел ни одной песни, которая пришлась бы ему по вкусу. — Здесь есть что-нибудь кроме джаза? — Неа, — безразлично бросил Нейтан в ответ, удерживая сигару в зубах. — Это даже не я эти песни искал. — А… Ясно. Кертис сразу же выключил магнитол. Ему настолько не понравился факт того, что за этим стоял Каспер, что Нейтану казалось, что будь он хоть капельку менее сдержанным, чем привык, достал бы нож и расковырял им все. — Откуда у тебя вообще машина? — Когда мне было семнадцать, я выиграл ее в карты, — с гордостью поделился Нейтан и определенно оставил Кертиса удивленным. — Ого. И как это случилось? — Это точно было не на трезвую голову, поэтому я как-то смутно помню, но… А! Мать твою… — он зашипел, поднимая упавшую на колени сигару. — Забери себе. Так вот, про машину… Нейтан вздохнул, тщательно, с каким-то даже теплом на сердце вспоминая те беззаботные, веселые дни, когда самой большой проблемой была нехватка алкоголя на какой-нибудь тусовке или мелкий конфликт с какой-нибудь местной бандой. Это было хорошее время. Хотя теперь, после стольких пережитых им вещей, вечным напоминанием о которых останется тонкий шрам на носу, он понимал: тогда он не ценил жизнь. Наслаждался, конечно, но воспринимал, как должное; и в конце концов бездумно променял эту хорошую жизнь на человека, который никогда его не ценил и не заслуживал ни одной из принесенных жертв. Сделал бы Нейтан то же самое вновь, если бы знал, что будет потом? Вопрос, на которого нет ответа. Да и неважно. Не нужно думать о прошлом. Не нужно думать о будущем. Есть только текущий момент — единственное, на что возможно повлиять и ощутить в полной мере. Нейтан решил остановить машину: совсем не просто сидеть за рулем, когда в голову лезут такие мысли. Не то, чтобы посреди пустыря, где даже цветок не растет, была какая-нибудь существенная угроза, но… Он просто не мог. Даже за руль держаться стало трудно. — Давай выйдем, и я там расскажу. Кертис согласился. Нейтан расположился на капоте, запаливая новую сигару, и тот сел рядом с ним, устраиваясь до того уж осторожно, словно машина могла развалиться на запчасти прямо под ними. Уходящие солнечные лучи тем временем окрасились в сердоликовый. — Я напился в баре и ко мне подсела местная барыга с колодой карт, — наконец, Нейтан продолжил. — Ее звали Аманда, и она была похожа на очень-очень смазливого, симпатичного парня, поэтому я, ну, не смог отказаться. Он точно помнил, что она была пшеничной блондинкой с голубыми глазами, хотя и одета была в лохмотья и всегда воняла какой-то дешманской дурью. Но на пьяную голову он мало на что обращал внимание. Нейтан на секунду замялся, чтобы затянуться и заодно украдкой проследить за реакцией Кертиса, но тот слушал его так же, как и прежде. Так неприятно. Неприятно то, что именно он оказался на этом месте. Он не заслуживает того, чтобы кто-то смотрел на него вот так. Он хотел бы, чтобы Кертис просто отвернулся от него и бросил в следующий раз, когда над ним нависнет смертельная угроза. Но также он хотел, чтобы Кертис остался и даже голову в другую сторону поворачивать не думал. Хотел, чтобы Кертис позволил ему снова прилечь на свою кровать и забыть о проблемах хотя бы на ночь. Это был один единственный раз, всего лишь раз, только сон бок о бок и ничего более, но… Нейтан не мог перестать об этом думать. В ту ночь он снова обрел дом. Теперь же собственные слова казались ему омерзительными. — В общем, на пятый раз я выиграл у нее машину. Она конечно же очень разозлилась и начала рыдать, но вроде убивать меня собиралась. Правда, потом меня стали преследовать ее чокнутые подружки, которые везде с собой носили ножи и всем вокруг им угрожали… Но я выбил одной из них передние зубы, и они успокоились. — Наверное, нелегко жить в Пепельной пустоши, — хмуро изрек Кертис, выслушав его рассказ. — Да нет, — Нейтан пожал плечами, прислоняя сигару к губам. — Точно легче, чем на войне. Повисло молчание — только ветер шелестел на одиноком, заброшенном пустыре. Кертис смотрел вдаль и определенно о чем-то размышлял, и Нейтан видел в его темных глазах, которые то и дело заслоняли рыжие волосы, развеваемые ветром: он ждет. Чего он ждет? «Из любого правила есть исключения». В голове снова та ночь, на сердце — снова то тепло, подобное солнцу в Пепельной пустоши. Чего Кертис ждет… Может, благодарности? Может, ответа? Может, просто — банального — либо «да», либо «нет»? Но чего ждет Нейтан? Чего он хочет? К чему стремится? Домой. Нейтан выбросил сигару на землю и снова посмотрел на Кертиса. Так же молчит. А он — все так же не умеет думать. — Кертис… Едва тот успел повернуться, и Нейтан тут же обхватил его лицо обеими руками, притягивая к себе и впиваясь своими губами в его. Кертис опешил, не в силах среагировать хоть как-то, а Нейтан уже оказался сверху, придавливая его к капоту и наваливаясь сверху. Дышать с каждой секундой становилось все труднее, но он не отпрянул ни на миг, понимая, что как только все закончится, он неминуемо столкнется с чувством стыда. Идиот, какой же он идиот… И в то же время, как же оживляет эта безрассудность. Кертис схватил его за плечи и мягко оттолкнул, жадно вдыхая почти ускользнувший воздух и остолбенело глядя на него округлившимися глазами. Нейтан еще никогда не видел на его лице столько удивления. Но стыд, этот жгучий стыд… — Прости. — Что ты… — Тебе противно, да? Сглотнув, Нейтан уперся дрожащей от напряжения рукой в капот, чтобы подняться. Вот бы Кертис врезал ему и плюнул в лицо. Это бы объяснило все куда лучше, чем молчание. Но он этого не сделал; и не сделает уже, должно быть, никогда, потому что в ту же секунду он схватил его за руку и приподнялся, пристально прожигая своими карими глазами. — Иногда я совсем не понимаю, — протянул он, — что творится у тебя в голове. Кертису стоило податься вперед всего на пару миллиметров, чтобы Нейтан воспринял это как призыв к действию и снова впился в него, запуская пальцы в рыжие волосы. Тот шумно выдохнул и заерзал, пытаясь устроиться поудобнее, и обхватил руками худые бедра Нейтана, удерживая, когда тот чуть было не покатился вниз. До чего же иногда приятно быть чьим-то исключением.***
Церен подтянула подол алого платья, поправила черную накидку и опустилась на корточки, укладывая на холодную могильную землю букет гиацинтов. Сколько бы времени не прошло — осень, зима, все темные дни остались позади, — эта боль не утихала, продолжая свербить и грызть, словно гноящийся нарыв на теле; и вряд ли уже утихнет. Все вокруг: лунный свет, мерцание звезд, языки ветра, стены Гарнизона — напоминало Церен о ней. О той, чей мир она изменила, и о той, кто изменила и ее мир, вселяя в нее решимость и уверенность, какую принцесса прежде не находила в самой себе. Алисса была удивительным человеком. Они могли лишить жизни ее тело и погребеть его под землей, но никогда не смогли бы усыпить память о ней, никогда. — Королева Кармен дала согласие на то, чтобы я отбыла на Рейенис, — тихо проговорила Церен, выпрямляясь, но все также глядя на камень, на котором была выгравирована посмертная надпись: «Здесь покоится Алисса Витте, капитан военного гарнизона при Бурайе…» Сколько бы времени не прошло, она не могла поверить. Умом принцесса все понимала, но сердце ее затрясло где-то на стадии отрицания. — Поэтому сегодня, — она продолжила, собирая руки в замок на уровне живота, — я оставлю Немекрону. Не знаю, когда вернусь в следующий раз, но… Я обязательно это сделаю, чтобы помочь тем, кому помочь обещала. Отныне я больше не буду бояться. Я приложу все свои усилия, чтобы изменить этот мир. Я спасу от войны той дом, разрушу тиранию, что господствует в Империи, и заставлю Рейлу и ее приспешников заплатить за все, что они сделали… Я обещаю. Мне только жаль, что ты так и не увидишь этот новый, светлый мир. Ведь ты одна из тех, кто заслужил этого больше всего. Предсказуемо, ответа не последовало. Только ветер поднялся, подхватывая тяжелые ткани платья. Церен прикрыла глаза и судорожно вздохнула. Быть может, эта боль хоть немного утихнет, когда она окажется подальше отсюда?.. — Ваше Высочество, — голос Карстена, раздавшийся за спиной, заставил принцессу вздрогнуть и поспешно вытереть влажные от слез глаза, чтобы обернуться на него — хмурого, взволнованного, сожалеющего — с немым вопросом. — Вам пора. Корабль Вас уже ждет. Церен кивнула и бросила последний взгляд на могилу Алиссы. Ей пора — уйти, чтобы выполнить свое обещание. — Спи спокойно. Принцесса развернулась и вместе с Карстеном отправилась к кораблю. К тому моменту посадочной площадке уже собралась группа членов Ордена Дельвалии, которые должны были отправиться вместе с ней, а также отряд прибывших специально по приказу королевы Марлы рейенийцев, облаченных в форму охряного цвета, — и все они склонили головы, когда Церен, с серебряной тиарой на голове, в алом платье, украшенном цепями и прочими звенящими аксессуарами — по всем удракийским традициям, — явилась перед ними с гордо поднятой головой. Пришел момент вспомнить по-настоящему, что она принцесса — принцесса, чьей целью являются великие реформы, принцесса, что борется на свой народ и идею о лучшем мире. Принцесса, которая должна надеть на голову корону и стать Императрицей. — Ваше Высочество, — к ней подлетел один из рейенийцев, мужчина с бледной, отливающей желтым оттенком кожей, острыми ушами и густой черной бородой — первая отличительная черта его внешности, которая сразу же бросилась Церен в глаза. Он низко поклонился, демонстрируя свое глубочайшее почтение, выпрямился, когда Церен повелительно махнула рукой, и заговорил: — Для меня великая честь встретиться с Вами лицом к лицу. Меня зовут Рансу́, но Вы же можете звать меня просто капитан. Я прибыл сюда по приказу королевы Марлы, чтобы обеспечить Вашу безопасность в пути. — Премного благодарна за вашу заботу, — отозвалась Церен, улыбнувшись. — Мне уже не терпится поскорее встретиться с Ее Величеством. — В таком случае, нам стоит и отбыть как можно раньше. Намек Рансу был понят. Церен кивнула и обернулась на Карстена, который смотрел на нее с гордостью и верой, словно так и жаждал сказать: «Вперед, принцесса». Вздохнув, она подошла к нему, и это ощутилось так тоскливо, так тяжко… Карстен был единственным человеком, кто поддержал ее искренне, по-настоящему, кто верил в ее цели без всяких скрытых, эгоистичных мотивов. Он давал ей советы и поддержку, без которых она не была уверена, что удержалась бы на плаву. Совсем, как отец, которого у нее никогда не было — признавать таковым тирана, что изводил собственного сына, принцесса не собиралась. Церен не представляла, что будет теперь, когда Карстен, ее единственное доверенное лицо, будет так далеко. Как бы она не хотела с ним расставаться, как бы не хотела… Но разве есть иной путь? Таков долг — и его, и ее. — Это не навсегда, — заверительно протянула она, и ее губы тронула печальная улыбка. — Придет время, и вы снова будете рядом. — Непременно, принцесса, непременно, — Карстен покачал головой. — Будьте сильной и стойкой, но не забывайте о рассудительности. Я искренне верю, что в следующий раз Вы предстанете передо мной, как настоящая Императрица. — Я приложу для этого все усилия. — Тогда спешите навстречу судьбе. Пусть Ваш путь будет спокоен и чист. — Как и ваш. И еще… — она подозрительно огляделась по сторонам, словно боялась, что кто-нибудь услышит. — Не доверяйте Линтону Карраско. И королеве Кармен, пока он подле нее, тоже. Держитесь рядом с Роджером Кито и не дайте Линтону себя одурачить. — Благодарю за наставление, Ваше Высочество. Однако я и сам действительно вижу, насколько гнилой этот человек. — В таком случае, вы знаете, что нужно сделать. С этими словами Церен развернулась и направилась в сторону корабля, поднимаясь по трапу, а вслед за ней прошагали и рейенийцы вместе с членами Ордена. Перед тем, как двери закрылись, она вновь обернулась, чтобы увидеть, как Карстен смотрит на нее с непоколебимой надеждой. На сей раз принцесса Церен действительно вступает в игру.***
Рейенисский корабль стремительно поднялся в воздух и мгновенно растворился в облаках среди лучей алого заката, объятый невидимым барьером. Кармен проводила его пристальным взглядом и со вздохом отошла от окна, возвращаясь в кресло за столом, где ее ждала чашка крепкого черного кофе. Она пока не знала: то ли она тем самым избавилась от одной проблемы, то ли, напротив, создала ее себе сама; но факты, не приправленные субъективизмом эмоций, говорили в ее пользу. Отпуская принцессу Церен на Рейенис, Кармен взяла с нее несколько обещаний, которые, она надеялась, та не посмеет предать; и самым главным из них — было обещание о том, что в решающий момент, когда придет время кульминационного сражения, принцесса не оставит их в беде и бросит все силы на помощь союзникам, которые помогли ей вознестись так высоко. Ей не следовало забывать о милосердии, которое Кармен проявила к ней почти год назад, когда вместо казни помиловала, выслушала и дала шанс на искупление. Не сделай она этого, и принцесса не оказалась бы там, где была в настоящий момент. Не заключала бы она союзы с инопланетными державами, не зарекалась бы переменить вековые устои — ее голову пронзила бы пуля, отправляя аккурат в могилу. Этот союз был выгоден им обеим. Когда в двери наконец постучали, Кармен оставила в сторону чашку кофе и велела войти. На пороге возник Линтон. Прошел вперед, закрыл за собой дверь и, сцепив руки, поклонился. — Ваше Величество. Вы меня звали? — Да, мистер Карраско, — Кармен кивнула, укладывая руки на подлокотники. — Очень хорошо, что вы пришли так скоро, потому дело действительно важное. Линтон окинул ее хмурым, задумчивым взглядом, но вопросов задавать не стал — только учтиво кивнул и протянул: — Я Вас слушаю. Кармен замялась, собираясь с мыслями. Признаться, в последний момент она все еще чувствовала смутное скрежетание остатков тех сомнений, которые осели у нее на сердце и до сих пор оттягивали принятие столь важного решения. Роджер, как впрочем и все остальные, этого не одобрит. Люди всегда с предубеждением относились к агентам Мережи, что, впрочем, не было необоснованно: истинные профессионалы своего дела зачастую обладали навыками, так сказать, незаурядными, которые не всегда были понятны простым людям — и уж точно не все могли смириться с методами, которыми практикует данная служба. Кому-то это казалось по-настоящему аморальным, кому-то просто подлым, а кто-то даже восхищался беспринципности, изворотливости и острому уму агентов — ведь эти качества были определяющим критерием приема на работу. Мереж всегда с завидным успехом пренебрегала моралью в мелочах — но лишь для достижения цели намного более значимой, чем чьи-то субъективные суждения. Потому Линтону Карраско — человеку, который был искусен в своем деле, как никто другой — никто, кроме самой Кармен, не доверял. Утопая в мелочах, они не видели общей картины, которую, в свою очередь, прекрасно лицезрела она. Линтон был полезен — не это ли самое главное? — Вы помните, — наконец заговорила она, сцепив руки в замок и демонстрируя тем самым осознанность и непоколебимость своих слов, — как в сентябре мы столкнулись с сокрушительным поражением? Сколько мы людей тогда потеряли, сколько было раненых… Тогда Империя оказалась на несколько шагов впереди нас. Затем оказалось, что все случилось не просто так, а потому, что среди нас завелась удракийская шпионка. Горечь поражения, гнев за предательство, отчаяние — я до сих пор помню, как ужасно чувствовала себя тогда… — Кармен вздохнула, покачав головой, словно желала отмахнуться от этих воспоминаний, которые заставляли все ее нутро сжиматься от отвращения, которое даже не имело четкой направленности. Просто именно так ощущался удар по ее гордости — горько, пронзительно и тошнотворно. — В тот момент мне показалось, что все потеряно, пока не появились вы. Вы и ваши советы помогли мне удержаться, а затем и подняться. Теперь, благодаря вам, мы движемся к победе так стремительно, как никогда раньше. — Я польщен Вашей похвалой, — Линтон дернул уголком рта в самодовольной ухмылке, учтиво склоняя голову, — и рад, что смог послужить Вам достойно. Однако… мне кажется, что Вы к чему-то клоните… Только я пока не понимаю, к чему. — Вы как и всегда проницательны, — беззлобно заметила Кармен и, чуть погодя, продолжила: — Сегодня знаменательный день: мы переходим на новый этап в этой войне. Принцесса Церен отбыла на Рейенис, чтобы привести за собой сильных союзников, а ваш план — вот-вот придет в исполнение. С этого дня конец для Рейлы будет все ближе и ближе, и я хочу, чтобы до этого самого момента именно вы были рядом со мной. Поэтому, мистер Карраско, я, Кармен из рода Бьёррк, назначаю вас своим сенешалем. Кармен готова была поклясться: еще никогда на лице этого, как правило, сдержанного, отстраненного от всего происходящего мужчины, она не видела столько растерянности, замешательства, изумления и ликования одновременно — никогда. — Ваше Величество… Вы, — он выделял каждое слово, будто до последнего не желал соглашаться, чем только усиливал в ней твердость в своем решении, — точно уверены? — Если бы я не была уверена, я бы не стала даже обсуждать это, — пресекла Кармен. — Я вверяю эту должность вам и знаю, что вы с ней справитесь. Линтон выдохнул и поклонился. — Несомненно. Я вас никогда не подведу. — В таком случае, на этом у меня все. Вы можете быть свободны, сенешаль Карраско. — Ваше Величество. Выпрямившись, он многозначительно улыбнулся ей напоследок, прежде чем повернуться к двери и покинуть кабинет. Теперь Кармен четко знала, что ей нужно: люди, которые будут смотреть в ту же сторону, что и она, и видеть то же, что и она; которые будут преданы ей и ее решениям от начала и до конца; которые будут следовать за ней по избранному пути, каким бы этот путь ни был. Лишь безусловная власть и порядок среди собственных подданных поможет ей сокрушить врага.***
Несмотря на то, что многим придворным показалось весьма неуместным проводить праздник в преддверии двадцать четвертого дня рождения принцессы-бунтарки, восставшей против своей Империи, Рейла от этой идеи не отказалась — а только наоборот, выразила недовольство теми, кто пытался этому воспротивиться. «Это никому не покажется неуместным, если никто не будет вспоминать об этой змее, — сказала она господину Текеру, когда тот пришел выражать несогласие от имени всех. — Кроме того, для сего торжества у нас есть повод, значимый повод! Со дня на день история Удракийской Империи изменится. Грядет новая эпоха: эпоха процветания и новых побед. Мы будем могущественны так, как никто другой в целой Вселенной…» Что именно имела в виду Императрица, для всех оставалось загадкой; однако господину Халиту, который только-только вернулся ко двору спустя два года странствий, все это определенно не нравилось. Он запомнил дворец таким, каким его оставлял Император Азгар, и никак не ожидал столкнуться с тем, что увидел, когда на трон взошла его дочь. Принцесса Рейла всегда была оплотом надежд своего отца и всей династии, но теперь Халит был уверен: все это оказалось напрасным. Все вокруг изменилось, и он не был уверен, что в лучшую сторону. В текущих обстоятельствах подобное пиршество было совсем не к месту. Длиннющие столы, заваленные самыми разными блюдами, элем, винами и прочей выпивкой, разноцветные вырвиглазные фонари, фейерверки, громкая музыка, лучшие развлекатели и танцоры со всех уголков Империи, снующая туда-сюда знать, которая съехалась со всего округа Кальпары, — Рейла, должно быть, целое состояние вложила в организацию этого праздника. Один облик ее, восседающей во главе стола в гордом одиночестве, так и выкрикивал огромные цифры. Она была одета в громоздкое черное платье, плечи которого были несоразмерно огромными, глядели острыми носами вверх, загибаясь плавной дугой, вдоль которой висели серебряные цепи, длинные-длинные, доходящие до пола, как и подол платья, а рукава были расшиты пайетками, что переливались в свете фонарей подобно змеиной чешуе, пусть и скрывались под грузом цепей. На голове Рейлы располагалась не менее замысловатая многоуровневая конструкция, скрепленная серебряными шпильками, которую венчала черная тиара с большим, кроваво-красным рубином в центре, и изящно подчеркивали огромные серьги-кольца. На лице — багровый макияж, на пальцах, не выпускающих бокал вина, — перстни. На фоне ее тридцатилетний Халит, с волосами, собранными в обычный небрежный пучок, да простым алым кафтаном, украшенным лишь цепью на поясе, чувствовал себя бедным простолюдином, а не коренным аристократом. Да и вообще, все это пиршество вызывало у него один только дискомфорт — даром что выпивка, которая всегда была под рукой, спасала его от чувства стыда. И нет, стыдился он вовсе не себя; ему было стыдно за Императрицу, которая позволила себе организовать такое торжество в такое время. — Халит! — радостный женский голос, раздавшийся совсем рядом, вынудил его отвлечься от изучения эпатажного образа Рейлы. Его обладательницу он узнал сразу, даже толком не взглянув. — Рейхан, — его тонкие губы растянулись в приветственной улыбке, и он заключил ее в объятия, мягко похлопав по спине. Рейхан представляла собой молодую женщину лет двадцати пяти. Миниатюрная, с короткими рожками, она была маленькой во всем: маленькие, узкие голубые глаза, маленький, узкий рот, брови прямые и тонкие, нос тоже маленький, худощавая — разве что бедра, обтянутые зеленой тканью платья, пышные. Халит помнил Рейхан еще девчонкой: они знали друг друга с детства и с теплотой встречались даже после долгих перерывов в общении. Вот и сейчас — он не видел ее два года, а она улыбалась так же лучезарно, как и прежде. — Я столько тебя не видела. Где же ты был? Почему вдруг решил вернуться ко двору? — Я путешествовал, — лаконично отозвался Халит, выпуская ее из объятий. — А вернулся потому, что узнал о казни господина Гёка. — Ах, точно, — Рейхан и сама забыла, что Гёк приходился ему дальним родственником. — Приношу свои соболезнования. — Благодарю. Хотя я, в общем-то, не слишком опечален. В конце концов, я с ним никогда толком и не общался… Но все-таки, мне стало любопытно, что же такого произошло при дворе, что Ее Величество вынесла такой приговор. — И что же? Халит тяжело вздохнул и воровато оглянулся по сторонам, перед тем, как сказать. — Я разочарован. Очень разочарован. И не то, чтобы я любил покойного Императора и его политику… В конце концов, ты знаешь, как я к этому отношусь… Однако то, что делает наша Императрица, переходит все рамки дозволенного. Если же при Азгаре хотя бы царил порядок, то сейчас нет и этого. Устроить пир, который не имеет разумного повода, перед днем рождения мятежницы — ты только подумай! Да еще и такой… Империя разваливается по кускам, а во дворце вино льется рекой, — Халит едко усмехнулся. — Она даже воздвигла себе статую из золота — из золота! И это не говоря уже о бешеных налогах и казни почти всего Совета. Императрица прибрала всю власть к рукам и вцепилась в нее стальной хваткой. — Халит… — Рейхан ошарашено вскинула брови, лихорадочно осматриваясь. — Прошу, следи за тем, что говоришь. Ты ведь знаешь, что может случиться… Ты должен быть осторожен. — Я понимаю. Участь покойного троюродного дяди послужила мне хорошим примером. Однако теперь, — его синие глаза недобро сверкнули, — я уж точно не намерен закрывать глаза на происходящее. Если мы продолжим это терпеть, еще не одна голова полетит с плеч — вот увидишь. Все, что оставалось Рейхан, так это мрачно вздохнуть. — Я считаю, — Халит тем временем продолжал — уж больно не терпелось ему высказать свое мнение. Молчать он не привык. — Что у нас будет будущее, лишь только если мы поддержим оппозицию. Ведь именно из-за императорского шовинизма мы оказались на пороге катастрофы. — О, звезды… — Рейхан покачала головой. Как и многие дворяне, она не привыкла высказывать точку зрения, отличную от государственной идеологии, даже вопреки собственным убеждениям, и, конечно же, она боялась: боялась, что несдержанность Халита сведет его в могилу так же, как это произошло с Гёком. — И что же ты собираешься делать? Собрать людей и поднять бунт против Императрицы? — Я мог бы, но я не военный. Зато, — его губы тронула ироничная усмешка, — ты ведь знаешь, как меня называют — законодатель мод. Я ввел в моду маррунийские шапки, обувь с острыми носами и игру на арфе, и я же введу в моду оппозиционные взгляды. Внезапная смена музыки заставила замолчать весь зал и их в том числе. Раздалось плавное, размеренное, лениво-вальяжное пение скрипки, сквозь которое прорывалось мягкое бренчание арфы, — на сцену посреди зала поднялась группа танцовщиц в апельсиновых платьях и рыжих париках. Медленно, словно крылья, они вскинули руки кверху, шелестя рукавами, и плавно опустились на полусогнутых ногах — танец начался; а все присутствующие затаили дыхание. — Какой знакомый мотив… — протянула Рейхан, задумчиво хмурясь, будто пыталась выудить из головы название. Плавные, изящные движения танцовщиц прервало тяжелое дуновение трубы и ворвавшиеся нотки клавесина — девушки резко поднялись, вскидывая руки, и резво закружились на сцене. — Лисий пляс, — подсказал Халит и тут же рефлекторно окинул взглядом помещение, словно выискивал угрозу для Императрицы, что со вселенской безмятежностью восседала во главе стола, любуясь танцем, который уже на протяжении пяти веков передавался из поколения в поколение как образец хореографического искусства. Однако триста лет назад созерцание изящного Лисьего пляса обернулось катастрофой для Императора Омара Второго. В тот день он явился в театр на планете Инджитав в сопровождении своей свиты, и там же, в кульминационный момент представления, был убит неким человеком по имени Тургут, который, не позволив узнать ни о своих мотивах, ни о заказчиках, тот час покончил жизнь самоубийством, застрелившись из того же ружья, которым лишил жизни Императора. Ставить такой танец в собственном дворце — все равно, что бросать вызов судьбе, предначертанной звездами. Музыка подошла к своему пику и тот час спала, сменяясь прощальным звоном арфы — танцовщицы в апельсиновых платьях расступились в стороны, падая на колени. Послышалось лукаво-ехидное звучание гитары — на сцену вышла девушка, облаченная в алое платье с лицом, скрытым под маской лисицы. Королева лис. Когда Королева лис возникла на сцене, у Рейлы по необъяснимым, непонятным даже ей самой причинам — может, виной тому была напряженно спокойная музыка, а может, все это просто потому, что она перепила? — перехватило дыхание. Минуя других девушек, Королева лис вышла в середину сцены, изящно ступая голыми, тонкими ногами по холодному полу, медленно свела руки к животу, плавно подтянула их вверх, вознося над головой, и закружилась, развевая алый подол по воздуху. Бренчание гитары начало набирать обороты, вмешался звон треугольника, барабанная дробь, даже какой-то мелодичный цокот — Королева лис резко дернула руками; ткань с треском порвалась, падая на пол. Девушка, худощавая и худая, осталась в полупрозрачных багровых тканях, не считая шелкового золотистого топа и таких же мини-шорт, прикрывающих самые интимные места человеческого тела. В этот самый момент, когда музыка стала по-настоящему пафосной, тяжелой, взывающей, Королева лис бросила пронзительный взгляд точно на Рейлу — та почувствовала это, когда по ее телу пробежалась мурашки. Затем повернулась спиной, будто нарочно, и, вскинув руки, принялась извиваться, подобно удаву, что заманивает свою жертву. Плавно двигала руками, то переплетая их друг с другом, то перебирая ими воздух, потом опустила руки вдоль тела, размеренно дергая плечами, пока не развернулась, медленно-медленно, точно издевалась, вдоль к Рейле. Она не видела лица Королевы лис, сокрытого под маской: но точно чувствовала, та смотрит на нее, пронзительно, пристально, не сводя глаз ни на мгновение. Рейла невольно заухмылялась, глядя на нее, пальцы принялись нервно теребить подлокотник, а вторая рука сама потянулась за вином — и Королева лис восприняла ее реакцию, словно призыв к действию. Тот час взвилась, виляя бедрами, изгибаясь в талии, плавно то поднимая, то разводя в стороны, то опуская — руки, и время как будто замерло, отравленное видом и сладким ядом этой лисицы-кобры, но в то же время пронеслось так молниеносно — музыка стихла, давая понять, что Лисий пляс подошел к концу. Однако никто из танцовщиц не спешил подниматься — одна лишь Королева лис стояла в центре, все так же глядя на Рейлу, пока остальные придворные, затаив дыхание (А может, им вовсе и не было никакого дела до происходящего? Рейла не знала, ведь прямо сейчас все ее внимание было сосредоточено лишь на этой танцовщице), а затем руками потянулась к маске, медленно, своими тонкими пальцами, развязывая алые ленты, пока не стянула ее, открывая наконец свое лицо. Истинное великолепие. Лиловые глаза ее были пронзительными, как острие клинка, лукаво, хитро и заманчиво глядя на нее из-под полуприкрытых век; прямые брови чуть приподняты, отчего взгляд казался еще более магнетическим; точеные, словно у статуи, скулы и прямой нос, пухлые губы в алой помаде — женщина-дурманящее-вино. Рога изогнуты с таким же изяществом, с каким она только что танцевала, волосы — хвала звездам, они не были спрятаны под каким-нибудь уродливым париком — волнистые и платиновые, словно лунный свет, отливающие золотом в свете фонарей. Вдруг она поклонилась, а затем произнесла: — Ваше Величество. Ее голос был мягок и мелодичен, словно звон струн арфы. — Выпрямься, — спокойно протянула Рейла, глядя на нее с неконтролируемой ухмылкой, но задумчиво, изучающе. Что-то произошло. Что-то, что вдруг заставило ее засуетиться. — Будь добра, назови свое имя. — Меня зовут Дамла, Ваше Величество. Дамла. Дам-ла. Столь же изящно и элегантно, как и все остальное. — Прекрасно. В таком случае, прошу вас за стол, госпожа Дамла. Танцовщица не колебалась ни секунды — только кивнула, растянула губы в обольщенной улыбке и спустилась со сцены, минуя аристократов, которые к тому моменту, ввиду того, что музыка продолжила играть, уже совсем позабыли о танце, принявшись вместо этого обсуждать Королеву лис — Дамлу. — Для меня большая честь — получить приглашение за стол самой Владычицы Вселенной, — сказала она, подойдя к Рейле, и та почувствовала душистый аромат вишневых духов. — Куда мне следует присесть? — Сюда, — Рейла кивнула на место справа от себя. — Не стесняйтесь брать себе все, что пожелаете. Дамла снова кивнула и подхватила ветвь винограда, срывая с нее одну ягоду и опуская в рот. — Вина? Она согласилась охотно. Рейла лично наполнила бокал напитком и протянула его Дамле, которая тут же приняла, мимолетно коснувшись пальцами ее ладони, и сделала первый глоток. — Ваш танец был очень красив. Я впервые встречаю танцовщицу с таким талантом. — Должно быть, это действительно так, раз уж сама Императрица говорит мне такое, — парировала та и вновь сделала глоток вина. — Не сомневайтесь. Я привыкла говорить людям только то, что действительно о них думаю. — Это очень хорошо. Вот бы все мы имели такую смелость, чтобы говорить правду. — Как верно подмечено, — Рейла покачала головой, отпивая, а потом вдруг спросила: — Откуда вы? — С планеты Инджитав, Ваше Величество. Я там родилась, выросла и оттуда же прибыла вместе со своим танцевальным коллективом. — Вот как… И что, завтра вы возвращаетесь обратно? — Полагаю, что так, — Дамла пожала плечами. — Как прискорбно, — хмуро заключила Рейла, постукивая пальцами по подлокотнику. — А вы не думали о том, чтобы задержаться здесь на какое-то время? — А зачем? Больше дел ни в Кальпаре, ни где-либо еще на Удракии у нас нет… — А если бы я предложила вам остаться? — Рейла резко повернулась к ней, и та изумленно изогнула брови, заметно обескураженная таким вопросом. — Вы кажетесь интересным человеком, и я уверена, что нам будет, чем заняться вместе. Дамла обобщенно усмехнулась и тут же спрятала улыбку в бокале вина, после чего, облизнув губы, протянула: — Честно говоря, я… Я даже не знаю, что сказать. Вы меня поражаете. С чего вдруг мне такая честь? — Как я и сказала, вы меня заинтересовали. Подобный шанс выпадает не каждому. И все же, решать вам… Ну, что скажете? — Звезды, ну что же я скажу? Разве я могу отказать в приглашении самой Императрице? Если Вы просите, то я, конечно же, останусь. — Вот и славно. Женщина-дурманящее-вино. Дамла. Ее нельзя отпускать, ни в коем случае. Рейла почувствовала, как победоносная ухмылка начинает расползаться, и поспешила подхватить закуску, чтобы скрыть это.