***
С того момента, как Нейтан ушел из лазарета, прошло полчаса, в течение которого Кертису пришлось упорно сопротивляться непроходящим тошноте, головокружению и слабости. Ему дали несколько таблеток, чтобы уж точно подействовали, а потом, к счастью, оставили одного, не вынуждая слушать какую-то пустую болтовню, раздражающие шорохи и мельтешение, от которых он чувствовал себя еще более паршиво. Свет, звуки, даже собственные мысли — все это ужасно давило на черепную коробку и усиливало мигрень. Но, даже будучи в таком состоянии, Кертис все равно умудрялся думать о происходящем. После того, что объявил на весь Гарнизон Каспер, ему стало ясно понятно, кто стоял за всем этим: Удракийская Империя, без всяких сомнений. Эта мысль угнетала. Зная изощренность и подлость Рейлы, Айзеллы и всех остальных имперских прислужников, ожидать можно было чего угодно. А если вспомнить о том, как удракийский мэр, Мерджан, рассказал им о готовящейся экспедиции на Крайние Земли, все вставало на свои места — Империя собралась заполучить Каллипан. И если у них все получится, это станет началом конца. Сознание сразу же начало подбрасывать безрадостные картины недалекого будущего, где вновь вспыхнет пламя, прольется кровь, погибнет не один человек и будет выжжен не один город. Это должно было взбудоражить Кертиса, заставить его сердце колотиться, но он был уже настолько измотан и чувствовал себя до того паршиво, что просто провалился в дрему. Блаженная, умиротворяющая темнота… Скрип и хлопок двери заставили его распахнуть глаза и подскочить. Первым, на что он невольно обратил внимание, было внезапное улучшение самочувствия: Кертис сразу почувствовал, что тошнить и мутить его уже перестало, а мигрень как рукой смахнуло. Потом же он, отвернувшись от стены, увидел Нейтана, который поспешил пройти в его сторону и плюхнуться на край кушетки, так резко, что Кертис непроизвольно принял сидячее положение. — Тебе лучше? — Вроде как, — он неопределенно повел плечами. — Кажется, таблетки сработали. — Это хорошо, — заключил Нейтан, но все-таки издал облегченный вздох. Он все еще выглядел каким-то напряженным и чем-то явно озабоченным, но все же Кертису показалось, будто часть той угрюмости, горечи и поникшести, какая обычно искажала лицо Нейтана, ушла, словно он только что избавился от какой-то огромной проблемы, гложившей его так долго. Кертис взглянул на часы — с того момента, как Нейтан ушел, теперь прошел уже час с лишним. Что такого такого случиться за столь непродолжительное время, чтобы перевесить грядущую катастрофу, Кертис не представлял, поэтому решил спросить прямо: — Куда ты ходил? Нейтан бросил на него многозначительный взгляд, выдерживая паузу, пока что-то обдумывал, и, похлопав глазами, произнес: — К Касперу. Кертис нахмурился, но проглотил недовольство, хотя, признаться, этот факт его скорее поразил. Еще вчера Нейтан готов был того люто ненавидеть, если действительно не ненавидел, и знать не хотел, а сейчас — сходил к нему, пропав на час, и вернулся, какой-то обновленный, облегчившийся, успокоившийся. — И… — Кертис вздохнул, пытаясь подобрать более подходящие слова и отогнать те, не самые лестные, что вертелись на языке. — Зачем? — Спросить, что происходит, — отозвался Нейтан и издал тяжелый вздох, опуская локти на колени и упираясь мрачным взглядом в пол. — Мы в полном дерьме. Скорее всего, удракийцы добрались до Каллипана. Каспер поднял барьер, чтобы эта штука никого не облучала, но это же всей проблемы не решит. А маршал, королева и наш новый прелестный сенешаль понятия не имеют, что с этим делать. Кертис поджал губы, не зная, что ответить. Да и впрочем, был ли какой-то смысл говорить хоть что-нибудь? Никаким словам эту ситуацию не исправить, не улучшить, не помочь. Это не зависит ни от него, ни от кого-либо еще. Можно, конечно, прямо сейчас всем ринуться на Крайние земли и пытаться остановить Империю — да только толк какой? Это такая глупая идея, что Кертис чуть было не усмехнулся самому себе. Они даже добраться не успеют туда к тому моменту, когда все будет сделано. Так неужели это и в самом деле конец? Кертис поморщился и покосился на Нейтана, который так и сидел, глядя в пустоту, рядом с ним. Он теперь всегда был рядом с ним. Так странно… Кертис столько времени сражался за то, чтобы — не сражаться. Он никогда не был человеком высоких моральных принципов — ему до такого просто не было дела; он не горел амбициями или чем-то вроде того. Все, чего он хотел, это спокойствия. Умиротворения. Чтобы буря стихла и весь мир оставил его вдали от своих сует. Да, как ни парадоксально, порой он бросался в пламя лишь за тем, чтобы погасить его, да и вообще, часто делал вещи, которые противоречили его взглядам и мышлению. Вот и сейчас: Кертис всегда сражался только за себя, жил для себя — пока рядом не оказался Нейтан, который для себя никогда ничего не делал. Кертис ассоциировал его с бурей, которая бесцеремонно врывается и переворачивает все вверх дном, потому что именно это Нейтан с ним и сделал. Он избавил его от эгоизма. Он дал ему причину не пренебрегать всем миром. И что же теперь, когда Кертис только-только начал обретать настоящую, животрепещущую причину, он рискует все потерять? Теперь это должно закончиться? Осознание, которое вызывало у него внутренний протест. У Кертиса никогда не было воли… к чему-либо. Неприязнь, которую он испытывал к определенным жизненным обстоятельствам, это, конечно, совсем не то. Воля — это мотивация, мотивация — это причина, причина — это смысл. И вот теперь, обретя его, Кертис не готов был отказываться. Если уж на то пошло, пусть удракийцы хоть все армии мира соберут у ворот Гарнизона — он вооружится огнем и сталью и превратит их в пыль под ногами. — Кертис, — он невольно напрягся, когда Нейтан неожиданно позвал его по имени, — сегодня я кое-что понял, — произнес это так мрачно, тяжело и взволнованно и так резко замолчал, что тот и сам помрачнел от того, как внезапно и необъяснимо ему стало не по себе. Сама постановка разговора, казалось, не сулила ничего хорошего. И все же, Кертис промолчал, как бы намекая Нейтану, что тот может продолжать, а он будет его внимательно слушать и не перебивать. — Мы в полном дерьме, — повторил снова. — Никто не знает, что будет завтра. Возможно, мы все умрем. Кертису впервые не захотелось возразить в попытке успокоить его, ведь он понимал: Нейтан прав. В такой ситуации уповать на волю случая и благосклонность фортуны было поздно — да и нелепо. Факты говорили сами за себя. Конец был близок. — И не то, чтобы меня это уже хоть как-то удивляло… — опустил Нейтан с сардонической насмешкой и нервно хлопнул хвостом по поверхности кушетки. — Но все же есть одна вещь, про которую я думать вообще не хотел. То есть, я хотел уже просто смириться, потому что меня самого вряд ли ждет что-то получше, и какой тогда смысл чего-то бояться… Но я не могу. Я все равно боюсь потерять тебя. Кертис опустил голову, прикрыл глаза и шумно вздохнул. Сейчас, когда это казалось как никогда вероятным, он не хотел бы услышать нечто подобное. Сейчас, когда это казалось как никогда вероятным, он должен был услышать именно это. — Это ни к чему, — одобрительно опустил Кертис, поднимая голову. — Я не собираюсь умирать. В такие моменты ему казалось, что он абсолютно никудышен в утешениях. Будто бы у него кто-то спросит… Однако теперь, когда у него появился смысл, чтобы побороться и увидеть новый день, где его будет ждать безмятежное будущее, в котором не будет войн и смертей, страха и боли, разве может он сдаться?***
Роджер, округлив глаза и собрав суетливые от нервозности руки за спиной, смотрел на нее, как на умалишенную, пока Кармен металась из угла в угол, чудом что не выпуская из ушей пар. Ее трясло, сердце колотилось, руки окончально заледенели, тело не могло на месте даже усидеть, и она не знала, от чего это именно: страха, волнения, гнева, отчаяния — или же от всего вместе? Кармен казалось, что ничего королевского в ней уже не осталось. В безутешных попытках хоть как-то прогнать стресс запуская пальцы в волосы, она развалила всю прическу, разметав черные локоны по спине и плечам, а нос давно покраснел и глаза остекленели в предвкушении нервного срыва. Право слово, сейчас она больше походила на истеричную сумасшедшую, чем на правящую особу, и беспокойный взгляд маршала это только подтверждал. — Ваше Величество, прошу Вас, успокойтесь… — Что значит «успокойтесь»? Как я могу быть спокойна?! — слова Роджера подействовали на нее, как спусковой крючок, и она резко остановилась на месте, разразившись возмущенным возгласом. — Это катастрофа, Роджер, просто катастрофа… Кармен раздражительно фыркнула, всплеснув руками, и принялась вновь метаться по комнате, нервно заламывая пальцы и до крови раскусывая внутреннюю сторону губы, пока ее шумное дыхание то и дело сбивалось, исходя на судорожные вздохи, а сердце бешено колотилось в груди. Ее бросало то в жар, то в холод, а гнев переполнял ее до краев, словно бомба замедленного действия: Кармен готова была поклясться, она слышала, как у нее в голове тикает таймер и сводит с ума своим омерзительным писком. — Все только-только начало складываться в нашу пользу, — угрюмо пробормотала она и нервно облизнула губы. — Север стал наш, юг стал на, Окулус стал наш, Рейла сбежала, поджав хвост… Мы начали побеждать. Но теперь… Теперь в этом уже нет никакого смысла. Они доберутся до Каллипана и тогда… «Весь мир превратится в пепел». Одна эта мысль заставила Кармен вздрогнуть, у нее потемнело в глазах — от гнева. Она боролась, она старалась быть сильной, старалась не сдаваться — именно этому всегда учила ее мать. Такой должна быть истинная наследница престола, говорила она, быть несущим штормом, бурей в человеческом обличье, сверкающей молнией, что разжигает огонь в сердцах людей. Она пыталась! Борьба была ее верной спутницей на протяжении всей жизни, и в последние полтора года — особенно. Кармен ждала, что Каллан, это паршивое удракийское отродье, вонзит нож в спину, но поверить в это полностью все-таки не могла. Она могла ненавидеть его сколько угодно, но видела, что он любил ее сестру, и потому, наивная, глупая девочка, верила, что этого не случится. Вплоть до того самого дня. Кармен до сих пор помнила, какой шок испытала, когда, будучи в Южной резиденции, узнала о смерти Каталины. Помнила, в какой ужас пришла, увидев экстренный новостной репортаж о начавшемся вторжении. Те чувства, те ощущения, они были несравнимы ни с чем… Внутри все выцвело, скурвилось, сгорело, и восстала из пепла бурлящей, исполинской ненавистью. Немекрона была ее домом, а она теперь — единственной обладательницей короны и престола. Теперь она не имела права на ошибку. Теперь она была обязана бороться так, как никогда раньше. Битва на смерть — вот, что ее ждало; битва, которую она не могла проиграть. В тот день Кармен поклялась, что защитит свой дом, своих людей любой ценой В былые времена она отдавала предпочтение синим и лиловым цветам в одежде, но с того дня неизменно носила лишь черный, как вечный траур по тем, кто каждый день гибнул по вине захватчиков. Кармен поклялась, что лучше умрет, чем сдастся. Старалась одержать победу любой ценой, и пусть рухнут небеса, а воды обагрит кровь — но она не даст Империи уничтожать ее земли и угнетать ее людей. Так она решила, и неизменно следовала этому принципу всегда. «Лучше умереть, чем сдаться», — повторяла она себе каждую ночь, перед тем, как заснуть, и каждое утро, когда открывала глаза. Но все это оказалось напрасно. Рейла оказалась впереди: не на шаг, не на два, не на три — на сотню шагов впереди. В ее руках отныне есть оружие, способное по щелчку пальцев обратить их в ничто. Кармен не справилась с обещанием, данным самой себе. Сил больше нет! Она зарычала, метнулась к столу и резким взмахом руки сбросила на пол все, что на нем лежало. Это должно было помочь ей успокоиться хоть чуть-чуть, но ярость только вспыхнула с новой силой. Будь такая возможность, прямо сейчас она собственными руками задушила бы Рейлу, это ползучую змею. — Нет! — Кармен закричала, бунтуя перед собственными мыслями, вязкими и липкими, как древесная смола. — Я не позволю! С Каллипаном или без него, я обрушу весь мир на их головы, утоплю их в собственной крови! Я отрублю голову Рейле так же, как это делает она, и вывешу ее на пепелище ее паршивого дворца… — Ваше Величество, — голос Роджера, мрачный, пресный, звенящий от напряжения, выдернул ее из пучины гнева, заставив Кармен дернуться и резко обернуться на него, вцепившись круглыми глазами. Мужчина стоял так же, как и стоял — лишь лицо его сделалось растерянным, взволнованным и… разочарованным. Он смотрел на нее точно так же, как мать всегда смотрела на Каталину. — Прошу Вас, сохраняйте самообладание. Я знаю, настали трудные времена, но сейчас Вы нужны своим людям, как никогда… Кармен презрительно расхохоталась, в то время как из ее глаз брызнули слезы, которые она более сдерживать уже не могла. Кажется, она окончательно тронулась умом, ведь иначе нет иного объяснения ее истерическому состоянию, но как же она устала. Она боролась изо всех сил. Она похоронила себя, свою юность и свои мечты, превратив сердце в камень, покрытый сталью. Столько жертв — и столько разочарований. Все оказалось напрасно. — Нужна своим людям?.. — тихо и сдавленно протянула Кармен, сама поразившись тому, насколько вдруг высоким и мягким стал ее голос. Сил уже не было даже на ногах стоять — пришлось упереться рукой о столешницу, вцепившись пальцами в лакированное дерево. — Маршал Кито… — из-за звона в ушах она саму себя не слышала, но четко видела, как он смотрел на нее взглядом матери, этой требовательной, строгой, зацикленной на совершенстве и приходящей в глубинное разочарование от малейшего недостатка женщины, словно говорил — без всяких слов: «Ты меня расстроила. Не так подобает вести себя королеве». — Вы даже не представляете, как я устала быть постоянно кому-то должной, всю свою жизнь… Всю свою жизнь, — Кармен судорожно выдохнула, справляясь с истерической усмешкой и глотая слезы, которые теперь шли так бурно, что не поддавались никакому контролю, — я только и слышала, что должна и что обязана делать. И меня от этого уже просто тошнит. Почему, скажите мне, почему именно я?! — она снова перешла на крик, поднимая на него красные опухшие глаза, пока тот не знал, куда себя деть, глядя на нее совершенно нехотя, будто хотел сбежать. — Вместо того, чтобы быть обычным подростком, который ходит в школу и наслаждается своей молодостью, я должна была с пятнадцати лет следить на государством, словно это я была королевой, а не моя сестра! Собственная мать меня за человека не считала! Думала, что я недостаточно хороша, ненавидела меня за это, а отец… Отец ненавидел меня потому, что я слишком хороша! Всем вокруг, всегда что-то не нравилось! И хорошо, и пусть… Но почему тогда именно я должна была с этим возиться, почему?! Она видела, как Роджер растерян и обескуражен, и ее тошнило от этого настолько, что она готова была схватиться за голову и начать выдирать волосы, лишь бы только это отвратительное чувство прошло. Молчит, так омерзительно молчит, словно это его молодость убита напрочь, а вся дальнейшая жизнь загублена, но все же находит слова, чтобы еще в чем-то упрекать ее! — Вы были так против того, что я назначила Линтона Карраско сенешалем… — угрюмо процедила она сквозь губы, и ее затрусило. — А я скажу вам, почему сделала это. Потому что он — почти единственный человек, который не упрекает меня и не требует невозможного! Он не говорит мне, как я должна поступать, как должна себя вести, какой должна быть, какие решения должна принимать… Он поддерживает любые и никогда не идет мне наперекор! Чего я не могу сказать о вас. Маршал Кито вздрогнул, и Кармен поняла, что ей удалось задеть его. И пусть! Пусть почувствует, каково это, когда все, что ты представляешь из себя — это объект, которым каждый пользуется так, как ему пожелается, перенося свои глупые ожидания и никчемные идеалы. — Ваше Величество… — Он рвано выдохнул, торопливо и неуклюже подбирая слова. — Моя королева… — Закройте свой рот! — воскликнула Кармен, взмахнув рукой в повелительница повелительном жесте. — Хватит! Даже не смейте оправдываться. Меня уже просто тошнит от ваших постоянных попыток угодить мне, потому что у вас это совершенно не получается. Лучше убирайтесь. Убирайтесь и больше не попадайтесь мне на глаза! Он вдохнул, собираясь что-то сказать, но Кармен хватило одного пронзительного, разъяренного взгляда, что прервать его и заставить замолчать. Горько поморщившись и прикрыв глаза, Роджер поклонился и тут же удалился, несмотря на то, что совершенно это не хотел. Когда дверь за ним закрылась, Кармен всхлипнула, тяжело вздохнула и медленно сползла на пол, продолжая держаться рукой за стол, будто боялась, что больше не сможет встать. Она старалась быть идеальной, но у нее не получилось. Так пусть же теперь она станет сущим кошмаром.