***
Расположение покоев госпожи Дагны показалось Церен достаточно странным: оно находилось слишком далеко от ее собственных и, кажется, вообще оказалось где-то за пределами гостевого крыла, куда, как ей рассказала ранее одна из служанок, селили всех важных гостей Ее Величества, и она не постеснялась спросить об этом у Ивара, почему-то посчитав эту деталь особенно важной. Тот пояснил, что это была личная просьба производительницы оружия: женщина хотела расположиться там, где окна выходили на запад, чтобы яркие солнечные лучи не раздражали ее по утрам, но радовали по вечерам, и при этом она могла бы лицезреть один из садовых прудов, который в свете заката переливался красно-желтыми оттенками, точно небесное зеркало. Одного этого хватило Церен, чтобы понять, что госпожа Дагна была капризной особой, и от того встреча с ней казалось еще более волнительной. Принцесса шла, нервно сжимая пальцы, и старалась продумать все, что она в теории могла сказать. Еще больше ее напряжение усилилось, когда они подходили к дверям, охраняемым стражниками, и оттуда раздался громкий, звонкий женский голос, сквозящий недовольством, сквозь который послышался характерный для усердной возни шум: — Звезды, нет! Не вздумай это трогать! Да нет!.. Нет, туда поставь! О, да что же это такое?! «Звезды, пошлите мне терпения…» — подумала про себя Церен, оставаясь позади Ивара, который с совершенно невозмутимым видом остановился у дверей и повелительно произнес: — Откройте двери. Стражники тут же исполнили приказ, и они смогли пройти внутрь покоев, где — без преувеличений — царствовал настоящий балаган. Интерьер, как и всегда, был светлым и ярким; но Церен было некогда заниматься его изучением, потому как ей сразу бросилось в глаза нагромождение сумок посреди комнаты, горы разбросанных тут и там вещей и целая толпа служанок, двое из которых держали огромный горшок в руках, потные и красные от физического напряжения настолько сильного, что даже не успели заметить появление наследника Ордена и принцессы. — Просто отнесите в какой-нибудь угол, и все! — Вы все балуетесь? Женщина, не ожидавшая услышать язвительного комментария Ивара, чуть не подпрыгнула на месте и тут же обернулась, сверля его недовольным взглядом. А Церен, едва только увидела ее, точно подтвердила свою догадку: на фоне ее — она блеклая тень. Госпожа Дагна представляла собой женщину с внешностью необычайно уточненной, почти что кукольной, точно какая-нибудь раритетная статуэтка, и весь ее образ, к тому же, выглядел невероятно блистательным. Ее платиновые волосы, собранные в пышную прическу, мерцали в свете дня, наверняка покрытые каким-нибудь лаком с блестками; губы, кисло сморщенные, были накрашены матовой помадой сливового цвета — такого же, как и тени на глазах, подчеркнутых длинными острыми стрелками. Одета она была в аметистовый бархатный костюм, состоящий из пиджака с объемными рукавами и юбки-карандаша, что было совсем не типично для знатных особ, отдававших предпочтение платьям, кафтанам и камзолам, и держалась на огромных каблуках, из-за которых казалась очень высокой, особенно по сравнению с Церен. Принцесса точно не знала, сколько лет было этой женщине, но она точно не могла дать ей больше сорока. Госпожа Дагна казалась самой что ни на есть звездой, спустившейся с небес, но ее укоризненный, почти театральный, взгляд все-таки заставлял неволей поежиться. Церен хотя бы умела изображать каменное лицо и задумчиво таращиться в пустоту, иначе точно пропала бы. — По-твоему, я похожа на шута? — недовольно опустила она, глядя на Ивара. — Скорее, на ту, кого окружают шуты. Зачем вы мучаете бедных девушек? — Я их мучаю?! О, звезды, это они меня мучают своим… — Дагна раздраженно вздохнула и снова повернулась к служанкам, которые к тому моменту уже уносили горшок. — Так, ну все, все, ступайте! Разберемся с этим кавардаком чуть позже. Девушки не сказали ни слова и в спешке удалились, закрывая за собой двери, и тогда Дагна угрюмо пробормотала: — Какая неорганизованность… Ее Величеству следует разобраться в том, что происходит среди ее персонала, потому что это просто невыносимо. — Ивар только было собрался что-то ответить, как женщина махнула рукой и с улыбкой, неожиданно мягко и жизнерадостно, обронила: — Ну ладно, не будем о плохом… Скажи-ка лучше, что за прелестную особу ты ко мне привел. — А вы не узнали? — изумленно отозвался он и, когда та отрицательно покачала головой, отчеканил, расплывшись в хитрой улыбке: — Это ведь Ее Императорское Высочество, принцесса Церен. Мгновенная перемена на лице Дагны стоила того, чтобы видеть, — Церен с трудом смогла подавить улыбку, когда ее брови удивленно поползли вверх, а глаза растерянно заморгали, а потом она виновато нахмурилась и протянула, обращаясь к Церен: — О, звезды… Простите меня, не признала… — Все хорошо, — поспешила заверить ее та. — Всякое бывает… Дагна окинула ее изучающий взглядом, ошеломленно дернула бровью, хлопнула в ладоши и бодро — и опять-таки, театрально — воскликнула: — Ах… Вот оно — лицо революции! Ваше Высочество, Вы просто очаровательны… — Благодарю, госпожа Дагна, — смущенно ответила Церен. — И с уверенностью могу сказать о вас то же самое. — Ах, какая прелесть!.. Ну, расскажите, как Вам Рейенис? Надеюсь, Вас хорошо здесь приняли? — Великолепно. Королева Марла очень гостеприимная хозяйка и знает, как позаботиться о своих гостях. — Жаль только, что ее прислуга не может моментально перенять ее знания… — саркастично опустила Дагна, и Церен улыбнулась, хотя так до конца и не понимала, чем именно служанки так разозлили эту женщину. Она больше не казалась Церен той суровой и требовательной особой, которую она мысленно успела обрисовать для себя по пути сюда: вообще-то, Дагна казалась достаточно добродушной и искренней, да и к тому же ужасно энергичной — она, казалось, всю комнату затмила своей бурлящей яркой аурой. — Королева хотела представить вас принцессе только за ужином, — как бы между прочим вставил Ивар, — но я подумал, что вы захотите видеть ее сейчас. — И правильно, — кивнула Дагна. — Все эти ужины… Звезды, это даже хуже, чем маррунийские пироги с песчаной ягодой! Принцесса, пожалуйста, давайте присядем. Я столько всего хочу обсудить с Вами… Церен опустилась вместе с ней на диван, а Ивар, тем временем, отправился стоять у окна, поняв, что в этом разговоре места ему не найдется. Дагна повернулась к Церен, которая, собрав руки на коленях, выглядела чрезвычайно сосредоточенной и серьезной, и протянула: — Расскажите поподробнее, чем Вы занимались на Немекроне? Этой женщине каким-то образом удалось перепрыгнуть через стадию неловкого формального знакомства и в то же время ненавязчиво перейти к делу, настолько, что Церен почти не чувствовала какой-либо скованности, хотя определенное волнение так никуда и не делось, когда начала: — Не думаю, что могу выделить что-то особенное, не считая того выступления… В основном, мы были сосредоточены на сражении с оккупацией. — О, то выступление я помню… «Я призываю всех вас подняться и бороться!..» — восторженно процитировала она и притом эффектно всплеснула руками, как бы изображая фейерверк. — Чудо, ну просто чудо… Хотя, конечно, одними словами делу не поможешь. Скажите, принцесса, Вы уже придумали, что будете делать дальше? Церен готова была умолять кого угодно, только бы ей перестали задавать этот ужасно обескураживающий вопрос, на который она не могла дать никакого конкретного ответа, и потому медленно перевела в сторону Ивара, глядя на него с паникой и криком о помощи. Ей определенно не стоило так делать, но по-другому она не могла. Если он — и плевать, что прежде они разговаривали всего пару раз, по вечерам за ужином, — не вмешается, Церен так и будет молчать, как безмозглая дурочка. Ивар ничего не сказал, только неопределенно повел плечами и кивнул, мол, нужно справляться самой. О, звезды… Церен не оставалось ничего, кроме как начать ходить вокруг да около в попытке улизнуть от ответа. — Если вы имеете ввиду Рейенис, — неуверенно протянула она, — то я, признаться, еще не успела об этом поразмышлять. Все произошло так неожиданно. Новое место, кругом новые люди… — И Вам непременно нужно завоевать их доверие и любовь, — бодро закончила за нее Дагна, хотя это вовсе не являлось тем, что собиралась сказать принцесса. Впрочем, это и неважно. Женщина была так словоохотлива и неумолима в своей гиперактивности, что вполне справлялась и сама. — Это довольно трудоемкий процесс, который требует больших усилий, но, думаю, у Вас, звездная принцесса, это получится куда легче, чем я предполагаю. На самом деле, у меня даже есть одна идея, с помощью которой Вы сможете завоевать не только любовь людей Рейениса, но и показать всей Вселенной, что Вы из себя представляете и чего стоите. Энтузиазм Дагны был почти пугающим. Церен была уверена, что, надень на нее корону, она справилась бы с ролью «символа надежды» лучше — намного, в бесконечное количество разов лучше — нее самой. И все же, теперь Церен не намерена была отказываться от выпавшей ей возможности вылезти из шкуры загнанного ягненка и изменить хоть что-то, сделав мир чуточку светлее и счастливее. Теперь она готова была стать той самой путеводной звездой. — Буду рада выслушать.***
Золото переливалось в лучах солнца яркими бликами и темно-желтыми тенями, опасно, но, без всяких сомнений, роскошно, мерцая среди тихого сада Императорского дворца. Каждая складочка длинного платья, струящихся вниз больших рукавов; острые углы многослойных наплечников, цепи, застывшие без лязга, бесчисленные громоздкие кольца на женских пальцах; левая рука, величественно-вальяжно вскинутая в немом приказе с раскрытой вверх ладонью, и правая, держащая рукоять клинка, закрепленного на поясе в ножках; каждый длинный волос, ниспадающий на спину, губы, сурово сомкнутые, и глядящие на все и всех сверху вниз, снисходительно и безучастно, глаза; загнутые назад рога острые, точно ножи, и, разумеется, корона на голове — скульптор, что сделал золотую статую Императрицы Рейлы, с поразительной точностью и кропотливым вниманием к деталям передал все черты ее облика. Все ее могущество он вместил в один огромный кусок металла, стоящий на своеобразном пьедестале из черного камня. Рейла смотрела на эту статую, и внутри нее все необъяснимо замирало, пока в животе медленно клубился горячий тяжелый ком. Она не могла дышать, глядя на золотую копию себя, словно ее захлестывало буйными волнами и мощными потоками ветра. Осознание — животрепещущее осознание — застилало глаза пламенной пеленой, сквозь которую нельзя было прорваться. Это была она: она, Рейла, третья своего имени, дочь и единственная наследница Императора Азгара Девятого, от крови Азгара завоевателя, Императрица Великой Удракийской Империи, Владычица Вселенной. Она — власть. Власть — незыблемая, непоколебимая. Безграничная, не подвергаемая никаким сомнениям. Одного слова против хватит для того, чтобы подписать себе смертный приговор без права помилования. Она делает и получает все, что пожелает, а все, к чему испытывает ненависть, презрение, или хотя бы легкую неприязнь, способна уничтожить и превратить в ничто одним лишь повелением. И все, кто посмеют усомниться в ее власти, обратятся в горстку пепла. Пусть даже это будет весь мир. Ведь она — власть. Рейла глубоко вздохнула и, расправив плечи, повернулась к Дамле, которая с легким замешательством рассматривала статую, и вопросительно выгнула бровь, как бы требуя от нее словесной реакции. Дамла заметила ее взгляд не сразу, слишком занятая изучением золотого изваяния. Ее фиолетовые глаза бегали из стороны в сторону, периодически останавливаясь и задерживаясь в одной точке, пока цеплялись за каждую деталь, и Рейла просто не могла проигнорировать навязчивую мысль о том, что тиара с бордовыми камнями, что она подарила Дамле, очень кстати подчеркивала этот иссиня-лиловый. В конце концов, та почувствовала, что на нее смотрят, и перевела взгляд на Рейлу, пристально вцепившись двумя танзанитами в ответ, пока наконец не распознала немой вопрос, застывший на ее лице, и потом, вдохнув, томно, тихо, будто нашептывала какую-то тайну, произнесла: — Это просто поразительно, Ваше Величество. Такая… — Дамла замялась, поворачиваясь к статуе, чтобы вновь окинуть ее беглым изучающим взглядом, — тонкая работа, такая поразительная точность и реализм… Очень похоже, правда. Кто же этот талантливый мастер, который сотворил нечто подобное? — Хочешь с ним познакомиться? — с налетом удивления и скептицизма протянула Рейла и приподняла одну бровь, будто о чем-то призадумалась. Дамла утвердительно кивнула; и тогда она, многозначительно фыркнув, повернулась к свите слуг, что, как и всегда, стояла в нескольких метрах позади — достаточно далеко, чтобы не вторгаться в личную беседу, — и требовательно воскликнула: — Немедленно приведите ко мне мастера Кудрета! Одна служанка понятливо кивнула, рефлекторно отвесив при этом поклон, и удалилась, чтобы исполнить приказ Императрицы. Та же вновь обратила взгляд на Дамлу, которая не переставала вновь принялась рассматривать золотую статую, а Рейла — ее, облаченную в синее платье с длинным вырезом вдоль стройных ног и глубоким декольте, где можно было рассмотреть несколько темных родинок. На шее у нее висела кроваво-алая брошь в виде капли — еще один подарок Императрицы, который особенно пришелся Дамле по вкусу, а длинных на пальцах, сцепленных в замок, — множество колец. Дамла казалась прекраснее всех статуй, картин, фильмов и музыкальных композиций, увлекательнее любого собрания и кровопролитной войны, слаще самых роскошных блюд и умопомрачительней любой выпивки. А это казалось нереальным. — Золото, — заговорила вдруг Дамла, уставившись взглядом в одну точку, но не на Рейлу, хотя наверняка почувствовала, как та внезапно напряглась, прислушавшись, — не гниет, не крошится, не ржавеет… Оно бессмертно, в каком-то смысле, если говорить о химии, и потому люди вдобавок наполняют его самыми разными смыслами. Кто-то говорит, что золото — это символ богатства и достатка, кто-то, что это символ славы и власти, кто-то, что это символ победы символ страстного пламени, что пожирает все на своем пути… Я всегда считала это глупостью, ведь как кусок холодного металла, пусть и драгоценного, может значить что-то такое? Это ведь безумие, — в ее голосе проскользнула снисходительная насмешка. — Но сегодня, взглянув на статую Вашего Величества, я изменила свое мнение. Золото действительно воплощает собой величие и дикое пламя, но вовсе не потому, что это золото, а потому, что оно приняло Ваше обличье и переняло Ваше могущество. Иногда… — Дамла задумчиво облизнула губы и неторопливо, будто нарочно, повернулась к Рейле — и пронзила танзанитовыми стрелами прямиком в грудную клетку. Снова это чувство… Странное, чужеродное, незнакомое ей раньше, но такое драгоценное и животрепещущее, что Рейла порой забывала, как правильно дышать. Ну почему же оно появляется, ну что же это такое, как же это объяснить? Почему, когда нет ее, Королева лис, весь мир в одночасье становится таким блеклым и унылым, будто кто-то незаметно вытянул из него все краски, попутно захватив кусок ее сердца, оставив с чувством неполноценности? Почему одиночный подъем по утрам дается так тяжело и одна мысль о грядущих делах вызывает лишь вязкое отвращение? Почему, когда облик Королевы лис всплывает в мыслях, она чувствует себя изголодавшимся хищным зверем? Почему все ее существо, терзаемое необъяснимой скукой, так тянет к ней, порой настолько, что эти воспоминания не дают по-нормальному сосредоточиться на чем бы то ни было другом? Почему, когда встреча с Королевой лис становится все ближе, время будто назло начинает тянуться мучительно медленно, обращая секунды в минуты, а минуты в часы? Почему ее сердце бешено колотится, ладони потеют, мысли хаотично мечутся в предвкушении, и даже тело словно начинает ломить? Почему, когда Королева лис наконец-таки оказывается рядом, обязательно с кувшином вина, один глоток которого пьянит так, как не способна целая бутылка, мир заново расцветает буйством красок и эмоций? Почему тогда ее, словно по волнам, уносит в море эйфории, выбравшись из которого, она вновь ощущает лишь раздражение и уныние? Звезды, ну что же это, ну что? — Я думаю о том, насколько Вы могущественны, — продолжила Дамла по завершению паузы, которая, казалось, продлилась вечность, в течение которой все внутри Рейлы скрутилось в тугой ком, — но так и не могу понять каково это, иметь такую власть. Вы — правительница Великой Империи, Владычица Вселенной и повелительница миллиардов судеб. Любое Ваше слово — закон. Любое Ваше желание немедленно воплощается в жизнь. Все вокруг — воздух, каждая травинка, каждый листочек, каждая звезда и даже невидимая глазу космическая пыль — принадлежит Вам. Каждый о таком мечтает, но лишь один человек может быть достоин этого, и им оказались именно Вы. Такова воля звезд. Разве это не удивительно, Ваше Величество? — Действительно, удивительно… — протянула Рейла, медленно покачав головой. Ей хотелось слушать Дамлу еще и еще, еще и еще… Эта женщина была поистине невероятна, как и сам факт того, что Рейла размышляла о ком-то в подобном ключе. Ну разве это не безумие? Она не знала, сколько времени прошло, пока они простояли в молчании до того момента, как вернулась служанка и привела с собой мастера Кудрета. Тот, как и всегда, был одет в простецкую рабочую одежду, состоящую из черных ботинок, заляпанных пятнами красками, побелки и чего-то еще, коричневых мешковатых штанов и свободной черной рубашки, рукава которой также были покрыты засохшими каплями и разводами красок. Мужчина поклонился, представ перед Императрицей, сдержанно поприветствовал и начал со стандартного вопроса: — Для чего Ваше Величество желали меня увидеть? Рейла дернула бровью, не спеша с ответом, и покосилась на Дамлу, которая вместе с ней повернувшись к Кудрету, принялась усиленного его изучать — кажется, у нее и впрямь присутствовала эта привычка пристально рассматривать всех людей, которые попадались на глаза. Удостоверившись, что при виде неряшливого мастера она не растеряла свой запал, Рейла обратилась уже к нему, забросив за спину прядь волос, что оказалась спереди: — Госпожа Дамла оценила твое мастерство. Ей очень понравилась статуя, которую ты сделал. — Я очень рад и весьма признателен, если это действительно так, — обходительно парировал Кудрет и немного приулыбнулся. — Так, — Дамла кивнула с ответной улыбкой. — Уж я то знаю: для служителя искусства нет большей награды, чем признание публики. — Верно подмечено, госпожа. — Да, разумеется, — пресно согласилась Рейла, не слишком тронутая такими размышлениями. — И в связи с этим у меня для тебя будет еще одно поручение, Кудрет. — Все, что угодно, Ваше Величество. — Отойдем тогда. Дамла, подожди здесь. Та послушно кивнула, и Рейла удалилась в сторону, уводя за собой Кудрета. Когда они оказались на достаточном, чтобы никто не мог услышать, расстоянии, она приглушенно, но все же по обычаю требовательно, произнесла: — Ты должен написать портрет госпожи Дамлы — причем непросто. Это должен быть особенный портрет, — отчеканила Рейла. — Максимально точный, достоверный и правдоподобный. Он должен передавать все ее изящество и всю ее красоту, так, чтобы она жила в веках до скончания времен, пока не погаснет последняя звезда. — Вы уверены, Ваше Величество? — Кудрет был несколько сбит с толку такой необычной просьбой. — Если Вы желаете абсолютного реализма, не будет ли лучше просто использовать фотографию? Зеленые глаза Рейлы округлились и вспыхнули такой злобой, будто он не задал уточняющий вопрос, а прямо-таки оскорбил ее. Брови Императрицы возмущенно поползли вверх, и она резко и безапелляционно выплюнула: — Исключено, и даже не думай спорить. Фотография — это слишком банально. Она безжизненна и не несет в себе никаких чувств. Объектив камеры, он как нож: умерщвляет любого, оставляя после себя лишь пустое, бездыханное тело. Другое дело — портрет. Она вмещает в себя не только потраченное время и старания, но и эмоции художника, — философски рассудила Рейла, чем вынудила Кудрета скептически нахмуриться. — Ты должен показать, как притягательна и обворожительна красота госпожи Дамлы, показать, какая сила стоит за ней. Танзанитовые глаза, шелковые волосы, даже вишневый парфюм — изобрази все, каждую деталь, чтобы любой, кто взглянет на этот портрет, мог их почувствовать, — протараторила она с упоением, а затем вдруг прервалась, чтобы грозно и презрительно прищурить глаза, а затем сурово процедить: — И покажи свой страх разочаровать меня. А он, поверь мне, у тебя должен быть, ведь при малейшей ошибке я без раздумий прикажу казнить тебя. Рейла повторяла это так часто, что Кудрет, несмотря на то, что недоброе чувство все-таки скреблось в такие моменты, научился никак не реагировать и сохранять абсолютное хладнокровие. — Все пожелания Вашего Величества будут учтены и исполнены, — смиренно протянул он. — Славно. Тогда приступишь к работе завтра же. Теперь можешь идти. — Ваше Величество, — Кудрет почтительно поклонился, развернулся и направился в сторону дворца. Рейла проводила его мрачным взглядом и вернулась к Дамле, которая смотрела на нее с каким-то странным энтузиазмом и нетерпением, притом щурясь из-за солнца, и которая, стоило ей только приблизиться достаточно, любопытно проворковала: — О чем вы говорили? — Решила сделать тебе приятно, — с хитринкой отозвалась Рейла. — Сегодня вечером тебе принесут новое платье и еще кое-какие безделушки, ты наденешь их и завтра, к двенадцати часам, придешь в мастерскую Кудрета. А там — все поймешь. — Дамла обольщенно усмехнулась, растягивая губы в легкой полуулыбке, и Рейла, мазнув по ней взглядом, мутнеющим от желания, поманила ее за собой вдоль садовой дорожки: — Пойдем. Тепепь хочу показать тебе фонтан Керука Жестокого.***
Небо над Пепельной пустошью начинало постепенно окрашиваться в имбирный, что знаменовало собой скорое наступление темноты и что совсем уж не играло на руку — особенно в сложившейся ситуации. Картер все нажимал и нажимал педаль газа, дергая за руль, но машина не спешила двигаться с места и только плевалась воздухом, поднимая вокруг облако дымчатой пыли. Джоанна, сидящая рядом, неторопливо покуривала сигару, стряхивая пепел в открытое окно, и уныло наблюдала за этой картиной. Казалось, еще чуть-чуть, и Картер выдрал бы руль живьем, настолько он был зол. После очередной попытки привести машину в движение, он шумно царапинами, и резко откинулся на спинку сиденья, сверля мрачным взглядом лобовое стекло, покрытое пылью, песком и небольшими, но все же многочисленными царапинами. Джоанна сделала еще одну тягу, а затем, выдыхая дым, проговорила с язвительной иронией: — Ты не пробовал врезать по ней? — Это не действует на машины так, как на людей, — раздраженно опустил в ответ Картер. — На людей тоже не всегда. Знаешь что, плевать на нее. Просто найдем другую, и все, — заключила она и, не дожидаясь от него какого-либо ответа, открыла дверь и вышла, захлопнув за собой. Картеру ничего не оставалось, кроме как смириться, тяжело вздохнуть от мысли о том, что пребывание в Пепельной пустоши в очередной раз создало ему какие-то дурацкие проблемы, и последовать примеру Джоанны. К тому моменту, как он вышел, предварительно проверив, не оставили ли они здесь что-нибудь важное, и захватив рюкзак, девушка уже ютилась около багажника и вытаскивала из него фиолетовый чемодан. Несколько грубо поставив его на землю, Джоанна захлопнула дверь багажника, выдвинула чемоданную ручку, чтобы сдвинуть его с места, и… Замерла на месте, издав при этом недовольный стон-полурык. — Вот же дерьмо, — ирритативно выплюнула она, пытаясь прокатить сумку на колесах по песку — столь же нелепо и безуспешно, как и он минутой ранее пытался завести поломанную машину. Вообще, когда Картер держал женщину, которой принадлежала эта машина, пока Джоанна заводила ее и по-хозяйски устраивалась в салоне, под дулом пистолета, он надеялся, что этого транспорта им все-таки хватит до конечного пункта назначения, чего, конечно же, не произошло. Жизнь очевидно любила посмеиваться над ними — иначе объяснить такие глупые ситуации было нельзя. — А я говорил, не надо было скупать половину магазина, — укоризненно заметил он, пока Джоанна пыталась сообразить, что ей сделать с этим грузом. — Зачем тебе вообще понадобился целый чемодан одежды? Картер пытался получить ответ на этот вопрос еще тогда, когда она, стоя у кассы напротив крайне подозрительного продавца-саламандрианца, беспечно потратила половину оставшихся у них денег. Штаны, рубашки, костюмы, платья, обувь — Джоанна собрала себе целый гардероб, что казалось ему настоящим безумием, учитывая сколько все это стоило (в военное время небывало низких цен, к тому же, в Пепельной пустоши, где каждый пытался обобрать другого хоть бы на кринн) и сколько место занимало. Таскаться по Пепельной пустоши с чемоданом — очень непрактично, да и недальновидно, к тому же. Север полностью оккупировали удракийцы, на юге пуще прежнего цвела преступность, и вероятность нарваться на каких-нибудь бандитов или попасть в гущу перестрелки была действительно велика. Джоанна уж точно должна была это понимать. Но, видимо, если она не находила поводов для беспокойства, значит, увесистый чемодан вовсе и не был такой уж проблемой — по крайней мере, до этого момента, когда она готова была взорваться от злости и обратить все свои покупки в горстку пепла. — Потому что, — резко отозвалась она и решила все-таки на минуту оставить в покое злосчастный чемодан, — в Гарнизоне меня ждут большие дела, и я хочу выглядеть властно. — Властно? — скептически переспросил Картер, нахмурившись. Ему всегда казалось, что не одежда придает человеку ощущение власти, а его слова, поступки, манера поведения, статус. Одежда, конечно, важная составляющая успешного образа, но это пустая обертка, которая на неподходящем человеке будет смотреться просто нелепо. — Вроде как, — Джоанна неопределенно повела плечами. — Ну знаешь, я хочу, чтобы люди смотрели и думали: «Твою же мать, эта женщина точно может убить меня». Понимаешь? — Наверное, понимаю. Вообще-то, Картер не очень-то и понимал ее. Он всегда знал, как произвести максимально хорошее впечатление, но ему никогда не приходилось беспокоиться об одежде, потому что в Гарнизоне ничего, кроме формы, он никогда не носил. Джоанна покачала головой, мол, вот и отлично, и, насупившись, принялась тащить чемодан по песку, не придумав, что еще такого с ним можно сделать. Взять его в руку и просто нести она явно не собиралась, поэтому Картеру пришлось вмешаться прежде, чем она не учудила что-нибудь — а она точно могла. — Может быть, ты просто возьмешь рюкзак, а я понесу твой чемодан? — выгнув бровь предложил он. Джоанна остановилась и задумчиво нахмурилась. — Да, это было бы очень умно… Давай сюда. Она забрала рюкзак, Картер поднял чемодан, который и впрямь оказался достаточно тяжеловат, и вместе они направились в сторону города. Благо, идти до туда не так уж и долго, а там была и относительно нормальная дорога — без гор песка, по крайней мере, — множество машин, каждая из которых являлась потенциальным объектом кражи — очередной, — и какая-то забегаловка, в которую Джоанне так и норовило попасть. Это наверняка была их последняя остановка по пути в Гарнизон, и она планировала выпить за это, что Картер не мог не поддержать: во-первых, потому, что без Джоанны ему некуда деться, а во-вторых, потому, что только алкоголь и его жгучий вкус могли хотя бы ненадолго усмирить волнение, которое возникало от одной только мысли. Уже утром они будут в Гарнизоне. Картер не знал, радоваться ему или же лезть на стенку в паническом ужасе. Для всех он был командующим, что потерпел сокрушительное поражение в судьбоносном сражении. Для всех он был мертв. Но завтра он вернется туда: живой, с добрыми вестями и ценными знаниями, которые непременно приведут их к победе над Удракийской Империей. Завтра он вернется туда, и ему предстоит встретиться с Нейтаном, Алиссой, маршалом Кито, королевой Кармен… С Линтоном. Встреча с человеком, который является его отцом, но которого у него больше язык не повернется так назвать, была, пожалуй, самой волнительной из предстоящих. Картер много думал о том, чем занимался Линтон в его отсутствие, пока все считали его мертвым. Скорбел ли он, жалел ли о том, что не справился с ролью отца, или же, будучи бессердечным монстром по своей натуре, даже не вспоминал? В любом случае, терять время на траур, даже если действительно горевал, Линтон не стал бы. Интересно, как далеко он зашел в своей неуемной жажде власти? Картер прекрасно понимал, что он не остановиться ни перед чем, ведь, как ни крути, он был сыном своего отца. И все-таки, более кровные узы не имели значения. Картер обещал вернуться и любым способом выжить Линтона из стен Гарнизона, и теперь хотел этого, как никогда раньше. Как и Джоанна. И если она захочет весь мир обрушить на его голову, Картер не станет препятствовать. Осталось лишь дотянуть до утра. Стоило открыть дверь забегаловки, и в нос тут же ударил резкий запах алкоголя, смешанный с сигаретами, а по ушам полоснул галдеж голосов и лязгующих тарелок и бокалов. Обстановка здесь была по-настоящему удручающая: тесное, мрачное помещение, выполненное в темных оттенках коричневого с редкими проблесками бежа, было обставлено круглыми столиками, за которыми ютились по меньшей мере несколько десятков человек, почти вплотную. Слева от выхода располагалась барная стойка, за которой стоял котоликий бармен, прибрала к себе еще несколько высоких стульев, но и те были заняты. Освещение было приглушенным, желтым, таким противным, что от одного взгляда начинала болеть голова, а в воздухе плавал густой дым сигар, которого было так много, что он попросту не успевал рассеиваться. За последние полгода Картер успел повидать столько странных людей и мест, что не ощутил никакого дискомфорта, когда в них, стоило только переступить порог, вытаращилось множество любопытных глаз, — только слегка напрягся от мысли о том, что кто-нибудь наверняка мог решить броситься на него с ножом или пистолетом. Джоанна шла впереди и убийственным взглядом ставила на место каждого, кто попадался на глаза, а Картер следовал за ней, протаскивая фиолетовый чемодан сквозь ряды столов. Вот он-то и напрягал Картера: все смотрели на этот паршивый чемодан пристально и без всякого стеснения, с явным желанием украсть его или отнять силой. Такие вещи явно не стоило показывать в таком месте; но было уже поздно, потому как из одной из сторон послышался требовательный женский голос: — Эй, вы двое, стоять! Картер собирался проигнорировать ее и просто идти дальше, но Джоанна остановилась и уже повернулась в сторону той, кто их окликнула. Картер тоже обернулся. Это была саламандрианка: возрастом, наверное, даже младше их, с яркими желтыми волосами, обрезанными до плеча, в рваных черных джинсах и красной ветровке, застегнутой на молнию. Она поднялась из-за стола, за которым сидели еще две саламандрианки — то ли ее подруги, то ли сестры, то ли кто, — уперлась руками в бока и почему-то смотрела именно на Джоанну. Картер нахмурился и медленно перевел на нее взгляд: та придерживала рукой рюкзак, висящий на одном плече, и с убийственной враждебностью таращилась на саламандрианку исподлобья. Судя потому, как помрачели янтарные глаза, Картер понял: она явно задумала что-то, что не вписывалось в формат простого разговора. — Что там у твоего друга в чемоданчике, а, куколка? — Коллекция хвостиков ящериц, — парировала Джоанна и растянула губы в ядовитой ухмылке. — Не хочешь помочь в пополнении? Все посетители мгновенно перестали жевать, пить, разговаривать и вообще — двигаться, направив все свое внимание на стычку, которая должна была вот-вот развернуться во всей красе. Картеру было неловко стоять, ничего не предпринимая, но ему, похоже, и не стоило. Вмешаться в конфликт посторонних в Пепельной пустоши означало почти то же самое, что и объявить войну, и если бы хоть кто-нибудь сейчас попытался встать между Джоанной и желтоволосой девушкой, разверзлась бы настоящая буря. Потому все наблюдали молча. — Дерзкая и наглая… Мне это нравится, — саламандрианка склонила голову на бок и хищно облизнулась. — Так всегда веселее. Она направилась в сторону Джоанны, и та, не поведя даже бровью, требовательно протянула рюкзак Картеру. Он его забрал и сдавленно сглотнул, чувствуя, как воздух накаляется с каждой секундой, пока саламандрианка огибала столы и приближалась. Джоанна в это время продолжала стоять на месте, толком даже не моргая, воплощая собой абсолютную решимость и хладнокровие; хотя Картеру это казалось скорее беспечностью. Ну как она только может вести себя настолько безрассудно?! Когда саламандрианка оказалась совсем рядом с Джоанной, он заметил, что в ее руке блеснуло что-то металлическое — нож, совершенно точно. Первой мыслью Картера было выпалить об этом и предупредить ее, но не успел он и воздуха в легкие набрать, как Джоанна схватила саламандрианку за руку, которая держала оружие, и резко потянула на себя, ударяя коленом в живот. Получилось немного неуклюже, поэтому, чтобы ухватиться поудобнее, вторую руку она положила на плечо саламандианки и повторила удар — девушка едва не согнулась пополам от боли и выронила нож на пол; а она продолжала, стиснув зубы и игнорируя сдавленные хрипы-крики, бить ее под дых, пока саламандрианка не смогла держаться на ногах от боли. Девушка рухнула на колени, и Джоанна резко схватила ее за волосы и притянула поближе, чтобы прошипеть прямо в лицо: — Достаточно весело? Саламандрианка определенно собиралась опустить что-то в ответ, но она не дала ей этого сделать: намотав желтые волосы на кулак, Джоанна приложила ее головой о стоящий рядом стол и отпустила, так пренебрежительно, словно по-настоящему брезговала, демонстративно отряхивая руки. Теперь тишина стала просто звенящей. Подруги-сестры саламандрианки, которые до этого с предвкушением наблюдали за развернувшейся сценой, мгновенно стушевались, а все остальные с напряжением уткнулись в свои бокалы и тарелки. Джоанна напоследок обвела помещение пристальным взглядом, опасно сверкающем в свете приглушенных ламп, забрала рюкзак и объявила, похлопав себя по животу: — Я очень сильно проголодалась. Картер должен был привыкнуть к тому, что в Пепельной пустоши каждый норовит распустить руки, к вспышкам гнева Джоанны и к тому, как они порой сменяются абсолютным хладнокровием, но все равно слегка опешил и не знал, что сказать в ответ. Во всяком случае, теперь он понимал, почему Джоанна была настолько беспечна: с такой беспощадной яростью ей просто некого бояться. — У вас есть блины? — она обратилась к бармену, от чего тот мгновенно побледнел, поджал уши и, принявшись нервно размахивать хвостом, проговорил: — Будут. Подождите тридцать минут… — За тридцать минут я одичаю от голода. Дайте шесть сэндвичей и бутылку вина. — Пару минут. Получив заказ, они расположились за единственным свободным столиком в самом дальнем углу. Пока Картер начал жевать сэндвич, Джоанна открыла бутылку и наполнила вином оба бокала, один из которых протянул ему, а второй взяла в руку и с ликующей улыбкой вскинула вверх. — За новые свершения. Картер стукнулся с ней бокалами, и они вместе осушили их до дна. На сей раз щекотливая мысль о том, что принесет с собой утро завтрашнего дня, была успешно заглушена кисловатым вкусом алкоголя. Картер поставил опустошенный бокал на стол и откинулся на спинку стула, лениво жуя сэндвич, аппетита к которому, признаться, совсем не питал, а Джоанна в это время закурила сигару, подтянув поближе пепельницу в форме скорпиона, свернувшегося в клубок: такие стояли на каждом столике. — Мне они не нравятся, — недовольно опустила она, кивнув на тарелку сэндвичей. — На вкус, как грязный картон. — Ты пробовала грязный картон? — Конечно, нет. Просто они по вкусу такие же, какой о запаху. Забирай себе все, если хочешь. — Да не особо. Они и правда не особо вкусные. Картер убрал надкусанный сэндвич в сторону и достал свою пачку сигар, взял одну и подпалил; но не успел он и одной тяги сделать, не считая той первой, чтобы раскурить, как вдруг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо, вынуждая напрячься от такой внезапности. Он посмотрел на Джоанну — Джоанна смотрела вверх, ему за спину, и ее глаза при этом недобро сверкали. — Извиняюсь, — протянул мужской голос, и по странной интонации Картер понял, что его обладатель был порядком пьян, — можно я тут, это… присяду с вами? Патологическое недоверие ко всем людям Пепельной пустоши велело категорически и безапелляционно отказать, но вот шестое чувство почему-то подсказывало, что этот незнакомец, которого Картер пока не мог даже увидеть, не представлял никакой угрозы — по крайней мере, достаточно сильной, чтобы не справиться с ним, в случае чего. — Ладно. Джоанна недовольно поджала губы, но ничего не сказала, продолжая сверлить мужчину враждебным взглядом. Тот выдвинул из-за стола стул, который пустовал, и опустился на него, откидываясь на спинку и ставя на стол почти допитый пузырек водки. Послышался какой-то странный металлический лязг, но Картер не придал ему значения, предпочтя рассмотреть человека перед собой. Это был бородатый молодой — в районе двадцати пяти, двадцати шести лет — мужчина с темными, растрепанными волосами, собранными в неаккуратный хвост на затылке, одетый в огромную бесформенную бежевую кофту и такие же белые штаны, с несколькими серьгами в ушах и стеклянными темными глазами. От него ужасно разило перегаром, и он казался Картеру очень знакомым. Он нахмурился, пытаясь вспомнить, где именно мог встретить этого мужчину, но в голову, как ни старался, почему-то ничего не приходило. Картеру это вообще казалось странным: в Пепельной пустоши он был всего два раза, один из которых был сугубо военной кампанией, и никого, кроме той девушки, что в смятении и смущении выбежала из дома Нейтана и Каспера, вспомнить не мог. Вдруг Джоанна пнула его в ногу, вынуждая посмотреть на себя, и тогда Картер невольно ужаснулся при виде того, как она мгновенно переменилась в лице. На нем читалась клокочущая злость, жгучая ненависть и нескрываемое презрение, направленные, без всяких сомнений, именно на этого человека. Картер вопросительно выгнул бровь, мол, в чем дело, на что Джоанна, откинувшись на спинку стула и метнув взгляд на незнакомца, чтобы удостовериться, что он на нее не смотрит, принялась жестами показывать что-то: руками провела вверх от головы, покрутила пальцем по кругу, ладонью махнула по горлу, — кажется, она решила его убить. Картер неодобрительно покачал головой, хотя на его лице все еще читалось непонимание. Джоанна закатила глаза и показала все то же самое, только с большей интенсивностью. Картер пожал плечами. Она с трудом подавила желание выругаться и начала повторять. Поставила пальцы на голову, ближе ко лбу, медленно подняла руки, выводя изгиб, — кажется, это она указывала на рога, — потом покрутила ими вокруг головы — корона? — а потом снова провела вдоль горла, кивнув на мужчину, и несколько раз ударила кулаком по раскрытой ладони. Последний жест был совсем неприличным, но Картер, кажется, все понял, и теперь наконец смог догадаться, кто перед ним был: этот мужчина являлся не кем иным, как наемником Расмусом, служащим Рейле. Только вот если это действительно был он, то что он делал здесь? Картер медленно просунул руку в карман и нащупал сложенный нож-бабочку, который предупредительно сжал в пальцах. Джоанна тоже насторожилась, хотя после ее враждебных убийственных взглядов это не особо бросалась в глаза. Картер решил, что ему следует проявить самому инициативу, пока ситуация не начала приобретать не самые желанные обороты, и потому протянул, стараясь звучать как можно более непринужденно: — Мне кажется, или мы где-то уже встречались… Наемник поднял на него пьяные глаза и несколько озадаченно похлопал ресницами, прежде чем ответить: — Я периодически заезжаю сюда, чтобы выпить. Возможно, в какой-нибудь прошлый раз мы пересекались. — Возможно. — Полагаю, это судьба. Я Эллиот. Ожидаемо, солгал. Картер не спешил представляться каким-нибудь выдуманным именем в ответ, вместо этого затянувшись, потому что пока был занят тем, что пытался понять, почему именно тот солгал. Вполне возможно, наемник просто опасался, что за службу Империи с ним хотят расправиться, но также была и вероятность того, что он точно также узнал и их. Приближенные Рейлы должны знать приближенных королевы Кармен, как и наоборот, и в этом не было бы ничего удивительного. Кроме того, в его голове созрела еще одна идея… Если сейчас взять одно из самых близких к удракийской верхушке лиц и доставить его в Гарнизон, это также принесет им немалую пользу. Картер, выдохнув дым, снова посмотрел на Джоанну, которая уже докурила свою сигару и прожигала наемника немигающим взглядом. Заметив его взгляд, она медленно покачала головой и заиграла искрами на кончиках пальцев. Решение было принято: пришло время действовать. Картер медленно опустил дымящийся окурок в пепельницу, не сводя пристального взгляда с наемника, и тихо отчеканил: — Тебя не так зовут, Расмус. Его губы тронула тень ухмылки, и он наклонился к Картеру, чтобы ответить: — Я знаю, командующий Карраско. Картер почувствовал, как что-то твердое и холодное уперлось ему в живот, и непроизвольно замер, когда осознал, что это было ружье. Умереть, так и не добравшись до Гарнизона, определенно будет самым худшим из того, что только могло случиться. Пока он думал, что ему следует предпринять, Джоанна резко вскочила из-за стола, да так, что тот пошатнулся, опрокинув бокалы, и сделала что-то, от чего с лица наемника мгновенно пропал налет этой едкой улыбки, и оно сделалось угрюмым и непроницаемым. Лишь услышав щелчок предохранителя, Картер понял, что она приставила ствол к его затылку. — Не уберешь пушку — я тебя пристрелю. После того, как она это сказала, зал погрузился в гробовое молчание, которое в этот раз ощущалось намного тяжелее, чем в предыдущий. На сей раз почти никто даже не решался посмотреть в их сторону — только немногие поглядывали украдкой и явно боялись, как бы и им не досталось. Котоликий бармен поставил на стойку пустой бокал, которой только что тщательно натирал, и пулей шмыгнул в подсобку. Несколько человек, которые сидели у входа, вскинули руки в примирительном жесте и выскользнули за дверь. Впрочем, Джоанне никакого дела до них явно не было: она продолжала стоять, приставив пистолет к голове наемника, и нетерпеливо выплюнула: — Ну?! — Хорошо, мисс Ли… — Заткнись! Делай то, что я сказала, молча! Он тяжело вздохнул, нервно дернув уголком рта, и все-таки убрал пистолет. Картер смог вздохнуть с облегчением, хотя понимал, что это еще не конец: теперь наемника они просто так не оставят. — Поднимайся, — процедила Джоанна. — Давай, пошевеливайся, не беси меня. Теперь иди к выходу. Одно лишнее движение, и я убью тебя. Наемник, пошатываясь из стороны в сторону, направился туда, куда и велела Джоанна, та шла вслед за ним, приставив пистолет к спине — разница в росте не позволила ей продолжать держать его у головы, — а Картер, взяв чемодан и рюкзак, поплелся последним, попутно окидывая смирительным взглядом каждого, кто решался хотя бы голову поднять, чтобы посмотреть. Чужое внимание им было совершенно ни к чему. Выйдя на улицу, Джоанна затолкала наемника за угол и приперла к стене, угрожающе распалив синее пламя на кончиках пальцев, при виде которого тот удивленно вскинул брови и вытянул шею, пытаясь увернуться от угрожающих языков огня. — Какого… — Рассказывай, — прошипела Джоанна, — что наемнику Рейлы понадобилось здесь? — То же, что и командующему и его напарнице, полагаю, — язвительно опустил он, за что та грубо надавила предплечьем ему на горло. — Я с тобой шутки шутить не буду. Отвечай. — Сложно ответить, когда тебя пытаются задушить, — прохрипел наемник. Джоанна презрительно фыркнула и все-таки перестала давать, хотя руку с пляшущими на кончиках пальцев языками пламени так и не убрала. Тот сдавленно кашлянул, прочищая горло и одновременно обдавая Джоанну ужасным запахом перегара, от которого она демонстративно скривилась, и протянул: — Во-первых, я больше не служу ей. Во-вторых, здесь я… — Не служишь? — опустила Джоанна со снисходительной насмешкой. — Тогда какого хрена ты распускаешь свои паршивые руки и угрожаешь нам пушкой, особенно, если знаешь, кто мы такие? — Мне нужно было привлечь ваше внимание. — Зачем? — Я объясню, но сначала убери от меня свой странный синий огонь. — Чтобы достал пушку? — Я не собираюсь ее доставать. Но ты можешь забрать ее, если хочешь. — Картер, забери у него эту долбанную пушку. Картер нехотя оставил чемодан и рюкзак, не впуская с них, тем не менее, пристального взгляда, и подошел к наемнику, чтобы вытащить пистолет из кармана его штанов. Все это было до ужаса странным, но он предпочитал не вмешиваться, а просто слушать и все обдумывать, пока Джоанна продолжала своеобразный допрос. Она все-таки погасила огонь и отошла от наемника, но по-прежнему держалась рядом с ним, вооружившись пистолетом, который, в качестве предупреждения, сжимала в правой руке, нисколько не скрывая. — Рассказывай, — грубо велела она, и тот, тяжело вздохнув и пробормотав что-то самому себе под нос, начал говорить: — Как я и сказал, я больше не служу Рейле. Сюда я пришел просто потому, что мне больше некуда было идти. Знаете ведь: Империя, она как паразитическая инфекция. Проникает во все щели… — И что же такого ты сделал, что эта рогатая стерва тебя прогнала? — А кто сказал, что она меня прогнала? Я сам от нее ушел. — И почему же? — с издевкой протянула Джоанна. — Проснулась совесть, и решил заняться искуплением? — Вроде того, — он усмехнулся, а потом вдруг помрачнел, посерьезнел, и с его лица пропала эта пьяная, поплывшая улыбка. Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул, запрокидывая голову набок, словно хотел отмахнуться от каких-то назойливых мыслей, а затем неожиданно, сдавленно и хрипло, как будто боялся быть услышанным, проговорил: — Я был… — Наемник замялся и нервно облизнул губы. — Дерьмовым человеком. Я делал дерьмовые вещи. Иногда, чтобы потешить свою дерьмовую натуру, а иногда — для других дерьмовых людей… О, мать твою, как много слова «дерьмовый»… Но я не знаю, какого еще я заслуживаю, потому что я реально огромный кусок дерьма. И, если честно, — он опустил голову, протирая бороду, и невидящим взглядом уставился на Джоанну, которая приходила в режим боевой готовности после каждого его телодвижения, теребя пальцем курок пистолета, — я ненавижу говорить об этом, но сейчас я настолько пьян, что вряд ли смогу остановиться, так что… Да. — Наемник всплеснул руками и горько усмехнулся. — Каждый день меня пожирает изнутри ужасное чувство вины, и я хочу наконец сделать что-то, чтобы избавиться от этого. Поэтому я и решил к вам подойти. Я сразу узнал и тебя, — он, покачиваясь из стороны в сторону, ткнул пальцем сначала в Джоанну, а потом в Картера, — и тебя. Тебя, кстати, считают мертвым, так что я даже удивился… Вы мне нужны. И я вам, возможно, тоже нужен, потому что я знаю все о том, чем Империя занимается на наших землях, и как ее… — Я поняла, — Джоанна махнула рукой, давая понять, что услышала достаточно, и тяжело вздохнула. Наемник замолчал, и Картеру, который все это время не спускал с него взгляда, показалось, что в уголках его глаз заблестели слезы. Картер нахмурился. Доверять кому-то из Пепельной пустоши — безрассудно. Доверять кому-то, кто сначала предал свой дом, а затем и, как он утверждал, того, ради кого предал, — еще более безрассуднее. Но когда он выслушал признание наемника, когда услышал в его голосе горечь, сожаление и ненависть к себе, которая, в конце концов, вылилась в то, что тот не смог сдержать слезы, он просто не мог не поверить. Потому что Картер узнал в нем себя. Он знал, каково это: смотреть назад и понимать, что ты — отвратительный человек, настолько, что сам себя начинаешь ненавидеть, и каково жить с этим, каково цепляться за каждую возможность стать лучше, чем ты есть сейчас. Поэтому, когда Джоанна подошла к нему, чтобы переговорить, он уже знал, какой позиции придерживаться. — Что мы будем с ним делать? — тихо проговорила она, наклонившись к нему. — Я считаю, что его нужно забрать с собой. — Ты издеваешься? — Нет, — твердо отозвался Картер. — Я абсолютно серьезен. Он будет нам полезен. Он был приближенным лицом Рейлы и правой рукой Айзеллы и точно знает многое, если не все, о том, чем они занимались. — А вдруг он нарочно пытается втереться нам в доверие? — Тогда его казнят. Убить — не так уж и сложно. А вот добыть источник ценных знаний… Сама посуди. С Каллипаном и тайнами Империи у нас будут все козыри. Джоанна закатила глаза. Даже понимая, что он прав, в силу характера она не могла просто так признать, что неправа сама. Картер также не собирался уступать, но и ждать, пока она наконец смирится, тоже было некогда, поэтому он решил поставить последнее, что у него было: — Когда мы будем в Гарнизон, я поручусь за него как командующий, и это уже никого не будет касаться. — Браво, мистер Добродетель! — саркастически опустила Джоанна, театрально хлопнув в ладоши. — Тогда тебе попадет вместе с ним. — Я знаю. Но я не стал бы такое говорить, если бы не понимал, чем это закончится. Она могла этого не до конца понимать, но Картер всегда — или, по крайней мере, почти — старался думать о последствиях. Не действовал импульсивно, просчитывал все возможные риски и не лез в то, что не могло принести нужного результата. Поэтому, когда он решил сказать то, что сказал, он уже все рассчитал — в том числе и то, как выйти сухим из воды, если что-то пойдет не так. Джоанне это все равно не нравилось. И все же, более сопротивляться она не могла. — Допустим. Но дай мне сначала спросить у него одну вещь. — Спрашивай. — Эй, — она повернулась к наемнику, — у тебя есть машина? — Есть. Джоанна поджала губы и нервно постучала ногой по земле. Ситуация располагала к одному единственному исходу, который она явно не хотела принимать, но которого нельзя было избежать — не теперь. Поиск транспорта — это главная причина, по которой они оказались в этом городе, и теперь они могли получить его наряду с ценным «трофеем», обладающим такими знаниями, которых не было ни у кого. Еще недавно Картер думал о том, что жизнь решила посмеяться над ним, но теперь это было больше похоже на то, что он по случайности вытянул счастливый билет. — Ладно, — вновь закатив глаза, опустила Джоанна. — Похоже, выбор невелик…***
Замысел госпожи Дагны был достаточно прост, если, конечно, не считать бесчисленного количества самых вопиющих подробностей, и неожиданно пришелся Церен по вкусу. Идея производительницы оружия состояла в том, чтобы пятничным днем принцесса вместе с королевой Марлой отправилась раздавать милостыню нуждающимся, коих было действительно много. Ими, по большей части, являлись бывшие узники концлагерей, которые, выбравшись оттуда, оказались в весьма непростом положении, ввиду отсутствия жилья и работы, но также были и семьи военных, которые, лишившись отцов и матерей, теперь не могли жить столь же благополучно, как раньше. Марла пока не успевала отдать соответствующие распоряжения, чтобы обеспечить каждому достойную социальную помощь, но могла организовать раздачу средств, поступивших в казну после конфискации имущества удракийских военных и чиновников, и Церен, по задумке Дагны, должна была поучаствовать в этом вместе с ней. Принцессе понравился такой расклад. Прежде ей уже доводилось помогать нуждающимся, разоренным ее собственной страной, пусть и в тайне, и потому благотворительность не приводила ее в такое замешательство, как это делали вопросы о ее планах на будущее и требования к решительному противостоянию Рейле. Хотя последнее было неизбежно в любом случае — ведь как иначе она собралась менять что-то? Но все же, начать стоило с чего-то поменьше и двигаться к своей цели постепенно. Для начала ей нужно было завоевать любовь народа и доверие коалиции, а ничем, кроме как демонстрацией своих искренних, бескорыстных намерений, она пока этого добиться не могла. Впрочем, Дагна и Ивар быстро успокоили ее, пояснив, что этого будет вполне достаточно, ведь большинство, как бы они этого не отрицали, живут под влиянием чувств. Достаточно одного галантного жеста, чтобы влюбить в себя человека, — с толпой то же самое. Церен поняла их рассуждения, хотя все же не смотрела на это так прагматично. Она хотела искренней любви народа — такой, чтобы ни ей, ни людям не пришлось притворяться, будто они рады ее участию. И в то же время, она понимала, что в политике нельзя обойтись без хитростей и уловок. Особенно если учесть, какую игру вела Рейла. Королева Марла поддержала идею госпожи Дагны (которую Церен выдала за свою, чтобы казаться более инициативной и находчивой) и сказала, что с радостью выйдет в свет вместе с принцессой. После этого оставался только этап подготовки, который занял несколько дней. Первым и самым главным пунктом был пошив для Церен платья, в котором та явилась бы на люди, а дальше шла всего-навсего моральная подготовка и в последний день — финальные приготовления. Странно, но принцесса почему-то не ощущала такого волнения, как раньше. Оно по-прежнему присутствовало, безусловно, но уже не было столь настойчивым и удушливым; и потому Церен вполне спокойно сидела в кресле, пока личный визажист Дагны — молодой удракийский паренек с кудрявыми волосами, всегда одетый в какую-то странную черную бесформенную мантию, которого звали Коскун, — наносил макияж ей на лицо, попутно расхваливая ее «послушные» брови и «непривередливую» кожу. Пожалуй, принцесса даже позволила себе расслабиться, пока мягкие кисти ползали по ее лицу. Жаль только, что эмоциональные комментарии Дагны не способствовали полному умиротворению. — О, звезды, дорогая принцесса, Вы просто сногсшибательны! Сияете, аки ночное небо! Церен непременно заметила бы, что никто не может сиять ярче Дагны, но визажист попросил ее не двигаться и не произносить ни слова, пока он работает. Сегодня любовь женщины к эксцентричным образам раскрылась во всей красе. Ради выхода в свет она покрасила свои волосы в бледно-бирюзовый (впрочем, это все равно была одноразовая краска, которая смывалась после первого же мытья головы), нанесла (с помощью Коскуна, разумеется) яркий макияж, состоящий из персиковый теней, искусственных жемчужин, наклеенных по контуру брови снизу, и лавандовой помады. Такого же оттенка было и ее многослойное платье с огромным воротником, охватывающим всю голову, которое напоминало пышный цветочный бутон, а также ботильоны на огромной прозрачной платформе. А ей-то всего-навсего предстояло объявить появление королевы и принцессы… Прошло еще несколько минут, прежде чем Коскун сделал завершающий штрих и торжественно объявил: — Готово! — О, звезды… — Дагна пулей метнулась к Церен, чтобы окинуть ее оценивающим взглядом, а затем довольно хлопнула в ладоши и восторженно воскликнула: — Бесподобно, просто бесподобно! Великолепная работа, Коскун! — Все ради Ее Высочества. — Да, принцесса, давайте! — подхватила Дагна, принявшись суетливо размахивать руками. — Подойдите к зеркалу и взгляните на себя. Только аккуратно — не упадите свалитесь в обморок от шока! Церен улыбнулась в ответ на шутливое замечание Дагны и, поднявшись с кресла, прошагала к большому зеркалу, в котором могла разглядеть себя во весь рост, и поняла, что Дагна была права: она действительно выглядела потрясающе. Платье, которое для нее сшили, было цвета киновари, за исключением охряного верхнего, более короткого, слоя юбки, нижней части рукавов и лифа, по контуру которого, на закрытом декольте, располагалась ажурная вышивка и висели тонкие звенящие золотистые цепочки, какие были и на передней части юбки, начинаясь от пояса. Платиновые волосы принцессы служанки заплели во множество мелких косичек; Коскун нанес на глаза красные тени, перетекающие в золото к уголкам глаз, наклеил декоративные стразы, тоже золотистые, а губы накрасил алой помадой. И последняя, но, пожалуй, оттого не менее важная — вообще-то, она была самой цепляющей — деталь: золотая корона, которая вовсе и не была короной в привычном понимании. Она представляла собой нечто, напоминающее солнечное кольцо с длинными, расходящимися в сторону лучами, и, стоило признать, действительно делало образ Церен несколько эпатажным: по крайней мере, на фоне Дагны она не будет чувствовать себя серой мышью. Все это казалось ей несколько непривычным — принцесса давно так не наряжалась, — но в то же время необычайно радовало и воодушевляло. Яркие образы и восторженные взгляды всегда придавали ей уверенности, и она искренне надеялась, что это избавит ее от волнения, которое резко возросло, когда на пороге появилась Марла в хризолитовом вафуку, перевязанном фиолетовым поясом, со множеством золотых перстней на пальцах и сложной многоярусной конструкцией из волос. Появление королевы Рейениса говорило о том, что пришла пора выдвигаться. — Выглядите великолепно, — она с ходу сделала комплимент, на что Церен отозвалась с улыбкой: — Благодарю. Вы тоже очень красивы. — Надеюсь, все готовы? — Готовы, наша дражайшая королева, готовы, — подхватила Дагна и, вскинув руки, согнутые в локтях, решительно отчеканила: — Пора. «Пора», — мысленно повторила Церен и, сцепив руки в замок, вместе с производительницей оружия и королевой направилась к выходу. Чтобы добраться до площади, им предстояло проехать около десяти минут. Впрочем, это могло произойти и быстрее, если бы процессия, состоящая из восьми автомобилей, шесть из которых принадлежали охране, не двигалась нарочно медленно, так, чтобы каждый прохожий мог понять: королева и ее союзники в городе. Церен, Дагна и Марла погрузились в четвертый по счету автомобиль, который, признаться, немало удивил принцессу своим внешним видом. Это была красная машина, пузатая и напоминающая, скорее, огромный шар, с высокой крышей — так, что, оказавшись внутри, вполне можно было выпрямиться во весь рост. Церен даже подумалось, что это сделали специально, лишь для того, чтобы громоздкая прическа Марлы смогла сюда пролезть. Пока Церен сидела подле госпожи Дагны, глядя в окно на мелькающие мимо солнечные улицы, которые в одно мгновение заполнили сотни любопытных глаз, еще волнение дало знать о себе настолько ощутимо, что она невольно начала покачивать ногой, стараясь не стучать каблуком черных туфель о пол, чтобы не выдать нервного жеста. Тем не менее, производительница оружия, которая бесконечно поправляла свою прическу, хоть та и была абсолютно безукоризненна, кажется, заметила это — потому что она тут же повернулась к Церен и мягко, ласково, словно была заботливой матерью, которой у нее никогда не была, произнесла: — Ваше Высочество, не переживайте. — Я не переживаю, — спокойно отозвалась та. Ей вовсе не хотелось показывать эту слабость в присутствии Марлы, однако Дагна была непреклонна: — Бросьте, все мы переживаем! Даже я, хотя, признаться, не так уж и сильно. И в этом нет ничего удивительного. Выйдя на главную площадь, и я, и Вы, и Ее Величество, все мы окажемся под пристальным взором сотен, если не тысяч людей. Они будут смотреть на нас так, словно мы спустившиеся с неба звезды, будут ждать от нас поводов для обсуждения и восхищения… — Госпожа Дагна, — оборвала ее Марла, — мне кажется, что ваши слова никому не делают легче. — Да, дорогая, Вы, пожалуй, правы… Тем не менее, я просто хотела сказать, что люди будут следить за нами и искать причин либо любить нас, либо ненавидеть. Церен сомневалась, что Дагна хотела сказать именно это, но она выкручивалась слишком изящно, чтобы придираться. — Ненавидят, как правило, лжецов, а любят людей открытых, добрых и искренних. Поэтому, принцесса, когда окажетесь на площади, что бы не случилось, говорите и поступайте от чистого сердца. Одарите людей своей любовью, и они одарят Вас беспрекословной преданностью. — Именно об этом я и думала, — кивнув, отозвалась Церен. — Не знаю, чем еще, кроме правды, можно сражаться с диктаторшей, чье правление держится лишь на обмане всех и себя самой… И все же, благодарю вас за совет. Остаток дороги они провели молча, каждая погруженная в свои мысли. По прибытию на площадь их ожидала действительно огромная толпа, в которой совершенно точно можно было насчитать несколько сотен человек: женщины, мужчины, дети, старики — и все равно, это явно были далеко не все бывшие узники концлагерей в Мулладааре. Первой на выставленную в центре площади, в окружении многочисленной охраны, сцене, если так вообще можно было назвать этот деревянный подъем высотой в примерно двадцать сантиметров, куда уже доставили повозки с деньгами, появилась Дагна, звонко щелкая платформой туфель. Церен и Марла прошли следом за ней и остались поодаль, пока та должна была сделать представительное объявление. — Внимание, внимание! — воскликнула Дагна, поправив микрофон, закрепленный за ухом. Ее звонкий голос тут же рванул из огромных колонок, в том числе и из дронов, парящих в воздухе, эхом разнесшись по всей площади. — Милые мои, прошу обратить взгляды сюда и держать ухо востро! Вот так, да, спасибо… Толпа и впрямь затихла, устремив любопытные, слегка изумленные взгляды на женщину в столь эксцентричном наряде. Звезды, если бы та несколькими минутами ранее не призналась, что «немного нервничает», Церен ни за что бы в это не поверила. Дагна, казалось, была рождена для сцены — иначе уверенность, которую излучал каждый ее жест и каждое слово, объяснить было нельзя. В людском внимании она купалась подобно рыбе в воде, и Церен искренне этому восхищалась. Ей нужно было учиться выживать в этой стихии столь же бесстрашно, сколь это делала женщина. — Рейенис, — сказала Дагна, звуча по-прежнему звонко, но теперь уже куда менее радостно: скорее, тяжело и горько, — пережил трудные времена. Однако это в прошлом. Пришла пора смотреть в будущее и строить его светлым и достойным памяти о пережитом кошмаре! Знаю, это будет не так просто и совсем не так быстро, как кажется, но все же, с чего-то надо начинать. Именно поэтому сегодня Ее Величество королева Марла, совместно с Ее Высочеством принцессой Церен, и пришли сюда — чтобы протянуть руку помощи и сделать первый шаг навстречу лучшим временам! — Что это за флаги, — прошептала Церен, слегка наклонившись к Марле, пока Дагна говорила, — там, вдали? — Это Орден Дельвалии, — отозвалась та, — со знаменами Новой Империи. Золотое солнце на бело-красном полотне — резкий контраст по сравнению с официальным черно-алым флагом Империи. Церен кивнула и до того, как Дагна закончила свою речь, больше даже не шевелилась. Она смотрела на людей: худых, в бедных, грязных одеждах, с бронзовым загаром и бледных шрамах на лицах и печалью в глазах. Такими — сломленными — их сделали ужасы войны. Церен знала лишь малую их долю, но и этого хватило, чтобы упиться горькими слезами, а уж они… О, звезды, как ей было жаль всех этих людей и стыдно за то, что натворили ее сестра, брат, отец и дед! Казалось, что, сколько бы она не сделала, грехи ее семьи просто невозможно искупить. Дагна отошла к краю платформы. Толпа загудела, когда к ним вышли Марла и Церен. На протяжении следующего часа они без устали занимались тем, что собственноручно раздавали небольшие кошельки-мешочки с деньгами, детскую одежду, продукты женской гигиены и даже немного еды, вроде хлеба и круп. В это время Дагна, маскируясь за широкой лучезарной улыбкой, самолично пристально наблюдала за всем происходящим, чтобы, в случае чего, не возникло беспорядков. Впрочем, в этом не было необходимости; но вовсе не потому, что охранников королевы Марлы было достаточно, чтобы справиться с любым дебошем, а потому, что сами люди не подавали никаких поводов для беспокойства. От благостных прикосновений королевы и принцессы их лица тут же озаряли улыбки, полные блаженства, и они щедро сыпали благодарностями, когда получали столь необходимые пожертвования. Видя счастье на лицах людей, Церен и сама чувствовала себя счастливой. Принцесса только вручила пожилой женщине, которая тут же принялась благодарить ее и кланяться, мешочек с деньгами и пакет риса, как вдруг ощутила какую-то странную тяжесть, тянущую подол платья, и посмотрела вниз: у ее ног, вцепившись тонкими ручками в охряную ткань, стояла рейенийская девочка лет трех — точно не больше — и смотрела на нее большими, радостными зелеными глазами, а потом улыбнулась и пропищала, не выговаривая буквы: — Ты очень красивая, тетя! Люди таращились на эту картину крайне настороженно, но Церен лишь усмехнулась и неожиданно подняла девочку на руки, позволяя той протянуть свою руку к ее волосам и несколько неуклюже их погладить. Марла окинула ее изумленным взглядом, но ничего не сказала продолжая раздавать милостыню. Она всегда любила детей, этих беззащитных, невинных созданий, и сейчас поймала себя на мысли, что очень сильно надеялась, что эта девочка вырастет и никогда не вспомнит, что такое война и бедность — как и миллионы других детей, вынужденных страдать под гнетом Империи только из-за факта своего рождения. Вскоре к ней подбежала мать девочки. Низко поклонившись, она принялась извиняться и сбивчиво объяснять, как отвлеклась всего за секунду, а ее ребенка уже и след простыл, но Церен успокоила ее, добродушно отмахнувшись, мол, ничего такого, и передала девочку матери. — Уверена, ваша дочь будет настоящей красавицей с храбрым сердцем, — сказала она, протягивая женщине мешочек с деньгами и несколько детских кофт. — У нее очень добрые и жизнерадостные глаза. — Надеюсь, надеюсь… Спасибо Вам. Да будет Ваша жизнь долгой и счастливой, принцесса. Церен тепло улыбнулась ей — как и мужчине, который стоял неподалеку и воскликнул: — Долгих лет принцессе Церен! — Принцесса! — подхватила толпа. — Принцесса Церен! — Императрица Церен! — прокричал кто-то. — Долгих лет Императрице Церен! Она невольно вздрогнула, когда услышала это, и почти обомлела, когда люди начали подхватывать это и разносить. «Императрица!» — кричали. «Ваша Величество!» — кричали. Церен растерянно обернулась на Дагну и встретила в ее глазах удовлетворение и гордость. Заручившись от производительницы оружия одобрительным кивком, она вновь смогла повернуться к толпе и, сделав глубокий вдох, подняла руку, чтобы помахать. Люди начали махать ей в ответ. Марла, стоящая рядом, выглядела удивленной, но в целом казалась довольной — как и Церен, внутри которой все вспыхнуло самым настоящим огнем. Люди приняли ее, они назвали ее Императрицей. Она — их символ надежды, их путеводная звезда; и пути назад уже не будет.