***
С тех пор, как Фрида оказалась в Гарнизоне, каждый день проходил так по-дурацки бессмысленно и уныло, что моментами ей приходилось залезать под одеяло с головой и глотать слезы, накатывающие каждый раз, стоило только задуматься о бренности собственного бытия. Она не привыкла жить вот так, словно оказалась в бесконечной временной петле, когда каждый день проходил без всяких дел (если не считать, конечно, глупые забавы Джона), да еще и в окружении членов Ордена Дельвалии, которые осуждающе смотрели на нее всякий раз, когда она без дела слонялась по коридорам корабля. Усугублял все голос совести, который каждую ночь грыз ее столь же усердно и беспощадно, сколь черви грызут наливные яблоки и абрикосы на деревьях. Фрида знала, что она плохо справлялась с ответственностью, которую сама на себя же и возложила, — да что там: она не справлялась с ней от слова совсем. По какой-то неведомой причине она решила, что может возглавить борьбу за свободу в Пепельной пустоши, а потом, после первого же крупного поражения, сбежала куда подальше, поджав хвост, — и с тех пор не сделала ровным счетом ничего. Она думала, что сможет осилить бремя лидера, но у нее не получилось. Даже Джон, этот инфантильный шалопай, справлялся с происходящим лучше нее — с самого начала, еще когда вербовал людей в их ряды и заставал первые смерти боевых товарищей. Хотя, возможно, именно его несерьезность и легкомысленность и были причиной его несгибаемой воли; а может, это просто какая-то мудрость, которую ты постигаешь с возрастом независимо от того, сколько серой массы в твоей голове? Фрида понятия не имела. Но ей хотелось бы быть такой же уверенной, каким был Джон. Правда вот, она никогда не говорила об этом вслух и на все вопросы предпочитала улыбаться и пожимать плечами, словно все шло именно так, как должно. Когда вечером Джоанна заявилась к ней и сказала, что Фрида срочно должна пойти вместе с ней для какого-то невероятно важного дела, она была немало растеряна и сбита с толку. На вопрос о том, что именно случилось, Джоанна ответила, что хочет поговорить с ней наедине, и поспешила вывести с корабля, потому что, как она сама выразилась, копаться было некогда. Оказавшись на улице и повернув в сторону главного здания Гарнизона, Фрида мгновенно спросила: — Теперь ты расскажешь мне, что случилось? Куда ты так торопишься и зачем тебе я? Джоанна действительно шла очень быстро, ступая по земле широкими шагами и притом громко стуча тяжелой подошвой ботинок. — Помнишь, ты как-то сказала, что хочешь быть здесь полезной и сражаться с Империей? — отозвалась Джоанна, на что Фрида кивнула. — Ну, поздравляю: теперь у тебя есть такая возможность. — Что ты имеешь ввиду? — Сегодня утром мы обсуждали на собрании одно дело, про удракийскую военную базу в Пустоши. Наша королева уже давно думает над тем, что нам стоило бы отобрать ее у этих ублюдков, но не могла придумать, кого назначить главным. И тогда я предложила Картеру идею, а он уже рассказал про нее на собрании, чтобы командование доверили тебе. Ей это понравилось, но сначала она хотела бы лично с тобой встретиться и познакомиться. — Королева хочет познакомиться со мной?! Фрида почувствовала себя так, как будто у нее только что выбили землю из-под ног, и на секунду даже забыла, как дышать. Это казалось чем-то невообразимым и немыслимым и упорно отказывалось укладываться в голове. Кармен, королева Немекроны, хотела встретиться с ней и думала о том, чтобы поручить ей командование войсками. — Успокойся, — требовательно процедила Джоанна, отчего Фрида только еще сильнее обескуражилась. Ей казалось, что она сумела достаточно хорошо скрыть свое изумление, граничащее с шоком, но, похоже, панический взгляд и хвост, который принялся нервно дергаться из стороны в сторону, решили нагло выдать ее. — В этом нет ничего ужасного. Это даже… — Джоанна замялась, чтобы подобрать подходящее слово, а затем бодро воскликнула: — Хорошо! Да, это просто отлично. Она тебя еще не знает, но уже, ну, знаешь, доброжелательно настроена. — Вот именно, она меня не знает. Что если я не понравлюсь ей? Или как-нибудь разозлю? — Если ты не смогла разозлить меня, то не сможешь уже ничего, — саркастично опустила Джоанна, но ее это отнюдь не утешило. — Просто подбирай красивые слова, делай умное лицо, и все пройдет как по маслу. — Почему нельзя было сказать об этом раньше? Я могла бы хотя бы поприличнее одеться, привести себя в порядок… — Фрида все не унималась. Ее охватила такая паника, которой она, наверное, никогда в своей жизни не испытывала. Ведь одно дело общаться с сомнительными лицами из Пепельной пустоши, а совсем другое — встречаться с глазу на глаз с самой королевой. — Если бы что-то было не так, я бы сказала тебе об этом, — хмуро изрекла Джоанна. — Просто успокойся, и все. — Это сложнее, чем ты думаешь. — Я знаю. Но у тебя нет выбора. Почему-то это прозвучало, как приговор. И все-таки, Джоанна была права: ее никто не спрашивал, и выбора теперь у нее не было. Фрида старалась последовать ее совету как можно скорее и заглушить нарастающую панику до того, как она достигла катастрофических размеров, но у нее это получалось не так успешно, как хотелось. В это же время по другую сторону горланила совесть и здравый смысл. То, что предлагала Джоанна, действительно походило на ставшее за последние месяцы практически неосуществимым желание Фриды — желание бороться с Империей, за дом, за тех, кто был ей дорог. Один формальный разговор был ничтожной мелочью по сравнению с тем шансом, что удачно свалился ей в руки. Ей оставалось только притвориться, что она совершенно не волнуется перед встречей с королевой. Времени прошло немало, прежде чем они добрались до места назначения: коридоры Гарнизона действительно были очень витиеватыми и запутанными. Джоанна остановила Фриду в конце коридора, в нескольких метрах от двери кабинета, которую охраняли двое солдат, вооруженных ножами и ружьями, — одного только взгляда на этих людей хватило, чтобы Фрида по привычке насторожилась, — и, наклонившись к ней, произнесла: — Когда зайдешь, не забудь поздороваться и поклониться. — Поклониться? — изумленно переспросила Фрида. — Мне это тоже нравится, но без этого пафоса никуда. Просто сделаешь вот так, — Джоанна отступила на шаг в сторону, чтобы сложить руки за спиной и кивнуть, — и все. — Но это не похоже на поклон… — А что ты хочешь? Надеть пышное платье и согнуться в три погибели, как в фильмах? — саркастично опустила та. Фрида задумчиво нахмурилась. Возможно, ее ожидая и правда были не слишком правдоподобными, но что вообще Джоанна могла ожидать от нее? В конце концов, она вздохнула и повторила то, что показывала ей Джоанна, а потом спросила: — Так нормально? — Та глубоко вздохнула и многозначительно покачала головой, хотя ее обескураженный взгляд красноречиво намекал, что Фрида сделала что-то не так. — Что ты так смотришь?.. — Тебе не идет с руками за спиной. Убери их вперед. Фрида последовала ее указаниям, но все же не смогла удержать себя от возражений: — Ты надо мной издеваешься? — Нет. Просто даю экспертную оценку. Ну все, пошли. Джоанна направилась к кабинету королевы, и Фрида последовала за ней, а охранники, как ни странно, сразу их пропустили, как только Лиггер сказала, что их ждут. Войдя в кабинет, Фрида сделала именно так, как показывала Джоанна: сложила руки перед собой, отвесила кивок-полупоклон — и постаралась не таращиться на королеву слишком явно, хоть ей этого и хотелось. — Ваше Величество, — проворковала Джоанна милейшим тоном, на который была способна, отчего Фрида немного даже удивилась: она не ожидала, что девушка может быть так любезна, — как Вы и просили, я ее привела. Королева посмотрела на нее, и Фрида поняла, что не знает, куда себя деть. Если она продолжит делать вид, будто всего-навсего изучает стены, потолок, или же аккуратный минималистичный интерьер, это будет выглядеть так, как будто она пребывает в животном ужасе от происходящего; но и взять и вылупиться на королеву казалось ей невежливым и неуместным. Все же, Фрида решилась взглянуть на нее хотя бы мимолетно, и этого хватило, чтобы ощутить всю стать и властность правительницы Немекроны. Ей было всего девятнадцать, но Фриде казалось, что она выглядит как минимум на год-два старше своих лет. Возможно, виной тому было контрастное сочетание бледной кожи и темных, как воронье крыло, волос; а возможно, и строгий синий костюм, который та носила поверх черной водолазки. На ее пальцах, сцепленных в замок на столе, мерцали серебряные кольца; на голове — небольшая диадема с лазурными камнями; а пронзительный взгляд темных глаз выражал взрослую суровость и задумчивость, с которой она изучала Фриду, чувствующую себя, без всяких преувеличений, не в своей тарелке. — Значит, Фрида — это вы, — опустила Кармен, откинувшись на подлокотник. — Полагаю, именно так я и должна к вам обращаться? — Верно, — кивнула та и невольно замялась. Фрида всегда считала, что у нее хорошо получается решать деловые вопросы и общаться с авторитетами Пепельной пустоши, да и Рут никогда не упускала шанса заметить, что она «излучает харизму», но теперь ей так не казалось. Взгляд у молодой королевы был совершенно спокоен — не враждебен, но вместе с тем и не полон радости и дружелюбия, — однако очень суров, и это сбивало с толку. Фрида мельком взглянула на Джоанну — та же смотрела куда вперед и задумчиво жевала внутреннюю сторону щеки, будто не понимала, в каком замешательстве она оказалась. Помощи от нее ждать не стоило. Фрида сделала глубокий вдох и мысленно отсчитала до трех. Всего-то нужно было преодолеть этап неловкого знакомства — а дальше все будет хорошо. Для начала надо успокоиться, надо успокоиться, надо успокоиться… И постараться расположить королеву к себе. — Извините, — сказала она, дернув хвостом, — я немного волнуюсь. Просто я еще никогда не общалась с такими важными людьми, как Вы… — Ничего, я понимаю. Мисс Лиггер сказала вам, для чего я хотела вас видеть? — Фрида кивнула. — Вы что-нибудь знали о планах командующего Карраско на вас? — Нет, — честно призналась она. — Но я все равно очень рада, что он такое придумал. Борьба с удракийцами в какой-то момент стала смыслом моей жизни, и мне было горько из-за того, что я столько месяцев сидела, сложа руки. — Похвальный энтузиазм, — прокомментировала королева без всякого налета иронии. — Мне, признаться, тоже нравится эта идея, потому что найти подходящего компетентного человека в последнее время довольно сложно. Если бы Джоанна не объяснила раньше, с чем заключалась суть их с Картером идеи, Фрида непременно возразила бы, мол, а как же командующий Карраско или командующий Гарридо? Но королева не хотела отпускать их из Гарнизона, а Фрида, зная об этом, благополучно промолчала. — И все же, мне хотелось лично убедиться в том, что вы подходите, — продолжала тем временем она. — Уже сейчас я вижу, что вы благородный человек, однако, вы же и сами понимаете, что этого мало. Расскажите, как проходило ваше командование Красным восстанием? С чего вы начинали, чем занимались? Расскажите все. Фриде пришлось притормозить на несколько секунд, чтобы подумать и взвесить слова. Одно дело рассказывать о таком за стопкой водки кому-то из Пустоши, совсем другое — отвечать на вопросы самой королевы Немекроны. — Как Вы знаете, Пепельная пустошь всегда оставалась в стороне от всего, что происходило в мире, — начала Фрида, мысленно выверивая едва ли не каждую произнесенную буковку. — Если честно, я и сама никогда особо не вникала в политику. Мне просто было интересно знать, что происходит. Но потом, когда мэр Хелдирна сам сдался Империи и по сути предал свою родину, никто не смог оставаться в стороне. Все-таки Пепельная пустошь тоже часть Немекроны, и все прекрасно понимали, что мы станем следующими, поэтому многие начали думать о том, что будут делать, если имперские солдаты до нас доберутся. Тогда у меня появилась идея объединить всех, кто готов был сражаться за свою свободу: так появилось Красное восстание. Чисто технически, его лидером была я, но на самом деле мне помогали еще несколько людей. Они занимались разведкой, вербовали новых людей, а я, можно сказать, приводила все в порядок. За несколько месяцев у нас собралось примерно двести добровольцев, и появились бы еще, если бы не тот ужасный день. Тогда мы потеряли почти всех. Многие из тех, кто выжили, исчезли. Возможно, они оказались в плену, а возможно, просто сломались и не смогли продолжить… Я не виню их, но мне жаль, что все так закончилось. — Действительно… Это печально, — мрачно опустила королева и тяжело вздохнула, а потом, поразмыслив несколько секунд, спросила: — Так значит, у вас есть опыт командования армией? — Получается, что так. Фрида нервно облизнула губы и покосилась на Джоанну: та по-прежнему смотрела куда-то в сторону, словно отсутствовала здесь, но ее статичная напряженная поза говорила о том, что она внимательно слушала весь их разговор. А судя потому, что она не удосужилась подать ей какой-либо знак, Фрида делала все так, как надо. Теперь уже стало не так тревожно. — Может, у вас остались какие-то записи? Ну, скажем, учетные книги? — К сожалению, с собой у меня нет ничего. Все осталось в штабе. Королева снова задумалась, постучав пальцами по подлокотнику. Джоанна тихо вздохнула и переминулась с ноги на ногу: кажется, ей не очень нравилось, что та не торопилась с выводами. Фриду, признаться, это ожидание тоже напрягало, но только что она могла сделать? — Сложно судить о чем-то, когда у меня на руках нет ничего, кроме ваших рассказов. Мне нужно время, чтобы подумать.***
В последнее время в Кальпаре было неспокойно, ведь неделю назад Императрица издала указ о казни нескольких чиновников, военных командиров и даже некоторых солдат, который уличила в ненадлежащем исполнении обязанностей и потому обвинила, как гласило официальное постановлению, в государственной измене. К тому же, за более мелкие проступки несколько десятков человек были приговорены к показательной порке и исправительным работам. Народ был напуган и возмущен; и пятый армейский корпус Кальпары нахлынувшая волна недовольств не обошла стороной, ведь буквально позавчера члены дворцовой стражи, посланные сюда по личному приказу Императрицы, выносили тела четырех капитанов, приговоренных к расстрелу. Сразу после того, как это случилось, в корпусе воцарилась щекотливая обстановка. Солдаты, позабыв обо всех делах, только и обсуждали произошедшее, пытаясь понять, чем приговоренные к казни старшины могли заслужить такой участи, но так и не смогли найти разумных объяснений решению Императрицы. На следующий день они объявили забастовку, бросив все свои обязанности и решив упрямо игнорировать любые приказы. Командующая Эгидба пыталась призвать их к спокойствию, но это не помогло: солдаты только и делали, что продолжали возмущаться несправедливому решению Императрицы. Череда поражений, которые Империя в последнее время терпела раз за разом, и без того подбила их воинственный настрой — а уж этот указ только подливал масла в огонь. Забастовка продолжалась и сегодня, но капитан Селим не слишком спешил усмирять шестую роту, которая, с подачи одного из лейтенантов, буйствовала больше всех остальных. Стоя на помосте и наблюдая за тем, как Байрам, резвый и к тому же совершенно бесстрашный, раз не опасался последствий, молодой человек, метался между солдатами и распинался о жестокости Императрицы, он только почесывал платиновую бороду, с почти неощутимой тревогой пытаясь представить, как далеко все это могло зайти. Провокатор-Байрам разносил разные вещи: о том, что Императрица кровожадна и беспощадна; о том, что Императрица безумна; и о том, что с сегодняшнего дня им уже не будет покоя, ведь начав череду расправ, она уже не сможет остановиться. Еще он говорил о том, что это просто свинство: относиться так к армии, которая фактически является опорой государства, — и Селим не мог не согласиться. Императрица восходила на престол, подавая огромные надежды, но теперь из раза в раз разочаровывала своих подданных. Все началось еще с того, когда она призвала ко двору немекронку Карлу, затем — оставила Удракию и всю Империю на попечение Хакана, отдав предпочтение войне на дальней колонии, а по возвращению казнила его и почти всех членов Совета, потеряв, к тому же, господство на Рейенисом. Аурийское королевство и Маррун тоже стремительно приближались к обретению суверенитета. Бесконечные войны, бунты и мятежи, неминуемо оканчивающиеся поражением, потеря многих важных предприятий — например, сети оружейных заводов, принадлежащих госпоже Дагне, принявшей сторону оппозиции, — привели к тому, что государственная казна стремительно истощалась. А императорский двор, вместе с тем, продолжал жить на широкую ногу. Постоянные праздники, гулянки, попойки — о том, как роскошно и весело жили придворные, знали все далеко за пределами дворца. Указ о массовых казнях стал последней каплей. Воздух загустел и наэлектризовался — рано или поздно должно было полыхнуть. Вопрос был только один: когда разразится буря? — Капитан, — Селим обернулся, когда за его спиной появился солдат, — командующая Эгидба приказала вам немедленно прийти к ней. Мужчина вздохнул и, оторвавшись от перил, завернул дверь, ведущую с помоста внутрь здания. Он не сомневался, что сейчас, когда он придет туда, эта женщина непременно начнет его отчитывать и снова грозиться наказанием. Только вот в их-то положении, вряд ли такими мелочами, как недельное дежурство, можно было запугать хоть кого-то. Постучавшись и получив дозволение, Селим вошел в кабинет командующей и, поклонившись, поприветствовал. Эгидба, представляющая собой тридцатилетнюю женщину с квадратным лицом, обрисованным четкими и даже, пожалуй, грубыми линиями, короткими прямыми рогами и курчавыми волосами, собранными в низкий хвост, тут же отставила в сторону чашку кофе, за которой по традиции проводила свой обед, и сложила руки в замок на столе, устремив на него недовольный взгляд цианитовых глаз. — Капитан Селим, — шипя, процедила она, не тратя время на церемонии, — мое терпение подходит к концу. Селим тяжело вздохнул, посмотрев на потолок, но ничего не сказал. Когда Эгидба говорила такие вещи, он не слишком переживал, признаться. Она, конечно, могла быть жесткой, но в основном остывала быстро и чаще всего отличалась колоссальной выдержкой и просто поразительной невозмутимостью. Не самые лучшие качества для командующей корпуса, как на его взгляд, однако в этой Империи должности раздавали не столько за способности, сколько за преданность и самоотверженность — что в характере Эгидбы четко прослеживалось. — Угомоните шестую роту. Немедленно. — Я пытался, — соврал Селим. — Но усмирить людей, чье недовольство справедливо и обоснованно, очень сложно… — Что это значит: «справедливо и обоснованно»? — выплюнула Эгидба, нахмурившись. — Императрица издала указ, и никто не смеет его обсуждать, каким бы он ни был, и уж тем более — устраивать забастовки. — Даже если и так, мне все же кажется, что пытаться разогнать их — не самая лучшая идея… — Ну, да, конечно, — фыркнула Эгидба и язвительно опустила: — Вам же, капитан, виднее всех, как правильно поступать. Я посмотрю, что вы будете делать, когда поднимется бунт… — Да разве кто-то посмеет поднять бунт? — возмутился Селим. — Пошумят еще пару дней — и успокоятся. Мы именно поэтому и не должны обращать на них внимания и пытаться подавить силой. Иначе их недовольство только возрастет, и уж тогда точно случится катастрофа. Командующая шумно вздохнула и закатила глаза — как и всегда, ее гнев быстро сошел на нет. Она только откинулась на спинку кресла, устало потерла переносицу и раздражительно пробурчала: — Поступайте, как считаете нужным. Но учтите, что шестой ротой командуете вы, а значит, и ответственность за все беспорядки тоже понесете вы. — Я понимаю. И я к этому готов. Разумеется, Селим снова слукавил. Пока он держался в стороне, поскольку опасался печальной участи некоторых своих сослуживцев, но уже точно знал: ему все это осточертело, и если разразится пожар, то он бросится в этот огонь вместе с остальными.***
Пусть Марле и нравилось поддерживать роль радушной хозяйки, но в этот раз оно стоило ей титанических усилий, нескольких почти бессонных ночей и убитых нервов. Она и сама прекрасно понимала, что прием членов Альянса должен пройти безукоризненно, но вот Дагна не упускала возможности напомнить об этом лишний раз. Марла прекрасно знала о выдающихся организаторских способностях этой женщины, как и о том, что она была ужасающе придирчива и дотошна, но ей все-таки было бы намного легче, если бы та не вилась вокруг за нее и не пыталась сунуть везде свой нос и что-нибудь, да раскритиковать. А вообще, Марла считала, что справилась хорошо. Для принца Моны, для господина Канги и госпожи Ракель она подготовила самые лучшие покои, снабдив внимательной и участливой прислугой, позаботилась о том, чтобы повара учли все их пожелания, когда те ужинали за отдыхом после долгого пути, и, конечно, не забывала о том, чтобы банально поддерживать порядок во дворце во время их пребывания здесь — впрочем, это, по большей части, взяла на себя Ясемин, которой пришлось ненадолго отвлечься от выполнения государственных дел и сосредоточиться на комфорте их дорогих гостей. Единственным, что беспокоило Марлу, было состояние Церен. Едва только узнав о готовящейся встрече с членами Альянса, принцесса пришла в неистовое волнение, которое, как бы она не старалась скрывать, отчетливо читалось в каждом ее жесте, взгляде и даже интонации. Ивар пытался поговорить с ней, но она старательно убеждала его, что все в порядке и причин для беспокойства нет; затем в ход пустилась Дагна, которая, по большей части, пыталась подбодрить принцессу, но все ее комплименты и воодушевления она приняла, как и всегда, скромно и, скорее, из вежливости, нежели потому, что искренне верила в свою блистательность. Марла не могла позволить Церен предстать перед коалицией в невыгодном свете — это никому из них не пошло бы на пользу. И потому ей пришлось лично наведаться к ней поздним вечером накануне утреннего собрания. Когда Марла пришла к Церен, та уже была одета в белую ночную рубашку и, кажется, собиралась ложиться спать: именно об этом она и спросила, решив, что, возможно, в таких условиях будет не слишком уместно обсуждать нечто подобное. Принцесса сказала, что ничего страшного в этом нет, ведь сон не шел к ней, как бы она ни хотела. Итак, Марла прошла к ней в покои и расположилась на софе — Церен села напротив и явно была напряжена: очевидно, из-за встречи с Альянсом, а может, еще и из-за внезапного визита Марлы. — Принцесса, — обратилась все-таки она, решив, что нельзя больше оставаться в стороне от происходящего, — Вы уж простите мне мое любопытство, но меня очень беспокоит Ваше состояние. — Мое состояние? — растерянно переспросила та, нахмурившись. Церен старалась делать вид, будто все было в порядке и она искренне не понимала, что Марла имела ввиду, однако она же видела, как та была встревожена. — Я вижу, что Вы очень волнуетесь. Но поверьте мне, Альянс… — У меня все хорошо, — Церен оборвала ее на полуслове и нервно улыбнулась, а затем настойчиво добавила: — Правда. Я действительно немного переживаю, но в этом нет ничего такого. Марла тяжело вздохнула и поджала губы. Почему-то изначально ей казалось, что обращаться с принцессой будет намного проще, но как же она ошибалась. Эта бедная девушка была полна тревог, страхов и беспокойства, которые были не в силах затмить даже ее искреннее желание бороться за свою мечту, и это было так странно и даже, пожалуй дико, стоило только вспомнить о том, как амбициозны, горячны и взбалмошны были остальные члены правящей династии Удракийской Империи. Вспомнить только Ивара, потомка принцессы Дельвалии: даже несмотря на то, что он был человеком совершенно других взглядов, идеалов и принципов, этот огонь, текущий в жилах династии, бешено бурлил в нем. Конечно, Ивар и Церен были родственниками настолько далекими, что их без зазрений совести можно было назвать чужими людьми: в конце концов, предок ныне правящей ветви, Император Альтор, и предок низложенной ветви, Император Керук — два брата — разминулись более восьмиста лет назад. С тех пор утекло много воды, кровь династии сотни раз перемешалась с кровью других знатных особ, но все же род у них был один — род великого Азгара Завоевателя, последнего короля Удракии и первого Императора Удракийской Империи. — Принцесса, — мягко обратилась Марла, — я ведь желаю Вам только добра и искренне хочу Вам помочь…. — Я знаю, и я очень ценю это. Однако, правда, Вам не о чем беспокоиться. — Но я же вижу, Вас что-то гложет. Скажите честно: дело в Альянсе? Вы переживаете из-за встречи с ним? — На сей раз Церен ничего не ответила, даже не попыталась оправдаться или отмахнуться, а только выдохнула и мрачно потупила взгляд. Этого схватило Марле, чтобы окончательно убедиться в том, что ее догадки были безошибочны. — Вы напрасно так волнуетесь. Люди приняли Вас, они любят и верят в Вас, и Альянс, не сомневайтесь, тоже. Госпожа Ракель, господин Канги и принц Мона очень ждут встречи с Вами и говорят о Вас лишь хорошее. — В этом и вся проблема, — раскололась наконец Церен. Марла заметила, как она тут же нервно сжала пальцы сцепленных рук — настолько, что у нее посветлели костяшки. — Мне страшно, что я не смогу оправдать их ожиданий. — Понимаю, — отозвалась Марла, склонив голову набок и ненадолго призадумавшись. Нужно было сказать что-то, что могло бы утешить Церен, только вот все предыдущие попытки не оборачивались успехом. Ей казалось вполне логичным, что мысль о всеобщей любви, признании и почете приободрит принцессу, но, как оказалась, она и впрямь искренне боялась этого — как огня. — Я ведь и сама когда-то была такой, — призналась Марла. Она не очень любила вспоминать те беспокойные, полные постоянной тревоги, смятения и страха перед неопределенным будущим дни, но если уж требовалось поковыряться в старых ранах, чтобы показать Церен, что она не одинока в своей печали, она готова была это сделать. — Юной, неопытной девушкой… Моя мать, принцесса Улджи, и ее муж, принц Шахин, много лет провели в бегах. Матери пришлось рожать меня в трущобах и пеленать в старую одежду, а отец неделями голодал, чтобы она могла хорошо есть и у нее не пропало молоко. Я очень плохо помню что-то конкретное о том времени, но зато хорошо помню чувство страха, которое преследовало постоянно и меня, и моих родителей. Потому что, пока мы скитались по закоулкам без единого гроша, Император опасался, что моя мать соберет войска и пойдет против него, и постоянно посылал за нами шпионов и убийц. В один момент они даже почти добрались до нас, но партизаны-подпольщики вовремя пришли на помощь. Не знаю, как все это произошло, но мы оказались у них в штабе. Получили крышу над головой, одежду, тепло, еду… Да, сейчас у меня в распоряжении есть целый дворец, тысяча слуг, куча нарядов и украшений, но тогда я радовалась даже куску хлеба. Долгое время я не понимала, почему жизнь так жестоко обошлась с нами, но потом моя мать все объяснила мне. Тогда я самой себе пообещала, что никогда не сдамся. Не стану бояться, не стану молчать. Буду бороться за свой дом и за своих людей, чтобы ни мне, ни им не пришлось пережить то, что пришлось пережить моей семье, и помогу каждому, кто нуждается в помощи, как в свое время помогли мне. Моя мать и мой отец хотели того же, но все эти события так потрепали их, что, когда мне было тринадцать, отец скончался из-за сердечного приступа, а мать умерла спустя еще три года из-за проблем со здоровьем, которые начались у нее еще после родов. Мне было шестнадцать лет, а на мне уже висела ответственность за судьбу всех людей Рейениса, и я солгу, если скажу, что мне не было страшно. Я совершенно не знала, что должна делать. Всему, что я знаю, меня научила мать, но после ее смерти у меня не осталось никакой поддержки. Те люди помогли мне выйти на связь с Орденом, но я все равно была растеряна и не представляла, что мне делать. Ушло много времени и еще больше усилий на то, чтобы переступить через себя и свои страхи, но все же я сделала это, и вот — я здесь. Я принесла мир своим подданным и буду оберегать его до последнего своего вздоха. После этого они еще долго разговаривали: по меньшей мере около часа так точно. Откровение Марлы тронуло Церен настолько, что у нее в какой-то момент заслезились глаза, но, правда, сама она не смогла дать разумного объяснения своему состоянию. Впрочем, Марле этого и не требовалось, потому что, кажется, она смогла добиться того, чего хотела. На следующее утро принцесса, облачившись в багровое платье, надев свою солнечную корону, которая в какой-то момент стала главным украшением ее образа, и собрав волосы в изящный пучок, первая явилась к Марле в покои, когда служанки еще только заканчивали приводить в порядок ее многоярусную прическу и мятно-зеленое вафуку. Когда они остались наедине, Церен вновь поблагодарила Марлу за поддержку и решительно заявила, что готова ко встрече с Альянсом и уже не так боится упасть лицом в грязь, хотя и переживает по-прежнему. Вдвоем они вышли из королевских покоев, когда Ясемин, Ивар и Вивьен уже ждали их, и направились к залу совещаний. — Ее Величество королева Марла и Ее Высочество принцесса Церен! — объявил страж, когда они подходили. Двери открылись, и те прошли в зал совещаний, где уже сидели, ожидая, пока подтянутся остальные, госпожа Ракель, господин Канги и принц Мона. Ивар и Вивьен вышли вперед, заняв места, следующие на Ракель, которая расположилась по левую руку от Марлы, через один стул, предназначенный для Ясемин, которая опустилась на него сразу же, как только за стол села Марла; а Церен расположилась по правую руку от нее, перед принцем Моной и господином Канги. Три пары глаз тут же устремились в сторону принцессы, но она выдержала эти взгляды с достойным спокойствием и безучастностностью, ожидая пока возможность подобающе представиться выпадет ей сама. — Рада наконец приветствовать всех вас в своем дворце, — обходительно начала Марла. — Надеюсь, вы все удобно устроились и хорошо отдохнули? — Все замечательно, — отозвалась Ракель, сдержанно кивнув. — Ваш дворец изумителен. — Благодарю, — она польщенно улыбнулась, а затем, вдохнув, произнесла: — Но что меня радует еще сильнее, так это то, что сегодня, когда мы все в сборе, рядом с нами присутствует еще и принцесса Церен. — Как и меня, — подхватила та, улыбнувшись в ответ, и мимолетно взглянула у Ивара. Тот едва заметно дернул головой, мол, продолжайте, и она действительно продолжила: — Ее Величество давно обещала организовать эту встречу, и я ждала ее с нетерпением. Очень надеюсь, что совместными усилиями мы сможем положить конец многовековой тирании и сделать шаг навстречу счастливому, мирному будущему. Позже немало времени ушло на то, чтобы Церен как следует познакомилась со всеми, а также не забыла рассказать о себе: чем занималась на Немекроне, какие шаги планирует предпринять дальше, на что, в конце концов, надеется, о чем мечтает… Марла выслушивала этот от начала и до конца десятки раз, но все равно внимательно следила за каждым словом, произнесенным принцессой, и пыталась понять, как та себя чувствует прямо сейчас. В общем и в целом, Церен держалась уверенно. Конечно, то, как она без конца крутила одно из колец на пальцах, выдавало ее нервозность и напряженность, но все же после каждого вопроса она чувствовала себя все более раскованно и непринужденно. В основном расспросами ее осыпала Ракель, изредка что-нибудь уточняющее вбрасывал Мона; а вот Канги, что было довольно странно, молчал. Как правило, на всех собраниях Альянса он говорил громче всех, но пока что-то не торопился с тем, чтобы влезать в разговор. То ли он приценивался, то ли что-то задумал, то ли все вместе — Марла могла только гадать; но все же уповала на его благоразумие и надеялась, что не выдаст что-нибудь этакое, как любил это делать. Если госпожа Ракель хотела поступать правильно, а принц Мона — обдуманно и осторожно, то Канги всегда был радикалом во всем, в каждой мелочи. Не самое типичное поведение для маррунийца, которые были известны своей «холодной» силой, но, что уж поделать, из каждого правила бывали исключения. Этот горячий мужчина все же умел принимать жесткие, бескомпромиссные решения и добиваться желаемого в любой ситуации — потому и поднялся так высоко, став лидером борьбы с оккупацией. Марла опасалась, что он что-нибудь выкинет, и не зря: сразу же, как только миновал этап формальностей и всех этих церемоний, он выдал: — Что ж, теперь, когда мы все здесь и точно знаем, что хотим одного и того же, не стоит терять время впустую. Пора обсудить, что мы собираемся предпринимать дальше. — Согласен с вами, господин Канги, — поддержал Ивар. — Мы слишком долго не предпринимали новых шагов; но теперь принцесса с нами, и можем более уверенно судить о том, что будет дальше. — Я с самого начала говорил о том, как следует поступать: нам нужно незамедлительно свергнуть Рейлу. А поскольку Ее Высочество теперь здесь, с нами, я не вижу для этого никаких препятствий. Марла глубоко вдохнула, пытаясь сохранить невозмутимость. Ей до жути не нравились все эти изречения Канги; да и Церен они, похоже, не пришлись по вкусу: та мгновенно растерялась, нахмурилась и о чем-то усердно задумалась. В ее голова наверняка уже представлялись картины утопленной в крови Кальпары — ведь именно это предполагали любые замыслы Канги. Его не волновала даже жестокость, которую он мог ненароком проявить — и слишком чрезмерно, — только лишь результат. И все же, Марла, да и все остальные тоже, прекрасно понимала, чем чреват столь необдуманный шаг. Ведь если бы все было так просто: просто взять и убить Императрицу — они бы давно это сделали. Однако у нее по-прежнему оставались сторонники и те, кто верили в неприкосновенность ее власти. — Господин Канги, мы ведь уже говорили об этом, — вмешался Мона, заправив за ухо прядь огненно-рыжих волос. — Царствующий деспотизм держится не только на одной Императрице. Не будем забывать и о ее верных приближенных: например, об Айзелле, которую она сделала генералом и главой Совета. Или о Таргарисе. — Таргарис стар, — отрезал Канги. — Совсем скоро Рейла отправит его на пенсию точно так же, как и Текера. Останутся только Айзелла и хранительница покоев Мерена, но что они две — против армии Рейениса, Марруна, Аурийского королевства, Ордена и Немекроны? — Не забывайте о том, что у Рейлы тоже есть преданная армия за спиной. Как только они сойдутся, вся Кальпара утонет в крови. А разве нам это нужно? — Я солидарна с Вами, и сделала бы все для того, чтобы избежать напрасного кровопролития, — смогла, наконец, вмешаться Марла. Она прекрасно понимала, что, если не остановить Канги сейчас, его изречения придется слушать до самого конца собрания. — Это нерационально и, к тому же, очень жестоко. — Неужели? — снисходительно фыркнул в ответ мужчина. — Разве без кровопролитий Вы бы отвоевали свой дом? — Я отвоевала свой дом не потому, что мои люди захотели этого. Точно так же они захотели увидеть меня королевой, — сурово опустила Марла в ответ. Ей стоило огромных усилий не выдать раздражения, которое закипало в ней все сильнее и сильнее с каждой секундой, потому что, право слово, иногда этот человек был просто невыносим! Неужели он не понимал, что никто не станет поддерживать его безумные идеи? — Воля народа — вот наш главный приоритет. Иначе чем мы будем отличаться от нацистов-диктаторов? — Как хорошо, что народ солидарен со мной, — почти что прорычал Канги. — Они ненавидят Рейлу и ее прихвостней и жаждут их падения. Буря разразилась, и ее не успокоить. — Может и так, но что на счет аристократии? — слово вновь взял Мона. — Они все слишком ценят преемственность и вряд ли захотят видеть на троне принцессу, которая предала собственную семью. Не в укор Вашему Высочеству, — принц мазнул по ней виноватым взглядом, — но это реальный факт. — Вы правы, — решила высказаться Ракель, — не вся знать признает принцессу Церен и уж тем более — новые порядки, которые она отстаивает. Однако нельзя забывать, что перемены уже произошли. Теперь абсолютом всего стала не идеология Яшара, потому как сама Рейла ее отвергла, а абсолютизм и тирания. Аристократы, поддерживающие Рейлу, цепляются за статусы и власть, а не за идеалы, и как только она перестанет давать им нужное чувство безопасности, они первыми побегут от нее. Процесс уже начался, ведь сначала она казнила пятерых членов Совета, в том числе генерала Хакана, который верно служил еще ее отцу и деду, а теперь учинила массовые убийства и аресты тех, кто просто ей не угодил. Знать уже сомневается в том, что Императрица и дальше будет на их стороне, а с подачи Карай этот огонь распространится. Истинное лицо Рейлы рано или поздно раскроется, и тогда у нее не останется союзников. Марла задумчиво прикусила внутреннюю сторону губы. Орден, а именно господин Карстен вместе с немекронским сенешалем, это действительно хорошо придумал: отправить ко двору своего человека, — однако в последнее время ее тревожили способы, которые тот избрал для достижения поставленных целей, и потому она решила вклиниться в разговор, пока была такая возможность: — А не слишком ли радикальны методы Карай? Не стоит забывать, что такими решениями мы портим не только репутацию Рейлы, но и подрываем благополучие ее подданных, невинных гражданских. — Невинных гражданских? А думала ли Империя о невинных гражданских, когда веками терроризировала чужие народы? — Канги, разумеется, не мог обойтись без своих циничным комментариев. Марла перевела не него недовольный взгляд и вдохнула, готовясь, наконец, поставить его на место, когда неожиданно инициативу перехватила Церен. — Если мы и дальше будем так рассуждать, цикл насилия никогда не прервется, — опустила она и, кажется, в ее голосе отчетливо промелькнуло раздражение. — Да и как Вы можете судить ни в чем невиновных людей за чужие ошибки, когда перед Вами сидит три чистокровных удракийца? Марла не смогла сдержать довольной улыбки, когда Церен осадила Канги до такой степени, что тот даже не смог придумать — впервые такое было! — что такого заносчивого и едкого выдать в ответ. — Кроме того, — продолжила принцесса, — я ведь уже говорила: сначала мы должны помочь Немекроне. Я обещала королеве Немекроны сделать все, что в моих силах, чтобы освободить ее дом, и я сдержу свое слово.***
— Будь любезна и потрудись объяснить мне, почему, когда в пятом корпусе уже неделю длится забастовка, я узнаю об этом только сейчас. Айзелла шумно выдохнула и опустила взгляд, в то время Рейла, восседающая на троне, смотрела на нее так, словно готова была растерзать. — Я сама узнала об этом только сейчас, — ответила она. — Вероятно, командующая Эгидба пожелала скрыть происходящее. — Вот именно, Айзелла, — недовольно выплюнула Императрица. — У меня под носом назревает бунт, а я узнаю об этом от посторонних, которые не имеют к этим делам совершенно никакого отношения. Если бы не командующий Разор, кто знает, до чего дошла бы эта ситуация… Но я прекращу это. Немедленно. — Позвольте спросить, — настороженно протянула Айзелла, подняв на нее хмурый взгляд. Враждебная, почти что рычащая, интонация Рейлы не сулила ничего хорошо. — Что именно Ваше Величество собираются предпринять? — А разве это не очевидно? За ненадлежащее исполнение своих обязанностей и нарушение военной присяги, подразумевающей абсолютную верность короне — то есть, мне, — Эгидбу полагается казнить. Айзелла непроизвольно выпрямилась, и ее лицо изумленно вытянулось от того, что она услышала. Поначалу ей показалось, что это ей и повсе почудилось, но все было по-настоящему, и Императрица была совершенно серьезна. Ее глаза блестели от жажды крови, а сама она, мрачная, точно грозовая туча, ждет от Айзеллы ответа — покорного согласия и беспрекословного смирения с ее решением, вернее сказать. Но женщина не собиралась молчать в этот раз. Ей хватало и того, что Дамла, эта мерзопакостная змея, влезла в дела, которые ее не касались, и подтолкнула Рейлу к решению, повлекшему за собой немало бед. Указ об арестах и казнях как раз-таки и стал причиной народных волнений и забастовок в корпусе, а уж если она и дальше продолжит отдавать подобные распоряжение, опасения о бунте вполне себе могут стать реальностью. Айзелла, как глава Совета, второе по значимости в государстве лицо после самой Императрицы, не могла допустить подобной беды. Разумеется, она была верна своей правительнице, но еще больше она была верна Империи и здравому смыслу, границы которого Рейла перешла давно. — Ваше Величество, нет никаких сомнений в том, что командующая Эгидба провинилась, и она должна понести за это наказание. Но все же я думаю, что у нее не было дурных намерений. Мне кажется, она сама хотела разобраться с происходящим и не доставлять Вашему Величеству лишних хлопот. — Ты что, — прошипела Рейла, наклонившись вперед, — защищаешь ее? — Ваше Величество, я всего лишь… — Я — законная и полноправная правительница этого государства. Во мне течет кровь великой династии Азгара Завоевателя. Я есть суд, закон и власть, и какая-то вояка мне и в подметки не годится! — ее громкий голос эхом отскочил от высоких пустых стен тронного зала, отчего Айзелла невольно поморщилась: благо, здесь было достаточно темно, чтобы Рейла не увидела ее реакции. — Кто она такая, чтобы делать что-то у меня за спиной? И кто такая ты, чтобы указывать мне, что делать? Вдох, выдох… Айзелла поджала губы и на секунду прикрыла глаза, стараясь как можно быстрее абстрагироваться от происходящего — но как же это было сложно! В такие моменты она уже жалела о том, что в прошлом так усердно выслуживалась перед Рейлой, стараясь завоевать ее расположение, ведь на самом деле эта женщина была просто невыносима. Уж лучше бы она осталась на Немекроне, или прозябала бы в какой-нибудь жалкой дыре, чем день ото дня наблюдала за тем, как Императрица прожигает жизнь, воркует со своей змееподобной фавориткой, и выслушивала бы ушаты грязи, которые та выливала на ее голову при любой возможности. Айзелла знала, что у многих членов династии было раздутое самомнение, но тщеславие Рейлы напрочь затмило ей взор. — Ваше Величество, — наконец обратилась она, сохранив при этом поразительную невозмутимость, — я не пыталась указывать Вам. Я всего лишь выполняла свои обязанности, как глава Совета: я советовала Вам, как поступить лучше. Как мне кажется, сейчас не самое лучшее время, чтобы принимать настолько жесткие меры. Дайте им чуть-чуть остыть, а уж потом наказывайте всех, кого считаете виновными. Только, прошу Вас, не стоит подливать масла в огонь. — Ах вот как! — патетично воскликнула Рейла и ядовито выплюнула, скривившись: — Раз ты такая умная, иди и усмири их сама, если ни капитаны роты, ни командующая не могут сделать этого. Поразительно, но это действительно была разумная идея. Айзелла выдохнула, кивнула и протянула: — Как Вы скажете. Я все сделаю.***
Рейла велела ей ехать в корпус немедленно и не тратить ни секунды на сборы, чего Айзелла, признаться, не ожидала. И все же, тех двадцати минут, что она провела в пути, с лихвой хватило на то, чтобы туда уже успели, каким-то образом, донести весть о ее скором визите. Айзелла переступила ворота корпуса, а ее ожидали уже выстроенные в стройные ряды роты и их командиры, которые поклонились и поприветствовали ее, когда та, сложив руки за спиной, в сопровождении стражи вышла в главный дворик. — Для нас большая честь видеть вас здесь, генерал, — сказал один из капитанов — Айяс, кажется, — сделав несколько шагов в ее сторону. — Мы очень рады. — А вот я совсем не рада, — едко опустила в ответ Айзелла, скривившись. Она почти готова была разрешить все максимально спокойно и мира, даже разговаривать настроилась любезно, но только вот все эти лестные, полные лжи и лицемерия фразочки, которыми этот человек сходу осыпал ее, убили всякое настроение отнестись к ним с пониманием. Айзелла уже знала: они начнут лебезить, оправдываться, перекладывать вину друг на друга, увиливать, заговаривать ей зубы — в общем, всеми силами попытаются скрыть свои недочеты. Они выдали себя хотя бы тем, что, когда она пришла, роты уже стояли по местам, но даже такой видимый порядок не смог скрыть витающего в воздухе напряжения. Несколько солдат вытаращились на Айяса, как на полоумного, кто-то зашептался, но капитан Селим быстро усмирил их, метнув в сторону болтунов укоризненный взгляд. Айзелла демонстративно вздохнула, посмотрев на него, закатила глаза, а затем снова взглянула на Айяса и произнесла: — До меня уже дошла информация о том, что происходит в вашем корпусе. Объясните, как вы допустили это. — Не понимаю, о чем вы, генерал, — солгал Айяс. Если бы Айзелла не знала правды и не сгорала от гнева прямо сейчас, она бы, возможно, и поверила ему. — У нас все хорошо. — Вот только не надо мне врать. Я прекрасно знаю обо всем этом балагане, который творится здесь уже целую неделю. Но мало этого — вы еще и имеете наглость скрывать это! Так еще и в лицо мне улыбаетесь и идиота из себя строите! Это что такое?! — Генерал, мы… — Не утруждайте себя. Не хочу слушать ваших жалких оправданий. Вы! — рявкнула Айзелла, обращаясь к солдатам, и прошла вперед, грубо толкнув Айяса в сторону. — Что вы себе позволяете?! Кто дал вам право не подчиняться приказам старших по званию? Вы хотите, чтобы я приказала всех здесь казнить?! — А вам только казни и подавай… — язвительно буркнул кто-то неподалеку, от чего Айзелла вмиг вспыхнула. Вытянув шею, она принялась искать по сторонам этого паршивого наглеца и готова была поклясться: задушит его собственными руками! — Кто это сказал?! — прорычала она и метнулась в сторону солдат, от одного из которых, как предполагала, услышала это. Они тут же все потупили взгляды и поджали губы, пока она медленно обходила каждого, пронзительно глядя прямо в лицо. Айзелла прекрасно понимала, что они недовольны происходящим, но и неуважение к себе оставить без внимания не могла — да и еще и тогда, когда это было трусливое тявканье из-под бока! — Ну же, отвечайте мне! Девушка, напротив которой она остановилась, поморщилась. Айзелла шумно выдохнула и снова осмотрела солдат. Молчали и даже шелохнуться не смели — то-то еще! Позорные шавки… — Что, неужто смелости не хватает? — презрительно выплюнула женщина, фыркнув. — Забастовки устраивать и лясы точить вы горазды, конечно… А отвечать за свои поступки кто будет, а?! Из строя вышел один солдат. Молодой, долговязый мужчина с коротко остриженными волосами, прямыми рогами и щетиной, покрывшей лицо, он, держа руки сложенными спереди, вздернул подбородок и объявил: — Я сказал это. Айзелла стиснула зубы и в два шага сократила расстояние между ними, приблизившись практически в притык, в то время как тот так и продолжил смотреть вперед, не моргая. — Назовись, — приказала она, на что тот ответил без заминок: — Байрам. Лейтенант шестой роты. Айзелла снисходительно покачала головой и дернула рта. Подумать только: какой-то лейтенант вздумал говорить ей такие вещи! — Хорошо, хорошо… А теперь повтори то же самое мне в лицо, Байрам. Она не ожидала подобной смелости и жесткости, но он действительно сделал это. Опустив голову и посмотрев ей прямо в глаза, Байрам, нахмурив густые брови, произнес: — Наше терпение на пределе, генерал. Ее Величество издала указ, согласно которому наших соратников посадили или и вовсе: казнили — ни за что, и мы крайне этим обеспокоены. Разве подобное отношение к своей армии — это справедливо? — Вот еще: тебя спросить забыли! — презрительно выплюнула Айзелла. — Ты кто такой, чтобы рассуждать о решениях самой Императрицы? — Я имею право рассуждать о чем угодно, если это меня волнует. — Ну, так это не должно тебя волновать. Императорская воля неприкосновенна — да и вообще, любая воля того, кто выше тебя по званию. Какое право ты имеешь пренебрегать приказами своего капитана и своей командующей? — Вы не оставили нам другого выбора, — продолжал гнуть свое Байрам. — Армия всегда была опорой нашего великого государства, и мы вправе требовать к себе уважения. Остальные солдаты мрачно загалдели, поддерживая его. «Вот именно! — кричали они. — Мы требуем справедливости! Императрица нас не уважает!» Айзелла разъяренно округлила глаза, когда развернулась и оглядела бушующее войско. Айяс сразу бросился успокаивать их, но никто его не слушал. — Это что такое? — прошипела Айзелла и громко воскликнула: — Отставить! Немедленно прекратите! Закройте свои рты! Толпа все же стихла, хотя и не до конца. Возбужденный шепот продолжал гулять из стороны в сторону, пока она, надрывая горло, кричала: — Вы что, совсем страх потеряли?! Бессовестные, бесстыжие, дерзкие подлецы! О каком уважении может идти речь, если вы ведете себя, как свора дворовых собак?! «Вы не имеете права нас оскорблять!» — выпалил издалека кто-то, и толпа вновь подхватила, как мантру, выкрикивая все, что приходило им в голову. Охрана Айзеллы и капитан насторожились, в то время как сама женщина едва не тряслась от гнева: она полностью потеряла контроль над ситуации. С каждой секундой этот шум набирал новые обороты и грозился перерасти во что-то реально опасное — как вдруг мужской голос, донесшийся с помоста, заставил мигом притихнуть всех: — Что здесь происходит? Подняв голову, Айзелла увидела Халита, который, опершись на перила, недовольно наблюдал за развернувшейся заварушкой. Проклятый сукин сын! Она не знала, как долго он простоял здесь, но не сомневалась, что он не упустит шанса донести о ее неудаче Рейле — если, конечно, сам сможет совладать с ситуацией. И что он только тут забыл?.. — Что за переполох вы устроили? Разве генерал не ясно вам сказала: императорские указы не подлежат обсуждению, и уж тем более — сомнению. Никто не вправе оспаривать волю государыни, зарубите это себе на носу! Покуда правит Императрица Рейла, не будет вам спуску. Даже не ждите к себе снисхождения, ибо ни одну оплошность Ее Величество не оставит без внимания, не забудет и не простит. Довольно вам! Закончив, Халит резко развернулся и направился к лестнице, в то время как толпа значительно поутихла. Они расступились и почтительно склонили головы, когда тот спустился и направился к Айзелле. Женщина готова была рвать и метать от бешенства: мало того, что этот змей влез не в свое дело, так еще и усмирил всех именно он! — Генерал, — приветственно протянул он, поклонившись. Айзелла смерила его недовольным взглядом и раздражительно фыркнула, наблюдая за тем, как он с совершенно непринужденным видом выпрямился, а затем тихо произнес: — Давайте вернемся во дворец. — Вернемся, конечно, — зло пробурчала Айзелла. — Но сначала объясните мне, что вы здесь делаете. — Я просто заглянул на чай к командующей Эгидбе, а потом услышал шум, вышел узнать, что происходит, и не смог оставаться в стороне. — Как хорошо, что вы так участливы… — Это мой долг, — как ни в чем не бывало отозвался он, словно и не заметил в словах женщины никакой иронии. Да он же просто издевался над ней! Айзелла закатила глаза и, ничего не сказав, развернулась на выход. Солдаты и капитаны вновь склонили головы, но она уже и не думала о них, гораздо больше обеспокоенная тем, чтобы удержать себя и не придушить Халита на месте.***
События последних дней заставили мигреням и мышечным спазмам Рейлы вновь напомнить о себе. Даже тот факт, что Халиту удалось все-таки усмирить обезумевших солдат, не приносил должного облегчения, хотя и успокоил раздирающий ее на части гнев. А от всех болезней лекарство было совершенно другое. Дамла. Потягивая вино, налитое, как и всегда, ее рукой, Рейла наблюдала за тем, как она, опустившись на пол, перебирала струны арфы, своими длинными, тонкими, изящными пальцами создавая завораживающую, почти что убаюкивающую мелодию, и не могла насытиться этим видом. Белые вьющиеся волосы перламутровым отливом сверкают в свете ламп, длинные ресницы припущены и скрывают томность фиолетовых глаз; и парфюм — этот сладких вишневый парфюм, без запаха которого эти покои словно лишаются жизни, который вместе с пьянящим вкусом мягких губ находит ее даже во снах… И как бы мрачен и отвратителен не был прошедший день, эта женщина способна была его спасти, ибо она — пламенный свет тысячи солнц, питающий ледяную твердь ее луны. Рейла отставила бокал в сторону и поднялась с софы, направившись к рабочему столу так осторожно, чтобы уж точно не отвлечь Дамлу от игры на арфе. Открыв верхний шкафчик, она обернулась, чтобы убедиться, что та действительно ничего не заметила — или, по крайней мере, сделала вид, — и быстро запустила в него руку, после чего вернулась на место, закинув ногу на ногу и вновь подхватив бокал. Рейла уже сбилась со счета, какой она выпила за вечер, но, судя потому, что она еще могла трезво соображать, беспокоиться на этот счет не стоило. Вскоре бренчание струн пошло на спад, и Дамла, полностью закончив, посмотрела в ее сторону, когда из ее высокого хвоста окончательно выбились пряди челки, изящно обрамляя скульптурное, совсем как у статуи, лицо. Рейла окинула ее изучающим взглядом, стараясь лишний запечатлеть в памяти все лица, дернула уголком рта и, поставив бокал на стол и поманив рукой, протянула: — Иди сюда. Скорее. Дамла поднялась, взмахнув широкими воздушными рукавами изумрудной кофты, и приблизилась к Рейле, опустившись рядом с ней на софу, окинув вопросительно-нетерпеливым взглядом: наверняка по одной интонации она поняла, что та что-то замыслила. Рейла решила поиздеваться и немного помолчать, но быстро сдалась, будучи не в силах слишком долго оттягивать этот момент. — У меня для тебя кое-что есть, — сообщила она. Дамла склонила голову набок и, дернув бровью, проворковала: — И что же? Рейла поднялась с софы и обошла ее сзади, и Дамла проводила ее любопытным взглядом, пока та не достигла слепой зоны. Рейла разжала ладонь и поспешила застегнуть на ее шее золотую подвеску, увенчанную камнем граната. Дамла тут же потянулась к ней, аккуратно сжав пальцами и подняв повыше, чтобы рассмотреть крупный, мерцающий на свету, насыщенно-красный, точно вино, граненый кристалл. — Изумительно… — протянула она, завороженная, и ощутимо вздрогнула, когда Рейла наклонилась, чтобы прошептать ей на ухо, обдав горячим дыханием, пропитанным запахом алкоголя: — Никогда его не снимай. Дамла шумно выдохнула и расплылась в лукавой улыбке, а Рейла вернулась на свое прежнее место, снова вооружившись вином. Сделала глоток, окинула задумчивым взглядом ковер, повертела в руках бокал, на дне которого болтыхались незначительные остатки. — Знаешь, о чем я думаю? — протянула она, и Дамла заинтересованно посмотрела на нее, встрепенувшись, и всем своим видом показывая, что готова слушать и внимать. — Забастовку в пятом корпусе ведь разогнала не Айзелла… Это сделал Халит. — Верно. Но я не понимаю, к чему ты клонишь. — Халит — умный человек, а мой Совет полностью обмельчал. Может, мне следует дать ему какое-нибудь место в нем? Уверена, он сможет послужить хорошую пользу. Не то, чтобы Рейла доверяла этому мужчине… Вообще-то, она никому не доверяла: ни Таргарису, ни Айзелле, ни даже Мерене — одной лишь Дамле Рейла могла отдаться всецело, но не в ее компетенции было членство в Совете. Ей нужны были люди, имеющие талант к политике и понимающие, как управлять дурными головами стадной толпы, и Халит как раз-таки был из таких: он доказал это в тот самый момент, когда, за несколько минут, всего парой слов положил конец беспорядкам в корпусе, которые до этого длились пять дней. Да и спесив он не будет — если, конечно, не глуп, — ведь должен помнить о незавидной участи своего родственничка Гёка. Однако посоветоваться на этот счет с Айзеллой она не могла: заранее знала, что та будет настроена категорически против, ведь Халит фактически растоптал ее гордость… Звезды, как же сложно возиться с этими идиотами! Если так и дальше продолжится, Рейле придется всех отправить на плаху. — Думаю, в этом есть смысл, — рассудила Дамла, покачав головой. — Халит производит впечатление достойного, смышленного и благородного человека. Не могу судить о том, насколько он будет надежен, но мне кажется, что он достоин получить шанс проявить себя. — Вот и я так считаю, — Рейла кивнула и покачала ногой. — Нужно будет еще раз обдумать это. — Ну, а все-таки, что насчет забастовщиков? Ты уже решила, как с ними поступишь? — Я с самого начала все решила, — безапелляционно выплюнула в ответ та. — Айзелла назвала мне имена тех, кто кричал громче всех, и тех, кто отчаянно пытался все замять, — я же, когда придет время, их казню, как и полагается поступать с предателями и бунтовщиками. Пусть не ждут от меня пощады, ибо я намерена утопить в их собственной крови любого, кто посмеет встать на моем пути.