***
Фрида поморщилась, когда столб огня взднялся вверх, ослепительной вспышкой освещая ночную темноту. Стена здания с угрюмым рокотом рухнула вниз, подняв густое облако серой пыли. Обломки бетона, камня и железная арматура мгновенно похоронили собой удракийцев, находящихся рядом — их крики донеслись до сюда лишь еле различимыми отголосками. Фрида не нашла в себе и крохи жалости ко врагу. Запрокинув голову к небу, она увидела, как корабль, обрушивший на базу этот разрушительный снаряд, поспешно растворился в воздухе. — Путь чист, — констатировала Рут, которая стояла рядом. — Люди ждут новых приказов. Фрида обернулась, глядя на скучковавшееся войско, и призадумалась. Начало битвы было весьма многообещающим, и в этом во многом была заслуга Картера Карраско, который предложил провернуть этот обманный маневр. Часть своих войск, насчитывающую шестьсот человек, Фрида поручила Джону, чтобы те двигались с запада: такой заход был самым очевидным и предсказуемым вариантом, так что если удракийцы и ждали нападения, то именно с той стороны, ведь дальше лежали лишь бескрайние пески Пепельной пустоши, Мертвое море и дикие Крайние земли. Другую же часть, оставшихся четыреста человек, Фрида взяла с собой и провела по тоннелям заброшенных подземных городов, чтобы нанести удар с юго-востока. Туда же метнулись и корабли, оснащенные невидимыми барьерами — секретом этом технологии давно поделился Орден Дельвалии, — благодаря чему остались совершенно незамеченными. Удракийцам потребуется какое-то время, чтобы понять, что произошло, и сообразить, как распределить свои силы на два фронта. Наемник Рейлы сказал, что по последним известным ему данным на базе насчитывалось не больше трехсот человек и минимальное количество боевой техники, поэтому королева не поскупилась, отправив туда тысячу солдат — совсем уж мизерные цифры в масштабах Гарнизона, ряды которого еженедельно пополняли новобранцы. Пока план, разработанный, по большей части, Картером Карраско, приносил успех, и Фрида не считала нужным отклоняться от него. — Наступаем прямо сейчас! — скомандовала она. Солдаты, стоящие в первых рядах, понесли это дальше, и, когда Фрида махнула рукой, все они метнулись прямиком на базу. Металлическое ограждение полностью истлело, что дало им свободно войти на территорию. Кругом стояла пыль, оседающая на языке горьким вкусом; воздух плавился от жара неугасшего огня. Солдаты, не медля ни секунды, хлынули в образовавшийся проход — огромную дыру, целиком заменяющую восточную стену, — а Фрида решила остановиться, чтобы бегло осмотреться по сторонам. Сквозь пелену смога она видела остывающие груды развалин, редкие дорожки огня, простирающиеся на несколько метров вперед, рассыпанные на выжженной земле изуродованные тела удракийских солдат и кровь, пылающую в ночи подобно пламени. Фрида прикрыла глаза и глубоко вдохнула, ощущая, как по телу раскатывается леденящая дрожь, несмотря на исполинский жар вокруг. Сразу вспомнилась чудовищная бойня у Костяных гор. Вспомнились обугленные и наполовину стертые в порошок трупы ее покойных товарищей, последователей Красного восстания. Вспомнилось, как они изо всех сил пытались найти тело Джоанны — безуспешно. Сейчас то же самое происходило не с ними, но она все равно ощущала иррациональный страх и тревогу. Вдох, выдох. Фрида предупредительно сжала кинжал, закрепленный на поясе, и двинулась вслед за остальными. Внутри базы уже успели подсуетиться. Стоило ей ступить туда — и удракийцы тут же окатили градом выстрелом. Один из них понесся прямо на нее. Фрида выхватила кинжал и увернулась, когда тот попытался удалить ее наэлектризованной саблей, проскочила ему за спину и полоснула лезвием по пояснице. Удракиец сдавленно зарычал и рефлекторно прогнулся назад, что позволило Фриде немедленно схватить его за голову и силой швырнуть на пол. Послышался хруст, рваный хрип — солдат обмяк, словно тряпичная кукла, свалившись на пол. На этот раз она не должны проиграть. На этот раз люди, вверенные ей, не должны пострадать. Фрида не смогла уловить момент, когда ее сознание будто бы отключилось, верх взяли инстинкты и тело начало действовать само по себе. Удракийцы стреляли — она отскочила за крупный обломок, прокатившись по земле, но тут же поднявшись на четвереньки. Фрида слышала крики, слышала лязг металла и бесчисленное множество выстрелов, от которых закладывало уши. Видела тела — своих солдат и врагов, — падающие на землю с простреленными животами, грудями и головами. Чувствовала запах гари и крови, пропитавший каждый кубический миллиметр этой просторной комнаты. Она ощущала все — но эмоции и мысли как будто напрочь исчезли. В голове была абсолютная пустота, точно зияющий вакуум, а в жилах словно горел огонь, подогревающий боевые рефлексы. Только беспокойно дергающийся хвост служил напоминанием о том, насколько сейчас, должно быть, был взбалмошен ее рассудок. Фрида сорвала с пояса ружье и, выглянув из укрытия, принялась стрелять в удракийских солдат. Толком не целясь и практически не осознавая того, что делает, она все же смогла уложить пятерых человек — до тех пор, пока град пуль не коснулся обломка, за которым она скрывалась. Камень затрещал и грозился вот-вот раскрошиться на осколки: нужно было немедленно куда-то деваться. Думать должно не пришлось. Фрида выхватила из кармана небольшую капсулу и швырнула вперед — повисла завеса из густого синего дыма, которая позволила ей беспрепятственно улизнуть в ближайшую дверь, переступив через тело одного удракийца. Фрида оказалась в пустом темном коридоре и смогла позволить себе небольшую передышку, завернув в маленькое подсобное помещение, в котором вышибло дверь. Нужно было отдышаться и убедиться в том, что не была ранена — на фоне адреналинового всплеска она вполне могла не заметить такое. Но все было в порядке. Если, конечно, не считать ее беснующегося разума. Фрида сползла вдоль стены и присела на корточки, сложив руки, сцепленные в замок, на коленях. Тело пробивала неконтролируемая дрожь, и это заставляло ее чувствовать себя до безобразия жалкой. Ровно до этой секунды она была подобна машине, движимой топливом, что бешено набирала обороты, — а теперь затесалась в этой каморке и с замиранием сердца оттягивала момент, когда ей придется выйти. Ровно до этой секунды она не осознавала ничего из того, что происходило, но теперь эти образы всплывали в ее голове оглушительно ослепляющими вспышками. Дорога прошла спокойно. Закат пылал алым светом. В подземелье было темно и пахло сыростью. На поверхности было куда жарче, чем снизу. Люди обращались к ней «капитан Фрида» — так дико и непривычно. Рут постоянно спрашивала, в порядке ли она. Фрида хмурила брови и отвечала, что будет в порядке только тогда, когда сотрет эту базу в порошок. Корабли вылетели со свистом. От взрыва дрожала земля. Огонь вспыхнул так резко, что чуть не заслепил. Дым саднил горло. Запах крови слишком настойчив. Фрида утерла нос, пытаясь прогнать это назойливое фантомное ощущение; а трясти ее так и не перестало. Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Она выдохнула и запрокинула голову назад. Совсем размякла. Откуда эта паника? Где ее непоколебимая решимость? Хорошо все-таки, что никого не было рядом прямо сейчас, иначе кто стал бы уважать такого капитана-тряпку? Нужно было сейчас же прийти в себя, подняться на ноги и броситься все силы на то, чтобы сразить этих рогатых ублюдков. Шум прибоя. Соленый запах моря. Это всегда утешало ее в минуты тоски, тревоги и злости. Если так уж подумать, то кровь и морская вода пахли достаточно похоже. Фрида шумно вздохнула и заставила себя выпрямиться, сжав в руке окровавленный кинжал. Если уж ей не хватало решимости броситься в самую гущу битвы, нужно было исполнить другую важную задачу: найти майора Агшина и убить его — как можно скорее. Вынырнув из-за угла, она украдкой направилась по коридорам. Электричества не было, а значит, и лифт не работал: нужно отыскать лестницу, подняться наверх, ворваться на пост управления и по самую рукоять всадить кинжал в черное сердце этого подонка. Кажется, не так уж и сложно. Фрида почти сорвалась на бег, однако вынуждена была остановиться, когда услышала приближающиеся шаги. Метнулась за угол — как раз вовремя, потому что коридор тут же осветил яркий свет фонаря, а затем она услышала два мужских голоса, о чем-то невнятно шепчущихся. Фрида так и не смогла расслышать, о чем шла речь — доносящиеся до сюда крики и выстрелы заглушали все остальные звуки, — однако точно поняла, что это были удракийцы. Ей пришлось прижаться к стене, когда свет стал ярче и полностью залил собой коридор. — Агшин — полный идиот, — единственное, что она смогла расслышать, когда те поравнялись с ней и прошли, оставив незамеченной. Их было всего двое — с ними ей точно удастся справиться. Фрида решила припасти кинжал до лучших времен. Метнулась вперед, подпрыгнула — удракиец закричал, когда она набросилась на него сзади, и столь же быстро стих, когда Фрида свернула ему шею. Фонарь, который он держал, упал на пол и тут же погас. Настала темнота. Второй удракиец растерялся и рефлекторно обнажил клинок, словно он мог помочь ему, полностью дезориентированному в пространстве. Здесь преимущество было на стороне Фриды, ведь она, будучи котоликой, прекрасно видела в темноте. Не медля ни секунды, она подскочила к нему, схватив руку, держащую клинок, и вывернув ее так, что тот тут же упал на пол, пронзительно лязгая. Удракиец вскрикнул и второй рукой вцепился ей за волосы. Фрида зашипела и, оттолкнувшись ногами от пола, придавила его к стене, чем несколько послабила хватку, после чего смогла схватить кинжал и наугад пырнула им куда-то в торс мужчины. Этого было вполне достаточно, чтобы он, схватившись на рану, рухнул на пол. Соленый запах крови снова пропитал воздух, но на сей раз Фрида предпочла думать о нем, как о морских волнах. Она выпрямилась, поправляя выбившиеся из хвоста пряди волос, как вдруг в глаза ударил яркий свет. — Огонь! — вскрикнул кто-то. Фрида успела метнуться за угол прежде, чем шквал выстрелов обрушился вперед. — За ней! Удракийцы сорвались с места, и ей пришлось бежать, петляя по коридорам и то и дело спотыкаясь в попытке увернуться от пуль. Фрида совершенно не представляла, как ни одна из них до сих пор не попала нее, но определенно считала, что ей больше не стоило медлить. Она сорвала с пояса ружье и почти готова была открыть ответный огонь, когда кто-то вдруг хватил ее за шиворот и утянул за собой в одно из помещений. Стальная дверь со скрипом захлопнулась, отрезая от удракийцев; а затем — по видимому, через другую дверь — она снова оказалась в коридоре. Кто-то вытащил ее оттуда. — Фрида! — вскрикнула Рут, пытаясь привести ее, совершенно растерянную, в чувства. Фрида вся вздрогнула и обернулась на нее, пытаясь как можно скорее взять себя в руки и не выдать своего потрепанного, нервозного состояния. И все же, она совершенно не понимала, как Рут оказалась здесь, — и потому изумленно опустила: — Рут?.. — Ты сумасшедшая, — выплюнула в ответ та, глядя на нее то ли осуждающе, то ли взволнованно: так, как смотрела всегда, когда кто-то — и особенно Фрида — совершал какую-нибудь безрассудную глупость. — Зачем ты полезла туда? — Я просто… Она не успела договорить — их тут же окатил новый шквал выстрелов. Рут по инерции метнулась за угол, Фрида поспешила за ней, обнажив ружье и принявшись стрелять по удракийцам в ответ. Одного успешно сбила с ног; однако его тут же сменил другой — вот же дрянь! Фрида зашипела, раздраженно махнула хвостом и юркнула за угол. — Рут, — торопливо выплюнула. На все про все у них была лишь пара секунд. — Найди Агшина и убей его. Этих я возьму на себя. — Даже не смей, — шикнула в ответ Рут. — Их слишком много. — Всего лишь четыре. Я справлюсь. Просто доверься мне. Рут продолжала мешкаться, и это выводило Фриду из себя. Если она сейчас же не поторопиться, их ведь убьют на месте! — Ну же, давай, скорее! Рут сдавленно рыкнула, иррационально мотнув головой. — Хорошо, — выплюнула она, но затем, снова посмотрев на нее, мгновенно посерьезнела и тихо опустила: — Береги себя. Выстрелы прекратились на пару секунд — Фрида успешно воспользовалась этим, чтобы бросить снаряд, образующий синюю дымовую завесу. Рут тут же сорвалась с места и бросилась вперед по петляющим коридорам; она метнулась следом, принявшись хаотично стрелять во все стороны. Пелена дыма развеялась не до конца, однако этого хватало, чтобы увидеть силуэты вражеских солдат. Трое из них рухнули замертво прежде, чем успели открыть ответный огонь; четвертый же выстрелил. К большой удаче, посланная пуля пролетела прямо в нескольких сантиметров от ее головы. Фрида рефлекторно отшатнулась, из-за чего упала, ударившись копчиком о землю. Нужно было немедленно вставать и продолжать сражаться, иначе она умрет. Однако удракиец, похоже, решил, что она и так мертва. Идеальная возможность добить последнего гада. Фрида прикрыла глаза и прислушалась. Глухие шаги стали приближаться. Кто-то навис над ней и принялся критически осматривать — она чувствовала этот пристальный, хмурый взгляд. Пора. Фрида резко распахнула глаза и, оттолкнувшись ногами от земли, переместила вес на верхнюю часть спины, а бедрами зажала голову удракийца. От неожиданности тот выронил ружье и тут же вцепился руками в ее ноги, пытаясь сбросить в себя. Резко крутанувшись, Фрида смогла повалить его на пол и вскарабкалась сверху. Удракиец брыкался, извивался, пытался дотянуться до ее шеи и просто — сбросить с себя; однако Фрида сидела у него на груди, и этими жалкими потугами он только лишал себя воздуха. Долго не думая, она сняла с пояса окровавленный кинжал и решительно полоснула им по горлу удракийца. Красная кровь брызнула из его рта, обжигая каплями руки Фриды, но все, что она могла чувствовать, так это грохот собственного сердца, набатом отдающийся в ушах.***
— Больше трети наших солдат мертвы. Немекронцы достигли третьего яруса, — отрапортовал лейтенант, в голове которого, несмотря на всю тяжесть ситуации, отчетливо слышалась сосредоточенная твердость и непоколебимость. Агшина злило его спокойствие, но ничуть не больше, чем страшило осознание того, насколько плачевна может быть его участь. Уже битый час он мерял шагами просторный зал поста управления, приходя в ярость от любого, даже самого безобидного, слова в свой в адрес и вздрагивая от каждого взрыва и шороха, доносящегося из-за двери. Агшин прекрасно осознавал, что, если они проиграют, умунту убьют его, не задумываясь. В коридоре раздалось тревожное эхо приближающихся шагов, и Агшин невольно замер на месте, с напряжением вглядываясь в стальные двери, будто собирался прожечь любого, кто их переступит, одним взглядом. На лбу мужчины проступила испарина, однако он был слишком занят назойливыми мыслями и нарастающей паникой, чтобы хотя бы утереть раздражающие бисерины пота. Пусть звезды будут благосклонны к нему, пусть он не погибнет в эту ночь… Двери резко раскрылись — Агшин чуть не подпрыгнул на месте, но его страх тут же сменился недовольством и злостью, когда на пороге показался один из его солдат. Растрепанный, запыхавшийся, с пятнами крови на одежде и лице, он, шумно выдохнул, пролепетал: — Майор… — Сколько можно повторять?! — взревел Агшин. — Хватит врываться сюда без предупреждения! Он был на взводе и вот-вот повыдирал бы всю свою бороду собственными руками — Агшин только и делал, что потирал ее, в нервном жесте. — Простите, майор, — пробормотал солдат, — но это очень срочно. Кто-то перебил всех наших на четвертом ярусе. — Паршивые псы! — в сердцах выплюнул Агшин и развернулся, чтобы намотать его один круг по комнате. — Они уже совсем близко… — Мне кажется, — вмешалась лейтенантка, — нам следует уходить, как можно скорее. — Чтобы меня потом считали трусливым беглецом?! — Это не бегство, майор. Это тактическое отступление, — утешительно парировала женщина, хотя Агшин прекрасно знал, что она так не считает. И все-таки, другого шанса спастись, кроме как унести ноги, пока умунту не ворвались сюда, у него не было. В их распоряжении осталась лишь горстка людей — и все на том, в то время как у врага была полноценная армия из тысячи человек: не так уж много, но если сравнивать с тем, что имела база, это был критический численный перевес. Мерзкие умунту обманули их, как неразумных детей, и не оставили ни шанса на благополучный исход этой битвы — да что там, это была просто кровавая бойня, жертвами которой они стали. Уйти отсюда было самым разумным решением. В конце концов, все-таки свою жизнь Агшин ценил больше, чем неосязаемые честь и долг, — от человеческой природы так просто не уйти.***
Рут не боялась крови — либо же убедила себя в этом достаточно, чтобы не сомневаться, что так оно всегда и было. Ей было десять, когда мать, придя домой после ночной смены в баре, где работала официанткой, застала отца в постели с двумя женщинами и устроила страшный скандал: от ее криков, казалось, затряслись стены в доме. Она вопила так громко, что моментами ее голос попросту проседал, и ей приходилось прокашляться; а затем, когда испуганные любовницы ее сожителя-избранника принялись впопыхах собираться, выцарапала им лица и одну, что пыталась сопротивляться, нехило приложила головой о дверной косяк, прежде чем выставить за порог в одном нижнем белье. На этом она, конечно, не успокоилась и, когда отец попытался усмирить ее, метнулась на кухню, принявшись швырять в него тарелки, чашки, ложки, ножи — в общем, все, что попадалось под руку, — и при этом продолжала кричать. Сыпала оскорблениями, угрожала зарезать отца на месте и через каждое слово повторяла, как сильно ненавидит его, пока не воскликнула: «Меня тошнит от этого чокнутого дома! Ноги моей здесь больше не будет!» — и ушла, хлопнув дверью с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. Рут наблюдала за происходящим из маленькой щели приоткрытой двери ванной и думала о том, что ненавидит свою мать и жалеет отца. Однако надолго этой паршивой жалости не хватило, потому отец, только тяжело вздохнув и озадаченно почесав затылок, сразу же направился на кухню, достал из холодильника припасенную бутылку коньяка и принялся хлестать его с горла, закусывая палкой колбасы. Взял телефон, набрал своего друга и принялся сетовать на то, как «стерва Аманда обломала ему весь кайф» — так он сказал, и Рут запомнила это на всю оставшуюся жизнь. Сознание десятилетнего ребенка не могло осознать всей сложности ситуации, но, когда спустя спустя полчаса отец собрался и просто вышел из дома с бутылкой коньяка, оставив ее в окружении осколков посуды и парой засохших капель крови на полу, Рут поняла, что хочет, чтобы мама вернулась как можно скорее. Но мама не торопилась домой. Она не пришла в тот день. Не пришла на следующий. Не пришла спустя неделю. Не пришла спустя месяц. Она вообще больше никогда не возвращалась. Первые три дня Рут только и делала, что плакала, даже в школу не пошла; и лишь один раз за все это время — да что там: за всю жизнь, — ее отец соизволил спросить, что ее так огорчило. Ну да, действительно! Родная мать разгромила полдома и просто исчезла, разгневанная отцовской изменой. Все, что он смог сказать, так это: «Не думай об этой ненормальной». В тот момент отец стал ей отвратителен. И все же, она не задумывалась об это слишком сильно: Рут знала лишь то, что из-за его предательства мама бросила их, бросила ее, и сильно из-за этого злилась — как на нее, так и на него. Ей было двенадцать, когда она случайно застала новый выпуск какого-то ток-шоу, которое периодически смотрел ее отец, лежа перед телевизором с коробкой наггетсов и бутылкой пива, и этот сорокаминутный эпизод без всяких преувеличений открыл ей глаза на все, что происходило с ней все эти годы. Миловидная блондинка-ведущая пригласила в студию какую-то фотомодель, с которой они разговорились о ее бывшем парне, расставание с которым, по словам самой ведущей, произвело огромный ажиотаж в социальных сетях. Спустя много лет Рут не могла вспомнить все, о чем они говорили (да и был ли смысл запоминать такие мелочи?), однако в ее памяти осталось навсегда, как модель чуть ли не со слезами на глазах рассказывала о том, как он беспробудно пил и употреблял наркотики, пока она изо всех сил цеплялась за их отношения, пытаясь вытащить их из выгребной ямы, в которую они угодили. Было дико и страшно осознавать, что именно это и происходило в стенах дома все те десять лет, что мама была рядом. Ее отец — безнадежный алкоголик, который торгует наркотой, пропадает в барах и водит к ним домой своих подозрительных знакомых, которых Рут боится до трясучки. Ее отец — омерзительный ублюдок, что за годы совместной жизни не проявил ни толики уважения к женщине, которая продолжала терпеть все его выходки до последнего. С тех пор Рут больше не злилась на мать, но жгуче ненавидела своего отца. С годами лучше не становилось. Отец продолжал пить, барыжить, водить домой своих жутких друзей и новых женщин. К слову, вкус на них у него был просто отвратительный. Рут не могла вспомнить всех его пассий, вот некоторые особенно врезались в память. Например, была одна, что звали Лана. Она пришла к ним домой под ночь и громко хохотала до самого утра, в то время как Рут отчаянно пыталась заснуть, чтобы прийти со свежей головой на важную контрольную, и думала о том, что эти эта идиотка не заткнется, она обязательно встанет и изобьет до полусмерти, пусть даже ей, худой тринадцатилетней девочке, и не хватит сил. Хотя потом выяснилось, что Лана была не самым ужасным вариантом. Другую звали Джейн: она провела в их доме целых два дня, в течении которых успела выесть все, что оставалось в холодильнике на неделю, спалила кастрюлю и сковородку, сломала микроволновку, а напоследок оставила использованный тампон прямо посреди ванной комнаты. Еще была Сара — Рут ненавидела ее больше всех остальных, хотя она не задержалась в их доме дольше, чем на час. Сара обкололась героином до такой степени, что ее вырвало посреди кухни, и весь ее сытный ужин оказался на полу. Отец тут же выгнал ее из дома, назвав «отвратительной свиньей», а вот убирать ее рвоту пришлось именно Рут. В пятнадцать лет Рут рассказала отцу (и чем она только думала, когда делала это?), что ей понравилась новенькая из ее школы, на что тот только расхохотался, посоветовав никогда не любишь женщин, ведь женщины «разрушили его жизнь». Она хотела сказать, что он сам виноват, что увяз в этом дерьме, но не сделала этого: спорить с отцом — себе дороже. И, нет, он вовсе не был агрессивен по отношению к ней, бурчал он, но был ужасно тупым и при этом крайне упертым. Когда Рут было шестнадцать, один из клиентов настучал наркодилеру, который стоял ее за отцом, что ему не доложили пару грамм, и тогда дилер пришел к ним домой с намерением убить отца. Вообще-то, Рут было плевать на его судьбу. Вообще-то, она даже подумала, что было бы неплохо избавиться от этого ублюдка; но только вот прекрасно понимала, что и ее в покое тоже не оставят. Она заперлась в ванной и с ужасом прислушивалась к каждому шороху, доносящемуся из-за двери. Несколько минут отец спорил с дилером, клялся, что его оговорили, что «тот говнюк» просто хочет за бесплатно захапать себе пару грамм, просил отстать от него, обещал уладить все сам, а потом… Рут услышала громкий болезненный стол и такой глухой звук, с которым что-то тяжелое — например, тело — падает на пол. Несколько секунд она не чувствовала собственного сердца и не могла сделать даже глоток воздуха. Она уже представляла картины, в которых ее избивают, пытают, насилуют и, в конце концов, убивают, как вдруг — услышала гневный, надломленный в восходящей истерике голос отца: — Твою мать… Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Сука! Безопаснее было оставаться внутри и не совать нос в эти грязные дела, но природное, почти инстинктивное любопытство перевесило чувство самосохранения. Затаив дыхание, Рут вышла из комнаты, представляя себе все, что угодно, но только не тучное дело дилера, валяющееся на полу в луже карминовой крови, со сквозной раной в горле и отца, держащего нож в руке. Она судорожно выдохнула и зажала рот рукой: то ли для того, чтобы не закричать, то ли для того, чтобы ее не стошнило, — а отец вытаращился на нее безумными стеклянными глазами и сдавленно прошептал: «Рут…» Все, что Рут делала дальше, она делала на автомате. Взяла пистолет, лежащий рядом с трупом, не взирая на свежие капли крови, попавшие на ствол, в три шага приблизилась к отцу и огрела его по голове тупым концом. Он упал сразу же, не успев даже отреагировать, а Рут… Она не была уверена, что не убила его, но ей было наплевать на то, какая участь ее ждет. Она просто хотела исчезнуть отсюда как можно скорее и никогда не возвращаться. Забрала деньги, запихала в рюкзак все самое необходимое (хотя на самом деле просто закидывала туда все, что попадалось под руку) и сбежала, сев в отцовскую машину. Уехала так далеко, как только могла, и больше никогда не возвращалась. Следующие семь лет прошли в бесконечных скитаниях и попытках добиться лучшей жизни. Было нелегко, но она справилась. Со временем смогла найти более-менее приемлемую работу, какое-никакое жилье и в конце концов осела на одном месте. Воспоминания об отцовском доме настигали ее чаще, чем ей того хотелось, но все же Рут научилась с ними справляться. Все, что случилось в прошлом, осталось в прошлом — теперь ее жизнь была куда лучше. Особенно после того, как она встретила Фриду. Фрида — удивительный человек, ведь она делала все то, о чем Рут не могла и подумать. Она верила в людей — Рут их сторожилась и относилась так подозрительно, словно каждый из них и прям готовился пырнуть ее ножом при первом удобном случае; у нее были мечты — а Рут только хотела мирского спокойствия и не даже не надеялась прыгнуть выше головы; она была идеалисткой и боролась за свои убеждения — Рут не верила ни во что и думала лишь о собственном благополучии, как самая закоренелая эгоистка. Но только вот все изменилось после того, как в ее жизни появилась Фрида. Рут научилась верить и сражаться не хуже нее; Рут научилась не бояться людей; Рут научилась любить кого-то, кроме себя. Да, без сомнений, она полюбила Фриду, ведь Фрида — удивительный человек, и, если придется, Рут готова была последовать за ней во тьму. Рут не боялась крови, потому что видела ее слишком часто. А вот любви — нет, и потому слишком страшилась ее потерять. Безрассудство Фриды одновременно восхищало и сводило ее с ума. Она бросалась в гущу битвы, под град пуль, раздирала глотки голыми руками и готова была пройти сквозь огонь и воду, ведь ее запал был неумолим. Рут не сомневалась, что Фрида может справиться со всем, но все-таки так боялась, так боялась… Оставить ее одну было одним из самых отчаянным поступков, что она когда-либо совершала, но ничего другого не оставалось, ведь Фрида, ее сумасшедшая, чокнутая, напрочь лишенная чувства самосохранения Фрида, сама этого хотела — как и того, чтобы Рут нашла и убила удракийского майора Агшина. Рут пообещала самой себе исполнить ее просьбу безукоризненно. Найдя лестницу, она целеустремленно продвигалась все выше и выше, методично избавляясь ото всех, кто вставал на ее пути, без колебаний проливая чужую кровь — ведь не боялась ее. Не так сильно, как того, что могла потерять Фриду. Наконец, заветная дверь поста управления оказалась перед ней. Рут приостановилась, чтобы поудобнее перехватить ружье и достать карту доступа, которую вытащила из кармана одного из убитых ею солдат. Провела по панели доступа — двери разъехались, представляя ей темный зал поста управления. Тихо и пусто. Что-то здесь было не так. Игнорируя скребущее на сердце недоброе чувство, Фрида вошла внутрь и, держа ружье на голове, остановилась, пристально оглядевшись по сторонам. Вокруг действительно не было никого, даже намека на чье-либо присутствие: только горящие мониторы компьютеров, брошенные наспех. Проклятье! Упустила! Рут зашипела и стиснула кулаки в бессильной злобе. Агшин, этот удракийский песочный уж, улизнул, как только запахло жареным — впрочем, этот и следовало ожидать. Только вот где теперь его искать?! Шорох — выстрел. Рут рвано выдохнула и отшатнулась в сторону, что спасло ее от следующего выстрела. Ужасная боль пронзила всю левую руку; но гораздо важнее был удракийский солдат, который целился в нее, притаившись в углу, — вот же подлец! Рут, несмотря на иррадиирующую жгучую боль, пронизывающую, казалось, даже кость, смогла поднять ружье и выстрелить в него прежде, чем он сам сделал бы это. Удракиец рухнул на пол и затрясся в предсмертных конвульсиях, в то время как Рут, швырнув ружье на пол, принялась осматривать рану я на левом плече. Пуля прошла насквозь — хорошо, хоть кость не задела. Из раны струился бурный поток горячей крови, и Рут прекрасно понимала, что потеряет сознание, если и вовсе не умрет, если не остановить его прямо сейчас. Держась за рану дрожащими пальцами и шипя от боли, Рут дошла до одного из столов, крутанула перед ним стоящее кожаное кресло и, сделав надрез ножом, оторвала приличный кусок ткани. Поскольку никакого другого варианта у нее не оставалось, она наплевала на нее, убедившись, что слюны осталось достаточно много, и плотно приложила к ране, удерживая второй рукой. Болело и жгло просто ужасно, но Рут, стиснув зубы, терпела. Если она остановит кровотечение — будет не смертельно. Сейчас гораздо важнее было сделать кое-что другое. Плюхнувшись на кресло, Рут включила рацию, продолжая игнорировать почти парализующую руку боль, и постаралась как можно скорее связаться с Фридой. Каждая секунда без ответа заставляла сходить ее с ума от волнения. А что если с Фридой что-то случилось? Что если она пострадала? Что если она… — Рут? Услышав ее бодрый голос, Рут смогла вздохнуть с облегчением и вынуждена была подавить болезненный стон, почти вырвавшийся чисто неконтролируемо. — Как ты? — Могло быть и лучше, но в целом — в порядке, — соврала Рут. Ее рана — это не конец света, и Фриде не обязательно было это знать, чтобы не тревожиться по мелочам. — Хотя у меня для тебя есть плохие новости… — Что-то случилось? — Агшин ускользнул от нас, — хмуро опустила Рут. — Сбежал. — Вот же сукин сын! — Это еще мягко сказано, — едко опустила Рут, из последних сил сдерживая болезненный стон. Ей пришлось глубоко вздохнуть, будто бы недовольно, чтобы хоть как-то выплеснуть это головокружительное напряжение. Фрида молчала — думала. И Рут тоже думала. Агшина нельзя было отпускать. Его смерть станет неоспоримым доказательством того, что в этой битве удракийцы проиграли: ведь когда умирает командир, его войско непременно становится поверженным. — Где ты сейчас? — спросила наконец она. Фрида тут же ответила: — На посту управления. — Хорошо, очень хорошо… Просто я вдруг подумала, что если Агшин и мог улизнуть куда-то, то только под землю. Здесь повсюду тоннели: я просто уверена, что они используют их, как пути для отступления. Мне нужно, чтобы ты посмотрела на карте, где находится это их… подземное укрытие. Рут дважды повторять было не нужно. Она повернулась к компьютеру и еле-еле как, перебирая все имеющиеся ярлыки, смогла найти карту, о чем и объявила Фриде. — Прекрасно. Теперь ему уже негде от нас спрятаться.***
Развернувшаяся на военной базе бойня была настолько яростной и ожесточенной, что Агшин даже находясь под землей слышал весь этот гам. От каждого взрыва все вокруг начинало дрожать с такой силой, что он был уверен: свод подземного этажа вот-вот рухнет и погребет его здесь заживо. Ему приходилось то и дело подгонять солдат, которые сопровождали его, ведь угроза могла таиться за каждым углом. Агшин смог успешно преодолеть все этажи, ни разу не нарвавшись ни на кого из этих кровожадных умунту, и спуститься сюда — было бы глупо погибнуть из-за какой-то нелепой случайности, когда он оказался так близко к спасению. На подземной парковке было темно, как в гробу, что было странно, ведь даже несмотря на то, что после того злополучного взрыва основная сеть электропитания попросту вышла из строя, обесточив все этажи, конкретно цокольный этаж работал на собственном узле питания. Перед тем, как идти дальше, Агшин и его сопровождающие остановились, чтобы осветить фонарем парковку и осмотреть ее вдоль и поперек — в конце концов, отсутствие света, который попросту даже не включался, казалось действительно подозрительным. Однако бояться было нечего. Здесь было тихо и пусто, и только стройные ряды машин стояли вдоль по обе стены — и еще одна, на которой буквально только вечером, когда никто и представить не мог, что уже через несколько часов их будет ждать такое, завезли новое оборудование, располагалась по центру. Ее, должно быть, и заблокировать не успели — Агшин велел солдатам идти туда, и в сопровождении одного из них направился к двери салона. Ему то и дело хотелось сорваться и побежать: настолько велико было его нетерпение и желание убраться отсюда как можно скорее, — однако делать этого не стал, так как просто не мог пренебречь собственной безопасностью. Наконец, Агшин смог оказаться внутри грузовика и почувствовать себя в относительной безопасности. Конечно, было бы лучше, если он сию же секунду оказался за световые года отсюда, однако одни только металлические стены этой фуры дарили ему какой-никакой, но покой. Агшин громко облегченно вздохнул, откинувшись на спинку кресла, как вдруг чья-то рука легла ему на лицо, крепко зажав рот. — Не двигайся, — прошептал кто-то, — иначе я тебя убью. Агшин ощутил холод ружья, твердо коснувшегося его затылка, и застыл, хотя неконтролируемый тремор пробил его практически сразу. Он попытался закричать, но это, предсказуемо, не обернулось успехом — теплая рука, пропахшая запахом крови, слишком крепко зажала его рот, и поэтому Агшин смог издать лишь глухое мычание, за которое его тут же легонько стукнули по голове, а удерживающий его мужчина злобно прошипел: — Ни звука. Понял? Внезапно включился свет. Впереди, стоя посреди площадки, оказался умунту — такой, каких называли эльфами: с красными метками на лице, свидетельствующими о его способности покорять огонь, темноволосый мужчина средних лет — и посмотрел прямо в глаза Агшину ехидным взглядом. Почему его люди ничего не делают, почему не убьют его на месте?! Агшин взвился, пытаясь выбраться, но сильная рука прибила его обратно к сиденью. — Что я тебе только что сказал? Стоящий впереди умунту вдруг вскинул руки — тот час из-за других машин выскочили и остальные, обрушивая шквал выстрелов на сопровождавших Агшина солдат. Сквозь стены кабины он слышал, как падают их тела, с глухими хлопками ударяясь о землю, и как звенят отскочившие пули. Умунту двинулся с места и нарочито неторопливой, вальяжной походком направился к машине — Агшин готов был поклясться, этот мерзавец даже с такого расстояния увидел страх в его глазах и теперь попросту упивался им, как жирная пиявка. Нет, он не может так умереть! Повинуясь неведомому рефлексу, Агшин впился зубами в ладонь сдерживающего его мужчины, отчего тот отшатнулся, болезненно зашипев, и бросился наутек, небрежно сплюнув чужую кровь с мясистых губ. Сердце колотилось так быстро и так громко, что намеревалось вот-вот выпрыгнуть из груди, ноги подкашивались от страха, но продолжали держать его на весу — все мышцы яростно завелись от нахлынувшего адреналина, — а заветная дверь, ведущая обратно в коридор, была совсем близко. В него почему-то никто не стрелял — но Агшину было плевать. Он не знал, что будет делать потом, — но Агшину было плевать. Нужно спрятать. Нужно переждать. А там… Агшин услышал пронзительный выстрел ровно за мгновение до того, как правую ногу пронзила ужасающая вспышка боли. Она была настолько сильной, что она на пару секунд лишился зрения и слуха, словно оказался под толщей воды, и рухнул на пол, подтягивая к себе простреленное бедро и зажимая дрожащими руками рану. Крови почти не было, ведь пуля осталась внутри, но боль от этого не стала более терпимой: напротив, Агшин чувствовал, как острые грани патрона режут его мышцы изнутри, разрывая волокна, и трутся о кость, доставляя невыносимые страдания, от которых ему хотелось выть и лезть на стену. Но он не мог даже встать. Умунту-эльф демонстративно повертел пистолетом в руках, пол, это был я, глядя на него сверху вниз, и снисходительно усмехнулся, когда Агшин попытался хоть на пару сантиметров отползти в сторону. Опустившись на корточки, мужчина с патетичным разочарованием покачал головой и опустил: — А я думал, что у вас, рогатых ублюдков, храбрости побольше будет… Но ты дрожишь, как мокрый пес. Агшин ничего не ответил — только поджал губы и посмотрел в глаза этого умунту, темные и злорадно сверкающие, стараясь выглядеть гордо даже тогда, когда ползал по полу и готов был заскулить от боли. Звезды, как же это жалко… — Джон, — нетерпеливо крикнул один из солдат умунту, — прикончи его скорее и считай, что мы все сделали. Его звали Джон, и он пришел, чтобы забрать жизнь Агшина — так, как полагалось поступать с проигравшими. — Вот видишь, — саркастически опустил он, цокнув, — я бы дал пожить тебе еще чуть-чуть, но меня только и делают, что подгоняют. Есть, что сказать напоследок? Агшин тяжело выдохнул и прикрыл глаза, отвернувшись. Ну что он может сказать, ну что? То, что он проиграл и был опозорен? То, что ему даже сбежать не удалось — не то что оказать достойное сопротивление? А может быть то, что, даже несмотря на свой позор, он все еще хотел жить? Звезды, будто они станут его щадить… Лучше уж он не будет унижаться, пытаясь добиться милосердия. Пусть Джон скорее прикончит его — зачем издеваться? Как-то забавно получается. Направляясь сюда прошлым летом, Агшин ожидал, что будет купаться в почете и уважении. Он до сих пор помнил, как принимал здесь Императрицу, как наслаждался ее расположением — а она, казалось, поистине была к нему благосклонна — и как рассчитывал, что эти пепельные пески вознесут его к благоговейным почестям, и как в его руках окажутся все лавры… Но этим пескам было суждено стать его безымянной могилой.