«Власть — это рубашка из огня. Если умеешь носить ее верой и правдой, она будет оберегать тебя и уничтожит твоих врагов. Однако, стоит поддаться гордыне и свое место забыть, тогда она самого тебя сожжет». — Султан Сулейман I, «Великолепный век»
Линтон оказался в тюрьме. Картер, пусть и предполагал, что таким и будет исход этой ситуации, все равно был немало ошеломлен, когда узнал. Все началось вечером тринадцатого сентября, когда Джоанна, окончательно сопоставив все доказательства между собой, направилась к королеве, чтобы все рассказать. По ее словам, та не сказала чего-то конкретного, однако определенно была вне себя от злости. Затем, на следующий день — вчера — Линтон вернулся из Хелдирна с арестованной Фарьей, и за ней же отправился следом. Эта новость не заставила себя долго ждать и молниеносно расползлась по Гарнизону, чем навела немало шумихи. Ходили разные слухи, сочинялись невероятные небылицы; а королева в это время упрямо молчала, не давая никаких комментариев. Кабинет и комната Линтона сразу же подверглись тщательному всестороннему обыску, а к нему самому не пускали никого — даже попытку Картера пройти охрана пресекла, сказав, что Ее Величество отдала строгий приказ. Картер злился, что так вышло, но ничего поделать не мог. Картер злился и искренне не понимал, как все вообще могло обернуться вот так. Он прекрасно, будто это случилось только вчера, помнил ту ночь, когда из каюты выносили обожженное тело неудачливой убийцы, Иды Бетлен. Помнил чужую кровь, в которой испачкалась Джоанна. Помнил, как она гневно шипела на Линтона, готовая наброситься на него, а тот лишь говорил, что она сумасшедшая. Будто каждому не ясно, на какую подлость он способен. Но именно в этом и заключалась вся проблема. Линтон должен был знать, что подозрения падут на него — рано или поздно, но это случилось бы. Картер думал, что такой меркантильный, хитрый и расчетливый человек, как он, не станет совершать такую глупость. Однако совершил. И не одну: вспомнить только, какие вещи он говорил о королеве Кармен… Властолюбие и алчность сожрали его с концами. Настолько, что он решился на убийство собственного сына. Картер злился. Картер ненавидел тот факт, что Линтон был его отцом. С одной стороны, это не имело никакого значения, когда ему было двадцать три, а с другой… Все знали о том, чей он сын. И даже конфликт, о котором точно так же был наслышан каждый, не мог отменить этого факта. Сын преступника и предателя, чья судьба теперь туманна и неясна… Линтон всегда так много говорил о позоре и репутации, но теперь сам стал причиной, по которой Картер испытывал стыд. Впрочем, должно ли ему вообще быть стыдно? Разве он не доказал, что он не такой, как Линтон? Нет, должно быть, Картер просто не знал, куда еще направить свой гнев. Джоанна видела, как вся эта ситуация разнервировала его, и теперь не отходила ни на минуту. Бесконечно утешала, словно он был глубоко этим опечален, но на самом деле — Картер знал это — злорадствовала над тем, в каком положении оказался Линтон. Он не винил ее за это. Знал ведь, сколько всего Линтон сделал ей, и вполне мог представить все, чего она не рассказала: в конце концов, Картер жил так всегда. Джоанна имела полное право ненавидеть его и ликовать, когда наконец смогла отплатить той же монетой. Да и что уж там, в один момент Картер и сам решил, что рад, в какой-то степени, что все для Линтона сложилось именно так. Он отравлял жизни, ломал судьбы, портил отношения, лишал людей всякого шанса на счастье… Так что теперь, какое бы наказание для Линтона не придумала королева, Картер знал: тот заслужил. Сполна. Всего самого гнусного — заслужил. Одно все же оставалось неизменным, как ни крути: Линтон был его отцом. Картер не хотел думать об этом, совершенно не хотел; и потому приказ королевы допросить Фарью, который поступил на следующий день после того, как ту доставили в Гарнизон, он взялся выполнять особенно охотно. Только работа могла перебить эти омерзительные мысли. Хотя, находясь здесь, в тюрьме, он только и делал, что думал о том, что в одной из камер прозябает Линтон. О чем он думает? Надеется ли опять выйти сухим из воды? Сожалеет ли о том, что сделал? Последняя мысль показалась Картеру даже достаточно забавной. Все это очень глупо. Лучше сосредоточиться на Фарье, которая находилась у него под носом, в заранее подготовленной допросной, и явно не до конца понимала, почему Картер сидит напротив нее, хмурый и задумчивый, и толком ничего не говоря, а Джоанна нарезала круги по комнате, точно так же сохраняя молчание. — Итак, Фарья, — опустил Картер, сложив на стол руки, сцепленные в замок, — у нас к тебе есть несколько вопросов, которые, похоже, не были упомянуты среди тех сведений, что ты предоставила. — И лучше, — вставила Джоанна, остановившись у нее за спиной, растягивая каждое слово нарочито важно, создавая драматичность, которая, как казалось Картеру, была тут уже лишней, — отвечать честно. У нее хорошее настроение, но так не будет всегда. — Звезды, я и не собиралась вам врать… — отозвалась Фарья, словно действительно была возмущена. — Я уже говорила об этом вашему сенешалю, но повторюсь: я рассчитываю на сотрудничество. Королеве известно об этом? — Разумеется, — пресно ответил Картер, стараясь игнорировать это раздражающее чувство, которое возникло снова после того, как Фарья упомянула о Линтоне. Он не солгал; хотя королева так еще и не решила окончательно, как собирается поступить с этой женщиной. — Теперь давай поговорим об Империи. Какова сейчас обстановка в вашей армии? — Обстановка… — Фарья призадумалась и замялась. — Неоднозначная. Большинство солдат уже смирились с тем, что Империя не сможет выиграть эту войну. Но некоторые все же надеются. — Ну а ты? — спросила Джоанна, присаживаясь, наконец, на свободный стул и закидывая ногу на ногу. — Что думаешь? — Я думаю, что победа за теми, у кого есть для этого достаточно силы и возможностей, — ловко парировала Фарья, явно не желая говорить прямо, что поражение Империи очевидно. — Наше государство, как вам известно, переживает непростые времена. Да и императрица Рейла вряд ли в состоянии управлять делами. — С чего вдруг? Разумеется, Джоанна прекрасно понимала, что Фарья имела ввиду. Шпионы Ордена, обосновавшиеся при дворе, то и дело доносили до Карстена новости обо всем, что там происходит, а тот же, в свою очередь, рассказывал об этом всем остальным. Да и слухов о безумии Рейлы ходило множество, не утихая даже спустя полтора месяца после того, как это все случилось. — Будто вы не знаете… — откликнулась Фарья. — Казнь Дамлы, этой шпионки из Ордена, неслабо подкосила ее. Слухи ходят разные, но вот ее дееспособность у всех вызывает сомнения. — Забавно, — опустила Джоанна, выгнув бровь, и сардонически хохотнула. — А у вас разве нет этого «культа личности», что ты говоришь про нее такое? — Ничего не имеет значения, когда на кону стоит твоя собственная жизнь. Джоанна снисходительно покачала головой и посмотрела на Картера, который в это время думал о том, сколько вообще смысла было в этом допросе. Факты были у них на руках, а те субъективные оценки, которые могла дать Фарья, они и так знали. Всем известно, что ситуация сложилась не в пользу Империи. Но все-таки, королева приказала допросить Фарью: хотела услышать ее мнение насчет всего этого. Придется выполнять, пусть даже Картеру и казалось это бесполезной тратой времени и сил. — Что ты понимаешь под «помилованием»? — спросил Картер, не сумевши придумать ничего получше. — Замена смертной казни на тюремное заключение, — ультимативно, словно не сомневалась, что ее просьба будет исполнена, ответила Фарья. — Ничего более. Я просто не хочу умирать, — она произнесла это спокойно, но в ее голосе проскользнуло отчаяние. Эта женщина так цеплялась за жизнь, хотя у нее ничего не осталось. Она лишилась должности, стала предательницей своего государства, но в то же время оказалась в тылу врага, где на нее смотрят лишь с пренебрежением, как на оккупантку. Фарья осталась с пустыми руками, но жить хотела. Картер вдруг понял, что до сих пор не смог прийти к такому же жизнелюбию. Раньше весь смысл его существования сводился лишь к достижениям, теперь же… Он несколько расширился. Картер жил ради победы, ради мирного неба над головой и ради Джоанны. Бросил на нее мимолетный взгляд — и сердце сжалось. Особенно ради Джоанны. Она протянула ему руку, когда ему казалось, что все потеряно окончательно, вытянула из этой ямы и заново наполнила его жизнь смыслом. Как же Картер сможет дышать, если ее вдруг не станет? Он не признавался в этом никому — даже самой Джоанне, — но в ту ночь, когда на Ида Бетлен покусилась на ее жизнь, он не смог заснуть до самого утра. Ему было страшно. Очень страшно. Беда миновала, да и Джоанна определенно не собиралась умирать ни при каких обстоятельствах — да она просто бессмертная, неуязвимая, — но сама мысль о том, что такое могло произойти хоть в какой-то реальности прошибла до мозга костей. Линтон едва не разрушил его жизнь. Снова. Картер нахмурился, когда понял, что снова молчал слишком долго. Опять он отвлекается и думает не о том. Нужно брать себя в руки. — Я тебя понял, — наконец произнес он. — Итак, выходит что большая часть людей Империи заняла сторону принцессы Церен? — Фарья кивнула. — А что насчет командующего Мефтуна? Что он думает по поводу всей этой ситуации, на что рассчитывает? Как, по-твоему, он отнесся к тому, что ты сделала? — Вероятно, для него я уже мертва, — честно и вполне обоснованно заключила женщина. Она в принципе была достаточно честна и прямолинейна, что, однако, отнюдь не казалось глупостью и недальновидностью. Похоже, Фарья рассчитывала, что честность сможет спасти ее. — Я ведь предала Империю, разве не так? Поэтому, не думаю, что Мефтуну есть хоть какое-то дело до меня. А что он будет делать… Я, честно говоря, не знаю. Мефтун не из тех людей, кого легко разгадать. Он сам себе на уме. Я не знаю, каков его план, и есть ли этот план вообще, однако он сделает все для того, чтобы как-нибудь, да выкрутиться. — Тоже мне, — пренебрежительно фыркнула Джоанна, дернув бровью. — Таких людей мы знаем. Выкрутиться он точно не сможет. — Значит, вам повезет, если так оно действительно случится, — беззлобно парировала Фарья. Как Картер и ожидал, этот разговор не мог принести никакой новой полезной информации. Толку от этих разговоров, если это всего-навсего мнение Фарьи насчет тех или иных вещей? Но королеве это зачем-то нужно… — Тебе есть, что еще сказать? — вздохнув, спросил Картер, растеряв всякий энтузиазм к продолжению допроса. — В зависимости от того, что вам нужно знать, — пожала плечами Фарья. — Но, знаете… Есть у меня к вам одна просьба. Можете найти мне парочку книг? Любых, совершенно. Мне просто совсем нечем занять себя здесь… — Ладно, хорошо, — согласился он. В конце концов, эта просьба была вполне себе простой и невинной, да и Картеру самому было известно, какая скука порой находит, когда сидишь в камере без дела. — На этом все. Охрана! — позвал он, махнув рукой, чтобы те точно заметили из-за стекла. Охранники пришли, и по велению увели Фарью. Дверь закрылась, но Картер спешить не уходил, зная, что запись с этого момента уже не ведется. Он вздохнул и откинулся на спинку стула, уткнувшись взглядом перед собой. Джоанна, пристально понаблюдав за ним пару секунд, поднялась с места и подошла к нему. Оперлась локтями на стол, наклонившись, и хмуро спросила: — Что с тобой сегодня? Сегодня с ним все совсем не так. Он рассеян, не собран, и все его мысли вертятся лишь вокруг одного омерзительного человека, который, к несчастью, является его отцом. Интересно, а мать знает о том, что случилось? Лично Картер ей не сообщал, но вот кто-то другой мог вполне об этом позаботиться. То, что она не писала ему, тоже вовсе не значило, что она ни о чем не знала. Мать всегда была такой. Само ее наличие в его жизни не имело никакого смысла. Она, казалось, презирает и сына, и мужа. Когда в свои шестнадцать Картер поступил на службу, она даже и бровью не повела. Не звонила, не писала — разве что на день рождения, отделываясь сухим, однострочным поздравлением. Картер знал, что семейная жизнь тяготила ее, и подозревала, что мать даже обрадовалась от мысли о том, что ей еще долго не придется видеть Линтон подле себя. Его семья, если эти люди вообще заслуживали так зваться, просто отвратительна, и Картер ненавидел о них думать. — Ты думаешь о Линтоне? — когда Джоанна задала второй вопрос, он вдруг осознал, что снова молчал и не слушал. Мир словно разваливался и ускользал от него. — Картер, не молчи! Скажи что-нибудь. — Я в порядке, — это было первое, что пришло ему в голову и соскочило совершенно иррационально. — Нет, не в порядке, — недовольно отозвалась Джоанна и опустилась на корточки, хватая его под локоть. — Картер… — Я думаю о нем… О Линтоне. Весь день. Пытаюсь понять, почему он сделал это, найти нормальное объяснение, но… Не могу. Разумеется, не может. Потому что такому поступку нет объяснения. Линтон перешел все границы и превзошел даже самого себя — настолько, что даже Джоанне нечего было сказать. Она слушала его и молчала, наверняка думая о том, какие слова будут уместны в такой ситуации. Вот только тут словами не поможешь. Картер был уверен, что Линтон даже не сожалеет о том, что сделал. Такому человеку, как он, неведомы угрызения совести и чувство вины. Так есть ли смысл думать о нем? — Хочешь поговорить с ним? — предположила Джоанна. Картер отрицательно мотнул головой и произнес: — Нет. Я думал об этом, но понял, что это не даст мне ничего. Он будет оправдываться, но не признается, и уж точно не будет объяснять, что его заставило это сделать. Это просто бесполезно. Я только хочу, чтобы он наконец полностью исчез из моей жизни и больше не появлялся. Пусть гниет за решеткой до конца своих дней.***
Пошел третий день пребывания Линтона за решеткой. За это время его имущество было полностью разобрано, как и те грязные деньги, которые он копил столько лет, нарабатывая взятками и воровством, и все это было конфисковано и перешло во владение государственной казны. Королева несколько раз изучила дело, прежде чем окончательно постановить, что Линтон виновен в содеянном. Решение касательно его дальнейшей судьбы она не приняла, однако ясно было одно: наказания — сурового — Линтон не избежит. Эта мысль радовала Джоанну так, как ничто другое. Сегодня, к нему, наконец пропускали посетителей, и она не могла упустить такой возможности. Увидеть его пораженным, объявить о своем триумфе и тем самым раздавить окончательно — великолепно. Перед тем, как направиться к Линтону, Джоанна надела свой радостный желтый костюм, который когда-то купила специально для этого дня. Она просто знала, что он наступит, ибо же судьба Линтона была предрешена в тот самый момент, когда он посмел встать у нее на пути. Интересно, что он скажет, когда узнает, почему на самом деле оказался здесь? Джоанна вошла в подземные тюрьмы летящей походкой и не скрывала ликующей ухмылки. Приблизилась к камере Линтона, за которой следили двое солдат-охранников, и, сложив руки на груди, требовательно опустила: — Погуляйте где-нибудь. Одна из солдат посмотрела на нее с растерянностью и, чуть погодя, ответила: — У нас был приказ никуда не отходить. — Ну, а теперь у вас новый приказ, — с налетом раздражения буркнула Джоанна. — Не бойтесь, сбежать я ему точно не дам. Ну, давайте, идите. Охранники неохотно, но все же исполнили ее настойчивую просьбу. Джоанна проводила их удаляющиеся спины пронзительным взглядом и, лишь когда те скрылись за углом, прошла в камеру, опустив барьер при помощи карты доступа. — Доброе утро, Линтон, — поприветствовала Джоанна, совершенно не скрывая издевательского настроя, и вальяжно расселась на стуле, стоящем у стола. Линтон, сидящий на койке со сцепленными в замок руками, тяжело вздохнул и снисходительно покачал головой, продолжая демонстрировать бессмысленное упрямство и презрение. Будто бы это могло его спасти… Признаться, выглядел он так себе. Одетый в какие-то мешковатые штаны и объемную рубашку, с проступившей на лице щетиной, подсаленными растрепанными волосами и померкнувшими глазами, Линтон растерял все остатки внушительности. Выглядел, как голодранец, но от гордости своей не отрекался. Даже в таком положении мнил себя выше все остальных, выше нее… Чудовищная ошибка. Джоанна смешливо фыркнула, сгримасничав, и опустила: — Прекрати ломать комедию. Смирись с тем, что ты проиграл. Линтон хрипло рассмеялся, наконец подав хоть какой-то признак жизни, и Джоанна усмехнулась ему в такт. Совсем, как в тот день, когда он сам определил свою судьбу… Но все именно к этому и вело. Линтон причинил ей слишком много боли, а Джоанна никогда не забывала подобное. И не прощала. Не оставляла без ответа. Он должен был понимать это с самого начала, но посчитал, что в состоянии справиться с ней… Роковая ошибка. — Ты всегда считал себя умнее всех остальных и недооценивал меня, — протянула она, мысленно наслаждаясь каждым словом, ею произнесенным. Наконец Джоанна могла не скрывать своего злорадства и трубить о своей победе, наблюдая за тем, как в это время для Линтона рушится все… Весь его мир, все его старания — все рухнуло, все исчезло. Благодаря ей. Пожалуй, Джоанна даже допускала мысль о том, что ей в какой-то степени жаль Линтона, ведь как печальна и ничтожна его участь… — Я тебя предупреждал, предлагала уступить, но ты меня не послушал. И вот… Мы здесь. — Так тебя гложет совесть за то, что ты сделала, и теперь ты утешаешь себя вот так? — Линтон попытался съязвить, но у него не получилось — Джоанна сардонически расхохоталась. — Я тебя умоляю… — презрительно опустила она, демонстративно утирая несуществующие слезы. — Да если бы я могла, я бы убила тебя собственными руками. — И тебя даже не волнует, что думает твой обожаемый Картер по поводу того, что происходит с его отцом? Джоанна снова залилась напускным (или же он был искренним?) смехом. — Линтон, ну прекрати… Это даже звучит глупо. Картеру плевать на тебя. Напротив, он даже считает, что ты заслужил всего этого. Так что прекрати делать вид, будто ты милейший человек на этой гребаной планете, и не пытайся давить мне на жалость. Уж точно не тебе учить меня таким вещам, — едко подвела она, скривившись. В одном Линтон был прав: Джоанну действительно коробило от мысли о том, что она причинила боль Картеру своими действиями. Однако… Выбора у нее не было. Мир слишком тесен для того, чтобы она могла жить, пока Линтон вьется где-то рядом. Его победа — ее поражение. Ее несчастье — его радость. Его конец — ее начало. Да и потом… Даже так Джоанна смогла бы придумать что-то, что Картер перенес бы максимально безболезненно. Возможно, смирилась бы даже с присутствием Линтона. Но Картеру было наплевать. Картер ненавидел его не меньше, чем она. И Джоанна знала: для них обоих будет лучше, если Линтон уйдет. — Тебе интересно, почему ты оказался здесь? — совершенно невинно поинтересовалась она, бесцеремонно перескакивая с темы на тему. — Если честно… — задумчиво начал Линтон, закинув ногу на ногу и выразительно посмотрев на нее. — Да. Как же ты заставила королеву поверить в то, что это сделал я, когда вмешательство Империи было очевидно? — Империи? — с театральным удивлением опустила Джоанна и патетично протянула: — О, нет… Это была не Империя. Это была я. Линтон был глубоко растерян, обескуражен и определенно считал это глупой неудачной шуткой, раз уж смотрел на нее так оторопело. Но она была серьезна, как никогда раньше, и искренне наслаждалась его смятением и непониманием. Утратив контроль над ситуацией, Линтон был похож на выброшенного на улицу щенка, который с ужасом дивился огромному, дивному миру. — Наверное, ты хочешь знать, как? — продолжила Джоанна в прежней снисходительно-насмешливой и презрительно-высокомерной манере. — Ну, что ж, теперь, когда твои слова уже не имеют никакого веса, пора выложить карты на стол. Диктофона же у тебя точно нет… — как бы между прочим, шутливо опустила она. — Если честно, это было несложно. Мне всего лишь нужно было получить доступ к твоему тайному счету, с чем, как ты знаешь, я справляюсь отлично, и написать твоей любимой Иде Бетлен с просьбой убить Джоанну Лиггер и Картера Карраско. От твоего имени, конечно же. Потом я позаботилась о том, чтобы она смогла попасть на корабль, а до этого сказала ей ни в коем случае ее подходить к тебе, чтобы не вызвать подозрений. Мне повезло, что она оказалась беспросветно тупой и не почуяла подвоха… Потом она пришла за мной, и мне пришлось убить ее, чтобы она ничего не взболтнула. Я немного поиграла в сумасшедшую, пошумела, но никто, конечно же, не поверил в то, что любимый сенешаль королевы мог сделать такое… Однако ты сам свою репутацию и уничтожил. Так что, когда я собрала все «доказательства», королева уже и не сомневалась в твоей виновности. Вот так, — заключила Джоанна с легкой, почти невинной, что разительно контрастировало со всем, что она сказала, улыбкой; а затем протянула: — Ну, что скажешь, Линтон? Все еще считаешь меня идиоткой? Линтон молчал, не зная, что сказать, и усердно осмысливал все услышанное. Джоанна считала, что просто взорвала ему мозг. Еще бы: он-то считал, что только он один способен плести коварные интриги, распоряжаясь людьми подобно фигурам ниантраны. Только вот Линтон, похоже, забыл, что она была его протеже. Он обучил ее всему, вылепил по своему подобию. А теперь Джоанна уничтожила его. Ворвалась в игру, которую он долго и успешно вел, перехватила контроль и победила. По-бе-ди-ла. А он проиграл и остался ни с чем. — Нет, — сказал, наконец, Линтон, пресно усмехнувшись. — Нет, не считаю… Он опустил лицо в руки и продолжил смеяться; и смех его сочился отчаянием и безумием. — Ну, — выпалил он, резко выпрямившись, — что я могу сказать… Поздравляю! Ученица превзошла учителя! — Линтон улыбнулся: почти истерически. — Скажу честно… Мне пора признать, что ты — лучшая из всех, кого я когда-либо курировал. Молодец, молодец… Это достойно похвалы. Гордись собой, потому что даже я теперь тобою горд. Он не слукавил. Он говорил это действительно искренне. Джоанна криво улыбнулась и пренебрежительно фыркнула; но это все только напускное — внутри и впрямь что-то екнуло. Впервые за столько лет она добилась от Линтона хоть пары хороших слов, и для этого потребовалось всего-то разрушить его жизнь… Впрочем, Джоанна больше удивилась бы, если бы свою благосклонность он проявил при других обстоятельствах. Повисло молчание. Могло показаться, что они сказали друг другу все, что хотели; но Джоанна чувствовала, что это не так. И Линтон, вероятно, тоже — иначе почему не прогонял ее? Рано было прощаться, рано… Джоанна мельком окинула Линтона оценивающим взглядом и заметила, что тот помрачнел. Возможно, собирался что-то сказать; и она не ошиблась. Линтон вздохнул и заключил: — Итак, значит, я уже не сенешаль. — Верно, — отозвалась Джоанна, кивнув и дернув уголком рта. — И кто же займет место сенешаля после меня… Ты, что-ли? — кажется, он сказал это исключительно ради того, чтобы съязвить и сыронизировать, однако ей почему-то показалось, что было в его глумливом предположении что-то серьезное. — Этого никто не знает. Но, — Джоанна ехидно сгримасничала, вскинув брови, — я бы не отказалась. Как ни странно, но и в ее глупой шутки нашелся элемент серьезности, чему Линтон был немало удивлен. — Я думал, тебе плевать на какие вещи. — Я тоже так думала… Джоанна много об этом думала. Возможно, больше, чем это было уместно. На службе у Мережи выше звания обычного агента она не продвинулась, а сейчас и вовсе была простой ассистенткой командующего, однако то и дело размышляла о том, как высоко могла подняться и что могла от этого получить. Столь внезапное пробуждение в себе самой амбиций пусть и удивляло Джоанну, но казалось вполне логичным и закономерным. Возможно, что вся ее жизнь к этому и вела. Но ей отнюдь не нужны были восхваления, почести и признание — только лишь сама сила, сама власть. — Но потом поняла: власть дает удивительные возможности, если правильно ее использовать. К тому же, — Джоанна все же не смогла удержаться от саркастического замечания, — это было бы отличным шансом преподать урок всей Мережи. Линтон снисходительно прыснул. — Все в твоих руках, — нравоучительно рассудительно он, чуть погодя. — Если ты этого хочешь… Тогда делай. — Ты прав. Я могу делать все, что захочу, — это было не совсем то, что Джоанна хотела сказать, но других слов не нашлось. Вздохнув, она поднялась со стула и направилась было к выходу, но в последний момент вдруг опомнилась. Ей обязательно нужно было выкинуть что-нибудь напоследок. — Хочешь покажу, какую клевую штуку я умею? Впрочем, в дозволении Джоанна не нуждалась. Она разожгла в руке синий огонь, ярко контрастирующий на фоне желтого костюма, и могла наблюдать изумление на лице Линтона. — Где ты этому научилась? — спросил он, глядя на дрожащие лазурные языки пламени. — В племени на Крайних землях. Джоанна подошла к выходу из камеры, опустив барьер, и прежде, чем покинуть ее, бросила: — Прощай, Линтон. Джоанна ушла, окончательно оставляя его позади. За углом ее поджидали двое солдат-охранников, которые о чем-то увлеченно ворковали, не заметив поначалу ее появления. Джоанна окинула их задумчивым взглядом и поняла, что ей нужно было кое-что еще. — Ты, — она указала на парня, который встретил ее вопросительным взглядом. — Если здесь что-то случиться, скажешь мне, и это даже не обсуждается. — Хорошо, мисс Лиггер. Джоанна кивнула и, обогнув его, удалилась, преисполненная чувством гордости и победы. Жизнь никогда не жалела ее, насылая врагов и недоброжелателей. Список тех, на кого она заточила зуб, был огромен, но с каждым днем все больше и больше имен вычеркивалось из него кроваво-красным. Все те, кто причинил ей боль, сгорали в пламени ее ярости, и не оставалось от них даже горстки пепла. Сегодня одним из этих несчастных стал Линтон Карраско.***
Шел пятый день заключения Линтона под стражей. Его вина, благодаря представленному Джоанной делу, была полностью доказана и не подвергалась сомнению, так что теперь Кармен следовало как можно скорее принять решение относительно его участи и вынести приговор, однако… Она не могла. Преступления Линтона были тяжкими, и та должность, которую он занимал, не могла послужить облегчением его вины — напротив, она только отягощала обстоятельства. Линтон Карраско был сенешалем королевы, ее правой рукой, ее советником. Линтон Карраско был человеком, которому Кармен доверилась и на которого смогла положиться. Он не должен был поступать вот так, не должен был ее предавать. Долгие годы Линтон занимался коррупцией и нажил целое состояние на взятках и воровстве. Он помог уклониться от тюремного срока Иде Бетлен, которая была закоренелой преступницей и в свое время немало потрепала нервы всех служащих Мережи; а затем сговорился с ней и покушался на жизнь командующего королевы и его ассистентки. И, в конце концов, Линтон поставил себя выше, чем она. Будучи сенешалем, он возомнил себя кем-то, стоящим выше королевы; решил, будто это он управляет здесь всем. Считает, что наделил ее силой. Мнит себя ее поводырем. Разумеется, такому прощения нет. Все его мерзкие слова и куда более гнусные делишки никогда не останутся безнаказанными. Да только вот… Каким должно быть наказание? Изгнание на Меккелакею — чушь несусветная. Тюремный срок? Пусть даже пожизненный — мало. Всего, что Кармен могла придумать, будет недостаточно. Эта неспособность придумать для Линтона даже наказание сводила ее с ума. Все пять дней она только и делала, что ломала голову, размышляя о том, какой приговор могла постановить. Перебирала множество вариантов того, как сделать само существование невыносимым для него — настолько Кармен была зла, — но так ни к чему и не пришла. Но тогда ее голову посетила иного рода мысль. «Пусть будет страх», — сказала она когда-то. Для нее это было сродни команде, данной самой себе. Она не хотела доводить до столь жестких мер, но каждый новый день только и делал, что доказывал: править должно железным кулаком. Вечером Кармен спустилась в тюрьмы, чтобы поговорить с Фарьей. Идея о том, чтобы спросить совета у этой женщины, казалась одновременно как абсурдной, так и единственно правильной. Ведь, с кем бы из своих приближенных она не посоветовалась — с Каспером, с Картером, пусть даже с Роджером или Кертисом, а особенно с Джоанной, — все они как один настаивали бы на самом суровом для Линтона наказании, напрочь позабыв о том, что в таких вопросах, когда дело касается политических решений, важна объективность. Да и что уж там: Кармен и сама не могла сохранять беспристрастность из-за своего исполинского гнева. А вот Фарья могла. Она не была впутана во все это дело и могла оценить все с позиции стороннего, справедливого наблюдателя, пусть даже и с точки зрения законов Империи. — Оставьте нас, — скомандовала Кармен, сведя брови к переносице, после того, как охранник поприветствовали ее и поклонились. Они ушли, и Кармен перевела взгляд на Фарью, которая, встав с койки, также отвесила легкий поклон и произнесла: — Добрый вечер, Ваше Величество. Кармен вымученно улыбнулась; и то — всего на секунду. Вечер был совсем не добрым: он был просто отвратительным, как и пятеро предыдущих. — Я слышала, что тебя крайне волнует, что будет с тобой дальше, — опустила Кармен. Это было совсем не то, о чем она собиралась говорить, однако, раз уж возможность представилась, этому вопросу стоило уделить внимание. — Уверяю тебя, что ты будешь помилована. Раз уж ты пошла нам навстречу, Немекрона не может не оставить это без внимания. — Благодарю, Ваше Величество, — искренне отозвалась Фарья. — И все же, я пришла к тебе не за этим, — подвела, наконец Кармен, и на лице женщины застыл немой вопрос. — У вас, в Империи, правой рукой императрицы ведь является глава Совета, верно? Фарья кивнула. Кармен вздохнула, сцепив руки за спиной, и бесцветно продолжила, стараясь не выдавать клокочущей внутри злобы — Хорошо. Представь ситуацию, в которой глава Совета брал взятки, воровал деньги из государственной казны, поставил себя выше императрицы и покушался на жизнь других ее приближенных. Какое наказание за это полагается? Фарья всерьез задумалась, и Кармен невольно разнервничалась, ощущая, как каждая секунда по своей продолжительности уподобляется целому часу. Время прошло мучительно медленно, а на кону стояло все. Ибо же, Кармен решила: что бы не сказала эта женщина, приговор Линтона будет именно таков. — Это серьезное преступление, — произнесла, наконец, Фарья, — ведь оно обесценивает верховенство короны и является ничем иным, как государственной изменой. За такое законами Удракийской Империи предусмотрена смертная казнь.