«Ты или умираешь героем, или живешь, пока не становишься злодеем».
Мотоцикл со свистом рассек улицу, прорываясь сквозь ряды спешащих автомобилей, которые тут же отозвались единогласными недовольными гудками. Они толком не успели расступиться, когда Джоанна уже рванула следом, нагоняя рогатую фигуру, что удалялась от нее слишком стремительно. Треклятые удракийцы — та еще заноза в заднице; но с ними, по крайней мере, не соскучишься: не то, что прозябать в кабинете за душной никчемной документацией. Ветер поднимал ее тяжелые косы, трепал зеленую ветровку и широкие мешковатые штаны, застилал взор и перебивал все остальные звуки, и, в принципе, Джоанне, наверное, стоило бы надеть шлем и не рисковать лишний раз, но… Кто она, если не бросается в огонь без страха? Удракиец успел оторваться на достаточно приличное расстояние, и Джоанне пришлось поддать газу, в то время как машинам на дороге — расступиться, пропуская ее мотоцикл вперед. Агенты Мережи и силовики, которые должны были сопровождать ее, давно остались где-то позади, и Джоанна не собиралась их ждать. Ее цель отдалялась, и она не могла ее упустить. Вокруг было слишком много отвлекающих факторов: пылающие рекламные вывески, отражающие солнечные лучи окна зданий, куча людей, которые оборачивались — Джоанна, конечно, не успевала разглядеть, но знала, что это было именно так, — изумленно наблюдая за погоней, развернувшейся прямо посреди Кретона, и автомобили, снующие тут и там и мешающие ей нормально выполнять свою работу. — Передаю по всем постам, — Джоанне пришлось наклониться к рации, закрепленной на руле, чтобы отдать приказ, который уже давно крутился на языке, — преградите движение гражданским. — Мисс Лиггер, — отозвался кто-то по ту сторону — один из дорожных патрульных, вероятно, но ее это не особо волновало, — боюсь, тогда мы создадим пробки… — Какие, мать твою, пробки?! — шикнула Джоанна, перекрикивая шум ветра. — Если эти кретины будут возникать, скажи, что их убьют, если они продолжат разъезжать на своих колымагах. Пусть не думают, что их личная жизнь важнее государственной безопасности. — Вас понял, — мужчина, кажется, был обескуражен такой грубой манерой изъяснения, но возражать не стал. И хорошо: потому что Джоанна точно сорвала бы голос, если бы продолжила орать. — Свернул под мост, — сообщила она, в пару движений переключившись на другую волну. — Следите и докладывайте, куда он направляется. — Стоит ли нам предпринимать какие-то меры? Э… Пытаться остановить? — поинтересовался взволнованный женский голос. — Нет, пусть едет дальше. Я хочу знать, куда он нас приведет. Джоанна крутанула руль и завернула направо — громкий шелест ветра тут же померк, на пару мгновений сменившись эхом от урчания мотора, когда она пронеслась, точно молния, под мостом, и снова зазвучал, когда она выехала. Полицейские машины, выстроившиеся вдоль дорог, дружно загудели, как бы приветствуя, и Джоанна усмехнулась себе под нос. Машины, наконец, остановились, освободив одну полосу, по которой и удирал от нее удракийский мотоциклист. Не очень-то и успешно, впрочем, потому что те десятки метров, что разделяли их, стремительно сокращались. Снова резкий поворот — мотоцикл беглеца подрезал чью-то машину, и та истошно завыла, сотрясая воздух. — Трасса R-7, — сообщила Джоанна, наклонившись к рации. Через зеркало заднего вида она увидела, как уже совсем скоро, почти сразу же, сзади подобрались мотоцикл других агентов Мережи и силовиков. Вскоре Джоанна, наконец, оказалась достаточно близко к мотоциклу удракийца, чтобы увидеть, как все его тело ломит от судорожного напряжения. Мужчина обернулся, длинные дреды хлестанули по его спине, глаза испуганно округлились, когда он понял, что она уже наступает ему на пятки. Быстрее разогнаться он не мог: мотоцикл у него, право, был паршивенький, и двигатель не выдержал бы большего. Джоанна поравнялась с ним и садистски улыбнулась, когда удракиец обернулся на нее, вцепившись все таким же диким взглядом. — Предлагаю тебе сдаться! — крикнула она. Несмотря на то, что ветер уносил все звуки моментально, едва они слетали с губ, удракиец, кажется, услышал ее — и тут же грубо рявкнул в ответ: — Еще чего! Отсоси, тупая сука! — Ублюдок, — рыкнула Джоанна, хотя это он вряд ли услышал. Вцепившись одной рукой в руль, второй она выпустила в его сторону всполох синего пламени, который так и не долетел, развеявшись по ветру. Впрочем, Джоанна и не собиралась его ранить: всего-то хотела пригрозить и подстегнуть к более решительным действиям. Ей пришлось немного замедлиться, чтобы удракиец смог вырваться вперед и сигануть в лесополосу, соскочив с трассы, — туда, где, по всей видимости, и находилось укрытие его и его сообщника. Джоанна самодовольно хохотнула: все случилось именно так, как она того хотела.***
Удракиец бросил мотоцикл посреди тропинки, ведущей к маленькой деревянной каморке, что спряталась среди густой листвы деревьев, и резво спрыгнул с него, в пару шагов оказавшись у двери, которую отдернул с такой силой, что та затрещала. — Юсуф, мы пропали! — нервно выпалил он, захлопнув за собой дверь. Юсуф сидел на грязном полу, заваленном всякой трухой, и держал на руках немекронского младенца, который сладко спал, даже не шелохнувшись, когда сообщник его похитителя ворвался сюда с таким грохотом. — Метин, не шуми, — буркнул он, прислонив палец к губам. — Разбудишь его… — О, звезды… — Метин шумно выдохнул и нервно вцепился пальцами в переносицу, которая и так была багровой от того, что мужчина бесконечно растирал ее. — Забудь о нем! Бросай этого спиногрыза и собирайся! Нам нужно уходить. — Объясни, хотя бы, в чем дело… — Сука-сенешаль едет сюда со своими собаками, вот что! — раздраженно выпалил Метин. — И? Разве мы не собирались встретиться с кем-нибудь из Мережи, поговорить? — Поговорить?! Опомнись, Юсуф! Нам не о чем разговаривать с этой умалишенной. Она… Метин не договорил — прикусил язык от испуга, когда услышал жужжание мотоциклов снаружи. Долго гадать не пришлось, ибо все было кристально ясно и очевидно: сенешаль Немекроны Джоанна Лиггер пришла по их души. Метин раздраженно зарычал и вздернулся, пнув воздух в бессильном гневе. — Доволен?! — заревел он. — Теперь мы сдохнем! Я не хочу! Не хочу, чтобы эта тварь… — Она тебя не тронет, — флегматично парировал Юсуф. Его голубые глаза, проницательно смотрящие на Метина из-под выбившихся из пучка прядей волос, подозрительно потемнели, и тому, волей-неволей, сделалось не по себе. — Я обещаю. — Как ты можешь такое обещать?! — пропищал Метин. — Что ты можешь сделать?! — Прекрати визжать, — раздраженно полоснул Юсуф, сведя брови к переносице. Он отложил в сторону младенца, который все так же мирно сопел — разве что начал беспокойно ворочаться, дергая худыми от недоедания руками, — и медленно поднялся, одергивая помявшийся серый плащ. Хладнокровие Юсуфа выводило из себя Метина, находящегося на грани паники, еще больше. Он вцепился пальцами в дреды и зашипел. — Метин, — тихо позвал Юсуф. Щелкнул предохранитель. Метин поднял глаза, заблестившие от слез, на сообщника — и вздрогнул, когда увидел ствол ружья, направленный прямо на него. — Что ты делаешь? — исступленно выдавил Метин, растерянно проморгавшись. Снаружи зашуршали шаги. — Ничего личного, — пожав плечами, отозвался Юсуф. — Просто ты — обуза. Выстрел — оглушительный хлопок. Тело Метина с дырой в голове упало на пол, разводя под собой лужу крови. Младенец, лежащий на полу, истошно закричал: проснулся. Юсуф повесил ружье на пояс и, тяжело вздохнув, взял малыша, успокаивающе раскачивая на руках. — Тише, маленький, тише… — пробормотал он. — Прекрати плакать, если не хочешь, чтобы я свернул тебе шею… Конечно, этот ребенок вряд ли понимал смысл его слов. Деревянная дверь с грохотом слетела с петель и рухнула на пол, расколовшись на две части, — разумеется, младенец, отреагировав на шум, закричал еще громче и принялся пинаться. Эта тесная дряхлая каморка имела просто отвратительный вид, но даже он не удивил Джоанна так сильно, как умерщвленное тело одного из ублюдков в нее под ногами — нетрудно было догадаться, что убит он был своим же «товарищем». Как предсказуемо: стоит речи зайти о выживании, и даже ближний становится врагом… Хотя сообщник убитого, которого Джоанна преследовала последние полчаса, гоняя по всему Кретону, — Юсуф — выглядел несколько более здравомыслящим, чем его крысоподобный сообщил. Он смотрел на нее так, словно только и ждал, когда Джоанна придет: спокойный, собранный, чуть задумчивый, однако глубоко сосредоточенный, — и держал на руках орущего младенца, которого они похитили после того, как подожгли и взорвали дом его родителей, несколькими днями ранее. До чего же все это абсурдно… Пора с этим заканчивать. — Сенешаль Джоанна… — начал было Юсуф, но та прервала его, презрительно выплюнув: — Ребенка на пол, а сам — к стене. Быстро. Удракиец не реагировал, продолжая прожигать ее флегматичным взглядом, — мерзкий ублюдок. Джоанна скривилась и повторила: — Быстро. — Я не собираюсь вредить ни вам, ни вашим людям. Джоанна снисходительно фыркнула и усмехнулась: для нее его слова звучали как самая обыкновенная ложь — наглая, неумелая и нелепая. Неужели он считает, что она идиотка? — Слабо верится в слова человека, который пристрелил своего дружка. — Мы с Метином не были друзьями, — поправил — словно это что-то меняло — Юсуф. — У нас был уговор, но он стал бесполезен, и мне пришлось его убрать. — Звучит неубедительно, знаешь ли… — Понимаю. Но также прошу выслушать меня. — С какой стати мне это делать? — Я могу предложить мирное решение нашего конфликта. Джоанна уже не сдерживала насмешливой улыбки, которая так и норовила расползтись на ее лице. Она сильно поторопилась с выводами, если посчитала, что Юсуф может быть здравомыслящим — нет, он был безумен, просто по-своему. Стоило ли говорить о том, что никакого «мирного решения» быть не могло и не может? Да это даже идиоту очевидно. После того, как война была закончена, обстановка на Немекроне пусть и немного устаканилась, однако все еще была неспокойной, и причиной тому являлись дезертиры армии Империи, которые, не сумев покинуть Немекрону, теперь терроризировали города, в которых прятались. Для Мережи, которая только-только возродилась и начала подниматься на ноги после двух с лишним лет разрухи, они стали той еще занозой в заднице. Каждый день проходил в погонях, розысках и арестах. Множество дезертиров уже были схвачены, арестованы, приговорены к тюремному заключению, либо же к смертной казни: новый закон, изданный королевой с мае-месяце, позволял использовать такую меру наказания. И все же, те, кто остался, несли в себе наибольшую опасность. Метин и Юсуф вот, уже как полгода разбойничали в округах Кретона. Кражи, угоны, драки — это все дела обыденные, право, но впервые они во всей красе засветились после того, как два месяца назад устроили бойню на ограбленной ими заправке. После их еще долго выслеживали — и вот, наконец, после того, как они подожгли дом и похитили чужого ребенка, нашли. Со стороны Юсуфа было очень наивно полагать, что он может избежать смертной казни с таким досье, но Джоанне было и впрямь интересно, что он скажет. Это как минимум будет забавно. Она кивнула, мол, валяй, и Юсуф заговорил: — Я отдам вам ребенка, вы же — позволите мне уйти. Жизнь в обмен на жизнь. Справедливо же? «Это идиотизм», — хотела сказать Джоанна, но сдержалась. Вообще-то, ей стоило признать, что просто взять и наброситься на Юсуфа, пока у него на руках этот ребенок, нельзя: иначе тогда и ни в чем неповинный малыш пострадает. Решение было только одно, коварное и изощренное, чем только доставляло еще сильнее. — Да, ты прав, — пожав плечами, отозвалась Джоанна. — Хорошо, я отпущу тебя. Слышите? — бросила она в сторону двери. — Сейчас Юсуф выйдет, и вы не будете на него нападать! Агенты и силовики недоумевающе зашептались между собой; один из них выпалил: — Но как же можно?! — Не смейте спорить, — раздраженно шикнула Джоанна. — Делайте то, что я говорю. Больше сопротивления не последовало. Джоанна понимала, что они, однако, продолжают мысленно негодовать и возмущаться, но также она знала и то, все, когда все кончится, они вновь будут только лишь изумляться ее находчивости. Джоанна знала, что про нее говорят в Мережи: сенешаль безумна, но ее идеи — гениальны. Льстило ли ей это? О, еще как. Но ничего зазорного в том, чтобы наслаждаться славой, она не видела. — Давай, Юсуф, иди. Передашь ребенка на выходе, и будешь свободен. Несколько долгих секунд Юсуф все же не решался пошевелиться, однако, немного поразмыслив, все же направился к выходу. Отдал хныкающего младенца одному из агентов — тот с недоумением взглянул на Джоанну, и та кивнула, немым жестом веля отойти ему в сторону, как тот и поступил. Юсуф спешно направился в сторону покинутого мотоцикла, но дойти так и не успел: Джоанна, подняв ружье, выстрелила, прошибая ему грудную клетку насквозь. Юсуф даже не вскрикнул перед тем, как упасть на землю. Только листья деревьев размеренно шелестели на ветру. Агенты и силовики уставились на нее, пораженные, а Джоанна только махнула рукой и раздала приказы: — Уберитесь тут. Тела закопайте. Здание опечатайте, а лучше узнайте, кому оно принадлежит, и, если собственника нет, отправьте под снос. Постам дорожного патруля сообщите, чтобы разъезжались. Дело закончено. Отчетные данные я запрошу позже. Джоанна тяжело вздохнула и закурила. Такие дела, право, бодрили ее, напоминая о былых диковатых временах, когда она только и занималась тем, что всех гонял и мутузила; однако представляемые масштабы предстоящей бумажной работы быстро выбивали весь запал. Найти бы толкового ассистента, и эта проблема решится… Покуривая, Джоанна направилась к агенту, который в это время занялся ребенком. Даже невооруженным взглядом было видно, что младенец, завернутый в розовую потрепанную пеленку, был истощен. Еще бы: вряд ли эти ублюдки были в состоянии нормально прокормить его. Впрочем, состояние этого ребенка уже не ее забота: по крайней мере, не в ближайшее время. — Его нужно отправить в больницу, — безапелляционно распорядилась Джоанна, подойдя к агенту со спины. — Согласен, — отозвался агент. — Хотя, если честно, меня беспокоит, что с ним будет дальше… Мальчик ведь остался сиротой… — Наличие родителей — не гарант прекрасной жизни, — парировала она и затянулась. Уж ей ли не знать… Джоанна выдохнула и добавила: — Раз уж мы о нем ничего не знаем, я придумала ему имя. — Какое? — Томас Монтихо. — Томас Монтихо, — повторил агент, словно пробуя на вкус — хотя, скорее запоминая. — Вы лично этим займетесь, — решила Джоанна. — Как скажете, мисс Лиггер. Телефон в кармане брякнул, переключая внимание на себя: там Джоанна обнаружила сообщение от Картера, гласящее о том, что королева ждет ее возвращения и хочет видеть их у себя.***
За полгода, проведенных в Королевском дворце, Каспер уже, кажется, успел изучить все, что только можно, но сегодняшняя небольшая экскурсия по так называемым залам памяти, которую устроила для него Кармен, послужила поводом узнать немного больше, чем он знал уже. Зал памяти, в который она его привела, представлял собой скопище просторных помещений, облицованных светлой плиткой — весьма роскошно; однако, не столь привлекательно, как портреты членов королевской семьи, которые висели тут и там. Собственно, послушать рассказы Кармен обо всех этих людях и было целью их небольшой прогулки: очень увлекательной, к слову. Не то, чтобы Каспер совсем ничего не знал о правителях Немекроны, но его познания были достаточно поверхностными. Его никогда особенно интересовала история, да и о том, о чем рассказывала Кармен, не писали в учебниках. Например, он узнал о том, что королева Йоханна, которая приходилась ей бабушкой, не переносила еду разных цветов в одной тарелке. В основном ко всему, что ей подавали, повара добавляли красители, порой создавая немыслимые цвета: синий стейк с синими овощами, например, или же насыщенно-розовую курицу, — а иногда королева попросту сочетала несочетаемое и терпела невыносимый вкусовой микс в угоду своему личному бзику. Кармен, конечно, не застала причуды бабушки, ведь та умерла еще до ее рождения, но об этой ей когда-то поведал ее отец. Король Модесто же не переносил, когда окна закрывались хотя бы на секунду: ему сразу начинало казаться, что воздух слишком душный и тяжелый, — эту байку уже просто передавали из поколения в поколения. Подобных интересных мелочей было множество, и Каспер, прознав о них, ощутил, словно оказался посвящен в страшную тайну. Ну кто еще в мире знает о том, что королева Анна, дочь вышеупомянутого Модесто, настолько ненавидела желтый, что увольняла служанок, если те вдруг надевали носки такого цвета? Еще более поразительным было то, что подобные глупости заседали в его голове получше действительно важной и существенной информации. Каспер почувствовал себя совершенно несерьезным, когда Кармен резко остановилась у одной из фотографий и мрачно, задумчиво нахмурилась, в то время как он продолжал хихикать, вспоминая всю эту нелепицу. — А это, — произнесла Кармен, всматриваясь в изображение, которое, казалось, было больше ее самой, — король Дамиан. Великий объединитель и основатель — так его называли историки. Каспер поправил очки и перевел взгляд на фотографию. Дамиан, курчавый темноволосый мужчина с пронзительными, полными осмысленности зелеными глазами, сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Синий костюм с начищенными до блеска туфлями прибавлял его широкоплечей фигуре огромной стати, а легкая улыбка — не высокомерная, попросту присутствующая — делала его по-своему… харизматичным, что-ли. Из всех тех, кто был на фотографиях, Дамиан, кажется, единственный не носил корону, но о его правительственном статусе почему-то нетрудно было догадаться, словно у него на лице так и было написано: «король». Кармен внимательно вглядывалась в его изображение, словно перед ней был полноценный живой человек, а затем произнесла: — После Великой мировой войны он предложил странам объединиться, чтобы вечно жить в мире… Единство — вот, чего он хотел. Единство ради безопасности. Кармен задумчиво нахмурилась, и Каспер заметил, как она на секунду прикусила губу изнутри. Почему-то сейчас в его голове возникло еще одно замечание: профиль Кармен — ее прямой нос — был очень похож на Дамиана. Странно, но иногда Каспер совершенно забывал, что имеет дело не с обыкновенно-необыкновенной девушкой, а с королевой из рода Бьёррк. И это осознание, право, каждый раз его ошеломляло; потому что, кажется, сама Кармен рядом с ним забывала о своем происхождении и статусе. — Знаешь… В последнее время я часто вспоминаю о том, что рассказывала мне мать, и мне становится как-то не по себе, — неожиданно призналась Кармен — и совершенно беззлобно, что было достаточно неожиданно. Она редко говорила о королеве Елене, но каждый раз отзывалась нелестно: теперь же в ее голосе не было ни намека на раздражение. — А что такое? — спросил Каспер, недоуменно поведя бровью. — В моей семье из поколения в поколение передается своеобразная легенда о том, что Дамиан сказал Веро́нике, своей жене… О том, в чем именно заключалась идея международного единства, за которой он следовал. Кармен взглянула на него, бессловно спрашивая, хочет ли он слушать, и Каспер кивнул. Ему и в самом деле стало любопытно: особенно после того, как Кармен принялась нагнетать. — Великая мировая война была разрушительна, в ней не было победителей, и тогда страны единогласно решили прекратить воевать — у них банально не было ресурсов. Конечно, все со временем наладилось, но и тогда мировые лидеры не забыли о том, какие обещания дали друг другу… И тогда Дамиан решил, что в развитии человечества наступила новая эра. Он говорил, что, если мы закончили воевать друг с другом, значит, нам придется выдержать испытание, которое покажет, кто есть друг, а кто есть враг. Дамиан, грубо говоря, верил, что наступит конец света. Теперь уже нельзя сказать, что именно он имел ввиду. Может, катаклизмы, может, что-то еще… Но это случилось, когда на нас напала Удракийская Империя. Несмотря на то, что доводы Дамиана, пересказанные Кармен, были логичными — это вполне закономерный ход событий, вообще-то, — у Каспера все равно прошелся холодок по спине. Это звучало так, как если бы Дамиан заглянул в будущее, пусть подобное и не было возможно. — Дамиан считал, что Немекрона должна быть сплоченной, у нее должен быть сильный лидер, символический, или реальный, но способный повести за собой людей и отбиться от нападения, — продолжала Кармен. — Он был прав. Единство и сплоченность и правда помогли нам одержать победу и отстоять свою свободу. Я не хочу, чтобы эта великая идея была забыта, — категорично произнесла она. — Каждый немекронец должен горой стоять за другого — в этом наша сила. Никто не поможет нам, никто не спасет нас, кроме нас самих, — Кармен отчеканила это твердо, уверенно, будучи горячо убежденной, словно такова была истина, неподвергаемая сомнению. И Каспер, в каком-то смысле, был с ней согласен. Он крутился во всем этом достаточно давно и увязался так крепко, что не мог не понимать, каково было истинное положение дел. Их связь с Альянсом начала разрушаться уже сейчас, еще до того, как они вместе выступили против Рейлы. Королеве Марле не давал покоя факт обладания их Каллипаном, король Мона опасался громкого конфликта, Орден во главе с Ракель, который теперь оказался слишком близко к удракийскому престолу ввиду скорой свадьбы принцессы Церен и Ивара, и казался меж двух огней — властью и идеей, — и только Канги нисколько не волновался о происходящем. Касперу даже показалось, что он, в отличии от остальных, жаждет войны — или же мести. Так или иначе, весь Альянс, исключая Маррун, был убежден в том, что Кармен затеяла нечто ужасное, и теперь относился к ним с предубеждением. Немекроне и в самом деле было не на кого положиться, но они в этом и не нуждались. Как только минует свадьба принцессы, все перевернется с ног на голову. И, как сказала Кармен, настанет их очередь бояться. Раздавшиеся за спиной шаги вынудили их оторваться от разглядывания фотографии короля Дамиана и обернуться: пришел охранник. Взглянул на Кармен, поклонился и отрапортовал: — Ваше Величество, сенешаль Лиггер и генерал Карраско ждут Вашей аудиенции. Кармен принимающе кивнула и вздохнула, собрав руки за спиной. Взглянула на Каспера, мол, пора, и вместе с ним они покинули залы памяти, направившись в сторону ее кабинета. Там, в коридоре, их уже действительно ждали Джоанна и Картер, которые о чем-то ворковали, ровно до того момента, как появилась Кармен. — Наконец-то, — с налетом недовольства прокомментировала она, и ее взгляд тут переместился вниз, на светлые ботинки Джоанны, покрытые красно-коричневыми пятнами, о происхождении которых догадаться было несложно. — Что произошло? — нахмурившись, несколько встревоженно спросила Кармен. — Повидала наших старых друзей, — шутливо отозвалась Джоанна, пожав плечами. — Все улажено. — Отлично, — Кармен кивнула и прошла в кабинет; остальные проследовали за ней. — Что с тем ребенком? — Я отправила его в больницу, а дальше с ним будут разбираться органы опеки. — Он ведь не сильно пострадал? — Его разве что кормили скудно. Кармен была вполне удовлетворена таким положением дел. Узнав о похищении ребенка, она сильно рассердилась и действительно волновалась о судьбе младенца-сироты. — А что там на границах системы? — обратилась она уже к Картеру. — Все относительно спокойно, — ответил тот. — Вчера неподалеку заметили пару удракийских кораблей, но близко подлетать они не стали. Как и ожидалось: после поражения, которое потерпели здесь, приближаться к Немекроне они уже попросту боялись. Изредка патрулировали окрестности, не вступая, однако, в стычки, и тут же возвращались обратно. — Что ж, хорошо. Раз уж все текущие дела улажены, — заключила Кармен, присев за стол и сложив пальцы в замок, — нам пора отбывать на Рейенис. Нужно, наконец, с глазу на глаз встретиться с нашими союзниками, — в ее тоне проскользнуло некоторое раздражение — результат непрямого, но вполне очевидного конфликта, — и поздравить принцессу и будущего принца. Войска тоже должны быть готовы к призыву. — Командующая Маркес и Билл знают, — отозвался Картер. — Они уже готовятся. — Чудно. Изабелла уже уточняла, когда именно она приедет? — Утром, как и договаривались, — сказала Джоанна. — Значит, начинайте собираться. Завтра мы отправляемся.***
Вся эта предсвадебная кутерьма ужасно изматывала Церен, однако даже так она каждую ночь не могла сомкнуть глаз до самого рассвета. Последние несколько дней все проходило совершенно одинаково: к ней приходили портные, снимали замеры, затем то и дело возвращались, уточняя ее мнение касательно каждого квадратного сантиметра ткани, — уж очень они рвались сделать ее свадебные одежды идеальными. Сама Церен, право не разделяла их энтузиазма: говоря честно, ей не было никакого дела до того, как она будет выглядеть на этой свадьбе, да и вообще — как пройдет вся церемония. Ее тошнило от осознания того, какие изменения грядут в ее жизни, хотя, казалось бы, ей следовало уже, наконец, смириться с этим: у нее было целых три месяца, чтобы принять неизбежное. Поздравления, которыми осыпала ее придворная знать, а также члены Альянса, Церен принимала с улыбкой, но затем, возвращаясь в покои, горько рыдала — даже когда слез уже не оставалось. Ей были безразличны украшения, которые ей приносили — опять же, чтобы она выбрала, — ее не волновали подарки, которыми были заставлены ее покои еще до свадьбы; ей все это вообще было не нужно. Церен с трудом выносила радость, которой в последние дни пестрил Королевский дворец; она совершенно не хотела становиться женой Ивара — да и вообще, чьей бы то ни было, — но должна была. Обязана. Это ее долг, как будущей Императрицы. Иного выхода просто нет. Поэтому она реагировала на все происходящее так, как долго. Свою тоску и апатию отгоняла в сторону, внимательно выслушивала все вопросы портных и прислуги, высказывала свои идеи касательно того, какой должна быть ее свадебная одежда, — в конце концов, ее образ, как никак, должен был послужить одновременно и символом ее власти, — одаривала признательными благодарностями придворных и старалась не покидать покои без дежурной улыбки на лице. Церен считала, что достаточно правдоподобно играет роль воодушевленной невесты, но Уланаре удалось разгадать ее фальшь. — Ты ведь не хочешь этого брака? — произнесла она, отпив чая из кружки. Церен словно холодной водой окатило, когда она услышала этот вопрос. Уланару она позвала к себе просто потому, что хотела скрасить тоску приятной компанией, и та, казалось, подходила на эту роль лучше всех: ведь остальные только и делали, что без умолку трещали о ее свадьбе… Кто бы мог подумать, что и Уланара вдруг решит затронуть эту тему? Церен вздохнула. Ей нужно было взять себя в руки. — Почему же? — пожав плечами, отозвалась она. — Я хочу стабильного будущего для своего народа… — Долг перед государством — это одно, — произнесла Уланара на выдохе, вздернув брови, словно ее разочаровал такой ответ. — Попробуй забыть о нем на секунду… С позиции твоего, м, личного счастья, — она сделала глоток чая, — тебя устраивает такой расклад? На языке вертелось отчаянное «Нет!» Нет-нет-нет, она совсем не хочет этого… Но сказать, даже Уланаре, которая стала ей подругой, не может. Чувство долга и ответственности слишком сильно въелись в кожу, чтобы отбросить их на раз-два. Но и солгать не получится: Уланара проницательна, догадается… Церен молчала, и та все поняла без слов. — Как я и думала… — Я так не могу, — все-таки не сдержалась — выронила, понурив плечи. Уланара уставилась на нее вопросительно, и Церен добавила: — И еще я очень боюсь ранить Ивара. Разбить ему сердце… — Не думаю, что это возможно, — рассудила Уланара и снова отпила чай. Церен к своему толком так и не притронулась. — В том смысле, что мне не кажется, что он питает к себе какие-то любовные чувства. Конечно, он уважает тебя, и, я думаю, что и в браке он будет относиться к тебе хорошо, но… В общем, ты понимаешь. Церен кивнула. Право, ей хотелось бы верить, что суждения Уланары небезосновательны, что так оно на самом деле и есть. Ивар действительно не оказывал ей знаков внимания и не давал ни единого повода, чтобы заподозрить его хоть в каких-то чувствах, питаемых к ней, однако… Все может быть. И Церен очень боялась, что он однажды искренне полюбит ее. А она… Не сможет полюбить. Просто не сможет. — Все это… Так удручает, — произнесла Церен, тяжело вздохнув. — Мы сможем дурачить всех сколько угодно, притворяясь любящими мужем и женой, но всегда будем несчастны… — Слишком пессимистично, — осуждающе отозвалась Уланара. — Не стоит выносить самой себе приговор. В конце концов, что ты, что он, всегда сможете иметь любовников и любовниц… Кто-то может осудить вас, но какая разница, если это сделает вас счастливыми? Церен вяло улыбнулась и качнула головой. Все-таки, стоило признать: в чем-то Уланара была права. Брак пусть и клетка, но просторная, разгуляться можно… И все же, даже так ее положение, как и положение Ивара, не становилось лучше. У них может быть хоть тысяча любовниц, однако это не отменяло того, что им также необходимо было завести хотя бы одного наследника. Рано или поздно им придется заняться сексом, и, может быть, не один раз… От этого не убежать, и искусственное оплодотворение, о котором Церен также размышляла, — провальный вариант. Что скажут другие, узнав об этом, какие слухи распустят? Муж и жена не могу пренебрегать друг другом — это просто непозволительно с точки зрения обычаев императорской династии. Ей придется вынести эту пытку, после которой, она, вероятно, будет чувствовать себя просто отвратительно. Однако такова ее жертва. Ее персональное счастье — ничто по сравнению с благополучием Империи, и она никому не позволит усомниться в этой истине. Даже самой себе.***
— Клянусь, если ты продолжишь улыбаться, я тебе врежу, — пробурчала Вивьен сквозь зубы. Ивар недоумевающе выгнул бровь, склонил голову набок и произнес: — А что не так? Вивьен неодобрительно нахмурилась и шумно вздохнула. Что не так?! Он спрашивает, что не так?! Ивар многозначительно повел бровью и подлил себе вина. Поразительно, но даже после трех выпитых бокалов его самообладание не рухнуло: напротив, он стал только лучше разыгрывать свое притворство, в которого слепо верили все, кроме Вивьен. Ее, право, тошнило от этого. Она знала Ивара всю свою жизнь и даже сквозь его показные ухмылочки могла разглядеть то, что по-настоящему творилось у него на сердце. День свадьбы неумолимо приближался, Ивар цвел на глазах, демонстрируя поразительную воодушевленность, но по его глазам Вивьен видела, в каком смятении он пребывает на самом деле. Каждый вечер он пил, утопляя в алкоголе тоску и нервозность, а каждое утро — появлялся при дворе, сияя ярче, чем предыдущим днем. Как наследник Ордена Дельвалии, он-то, возможно, и был доволен возможностью ублажить все свои амбиции, устремления и довести до конца воплощение идеи, в которую верил убежденно и неукоснительно, но что-то Вивьен сомневалась, что счастье переполняло его до краев. Во всем этом ее злило именно то, что Ивар не мог признаться ей в том, что его терзает. Сколько она себя помнила, они всегда делились друг с другом всем сокровенным, рассказывали секреты и самоотверженно поддерживали; но только не в этот раз. Как только Ракель и Карстен объявили о предстоящей свадьбе Ивара и Церен, тот вмиг переменился. Конечно, статус принца предполагал колоссальные изменения в его жизни, но… Порой Вивьен начинало казаться, что она теряет Ивара — своего друга, своего брата, пусть и не по крови, но по духу. Это было невыносимо. Вивьен хотелось выхватить бокал из его рук и плеснуть остатки вина ему в лицо. Но она старалась держаться. Молчала, даже не шевелилась — просто сверлила его взглядом, пока тот делал вид, что ничего не происходит. — Ваше высочество, я вам не мешаю? — Вивьен все-таки не выдержала — съязвила, скривившись. Ивар поднял на нее недоумевающий взгляд и буркнул: — Что ты хочешь от меня услышать? — Правду. — О чем? — О том, что ты думаешь насчет брака с принцессой. Канги как-то шутливо, в своей излюбленной саркастической манере, опустил, что она, должно быть, тайно влюблена в Ивара и теперь изводится от ревности. В тот момент Вивьен захотелось ему врезать. Не то, чтобы одно присутствие Канги не пробуждало в ней раздражение, однако тогда ее нервы были у нее на пределе. Вивьен не было никакого дела до того, с кем Ивар будет спать и на ком вздумает жениться — пусть хоть гарем женщин себе соберет, ей-то что? Все, что ее действительно заботило, так это счастье Ивара; а его необычайно приподнятое настроение — совершенно неестественное — пока твердило лишь об обратном. Вивьен не сможет успокоиться, пока не узнает, как оно есть на самом деле. — Меня все устраивает, — пожав плечами, спокойно и предельно уверенно отозвался Ивар, дернув уголком рта. Эти его ухмылки… Невыносимо. — Это хорошая сделка, — рассуждающе продолжил он. — Для принцессы Церен это прекрасный шанс укрепить свои позиции. Для меня и моей матери — приблизиться к трону, на который мы имеем полное право, как потомки принцессы Дельвалии. — Я думала, что власть тебя не волнует, — нахмурившись, припомнила Вивьен. — И ты всегда говорил, что не видишь себя лидером. — С тех пор много поменялось… Сама по себе власть меня по-прежнему не волнует, да, но вот возможности, которые она открывает, это совсем другое. Став Императором, я смогу сделать Империю лучше. Положу конец старым порядкам, свергну ксенофобные устои… И мой долг, как наследника Ордена, будет выполнен наилучшим образом. На меня возложили ответственность, и я буду нести ее с достоинством. Вивьен задумчиво повела бровью и неопределенно покачала головой. Что ж, это было похоже на правду: весьма в духе Ивара. Таков был он: предан своей идее, предан своему обществу, своей семье. Она могла согласиться с тем, что власть действительно открывала ему дороги к достижению всех его целей, и понимала его интерес — умом, но не сердцем. Наверное, все же, Вивьен была слишком эгоистична. Ни за что она не смогла бы принести личное счастье в жертву общего блага. — А что насчет принцессы? Тебе она нравится, хоть немного? — Ну, я нужен ей, она нужна мне… Разве этого недостаточно? Суждения Ивара были настолько рациональны и расчетливы, что казались Вивьен попросту безумными. — То есть, нет? — требовательно опустила она, пронзительно посмотрев на него исподлобья. — Ну, — Ивар снова пожал плечами, — у нее доброе сердце, и она предана своим убеждениям. — Тогда вы определенно стоите друг друга, — беззлобно — скорее, шутливо — заключила Вивьен. Быть может, ей и в самом деле не дано понять Ивара до конца; но все-таки, ей стоило бы попросту смириться. Ивар — не из тех людей, кто гонится за домашним уютом и личным счастьем. Он бросается в огонь, вырезает сердца врагов и фанатично верит в свои идеалы, так что… Нет, все-таки, свое счастье он нашел. Если уж так подумать, из него выйдет хороший Император. Пока Церен будет завоевывать сердца народа и одаривать его своей радушной милостью, Ивар будет ставить врагов на колени и изгонять яд, просочившийся во все щели. Увидев принцессу впервые, Вивьен сомневалась в том, насколько сильна та может быть и на что готова, чтобы достичь желаемого, но теперь видела, что эта девушка имеет стальной внутренний стержень и незаурядную целеустремленность. Что ни говори, о чем ни размышляй, но истина очевидна: Империя в руках Ивара и Церен будет в целости и сохранности. Вивьен будет верить в них до конца.***
Кретон встретил Изабеллу теплой погодой, потому как утром жара и духота еще не успели сгуститься, и это, право, ощущалось очень приятно, в сравнении с суровыми холодами Дреттона. В этом году зима разошлась не на шутку: дороги моментально заметало снегом, покрывало льдом, ветра и и метели сносили все на своем пути, да еще и темнело ужасно рано. Легко и отрадно: скинуть, наконец, с себя тяжелую шубу и удушливые слои одежды. Изабелла полгода не посещала Кретон: как у нее не было на то веских причин, так толком не было и времени, ведь дела мэра Дреттона не терпели отлагательств; и теперь, оказавшись здесь, могла сказать, что он заметно преобразился. Город постепенно оправлялся от последствий войны, и, хотя этот процесс не мог проскочить в одночасье, результаты были налицо уже сейчас. Улицы, большинство из которых уже привели в порядок, устранив последствия разрушений, заполонили люди и машины, яркие краски рекламных баннеров и громкая музыка местных кафе и забегаловок. Стоял живой, неподдельный шум да гам; и только расхаживающие по городу полицейские и летающие по воздуху дроны-наблюдатели напоминали о том, что обстановка, однако, было не так изумительна, как хотелось бы. В конце концов, Немекроне приходилось бороться с удракийскими дезертирами, которые всеми силами подрывали только-только обретенное равновесие; но Мереж хорошо с этим справлялась: Джоанна, став сенешалем, спуску мерзавцам не давала, да и королева делала все, что было в ее силах, чтобы как можно скорее вернуть свой народ к былому укладу жизни и подарить ему спокойствие. Правительство и нация оказались в надежных руках, и Изабелла, которой королева вознамерилась поручить управление государственными делами в свое отсутствие, собиралась держать эту планку. Признаться, предложение Ее Величества по началу сбило ее с толку, однако не принять его она не могла, а уж теперь — и отклоняться от ответственности. Неизвестно, как долго королева и ее приближенные будут отсутствовать, но Изабелла была готова к любому раскладу. Хоть неделя, хоть месяц, хоть год — неважно, сколько они пробудут на Рейенисе; но она обязанности регента будет выполнять со всей имеющейся самоотдачей. И все-таки, если так подумать, жизнь — штука удивительная. Ее так и вовсе сродни чуду. Еще несколько лет назад Изабеллу, верующую в приближение огромной катастрофы и видящую угрозу в лице удракийцев, считали сумасшедшей. Сейчас же она была мэром Дреттона и находилась в шаге от регентства — и все благодаря своему «параноидальному помешательству». Порой она вспоминала докторов и медсестер из лечебницы в Люммене и думала о том, что те, должно быть, сражены наповал (если, конечно, выжили). Даже спустя столько времени мысль о том, что она оказалась права, доставляла Изабелле запредельное удовольствие. Но это все — позади… — Мы подъезжаем, — уведомил водитель. Изабелла, задумавшись, совсем потеряла связь с реальностью, поэтому была приятно удивлена, когда, подняв глаза, в действительности обнаружила впереди раскрытые дворцовые ворота. Машина проехала внутрь и остановилась на парковке; Изабелла, не дожидаясь совершенно ненужного галантного жеста со стороны водителя, сама открыла дверь и вышла. Несмотря на то, что она пока не попала внутрь, дворец уже представал перед ней поистине величественным. Ей доводилось бывать здесь лишь однажды, и пребывание ее не было особенно длительным, как и не выдалось безоблачным. Кровавые разводы на полах и стенах, несходящий траур королевы, ворох дел и несколько стычек с оставшимися удракийскими солдатами — все это, конечно, омрачило ее воспоминания об этом месте. Но теперь, когда дворец был начищен, вылизан, избавлен от следов присутствия имперских ублюдок и, говоря фигурально, реанимирован, здесь и дышать, казалось, стало легче. Королевский дворец, как и Кретон, был лицом Немекроны, ее сердцем; и если уж здесь царил относительный порядок, все другие могли быть спокойны. Пройдя чуть дальше, Изабелла заметила, что ее ждет не только Джоанна, но и Картер с Каспером, а также сама королева — признаться, Изабелла совсем не ожидала, что ей будет оказана такая честь. — Ваше Величество, — поприветствовала она, остановившись напротив королевы, и та кивнула ей в ответ, отозвавшись с легкой улыбкой: — Я рада, что ты наконец здесь. Мы как раз собирались отбывать. — Уже? — спросила Изабелла с некоторым удивлением. — Чем раньше мы прибудем, тем лучше. Все члены Альянса соберутся во дворце Марлы, и я не хочу надолго оставлять их без присмотра, — пояснила королева, и в ее тоне промелькнул намек на раздражение. Как и говорила Джоанна, отношения Немекроны с Альянсом были весьма натянутыми. — Я понимаю. — Тогда не будем болтать попусту. Вот, — она протянула Изабелле флешку, которую та забрала и спрятала в карман брюк. — Там хранятся сводки обо всем, что может пригодиться. Я уже говорила о том, какие дела стоит уладить в первую очередь, так что займись ими немедленно. — Изабелла принимающе кивнула. — На этом, собственно, пока что все. Периодически докладывай мне о том, что здесь происходит, и жди новых распоряжений. Надеюсь, ты не подведешь меня. — Не стоит беспокоиться, — заверительно отозвалась Изабелла. — Я буду выполнять свои обязанности наилучшим образом. — В таком случае, мы пойдем. Нам пора. — Удачной дороги, — бросила Изабелла напоследок. Джоанна помахала ей вслед, и та отозвалась тем же, еще ненадолго задержав взгляд на удаляющихся силуэтах королевы и ее свиты, а затем, поручив багаж прислуге, которая обступила ее практически сразу, направилась во дворец.***
— Нежнее, нежнее… Да, вот так… Девушка смотрела на него слишком пристально, словно только и искала, к чему бы придраться, хотя ее мягкий голос говорил совершенно иначе, и Мефтун волей-неволей напрягся, стараясь выверить свои движения до максимальной точности. Темно-зеленые глаза рейенийки продолжали прожигать в нем дыру, и вспыхнувшее было в них одобрение было сменилось осуждающим разочарованием. — Нет! — воскликнула она, взмахнув руками. — Нет, хватит, умоляю! — Да что опять не так?! — недовольно буркнул Мефтун, приняв позу руки-в-боки. — Твои движения слишком резкие, — указала она. — В них нет легкости, воздушности… Ты должен порхать, как бабочка! — Как я могу это делать, если твой идиотский халат весом с крейсер?! — Мефтун всплеснул руками, и широкие голубые рукава тут же подлетели в воздух, приводя его в еще большее раздражение, чем прежде. Он, должно быть, выглядел просто нелепо в этом голубом рейенисском халате и с белой пудрой на лице; но теперь ощущал себя еще и полным дураком, раз уж не мог освоить элементарного. Хотя, впрочем, пытаться научиться рейенисским танцам — идея изначально глупая. — Во-первых, это не халат, а вафуку, — насупившись, опустила девушка. — Во-вторых, я же почему-то это умею. Мефтун тяжело вздохнул, закатил глаза и, убитый собственным бессилием, распластался на софе с тарелкой сухофруктов под боком. Объедать дворец Марлы у него, как ни крути, получалось намного лучше. — Мефтун! — Звезды, Озай, оставь меня в покое… Мне это надоело. — Ты даже не пытаешься стараться. — Мне просто не суждено быть искусной танцовщицей в прелестном вафуку, — спаясничал Мефтун в ответ. — Относись к этому проще. Озай действительно слишком переусердствовала в своем стремлении научить его танцам; хотя эта идея возникла совершенно спонтанно и от одной лишь скуки — как и все, что приходило ему в голову в последние полгода. После того, как у Кармен получилось отвоевать Кретон, Мефтуну, право, несладко пришлось. Ему, конечно, удалось убедить всех в окружении королевы и, разумеется, ее саму сохранить ему жизнь; но вот жизнь такая была… Более, чем отвратительна. Он оказался в подземных тюрьмах королевского дворца, запертый в четырех стенах без капли солнечного света и глотка свежего воздуха, в сводящей с ума тишине, неведении и абсолютном, беспросветном унынии. Единственным занятием, которое способно было скрасить заточение Мефтуна, было докучать охранникам и изображать приступы недомогания — так он мог хотя бы насладиться видом их, пусть и неохотной, суетливости и добиться хоть толики участливости и внимания к своей персоне. Сенешаль Джоанна была к нему слишком сурова и не шла ни на какие уступки. Добиться у нее хоть какого-то послабления было невозможным, хотя Мефтун очень старался, правда. Пытался торговаться, предлагал какие-то вздорные сделки; капризничал, в конце концов, надеясь достать ее настолько, что она согласиться принести ему хотя бы вина с пирогом; но в итоге добился лишь того, что та пригрозилась убить его, если он не заткнется. Сенешаль была женщиной железной и непреклонной; как, впрочем, и генерал Картер, который тоже иногда появлялся в его камере, чтобы что-нибудь разузнать. Мефтун представлял ему всю необходимую информацию, стремясь снискать расположение королевы и избежать казни всеми возможными способами, и надеялся, что тот сможет исполнить хоть какую-нибудь его просьбу. Но Картер был настроен столь же радикально, сколь и Джоанна. Правда вот, он не угрожал перерезать ему горло или сделать что-нибудь еще; у генерала на все был другой ответ: «Это не входит в мои полномочия». Так прошли первые два месяца; и Мефтун бы не соврал, если бы сказал, что это был самый ужасный период в его жизни. Для человека, не переносящего скуку и безделье на дух, заточение в четырех стенах — все равно, что пытка; но он кое-как ее пережил. Готов был выть и лезть на стены от отчаяния, но пережил. Затем в дело вмешалась принцесса Церен, и ее прославленное милосердие, без преувеличений, спасло ему жизнь. Ей удалось добиться того, чтобы Кармен передала Мефтуна на Рейенис. Главный аргумент ее заключался в том, что он — гражданин Империи, а значит, разбираться с ним надлежит будущей Императрице. Неизвестно, как Кармен согласилась на это, однако чудо свершилось: через две недели Мефтун оказался на Рейенисе. Встреча с Альянсом была отдельным приключением. Завоевать их расположение и заслужить помилование оказалось куда сложнее, чем Мефтун себе представлял, но в пути у него было время, чтобы подготовиться. В конце концов, присягнув принцессе на верность, он смог получить амнистию; однако его по-прежнему держали вдали от государственных дел. Но не то, чтобы Мефтуна это расстраивало, отнюдь нет, ведь здесь у него появилось немерянное количество самых разных занятий. Поселившись в Янтарном павильоне, Мефтун сразу же предался развлечениям. Громкая музыка, танцовщицы, компаньоны в лице солдат Селима (его, к слову, не слишком-то радовала компания Мефтуна), вкусные блюда, элитный алкоголь: каждый день — праздник. Канги, вождь Марруна, как-то назвал его пленником Альянса, и, что ж, если это было так, то клетка у Мефтуна была не то, что золотая, — бриллиантовая. Такая несвобода была слаще меда и пьянила больше самых крепких настоек — на что ж тут жаловаться? Мефтун, пожалуй, всегда был из тех людей, кто стремится брать от жизни все; и сердце его поистине пело, когда вокруг происходило так много всего. Озай была одной из тех вещиц, которые попали в его руки по чистой случайности. Пришла сюда вместе с другими танцовщицами неделю назад, двигаясь плавно, легко и завораживающе, при этом подпрыгивая так, словно летела, не подчиняясь гравитации, а затем, когда Мефтун решил разделить со всеми этими девушками пурпурное аурийское вино, без умолку трещала и заливисто хохотала. У Озай был веселый бойкий нрав и множество историй в запасе, так что ей удалось быстро завоевать симпатию Мефтуна. Впрочем, нельзя было не заметить, что сама девушка питала к нему какие-то чувства. Эти взгляды, эти мимолетные касания — Мефтун знал, каковы ее намерения. Озай, должно быть, хотела затащить его в постель, и это знание немного омрачало их чудное общение. Нет, конечно, она была красива: ее округлые формы и пышные бедра, гибкое пластичное тело, длинные пальцы рук, густые смоляные волосы, волнами струящиеся вниз по спине, блистающие глаза-изумруды, маленький нос с горбинкой и припухлые губы — все это было доставляло Мефтуну эстетическое удовольствие. Но вот плотские утехи никогда его не интересовали. Он мог смотреть на эту девушку хоть сутки напролет, мог говорить с ней обо всем на свете и дурачиться; но трогать — ни за что. Впрочем, в стремлении Озай быть с ним ближе ничего плохого Мефтун тоже не видел. Она будет лелеять надежду, ждать большего, и это будет удерживать ее рядом с ним. Вот уже как неделю Озай была постоянной гостьей его покоев в Янтарном павильоне: танцевала для него, пила с ним, травила байки… Эта девушка умела развлекать. В конце концов, Мефтун, глядя на ее танцы, и сам захотел научиться чему-то подобному: ведь чем еще здесь заниматься? Озай принесла ему голубое вафуку, нанесла на лицо пудру и надела на голову какое-то странное украшение в виде огненный лилий — по ее словам, все это должно было поглубже погрузить его в дело искусных танцовщиц. Изначально Мефтун был не против, но теперь ему начинало казаться, что Озай просто задумала поиздеваться над ним. — Ты измываешься над искусством, и моя творческая натура негодует! — выпалила Озай в ответ на его легкомысленное заявление. — Какой ужас! — патетично отозвался Мефтун. — Налей себе вина, выпей, и сразу станет легче… О, да и мне можешь налить! Озай осуждающе-снисходительно повела бровью, фыркнув, и потянулась за бутылкой. Наполнила два бокала, один перехватила, второй — отдала Мефтуну, и плюхнулась на кресло, завалившись на подлокотник. Мефтун осушил уже половину, в то время как Озай попросту вертела бокал в руках, задумчиво глядя на янтарную жидкость — аурийское вино, — и, встретившись с его взглядом, выражающим недоумением, опустила: — Меня от него уже тошнит. Я пью его всю неделю. — Я пью его весь месяц, и с каждым днем оно только хорошеет. — Это ужасно. — Я знаю, — Мефтун пожал плечами и опрокинул остатки. Пару капель в рот не попали и потекли по подбородку, но он проигнорировал это. Вообще-то кисло-сладкий привкус и в самом деле не был настолько хорошим. — Но ничего другого нет, а я не хочу расстраиваться по таким пустякам. Озай, кажется, такой ответ устроил. А может, она просто поняла, что ей придется смириться: его покои — его правила. — Расскажи мне что-нибудь, — скучающе бросил он, поставив на стол пустой бокал. — Сколько длится карьера танцовщицы? — К сорока годам мы обычно уже становимся невостребованы, — ответила Озай. Наконец, она удосужилась притронуться к вину. — К сорока? — переспросил Мефтун, изумившись. — Какой же бред… В сорок лет человек находится в самом расцвете сил. Становится мудрее, набирается какого-то опыта… — И с этим же опытом и изнашивается. После сорока наши тела перестают быть пластичными, а это портит всю картину. — Я с этим не согласен. — А разве кто-то будет спрашивать мнение человека, который не может освоить даже пару простейших движений? — язвительно парировала Озай, ехидно блеснув глазами. Острый язык — еще один из ее талантов. — Ну, да, — отозвался Мефтун, дернув уголком рта. — Собственно, примерно по тем же причинам ты не можешь понять, почему я торчу здесь сутки напролет и почему на тебя все косо смотрят. — Потому что ты — пропащий пьяница, а я с тобой вожусь? — Потому что я — преступник, предатель и лицемерный интриган, и ты со мной водишься. А, ну да, про пьяницу ты тоже права, но это — меньшее из зол. — Меня раздражает твоя эта политика, — недовольно прокомментировала Озай. — Ты просто даже не пытаешься в ней разобраться. Девушке потребовалось примерно несколько секунд, чтобы понять, что Мефтун только что припомнил ей ее же слова, и ее брови тут же возмущенно взлетели вверх. — Теперь я понимаю, почему сенешаль Немекроны не хотела тебя кормить! — О, звезды… Я больше никогда тебе ничего не расскажу. В двери постучали, и Мефтуну пришлось отложить свою небольшую перепалку с Озай. Закинув ногу на ногу, он выкрикнул, мол, войдите, и на пороге показался слуга, который, поклонившись, сообщил: — Ее Высочество принцесса Церен пожаловали. Мефтун мгновенно подскочил, принимая сидячее положение, и махнул рукой, жестом веля Озай убираться. Девушка тяжело вздохнула, поднялась с кресла, оставив на столе бокал с так и недопитым вином, и направилась на выход. Мефтун огляделся по сторонам: повсюду были разбросаны скомканные салфетки, у софы стояла пара пустых бутылок, кровать была перевернута вверх дном — и это при том, что сегодня там спал даже не он. Не лучшая обстановка, чтобы принимать принцессу; как и его видок — звезды, Мефтун только сейчас осознал, во что был одет и что творилось с его лицом! Но у него не было времени даже на то, чтобы подумать, как это исправить, потому Церен уже переступила порог его покоев — и тут же впала в глубочайшую растерянность. Ее взгляд заблуждал по комнате, в которой царил не то, чтобы погром, но точно страшный беспорядок, и ей потребовалась примерно секунда, чтобы собраться с мыслями и хладнокровно произнести: — Я даже не буду спрашивать, что здесь происходит. — Простите, Ваше Высочество, — стараясь выразить максимальную любезность, проворковал Мефтун, зачем-то подскочив на ноги. — Просто вчера здесь была небольшая вечеринка. — Да, я наслышана о ваших вечеринках. Казне Рейениса они обходятся очень недешево, — укоризненно заметила принцесса, найдя себе место в кресле, в котором до этого сидела Озай. Мефтун тоже решил присесть. — Не волнуйтесь, — беспечно парировал он. — У меня есть средства, чтобы их покрыть. — А вы уверены, что они не были конфискованы? — Предельно. Мои сбережения спрятаны так хорошо, что я и сам иногда забываю, где они находятся. Церен неопределенно нахмурилась: ее, кажется, не особо обнадежил такой ответ. Но у Мефтуна не было времени, чтобы тщательнее подбирать слова: он опохмелился и теперь был счастлив, как никогда. Да и потом, любезничать с принцессой ему было совсем неинтересно; куда больше его волновали причины, по которым она внезапно решила заглянуть к нему. — Признаться, я удивлен Вашему визиту, — обходительно подобрался Мефтун. — Мы с Вами находится за стенами одного дворца, но пересекались в последний раз где-то месяца три назад, если я правильно помню… — У меня были дела. Да и не душе мне все… что происходит здесь у вас. — Понимаю. Разные люди — разные характеры. Но все же интересна цель Вашего визита. Неужели Вы передумали и решили казнить меня? — Звезды, за кого вы меня принимаете? — искренне возмутилась Церен, вскинув брови. — Простите, Ваше Высочество, я просто пошутил. — Я дала вам слово, что сохраню вам жизнь, — принцесса, однако, продолжила гнуть свою: уж больно сильно ее задел этот шутливый, безобидный комментарий. — И я его сдержу. Мефтун просто кивнул — решил в этот раз промолчать. Церен, вообще-то, не нужно было его в чем-то убеждать: он и так знал, что она не убьет его. — Я пришла к вам для того, чтобы пригласить вас на мою свадьбу. Интересно, очень интересно — это, пожалуй, даже смогло удивить его. — А разве королевы Кармен там не будет? Мне кажется, она будет не слишком рада моему присутствию. — Я знаю, — Церен кивнула, и в ее глазах промелькнуло что-то недоброе. — И именно поэтому я и хочу, чтобы вы там были. Становится еще интереснее… Мефтун снисходительно повел бровью и дернул уголком рта, опустив с налетом сарказма: — За что Вы ей мстите? — Ни за что, — кажется, Церен сновь не уловила иронии в его словах. — Я просто хочу, чтобы она поняла, что ее мнение в делах Альянса — не абсолют. — Вот как… — протянул Мефтун, смешливо фыркнув. Его признаться, поражало не только признание принцессы, но и ее поразительная серьезность — и как только она умудрялась смотреть на него, в таком-то обличии, без тени намека на недоумение? — Значит, слухи правдивы, и Альянс действительно не ладит с Немекроной. — Немекрона — наш союзник, — тут же опровергла его слова Церен. Тот же потянулся за бокалом, который Озай оставила практически нетронутым: и не станет присутствие принцессы его смущать.— Естественно, мы поддерживаем друг друга… — Но у вас разные взгляды на способы достижения поставленных целей, — Мефтун закончил за нее сам, отпив вина. — Это ли не есть разногласия? — Это недопонимание. — А недопонимание — причина всех разногласий. Церен заметно стушевалась, осажденная упрямством и находчивостью своего собеседника. Мефтун откинулся на спинку софы, закинув ногу на ногу, и прильнул к бокалу. — Вам не кажется, что пить еще слишком рано? — хмуро заметила Церен. — Говорите так, как будто мне есть, чем еще заняться, — демонстративно фыркнул в ответ Мефтун — это была прекрасная возможность напомнить принцессе о том, что ему, в общем-то, наскучило сидеть, сложа руки. Да, конечно, праздный образ жизни его забавлял; но моментами, когда его «компаньоны по развлечениям» покидали Янтарный павильон, в голову то и дело лезли мысли о том, что неплохо было бы вернуться в государственным делам: хоть каким-нибудь. Работа, в конце концов, тоже бывает интересной. В каком-то смысле, образ прожигателя жизни, который сложился о нем в здешних краях, должен был послужить намеком на то, что принцессе стоило бы найти ему занятие, а не держать под замком. Но, кажется, она, как и другие члены Альянса, в общем-то, была не особо догадлива. — Вернемся к сути нашего разговора, — бесцеремонно скочил Мефтун после непродолжительной паузы. — Свадьба… Я поздравляю Ваше Высочество с этим замечательным событием! — Благодарю, — Церен улыбнулась, но Мефтун различил в ее глазах смутную печаль. — Я вижу в Ваших глазах тоску, — он решил озвучить свое наблюдение вслух. Церен не дрогнула — разве что нервно сжала пальцы, переплетенные друг с другом. Этот мимолетный жест мигом обнажил все тайное: этот брак, похоже не шибко-то и радовал ее. Однако Мефтуна это не волновало. Гораздо важнее было другое: теперь принцесса еще на один шаг приблизится к трону, а затем — не без помощи Кармен, которая точно не упустит шанса расправиться с Рейлой, — взойдет на него, став Императрицей. Для Мефтуна, выбравшего сторону оппозиции, очень важно оставаться рядом с Церен, чтобы в будущем занять прочные позиции и выбить лучшее место под солнцем. Если уж она хочет, чтобы Мефтун присутствовал на ее свадьбе, — он придет туда. Предстанет в наилучшем образе, помусолит глаз немекронской королеве, выкажет наилучшие пожелания молодоженам — в общем-то, сделает все, чтобы Альянс понял, насколько искреннюю и неподдельную симпатию он питает в отношении принцессы Церен. Не то, чтобы так оно и было, однако… Пожалуй, в одном он мог быть уверен: пока даже его статус «пленника» ощущался, как положение более надежное, чем должность губернатора Немекроны при Рейле. Да, Мефтун тогда упал лицом в грязь; но он выжил. Поднялся, отряхнулся и стал медленно, потихоньку, но не совсем безуспешно, возвышаться вновь. На сей промашки было быть не должно. — Расставаться с беззаботной, свободной, холостой юностью, должно быть, очень тяжело… — протянул Мефтун, словно бы действительно мог понять это. Хоть сам он в брак никогда не вступал, и даже мысли такой не имел: не для него все это, — но сказать что-нибудь ободрительное принцессе должен был. — Но это пройдет. В конце концов, Вы, как будущая Императрица, должны мыслить рационально, а это, скажу я Вам, очень умное решение. Церен молча кивнула, и Мефтун не смог понять, что она вложила в это телодвижение: то ли была с ним согласна, то ли хотела выжать из себя хоть какую-нибудь реакцию. — Ваша с Иваром свадьба послужит еще одним поводом считать Вас лучше Вашей сестры, — продолжал он. — Хотя, конечно, Вы уже лучше нее, по многим причинам… В принципе, ситуация благоприятная: народ Вас любит и ждет, бо́льшая часть армии тоже на Вашей стороне, как и Альянс… — Верно, — согласилась Церен, обольщенно улыбнувшись. — Однако не стоит так говорить. Излишний оптимизм убивает боевой настрой. — А пессимизм — убивает просто. Хотя, и с Вами я согласен… В общем, я предпочитаю быть реалистичным: особенно в таких важных вещах. Знаете, Ваше Высочество… — Мефтун на секунду замялся, раздумывая о том, стоит ли вообще говорить об этом, однако увидев живую заинтересованность на лице принцессы, остановиться не смог. — Я люблю думать. Обо всем: о малом, о великом… И о том, что сейчас происходит, я тоже думаю много. Не всегда моя пьяная голова соображает, как надо, но все же мысли в ней бурлят, и, как мне кажется, я должен ими поделиться. — Так говорите, — сказала Церен. — Мне правда интересно. — Как замечательно, — Мефтун улыбнулся. — Итак, значит… На чем я остановился? Ах да… Мы с Вами, я думаю, прекрасно помним тот день, когда королева Кармен вернула себе Кретон. Много крови тогда было пролито… Но не я один был таким жестоким и коварным. Королева Кармен тоже не нежный полевой цветок, скажу я Вам, если уж на то пошло. Известно ли Вам о том, что было накануне? — Королева пыталась предложить вам сдаться добровольно, но вы отказались, — несколько угрюмо отчеканила Церен. Мефтун двинул бровями, тяжело вздохнув и пробормотал: — Да, было такое… Тогда Вам известно и о том, как именно прошли переговоры? — Нет, я, честно говоря, этим не интересовалась. А что? — Значит, Вы упустили очень важную деталь. — Непонимание на лице принцессы только возросло, как и распалилась еще сильнее заинтересованность в его рассказе. — За несколько месяцев до этого моя подчиненная, Фарья, которую я назначил мэром Хелдирна, решила сдаться в плен и сотрудничать с королевой ради сохранения собственной жизни. Насколько мне известно, та обещала сохранить ей жизнь, и долгое время она свое слово держала… До того дня. Королева предложила мне обмен: она выдаст мне всех военнопленных, а я — покину Кретон и выведу войска с Немекроны. Ну, что уж лукавить, меня такие условия не устроили. Во-первых, да, признаю, я ошибочно полагал, что смогу победить, во-вторых, я прекрасно понимал, что по возвращению меня ждет казнь. Императрица Рейла точно не простила бы мне дезертирство. Мефтун неожиданно поймал себя на мысли, что в последнее время был слишком честен со всеми, кто его окружал, но… Важно ли это, если именно эта честность, как ни странно, спасала его шкуру от кучи неприятностей? — Тогда королева Кармен, видимо, решила запугать меня, и привела Фарью, а затем казнила ее, сказав, что то же самое ждет и меня. Мефтун решил ненадолго остановиться и заметил, что Церен впала в глубокое замешательство. Она таращилась на него, практически не моргая, и в ее глазах медленно расцветало ужасающее осознание. Конечно, он мог бы ждать, пока принцесса сама придет к нужной мысли; но его желание говорить было превыше всего остального. — Я не могу сказать, что я образец нравственности и честности, — как бы оправдываясь, подвел Мефтун. — И не могу сказать, что смерть Фарьи меня слишком уж поразила или расстроила. И все же, вся эта ситуация дала мне понять, что слово королевы Кармен стоит не так уж и много. Она не жестокий человек, но и не самый порядочный. Коварства в ней хватает, и поэтому я очень сомневаюсь в том, что она хочет избежать лишнего кровопролития, в чем всех нас пытается убедить. — Я понимаю, что у королевы трудный характер, — произнесла, наконец, Церен, заметно занервничав. — Однако я не думаю, что она на самом деле замышляет что-то ужасное. Она злопамятная, но не монстр. Она не станет ввязывать Немекрону в проблемы, когда те только что закончились. — Королева Марла, король Мона, госпожа Ракель и целая куча других людей с Вами не согласятся. — Они не знают ее так, как знаю ее я. — Как это — «так»? Вы ведь сами только что узнали о том, как прошли наши переговоры. Церен вновь оказалась в замешательстве; но, что примечательно, совсем не злилась. Мефтун изначально не собирался разговаривать с ней столь дерзко, однако донести до нее истину было гораздо важнее, чем соблюдать всякие формальности. И он продолжил: — Сомнения Альянса в истинных намерениях королевы более, чем оправданы. Сегодня она говорит о том, что не собирается использовать Каллипан, который стоит у нее под балконом, а завтра объявит войну всем и сразу. Сможет ли кто-то ее остановить? Я в этом сомневаюсь… Да и потом, какие проблемы теперь вообще могут свалиться на ее голову, когда в ее руках — мощнейшее оружие во Вселенной? Не ей стоит бояться, а нам. Я не говорю, что Альянс должен лебезить перед ней… Ваше Высочество здесь правы: королева Кармен должна понимать, что не может подмять всех под себя. И все же, с ней следует быть осторожнее. Никому неизвестно, что у нее на уме.