Планета Инджитав, город Казвин
— Этот дождь испортит мои прекрасные волосы, — громко и нисколько не смущаясь присутствия принцессы и принца пожаловался Мефтун. — Так зачем ты такие отрастил? — отозвался Халит с налетом сарказма. — Мне хотелось казаться более загадочным. К тому же, они добавляют моей красоте магнетизма. — Магнетизма? — Именно. Поверь, никто не может устоять перед моим обаянием. — Да, я очень верю. Сам почти валюсь с ног… Церен закатила глаза и шумно выдохнула. Их нескончаемое паясничество было совершенно неуместным и успело надоесть ей еще в пути, но теперь оно просто убивало. Она вся изводилась от волнения, и эти глупости, которые ей приходилось слушать, нисколько не способствовали улучшению ее состояния. Развернувшись, Церен неодобрительно нахмурилась и шикнула: — Хватит, перестаньте. Ведите себя серьезно. — И правда, веди себя серьезно, — опустил Мефтун, с ехидцей посмотрев на Халита, за что удостоился от Церен особенно колючего и недовольного взгляда, и сразу же исправился, избавившись от ребяческой улыбки: — Простите, Ваше Высочество. Церен отвернулась и продолжила идти. Вход в здание местного правительства, в котором и должны были пройти переговоры, был уже достаточно близко, и, с одной стороны, это было действительно хорошо: наконец-таки они смогут спрятаться от этой противной мороси, которая захватила Казвин — здесь, на Инджитаве, уже полноправно господствовала середина осени. С другой стороны, Церен была до ужаса напряжена. Спустя почти два с половиной года ей предстояло вновь встретиться с Рейлой, как с соперницей, врагом, с помехой на пути к желанному престолу… Но не это пугало ее, а тот факт, что эти переговоры были действительно очень важным событием, от которого зависел исход гражданской войны. В самом деле, до этого все еще было терпимо. Пусть на Удракии и царили беспорядки, но они были не столь ужасны, как те вещи, которые Церен доводилось видеть на Немекроне и других планетах. Если Рейла откажется уступить и продолжит упрямствовать, кровопролития и в самом деле будет не избежать. Церен пообещала себе, что, если это случится, она бросит все силы на то, чтобы защитить гражданских. Но все-таки, было бы лучше, если бы они могли обойтись без этого совсем. Церен, пожалуй, чувствовала себя виноватой за то, что так боялась. У нее была сильная поддержка в виде Ивара — ее мужа, о чем принцесса, право, порой действительно забывала, который пусть был таковым лишь номинально, но все же относился к ней благосклонно и во всем помогал, — Уланары, Ракель, Карстена, Вивьен, Селима, Халита и даже Мефтуна. У нее были сильные союзники в лице Марлы, Моны и, пусть она и не была уже в них столь уверена, Кармен и Канги. За ее спиной стояли армия и народ Удракийской Империи, который уже провозгласил ее Императрицей, и Верховный жрец Таргарис — уполномоченный и самый главный представитель закона, — который только и ждал, когда сможет возложить золотую корону на ее голову. Вся Вселенная была на ее стороне, а Церен все равно было страшно. Возможно, в этом и была причина: она попросту боялась их подвести. Боялась, что не сможет стать Освободительницей, которую они ждут. Холодная морось осталась по ту сторону дверей: Церен, Ивар и их свита прошли внутрь здания, которое опустело подчистую перед важной встречей, и сбросила с плеч красный камзол, передав того прислуге. Теперь на ней осталось только скромное, не вычурное красно-белое платье, легкость и изящество которого прибавляла платина струящихся по спине локонов и мерцание золотой короны на голове. В те же красно-белые тона облачились и все остальные: на подобные встречи было принято приходить в национальных цветах, однако Церен необходимо было подчеркнуть то, что Империя за ней стояла Новая: мирная, справедливая и свободная. Когда все разделись и были готовы, они направились в переговорную. Это помещение представляло из себя просторный светлый зал, выполненный в нежных кремовых оттенках: какой разительный контраст по сравнению с тем, какими — Церен была уверена — ядом и ненавистью будет пропитан сегодняшний разговор. Она переступила порог, и сердце предательски замерло. По бокам длинного стола, придержав свободными места для людей принцессы и королевы Кармен, которая еще не подоспела, с одной стороны расположились королева Марла, Ясемин и другие влиятельные фигуры Рейениса и король Мона со своими людьми; с другой — вождь Канги с тремя своими спутниками. С одного конца стояло место, выделенное специально для принцессы, а с другой расположилась Рейла. Увидев ее, Церен почти забыла, как дышать. Прямо сейчас Рейла выглядела так, словно все те слухи — да что там: вполне правдивые сведения, которые на протяжении года до них лично доносил Халит, — были ошибочны. Весь ее облик был грозным, величественным и помпезным. Черный кафтан, расшитый алыми узорами, острые наплечники, отдекорированные под чешую змеи, множество колец на пальцах, хитросплетенная высокая прическа, совсем как у Марлы, что не слишком характерно для удракийских обычаев, и золотая, со вставленными мерцающими рубинами корона на голове — истинный символ императорской власти. Всем своим видом Рейла будто говорила: «Императрица — я. Только я». Сидящие рядом с ней Мерена и Айзелла — единственные оставшиеся преданные союзницы — меркли ее на фоне. Церен не смогла оторвать от нее глаз даже тогда, когда Рейла сама посмотрела в ее сторону. Зеленые глаза, преисполненные ненавистью, вмиг загорелись, губы скривились в глубочайшем презрении: разумеется, чего еще следовало ожидать… Если сестринские узы между ними когда-то и существовали, то теперь они были растоптаны, разорваны и сожжены — так, что не осталось и горстки пепла. Но не Церен в том повинна. Да, это она объявила Рейле войну два года тому назад. Да, это она выступила с притязаниями на престол. Но не она годами измывалась над старшим братом и младшей сестрой. Не она радовала изгнанию первого. Не она потешалась над смертью королевы Каталины. Не она превратила смерть отца в пышный праздник в честь собственной победы. Не она убила Натту. Не она погубила миллионы ни в чем неповинных жизней. Не ее рукой были подписаны сотни смертных приговоров. Не она собиралась погубить древнейшие традиции, когда загорелась идеей создать гаремы и вверила своей фаворитке титул «риналюфе». Не она утопила Удракийскую Империю в крови. Не Церен потеряла остатки человечности — это сделала Рейла. Шумно выдохнув, принцесса демонстративно вздернула подбородок и горделивой поступью прошла на свое место. Пусть Рейла и мысли не допускает о том, что она может ее бояться. Потому что Церен и в самом деле не боялась. Она уже не была той «юной принцессой», которая проглатывала ком обиды и терпела оскорбления в свой адрес. Рейла более не имела власти; над ней — в первую очередь. Ивар опустился рядом с ней, заняв место по правую руку, где и полагалось сидеть принцу-консорту. Остальные разошлись по свободным местам, держась, однако, поближе к Церен; и Айзелла вдруг поднялась из-за стола, направившись к Мефтуну и Халиту: поскольку те сели дальше всех от принцессы, то для генеральши стали легкодоступной мишенью. Рейла даже не пыталась ей воспрепятствовать и никак не отреагировала, когда та оказалась в опасной близи рядом с ними, нависнув над их головами и схватившись руками за спинки стульев. Рейла даже не взглянула на Айзеллу. Либо она считала, что это нормально, либо сама хотела, чтобы та спровоцировала склоку. Церен ощутимо напряглась: постоянные распри приелись ей настолько, что она даже не могла злиться. Ей просто все это надоело. — Надо, все продажные дезертиры в сборе, — едко процедила Айзелла, смешливо хмыкнув. Халит тяжело вздохнул, закатив глаза; но вот у Мефтуна смолчать не получилось. — Что тебе от меня нужно? — он поднял голову на Айзеллу и, вопреки собственной пассивно-агрессивной интонации, невинно улыбнулся. От этого раздражение женщины стало только сильнее. Она брезгливо поморщилась и прошипела: — Хотела посмотреть в глаза гнусному предателю. — О звезды, да что же это такое… Когда все вокруг перестанут называть меня предателем? — Это твое клеймо, Мефтун, смирись. Ты никогда не смоешь с себя этот позор. — Ну и пусть, — он беспечно пожал плечами, отвернувшись. — «Душегубица» тоже так себе кличка. — И все же, даже я не сжила со свету столько невинных душ, сколько ты. — Итак, выходит, я предатель, убийца и душегуб? Не страшно ли тебе тогда стоять рядом со мной? Айзелла угрюмо поджала губы, яростно выдохнув: не придумала, что ответить. Церен наблюдала за этой ужасной и, право, просто позорной сценой с ужасающим изумлением и не знала, что ей следует предпринять. Вряд ли Мефтун остановится, если она его попросит. Язык у него костей, за словом в карман не лезет, да и обмениваться оскорблениями и угрозами определенно ему по душе. Церен растерянно посмотрела на Ивара, надеясь, что тот подскажет решение, но он лишь только пожал плечами. Разумеется, ему самому уже осточертело возиться со всеми этим. Впрочем, сейчас он даже, казалось, был заинтересован в происходящем… Как если бы это было увлекательнейшее импровизированное представление. О, звезды, пошлите ей терпения… — Ублюдок, — выплюнула, в конце концов, Айзелла и возмущенно пророкотала: — Да что они все вообще в тебе нашли? Какую пользу ты им можешь принести? — Тебе и самой прекрасно известно обо всех моих талантах, — сардонически проворковал Мефтун. — Подлец. — И такое я уже слышал. Придумай что-нибудь пооригинальнее. Айзелла фыркнула с подчеркнутым отвращением, но все же решила оставить Мефтуна в покое: его остроумие оказалось ей не по зубам. Вместо него она переключилась на Халита: — Ну а ты, Халит, что тебя здесь держит? У тебя были богатства и власть, но ты решил променять их на кучку бунтовщиков. — Ты идиотка, Айзелла, — пренебрежительно парировал Халит. — Я не собираюсь с тобой разговаривать. Потерпев поражение, женщина вернулась на место, и лишь тогда Церен смогла выдохнуть в облегчением. Впрочем, уж больно несущественным было это облегчение: привычная тяжесть вернулась спустя секунду и стало только сильнее. Все это было так… Неправильно. Они явились сюда ради переговоров, ради заключения мира и предотвращения войны, однако Айзелла, Халит и Мефтун перегрызлись в первые же несколько минут, когда до самих переговоров дело даже не успело дойти. Церен хотелось зарыться лицом в ладони и зарыдать. Она устала, она ужасно устала. И, конечно, она боялась. Ее приближенные, — те, кто должны быть ее опорой и поддержкой, — сами же портили все, над чем она так упорно и самоотверженно старалась. Да, ядовитые слова Айзеллы задели их гордость. Да, такое они стерпеть не могли. Но все же… Почему? Почему они — все, все вокруг — не могли просто взять себя в руки и успокоиться? Это с ними было что-то не так, или же просто Церен настолько лишена чувства собственного достоинства, что считает, будто они должны терпеть и молчать? — Где королева Кармен? — раздраженно выпалила Рейла. — Сколько мы еще будем ее ждать? — Она будет здесь с минуты на минуту, — пресно отозвался Ивар. Недовольно скривившись, Рейла повернулась в его сторону и тут же впала в замешательство. Ее худое лицо посветлело, вытянулось, наполненные ужасом глаза округлились, губы нервно стянулись, а рука напряженно вцепилась в подлокотник. Церен недоумевающе нахмурилась и посмотрела на Ивара: тот как-то странно заулыбался и медленно покачал головой. У Рейлы дрогнул кадык, и она наклонилась к Мерене, что-то шепнув той на ухо. Хранительница покоев заметно вздрогнула, взглянув на Ивара лишь мельком, и нервно облизнула губы, уставившись в одну точку. Церен совершенно не понимала, что происходит. Что за странные кивки и переглядки — неужели Ивар и Рейла что-то знали? Наклонившись к нему, она пробормотала: — В чем дело? — Понятия не имею, — беспечно отозвался Ивар, пожав плечами. Конечно же, Церен ему не поверила. — Не ври мне. Почему она так на тебя посмотрела, и зачем ты ей улыбнулся и кивнул? — Правда, я понятия не имею, что она от меня хочет. А это… Я просто решил поиздеваться. Церен тяжко выдохнула и неодобрительно покачала головой. Этот ответ был совершенно неубедительным, однако, раз уж Ивар не настроен был говорить об этом сейчас, стоило отложить разбирательства на потом — тем более, что кто-то пришел. Кремовые двери, отделанные филигранными золотыми узорами, распахнулись с тяжелым протяжным скрипом, который мигом обратил на всеобщее внимание на вошедших. Королева Кармен вошла в зал, громко цокая высокими тонкими каблуками черных туфель, держа руки вдоль тела и вздернув подбородок с необычайно горделивой важностью. В ее черных, точно воронье крыло, волосах мерцала корона: золотая, со вставленными в нее красными камнями — словно насмешка над Рейлой, над ее властью. Складки ее широкого рубинового комбинезона, пошитого из бархата, шлейфом струились вниз, слабо покачиваясь, когда та шла, а острые, на удракийский манер, наплечники, покрывали черные перья. В такие же бархатные, рубинового цвета костюмы, лишенные, правда, вычурных элементов, были одеты и Джоанна, Картер и Каспер. При виде их у Церен прошелся холодок по спине, а внутри все застопорело. Немногие, должно быть, сумели уловить скрытую угрозу в расцветке одеяний немекронской королевы и ее свиты; но Церен, которая провела на их родине достаточно долго, прекрасно понимала, что все это означает. Красный — цвет войны. Переговоры толком не успели начаться, но Церен уже знала: все провалилось. Кармен только что бросила вызов всем и не допустит того, чтобы они пришли к соглашению. Рейла, похоже, тоже это поняла. Она вцепилась в Кармен жадным, немигающим взглядом, проводив от дверей до самого стола, и не смогла отвести его, даже когда та присела. Церен даже с такого расстояния смогла увидеть, как почернели глаза Рейлы и поползли вверх брови. Она была в смятении: странно только, что еще не выдала что-нибудь пренебрежительно-уничижительное, как любила это делать. Кармен заняла свое место, не тратя слова на приветствия и что бы то ни было еще. Она держалась подчеркнуто холодно и высокомерно, словно все происходящее никоим образом не касалось и ни капли не интересовало, и все-таки ее глаза неистово горели. Канги, что сидел рядом, обвел немекронскую королеву оценивающим взглядом и как-то странно ухмыльнулся. Раньше Церен, признаться, подозревала, что он мог положить на Кармен глаз: это даже не было бы чем-то диким, учитывая, что разница в возрасте, какой бы она ни была, на Марруне никогда не порицалась. Однако теперь Церен поняла, что ее суждения были ошибочны. Канги никогда не смотрел на Кармен восхищенно, завороженно или вожделеюще, как мог бы смотреть на женщину; вовсе нет. В его взглядах, странных ухмылках и выходках, направленных на то, чтобы расположить к себе королеву Немекроны, было лишь злобное коварство и скрытая насмешка над всеми вокруг. Он относился к ней, как к соратнице и единственной настоящей политической союзнице — только к ней он не проявлял враждебности и не бросался ядовитыми фразочками. И теперь, увидев ее в красном, он злорадствовал: потому что, скорее всего, знал, что она хотела этим сказать. Правда была в том, что Канги и Кармен были не просто заодно. Вдвоем они были против всех. Церен, не зная, куда деть волнение, вызванное пугающим осознанием, забегала глазами вокруг. Джоанна сидела тихо, преисполненная самодовольства, Картер был серьезен и собран, Каспер вальяжно раскинулся в кресле и чувствовал себя совершенно в своей тарелке. Мона был задумчив. Марла изредка бросала на Кармен недоумевающие взгляды, словно пыталась понять, почему та пришла не в сине-фиолетовом, как ожидалось, и почему вместо короны Бьёррков надела золотую пародию на удракийскую; но тут же отводила глаза в сторону. Карстен, осведомленный не хуже Церен, был напряжен. Мефтун нашептывал что-то Халиту, а затем отстранился, и тот весь помрачнел, подняв на Кармен тяжелый, неодобрительный взгляд: разумеется, как бывший губернатор Немекроны, да и в принципе человек любопытный, Мефтун тоже разгадал послание в образе королевы, и, видимо, сообщил об этом Халиту. Айзелла плотно сомкнула губы и глухо постукивала пальцем по столу, глядя на Кармен исподлобья. Мерена была неподвижна, а ее спина — прямая, как натянутая струна. Все вокруг начинали понимать, что сделала Кармен, и Церен бросило от этого в дрожь. Все пропало. — Итак, — взяла слово Рейла, нарочно громко вздохнув, чем демонстрировала снисходительное отношение к этой встрече, — теперь, когда все здесь, пора поговорить о главном. С какой целью вы меня сюда вызвали? Никто не спешил отвечать. Марла и Мона осторожничали, Кармен и Канги нисколько не было заинтересованы в благополучном исходе — это было кристально ясно и предельно очевидно, — а остальные не могли начать по банальным правилам этикета. Церен пришлось взять все в свои руки. Прочистив горло, она лаконично произнесла: — Переговоры. — Надо же, дорогая сестрица, ты меня совсем за дуру считаешь… — фыркнув, едко выплюнула Рейла. — В чем смысл этих «переговоров»? Помнится, в прошлый раз, когда я отправила к вам своего человека, — ее укоризненный взгляд переместился в сторону Халита, — вы что-то не согласились идти на уступки. — Потому что это было бессмысленное предложение, — произнес Халит на выдохе, чем вызвал у Рейлы только возмущение и раздражение, отчетливо отразившиеся на ее лице. — Я передал вам, что ни Рейенис, ни Маррун, ни Аурийское королевство не нуждаются в признании суверенитета. Это то же самое, если бы я стал спрашивать у вас, можно ли мне пользоваться своей зубной щеткой. Рейла, оскорбленная такой бесцеремонностью, вытянулась, вперившись в Халита сердитым взглядом. Церен неодобрительно скривилась, но все напрасно: он даже не посмотрел в ее сторону — только самодовольно дернул уголком рта под желчный смешок Мефтуна. Принцесса снова пришла к мысли, что эти двое, рано или поздно, сведут ее с ума. — Следите за тем, что говорите, господин Халит, — нравоучительно выпалила Мерена, сведя брови к переносице. — Вы разговариваете с Императрицей. — Конечно, я помню. Но я всего-навсего привожу пример, чтобы ей и всем остальным стало более понятно, что я хочу донести. Рейла демонстративно цокнула и закатила глаза, а затем произнесла: — В любом случае, мне интересно послушать, что вы придумали на этот раз. Что же такого интересного вы можете предложить? — Жизнь, — отозвался Ивар. Даже с другого конца стола его голос звучал достаточно громко, чтобы Рейла расслышала и вздрогнула. Церен все еще не понимала, что такого — а главное, когда, — связанного с Иваром успело произойти, что теперь вызывало у Рейлы такую бурную реакцию. Она смотрела на него так, словно он был ночным кошмаром, ожившим наяву — и это, кстати, тоже удивляло. Церен и до этого было известно о состоянии сестры, но теперь, видя ее такую, испуганную, растерянную и напряженную, вживую, она, должно быть, впервые осознавала, насколько все серьезно. Церен не понимала, испытывает ли к Рейле жалость. Та причинила ей столько боли, сделала столько зла, творила такие вещи, что у принцессы не осталось и толики теплых чувств. Но сомнения, право, были. Рейла все еще была ее сестрой, хотела она того, или нет. Ее скорее… Угнетало то, как сильно отличалась Рейла-настоящая от той, которая отпечаталась в ее памяти. Наследница престола, любимица отца, вселяющая подлинный ужас в сердца врагов Империи… От ее былой не осталось ровным счетом ничего. Интересно: что сказал бы Азгар, увидев свою драгоценную наследницу такой? Как бы отреагировал на все происходящее; что подумал бы о Церен, которая когда-то была глупой забитой девчонкой, а теперь — боролась за престол, как если бы действительно была для него рождена? — Вы добровольно отречетесь от престола и признаете Императрицей принцессу Церен, — продолжал тем временем Ивар, расставляя каждое слово жестко и безапелляционно. — Взамен мы оставим вас в живых и гарантируем то, что вы никоим образом не пострадаете. Это — наше предложение. — Вот как, — сардонически фыркнула Рейла. — Вы предлагаете мне жизнь… И какой же ценой? Запрете меня в Башне Кайчетт и оставите гнить там до конца моих дней? Или, может, через месяц-другой подложите мне яд в еду и спишете все на несчастный случай, чтобы мое существование не мозолило глаза? Я неохотно верю тем, кто первыми развязали гражданскую войну, и тем, кто причастен к смерти моего отца. И не вздумайте это отрицать. Я знаю, что это Орден его отравил, — Рейла устремила пронзительный взгляд на Ивара, и тот, прикрыв глаза, вяло усмехнулся, качнув головой. Что ж, теперь, кажется, Церен понимала, почему она отреагировала на него подобным образом. Ивар был наследником Ордена Дельвалии, и Рейла винила его, пусть и не совсем обоснованно, в смерти Азгара. — Ни один из вас не внушает мне доверия, — не унималась Рейла. — Все вы — бунтовщики, лжецы и предатели. Мефтун издал нарочно громкий вздох. Халит возвел глаза к потолку и выглядел так, словно хотел покрыть Рейлу всеми известными ему оскорблениями. Селим был холоден и непроницаем, несмотря на то, что сказанные Рейлой слова определенно относились и к нему. — Если мы начнем говорить о твоих поступках, — не выдержала Церен, стараясь, однако, звучать как можно менее грубо, — то мы застрянем здесь еще на три дня. Оставим все в прошлом. — Отличное предложение, — та несдержанно хохотнула, хлопнув в ладоши. — Такое рассудительное и находчивое… Предлагаю тебе там же оставить и свои притязания на престол, потому что удракийский трон — мой по праву! — Рейла резко подскочила с места, упершись руками в столешницу, и, глядя прямо на Церен, враждебно, почти рыча, отчеканила: — Наш отец сам признал меня наследницей! Я была ею с того самого дня, как Каллан был отправлен в изгнание. Верховный жрец Таргарис сам возложил корону на мою голову, провозгласил меня Владычицей Вселенной и правительницей Великой Удракийской Империи! Тебя же объявили предательницей! Ты — всего-навсего опальная принцесса, которая даже не стоит в очереди престолонаследования. Как ты смеешь диктовать мне условия?! Церен опешила и поджала губы в тонкую линию. Ей нечего было ответить, ибо же… Сейчас Рейла была права. С точки зрения закона, у Церен не было никаких прав на престол, особенно при живом монархе. Император Азгар изгнал ее — да, она ушла сама, однако официальный указ был издан от его имени, — и лишил права наследовать трон. И все же, люди Империи хотели, чтобы правила она — не Рейла. Но сказать об этом так, чтобы у той не осталось аргументов и сил сопротивляться, Церен почему-то не могла. Задавить Рейлу — сложно, особенно ей: ее-то она ни во что не ставит. — Императрица Рейла, — слово перехватил Халит: он-то точно придумает, что сказать, — это в ваших же интересах. Давайте будем рассуждать объективно… Народ Империи не желает видеть вас на троне, — жестко, прямолинейно, но предельно доходчиво. На Рейлу, однако, это предсказуемо не возымело эффекта: она снова взъелась, теперь адресуя ядовитые слова уже Халиту. — Не приписывай свои мятежные взгляды всем остальным. Не тебе решать, чего хотят мои подданные. — А я и не решаю. Я просто говорю то, что и так очевидно всем. Вы помните тот бунт, что случился прошлым летом? Помните, как военные требовали вашей головы? — Я хорошо это помню. И я знаю: это ты их надоумил! Ты и этот пес, Селим! — она оскорбляла его так беззастенчиво, словно его здесь и не было. Впрочем, Селим вида и не подавал: это слова как будто совсем не имели для него никакого значения. — Вы оба — два ползучих змея, которые и спровоцировали все это! Халит не стал отвечать на эти гневливые обвинения: просто потому, что это было бессмысленно. Рейлу невозможно переспорить и переубедить. — Не вам рассуждать о том, что хорошо для подданных Империи! — продолжала она, едва не извиваясь в неистовом бешенстве. — Я не приму ваше предложение. Ни за что! Ни мой трон, ни мою корону вы не получите! Я лучше умру, чем сдамся! — Рейла в сердцах ударила по столу кулаком и опустилась на кресло, вцепившись в подлокотники дрожащими от напряжения пальцами. Повисла тишина, звенящая так громко, что от этого беззвучия голова, казалось, расколется на части. Церен судорожно выдохнула и прикрыла глаза. Это был конец. Грандиозный провал, сокрушительная неудача. Все бестолку, все в пустую… Рейлу теперь точно не удастся уговорить. Она не пойдет на уступки: сама ведь сказала. Ее сестра, конечно, никогда не была человеком слова; однако это — другое. Свою власть она берегла и лелеяла, как ничто другое во всей Вселенной. Сожгла бы мир, если бы это означало, что она сможет править пеплом. — Превосходно, — жесткий, преисполненный ненависти и желчи голос Кармен вдребезги разбил оглушающую тишину. Церен сдавленно сглотнула и устремила на нее отчаянный, испуганный взгляд: Кармен не смотрела на нее — она смотрела на Рейлу, выразительно, с горящей злобой в глазах и тенью ядовитой ухмылки на лице. — Пусть будет по-вашему. Я вас уверяю: вы еще вспомните эти слова. Ну, а теперь, раз уж вы решили окончательно и не собираетесь отступаться, я вместе со своими людьми вас оставлю. Больше нам здесь делать нечего. Кармен с грохотом отодвинула стул и поднялась из-за стола; то же самое сделали и Джоанна, Картер и Каспер. Вчетвером, сверкая кроваво-рубиновыми костюмами, они без промедлений покинули переговорную, оставив после себя лишь вязкое, удушливое напряжение. Церен почувствовала, как к глазам подступили слезы, — проклятье, только не это! Она возвела глаза к потолку и медленно втянула воздух, стараясь заодно выровнять сбившееся дыхание. Все должно было быть не так, совсем не так! — Ваше Высочество, — подал голос Карстен, поспешно поднимаясь с места, — если Вы позволите… Она безмолвно кивнула, и тот помчался к выходу. Может, с королевой Кармен хотел поговорить?.. А толку-то… Она столь же упряма, сколь и Рейла. Если она приняла решение, никакие силы не смогут ее остановить. И все же, у Церен на сердце по-прежнему теплилась надежда на то, что ее сестра способна образумиться. Она посмотрела в ее сторону, почти что умоляюще, но столкнулась лишь с презрительным изломом бровей и заносчивым закатыванием глаза. Рейла не изменит своего мнения, не откажется от своей власти. Войне не миновать.***
Карстен предполагал, что у них могут возникнуть проблемы с королевой Кармен, но и представить себе не мог, что все дойдет до такого. Он ожидал, что она начнет перебрасываться с Рейлой ядовитыми фразами, затеет спор, подтянет за собой Джоанну, но потом, поогрызавшись, успокоится, и они смогут продолжить. Но все было гораздо хуже: Кармен и ее свита облачились в красный, ставший цветом войны на Немекроны. Они в открытую признали, что не намерены решать этот конфликт мирным путем — только кровью. Рейла, в свою очередь, только распаляла вспыхнувший пожар своим отчаянным, безрассудным упрямством, и это грозило обернуться настоящей катастрофой: если только Карстену не удастся переубедить королеву Кармен. Он знал: она — женщина рассудительная и осознанная. Гнев, если и захлестывал ее, то никогда не выходил за рамки того, что было бы уместно в данный момент. Порой Кармен принимала действительно жесткие решения, и все же, каждый раз она взвешивала все «за» и «против» и не позволяла себе идти на поводу у эмоций. По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Карстена за то время, что он пробыл в Гарнизоне в качестве уполномоченного представителя Ордена, принцессы Церен и всего Альянса разом. Он искренне надеялся, что оно не было ошибочным. Благо, королева не успела уйти далеко. Выбежав из переговорной, Карстен быстро настиг ее и окликнул: — Ваше Величество, подождите! Ваше Величество! Кармен, наверное, проигнорировала бы его и продолжила бы идти, как ни в чем не бывало, ни кричи он так громко и отчаянно. Она остановилась с тяжелым вздохом, выражающим глубокое недовольство, и, сложив руки за спиной, медленно обернулась, тряхнув черными волосами. — Что вы хотите от меня? — процедила она с нескрываемым раздражением, прищурив глаза, сведя брови к переносице и скривив рот. Право, ее рубиновый комбинезон горел, как сигнальный огонь, — это неосознанно проведенное сравнение неприятно полоснуло по сердцу. — Ваше Величество, — обратился он, подходя к ней поближе, но все еще сохраняя дистанцию: один угрюмый, неприязненный взгляд королевы требовал, чтобы он держался подальше. Несмотря на то, что Кармен была ниже Карстена, она все же умудрялась смотреть на него свысока. — Прошу Вас, вернитесь, чтобы мы могли продолжить переговоры… — О чем вы сейчас говорите? — опустила Кармен с циничной насмешкой. — Какие переговоры? Что мне там делать, что и с кем обсуждать? Карстен хотел бы ответить что-то вразумительное, но только вот не мог. Своим умом он-то понимал: Кармен отчасти права. Разговаривать с Рейлой — бесполезно, ее мнение изменить практически — если не совсем — невозможно. Но все-таки… Карстен считал, что это особенно опрометчиво, покидать их так поспешно и столь открыто сыпать угрозами: «Вы еще вспомните эти слова». Неужели Кармен не понимала, какие страшные последствия это сулит? Неужели она, правительница, чей народ еще не так давно сам страдал от ужасов войны, собиралась повторить это вновь? Неужели ей не нужны были мир и спокойствие после стольких пройденных испытаний? Карстен выдохнул и потупил взгляд, сдавленно сглотнув. Кармен тем временем продолжала смотреть на него с требовательным ожиданием и, казалось, только и ждала, чтобы он сдался, и она могла уйти, твердо убежденная в правильности своего жестокого решения, — нет, этого нельзя было допустить, никоим образом. Карстен снова посмотрел на нее, и в его голубых глазах закричала мольба, когда он произнес: — Ну как же Вы понимаете… Не только в Рейле дело, но и в ее подданных. Пострадает ведь не только она, но и в чем не повинные люди. Дети, старики… Сотни тысяч людей могут погибнуть, если войска Альянса войдут в Кальпару. Неужели Вы собираетесь обагрить свои руки кровью невинных только ради того, чтобы поквитаться с Рейлой? Кармен безотрадно поджала губы и шумно втянула ноздрями воздух, метая глазами молнии. Неужто ему удалось достучаться до ее совести и чувства справедливости, которое в ней все так ценили? У Карстена появилась надежда, что еще не все было потеряно. Осталось лишь вбить последний гвоздь. — Прошу Вас, Ваше Величество, — его голос повысился, едва не надорвавшись: если бы пришлось, Карстен начал бы ее умолять, только бы предотвратить ужасное, — не уподобляйтесь той, с которой всегда боролись. Не становитесь тем, что сами ненавидите. Глаза Кармен выразительно блеснули. Нижняя губа слабо задрожала, и потому та прикусила ее изнутри. Карстен смотрел на королеву, королева — смотрела на него, и стук собственного сердца отдавался в ушах оглушающим зубодробительным набатом. — Не я, — тихо, ядовито растягивая каждое слово и почти шипя, точно змея, произнесла Кармен, продолжая смотреть ему в глаза с небывалой уверенностью, — все это начала. Рейла, — бросила легко, но одновременно колюще и пронзительно, как констатацию очевидного факта. — Раз она хочет войны, она ее получит. И не я должна думать о благополучии подданных Удракийской Империи — это должна делать Рейла, раз уж она императрица. Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы не допустить кровопролития, но она отказалась, — Кармен вскинула брови, растянув губы в сардонической улыбке, но тут же стушевалась. А затем ее шея вытянулась, глаза омрачились враждебным прищуром, потемнев под навесом бровей. Она отступила от него на шаг, словно подчеркивая свое злонамеренное отношение, и выплюнула: — Так пусть знают, кого винить, когда небеса обрушатся на их головы. Кармен развернулась и, сложив руки перед собой, направилась прочь, твердо щелкая каблуками. Но Карстен не собирался сдаваться. Он просто не мог. Не после того, что услышал. — Ваше Величество… — он собирался пойти за ней, но Картер преградил ему дорогу. — Господин Карстен, — протянул немекронский генерал, угрожающе глядя на него исподлобья, — наша королева дала вам понять, что не собирается продолжать этот разговор. Оставьте ее в покое. — Простите генерал Картер, но я не могу с этим смириться. Вы должны понимать, что… — Что мы должны понимать? — раздражительно оборвал Картер. — Мы и сами можем со всем разобраться. Не нужно лезть в то, что вас не касается. — Я — уполномоченный представитель принцессы Церен и принцессы Ивара, их главный советник. Я… — А я — генерал королевы Кармен и член Королевского Совета, — Картер не давал ему и слова вставить, звезды! Карстена всего распирало от возмущения: королева Кармен и ее подданные зашли слишком далеко и совершенно не видели границ дозволенного. — Не ведите себя так, будто вы знаете лучше меня. — Следите за собой, генерал, — укоризненно парировал Карстен. — Это и вас касается. С самого начала ваша королева только и делает, что провоцирует скандалы и разжигает конфликты. Сенешаль Джоанна оскорбила королеву Марлу, но ей это сошло с рук. — Еще раз повторяю: не лезьте туда, куда вас не просят! — гневно прорычал Картер, взмахнув сжатыми кулаком. Карстен нервно поджал губы, проследив за этим жестом: вряд ли тот и в самом деле собрался напасть на него, но… Теперь, когда дело касалось Немекроны, нельзя было быть уверенным ни в чем. Картер сердито фыркнул, проехавшись взглядом вокруг, и затем снова посмотрел на Карстена темными, почти что черными от ненависти глазами. — Да и потом, — произнес он с презрением, — первой начала именно королева Марла. Это она позвала Мефтуна на свадьбу принцессы и принца. А сделала она это для того, чтобы унизить королеву Кармен и нас вместе с ней. И не думайте, что я не понимаю этого: я не идиот, и у меня есть глаза. То, как вы говорите, «оскорбление», которое нанесла Джоанна, и рядом не стояло со всеми преступлениями, которые совершил Мефтун. Если вы простили его, значит, и на пару нелестных слов можете закрыть глаза. Или вы о таком вспоминаете только тогда, когда дело касается вас? Карстен молчал. Ему может и было, что сказать, да только вот гнев застелил глаза настолько, что он боялся, что не сможет с собой совладать. Скажет что-то, что только усугубит ситуацию — хотя казалось бы, куда тут хуже? Однако Картер расценил его молчание, как смиренное согласие. — Разговор окончен, — желчно подвел он и ретировался вслед за своей королевой. В воздухе запахло кровью.***
Подготовка к наступлению на Кальпару продлилась еще больше месяца и вот, наконец, подходила к завершению. Войска Марруна и Аурийского королевства стеклись на Рейенис еще неделю назад, а следом, через пару дней, подоспели и войска Немекроны под предводительством командующей Сесилии Маркес. Приготовления были почти завершены: оставались лишь незначительные штрижки, после которых уже завтра они должны были выступить и через семь дней прибыть на Удракию — тогда-то все и состоится. Оставался только один вопрос, который требовал внимания… — Сообщите вождю Канги, что я пришел, — требовательно обратился Картер к охранникам, которые никогда не отходили от покоев мужчины ни на шаг, и один из них принялся исполнять поручение. Охранник постучался в дверь, получив дозволение, вошел и скрылся за закрытыми дверями на какое-то время. Картер вздохнул, нервно притопнув ногой, и непроизводительно перевел взгляд на камеру в конце коридора: эти молчаливые наблюдатели были повсюду, регистрировали каждый его шаг и таким образом давали Марле держать под контролем все, что происходило в стенах этого проклятого дворца. Даже муха не могла пролететь без ее ведома. Королевский дворец Рейениса сводил Картера с ума, и нахождение здесь с каждым днем повышало уровень скопившейся внутри него агрессии настолько, что порой он уже не мог держать ее под контролем. Месяц назад, на неудачных — будто они рассчитывали на другой исход — переговорах в Казвине, он уже сорвался, наговорив Карстену всякого такого, о чем… Совершенно не жалел, на самом-то деле. Кто-то, в конце концов, должен был это сделать. Ему надоело то, что Марла без конца прикидывалась невинной овечкой и строила из себя жертву, будучи на самом деле лицемерной притворщицей и интриганкой, которая только и делала, что стравливала всех друг с другом. Уж не знал Картер, что ею двигало, когда совершала такие поступки, но ему, честно говоря, было наплевать. Он просто надеялся, что скоро все закончится и они вернутся домой, оставив позади это паршивое местечко. Если, конечно, не обрушат на свою голову еще больше проблем. Впрочем… Вряд ли после того, что случится уже совсем скоро, хоть кто-то посмеет тявкнуть в сторону Кармен. — Господин Канги ждет вас, — уведомил охранник, выйдя из комнаты. Картер глубоко вдохнул, собираясь с мыслями, и прошел внутрь. Канги сидел на софе, смотрел какие-то бестолковые рейенийские сериалы и потягивал эль: видно, расслаблялся по максимуму перед трудными днями. Когда Картер переступил порог, остановившись посреди комнаты, Канги, однако, сразу выключил телевизор и оторвался от эля, приняв при этом подобающую позу: спустил ноги с софы и выпрямился, откинувшись на спинку. Взглянув на Картера недоумевающим взглядом, он произнес: — А что это вы здесь делаете? Неужто что-то случилось? — Пока, — выделил Картер, — не случилось ничего. Я пришел поговорить о наступлении на Кальпару. — Вы? — опустил Канги с отчетливо прослеживающимся скепсисом и задумчиво почесал густую черную бороду. — Что-то я не помню, чтобы я когда-нибудь разговаривал об этом с вами… — Королева Кармен не смогла прийти, — торопливо пояснил Картер. Гребаная камера отпечаталась в памяти и не давала ему покоя. Казалось, вот-вот сюда придет какая-нибудь дворцовая служанка по надуманному поводу и обязательно их прервет. — Это было бы слишком подозрительно. — А то, что здесь находится ее генерал, это вообще никак не подозрительно? — спаясничал Канги, отпив эля. — Может быть… Но я позаботился о том, чтобы это было как можно более менее подозрительно. Картер и в самом деле это сделал. За весь день он успел наведаться и к Ясемин, которая, правда приняла его совсем неохотно и быстро выпроводила, и к Селиму, и к Халиту, и каждый раз под каким-то ничтожным и несущественным предлогом: то хотел что-то уточнить, то вдруг что-то узнал и хотел убедиться лично… В общем-то, Картер, наверное, выставил себя полным дураком, пока бродил по дворцу; но все это было неважно, потому как этим он осуществил главное: отвел от себя подозрения насчет визита к Канги. Картер засветился на всех камерах, переговорил с кучей людей и выглядел так, будто просто слишком усердно занят подготовкой. Обеспечить себе этакое «алиби» было действительно важно. После того, что произошло в Казвине, принцесса Церен начала подозревать, что они в сговоре, а это грозило расстроить все планы, которые они столь тщательно продумывали. — Слишком много слова «подозрительный», вы не находите? — саркастически прокомментировал Канги. Картер его приподнятого настроя не разделял: только закатил глаза и притопнул ногой. — Ну ладно, ладно… Не стойте столбом, сядьте куда-нибудь. Картер опустился на свободное кресло, закинув руки на подлокотники и, не мешкая, приступил к делу: — Барьер, — произнес он, настойчиво посмотрев на Канги исподлобья. — Он ведь готов? — Готов, готов, — тот покачал головой в знак подтверждения. — Мы его уже протестировали на нашем… воздушном гиганте. Если уж он смог захватить его, то с Удракией точно проблем не возникнет. Ни одна пылинка не проскочит. — А если они захотят открыть огонь, он сможет выдержать? — Конечно. Хотя это вряд ли случится. У миротворицы-Марлы кишка тонка, чтобы решиться на подобное. — Не стоит ее недооценивать. Она — женщина очень двуличная. — И оба ее лица я вижу насквозь, — пренебрежительно фыркнул Канги и пригубил эля. — Она предсказуема до безобразия. — Хорошо, если это действительно так, — пробормотал Картер, мрачно насупившись. Жизненный опыт научил его не верить людям на слово, подвергать сомнению любые поступки, какими бы искренними и бескорыстными они не казались, и ставить под вопрос все, что его окружало. В свое время собственный отец покусился на его жизнь: так с чего ему ждать, что королева Рейениса, которая всех их откровенно презирает и ненавидит, проявит большее милосердие? Впрочем, это не то, о чем ему сейчас следовало думать. — Подкрепление прибудет в срок? — О, непременно. Они уже там. Картер устремил на него взгляд, полный замешательства, и возмущенно выпалил: — Как это понимать? — Не волнуйтесь генерал, они спрятались. Адмирал Лотта со своими войсками осела на карликовой планете в получасе от Удракии и скрылась в пещерах. Даже если Рейла, или Марла, или кто бы то ни было еще захотят ее достать, они попросту не смогут найти, — Канги говорил все это с такой самоуверенной легкостью, что Картер, вольно-невольно, верил его словам. Они действительно звучали весьма убедительно и развеивали пусть и не все, но большинство терзающих его тревог. — А что насчет вас? — Уильям Моретти уже в пути, а с ним — несколько сотен кораблей новейшей модели. — Так значит, у нас все схвачено? — Значит, схвачено. Канги самодовольно ухмыльнулся и снова прильнул к стакану с элем, осушив его на сей раз до дня, а затем недовольно цокнул и поставил стакан на стол с пронзительным грохотом: тот, кажется, даже сотряснулся. Картер напряженно поморщился и уставился на Канги с некоторой озадаченностью. Иногда этот мужчина вел себя так, словно ему плевать на всех и все. Дерзил, опускал снисходительно-высокомерные шутки и старательно выводил из себя всех, кто мог попасть под руку, при этом демонстрируя поразительную невозмутимость, словно искренне не понимал, что делает не так. Но иногда в нем как будто что-то переклинивало: он мог рявкнуть, целенаправленно оскорбить, свернуть шеи нескольким солдатам, которые готовы были упасть перед ними на колени в отчаянной капитуляции, — о том, что он вытворял на улицах Кретона, хорошо был наслышан каждый, — и сдержать что-нибудь еще такое вот импульсивное. Канги был… Странным человеком. Впрочем, как и все здесь. — Что-нибудь еще? — поймать взгляд Картера на себе, процедил он. — Мне всегда было интересно… Почему вы именно на нашей стороне, а не на стороне королевы Марлы? — Канги изогнул густые черные брови, как будто совершенно не понимал, что Картер имеет ввиду. Скорее всего, он, как и всегда, просто потешался, но Картер решил, на всякий случай, уточнить: — То есть, почему вы считаете, что этот конфликт должен быть решен именно… так? — Потому же, почему и вы, — пресно отозвался Канги, пожав плечами. — Я считаю, что Империя должна заплатить за все и пережить то же самое, что пережил Маррун. Я хочу мести. «Месть» — какая точная и емкая характеристика того чувства, которое сподвигло Кармен на подобный шаг. Картер понимал, почему она хотела этого: Империя виновата в смерти ее сестры, маршала Роджера Кито, в бедах ее земель и народа. Ее гнев более, чем оправдан. Что уж лукавить: у Картера и у самого были счеты с Империей. Из-за нее погиб командующий Джейсон, Алисса; из-за нее однажды чуть не погибла Джоанна, а также он сам; из-за нее его спина была исполосована ужасными шрамами, которые теперь уже никогда не сойдут, оставшись вечным напоминанием о месяцах, проведенных в Иггаззирской тюрьме. Да, лицо надзирателя Хаяла из памяти тоже стереть не получился, пусть он и захлебнулся собственной кровью у него на глазах. И все это — лишь малая часть из того, что он мог вспомнить. Но что такого произошло в жизни Канги, что он стал таким ярым поборником? Не то, чтобы Картера это хоть как-то касалось, но он был слишком любопытен, чтобы не попытаться разузнать. — Месть? — переспросил он с толикой изумления. Канги шумно фыркнул и почесал бороду. Несколько секунд он молчал, глядя в пустоту черными стеклянными глазами, а затем вдруг повернулся к нему и прохрипел: — Скажите, генерал, что вы думаете, когда смотрите на меня? Картера такой вопрос вогнал в ступор — это был странный вопрос. Но Канги, очевидно, ждал правдивого ответа. — Я думаю, что вы диковатый… В хорошем смысле. Канги заливисто расхохотался, и этот громкий глубокий смех отскочил от просторных стен комнаты тихим эхом. Такая странная реакция повергла Картера в еще большее смущение. Вроде бы, он всю жизнь только и делал, что заискивал перед людьми и учился терпеть их выпады, а вроде как и спадал в растерянность от любого недостаточно сдержанного проявления чувств. И ладно бы он знал Канги хоть как-то… Но вот так, с глазу на глаз, в относительно неформальной обстановке, он разговаривал с ним впервые. Хотелось просто провалиться под землю. — Диковатый… — прыснул Канги, раззадоренно покачав головой. — Да я не просто диковатый… Я дикий, сумасшедший и безбашенный! Но все-таки… — он выдохнул, понурив плечи, и язвительная ухмылка исчезла с его лица, сменившись смутной… Печалью? Это последнее, чего Картер мог ожидать от него. — Но я не всегда был таким. Меня изменили определенные события из прошлого. Он вдруг замолчал, и Картер было подумал, что он не хочет об этом говорить. Он уже собирался как-то соскочить с этой темы и, возможно, даже извиниться, однако Канги неожиданно продолжил: — Война за независимость на Марруне длилась уже довольно давно. Еще задолго до рождения принца Каллана, насколько мне известно, да и до моего рождения… Ну, тогда все только зарождалось, и на улицах уже было неспокойно. Решишь пройтись в магазин под домом, а удракийские ублюдки возьмут, выскочат из-за угла, повалят тебя на землю лицом вниз, побьют дубинками, а потом бросят за решетку за якобы «экстремизм». Короче говоря, ничего хорошего тогда не было и быть не могло — дальше становилось только хуже… Я рос, наблюдая за всем этим, и прекрасно понимал, что это — просто зверство. Но тогда я еще был юнцом, у которого молоко на губах не обсохло, и поэтому все свои претензии я мог высказать разве что родителям. А они у меня были… Помешанные, скажем так. Очень боялись тюрьмы и думали, что нас прослушивают даже дома. Но не это главное… Главное другое. Когда мне было двадцать лет, я повстречал женщину. Ее звали Фрея. Она была старше меня на двадцать лет. Довольно… Неожиданно уточнение. Картер поерзал на кресле и смог сохранить невозмутимое выражение лица. Двадцать лет — слишком большая разница по меркам Немекроны, но на Марруне, как он уже успел узнать, были совсем другие взгляды на жизнь и человеческие взаимоотношения. Не ему судить, хорошо это, или нет. — Но несмотря на это Фрея тоже была достаточно не в себе. Она очень хотела ребенка, ну а так как я был молод, глуп и покорен вниманием этой великовозрастной красавицы, отказать ей не мог. Не думаю, что тебе нужно рассказывать, как делаются дети, так что пропустим этот момент и перейдем к тому, что через два года у нее все-таки получилось забеременеть. Маррунийки после сорока уже обычно не фертильны, поэтому это было настоящим чудом… Она очень ждала этого ребенка. Это была девочка, которую она хотела назвать Ингрид. Однако… не срослось. Началась война за независимость: настоящая война. С оружием, танками, кораблями, бомбами и кровавым месивом — ну, ты понимаешь. И когда в нашем городе начался обстрел, Фрея… — Канги запнулся и вдруг резко замер. Его глаза опустели, лишившись и печали, и гнева, стали абсолютно нечитаемы. Картеру сделалось совсем не себе. Мало того, что он и так полез туда, куда ему лезть определенно не стоило, так еще и не представлял, что такого мог сказать, чтобы, скажем, поддержать Канги. Да и нужна ли ему, суровому и «безбашенному» воину эта самая «поддержка»? Словом, Картер решил, что пока помолчит. Канги тем временем заново собрался с силами, облизнул губы и продолжил на выходе: — В общем… Она умерла, вместе с нашей дочерью с утробе. А я даже не смог похоронить их достойным образом. Однако тогда я понял, что должен делать… Я должен бороться, обламывать рога этих среброволосым ублюдкам и давить их голыми руками. — Вам, наверное, неприятно об этом вспоминать… — Да нет, отчего же, — фыркнул Канги, категорически отрицая сугубо вежливое предположение Картера. — Напротив, я вспоминаю это постоянно. — Но зачем? — Чтобы мой гнев никогда не утихал, — выплюнул Канги. — Чтобы я помнил, почему и зачем начал сражаться. Пока моя память жива, ненависть тоже не угаснет. И когда королева Марла и принцесса Церен начинают играть в миротвориц и рассуждают о жизнях невинных людей, мне становится просто тошно… Фрея тоже была ни в чем не виновата. Наша нерожденная дочь была ни в чем не виновата. И все же, они погибли. А я поклялся самому себе, что не оставлю их смерть без ответа. Кровь за кровь — долг, так или иначе, будет уплачен.