***
— И почему ты решил, что он должен дать тебе два носка? — Костя погладил Серёжу по ноге. Такой ласковый и, кажется, совсем не злится. Серёжа перевернулся на спину и посмотрел в лицо ХХОСа. Костя улыбался совершенно по-дурацки. Так улыбаются только влюблённые. Аббе стало стыдно, что он не может ответить Косте ТАКОЙ улыбкой. Но это ощущение быстро прошло. Он просто улыбнулся в ответ так, как само собой получалось. Оказалось это легко. Даже мыслей про другого на месте Лопатина нет. Ну. Почти нет. — А как ещё? — Аббалбиск жалобно шмыгнул носом. — И потом, Андрей что-то затирал про плохую судьбу и всякое такое. Сокрушался, что именно я попросил. И выдал тираду про то, что он не может у себя долго оставлять… Типа не получается. А я думаю он просто боится, что она к нему пристанет и не отлипнет потом. Вот и конверт этот. А я то в руках носок держал! Может зря? Может эта бумажка, из которой конверт сделан, как гондон работает. При слове «гондон» Костя опять заулыбался. Серёжа закатил глаза и шлёпнул ладонь на лицо, прикрывая улыбку, которая опять попыталась перекрючить его рожу: — Ну чего ты у меня такой озабоченный? — Ласково сказал он. Костя воспринял это как команду, улёгся на Серёжу и принялся целовать его лицо. В перерывах между смешным чмоканьем губ он сообщил Аббалбиску, что намерен совершить во имя их любви подвиг и найти второй носок из этой сладкой парочки. Естественно, чтоб навсегда оставить его себе. Только Серёжа считал, что, во-первых, у Кости ничего не получится, потому что второго носка, как бы это не было ужасно, не существует, а во-вторых, если он и есть, то он достанется соулмейту Аббалбиска, а это не обязательно Костя. — Я уже жалею, что всё это затеял. Жили бы с тобой как нормальные люди, — Серёжа вздохнул и обнял Лопатина за шею. — А мы и будем, — Костя не договорил, но по его тону было понятно, что там планировалось что-то очень-очень пафосное. Серёжа то ли пожалел, то ли обрадовался, что не услышал.***
Замай рухнул на пол, огляделся по сторонам и увидел ту же самую прихожую, из которой его выхватило щупальце Оксиминога. Андрей Андреевич злорадно усмехнулся, подумав о том, что Мирону Фёдорову крепко досталось. Конечно, вряд ли этот гигантский осьминог от таких ран подохнет, но оно и к лучшему. Надо сначала разобраться с природой существа, а уж потом убивать. Или оставлять… Андрей ухватился за голову. Сильная боль сконцентрировалась в левом виске и не проходила. Замай сжимал голову всё сильнее. Как будто физическое давление могло помешать боли разрастись и стать ещё больше. Из глубины квартиры послышались голоса. Андрей выпрямился, убрал руки от головы и прислушался. Казалось, разговаривают в основном женщины. Он не заметил, как прошла боль в виске. Был слишком отвлечён на наружные наблюдения, чтобы обращать внимание на собственное тело. Тут то у него и появились первые невнятные подозрения, что вышвырнуть, то его вышвырнуло, но где-то не совсем там, где надо. Замай решил долго об этом не раздумывать, пошёл проверять. Даже если квартира та самая, люди в ней определённо другие. Пока шёл Андрей насчитал три голоса и все женские. Он подошёл к кухонной двери, которая была загадочно приоткрыта. Видать, специально, чтобы Замай мог рассмотреть что там внутри происходит и остановился. Спиной к входу стояли две фигуры. Очень высокая и очень низкая. Как специально подобранные, чтобы комично вместе смотреться. За столом по-хозяйски расположились две женщины. Они показались Замаю смутно знакомыми. Одна была высокая и немного сутулилась, другая поменьше и с носом… приметным. — Фем оксигнойный, — прокомментировал в голове Замая голос Фаллена. Андрей еле удержался от того, чтобы хлопнуть себя по лбу. Действительно. Даже интонации, если об этом думать, похожи. — Ваш хуй у нас! — Бойко сказал высокий. Голос был пока ещё детский. Он внимательнее всмотрелся в существ, которые располагались ближе к двери. У них что-то вроде униформы обнаружилось. Поясные сумки, колпаки. Как бы… гномы. Только что за беда с ростом у молоденького? Может он приёмный? Оксана прямо-таки просияла от этих слов. Она была в свободной футболке со сдержанным принтом. Волосы были собраны в тугой хвост на затылке. Здесь он не лысый. Замай прикусил губу. Всё происходящее было ужасно смешным. Он никак не мог успокоиться. Внутри всё уже тряслось от хохота, рвущегося наружу. Он отступил, собираясь скрыться в безопасное место, пока они его не заметили, но тут Соня, которая была в короткой джинсовой юбке, добавила решающий комментарий: — Сейчас узнаем какую твою половинку я люблю больше. Оксана явно собралась обижаться. Замай расхохотался. Все вздрогнули и развернулись в сторону двери. Андрей уже не видел необходимости скрываться, он смело шагнул в кухню и продолжил ржать. Он оглядел изумлённые лица присутствующих, открыл рот, собираясь представиться, но ничего не вышло. — Я… — Замай снова заржал. Глянул на Оксану и Соню, которая поправляла волосы, и продолжил хохотать. Низкий гном подошёл к раковине и налил воды в стакан, потом вернулся и молча протянул его Замаю. Андрей благодарно кивнул головой, отвернулся, так, чтобы быть к сладкой оксигнойной парочке немного боком и выпил. Потом откашлялся и подытожил. — Да… — Пизда, — ответил не в меру высокий гном. — Хуй, — поправил её низкий. Это было первое, что он сказал при Андрее Андреевиче. И звучало всё это как привычная отработанная схемка. — Мы на пенисах специализируемся, Малый. Андрей издал странный звук и снова схватился за живот. — Ага, хуекрады, -чётко проговорил Малый и посмотрел на Замая как на идиота.***
Чтобы сделать хоть что-нибудь оба Вани отправились расклеивать объявления. Мирон после всего случившегося участвовать в этом категорически отказался. И без этого одни сплошные расстройства, ещё идти выставлять себя идиотом перед народом. Он был уверен, что несмотря на все предосторожности: тёмное время суток, маски и закрытая одежда, — его узнают. И уже на следующий день весь интернет украсят статьи о том, что рэпер Оксимирон окончательно свихнулся. Ищет себе член и яйца вместо того, чтобы писать альбом. Евстигнеев на его рассуждения только посмеялся. Он сказал, что, если его узнают он это дело объявит какой-нибудь художественной акцией и дело с концом. К художникам отношение снисходительнее, чем к сумасшедшим, даже когда они занимаются одним и тем же. Ванечка был мрачен и молчал. Рудобой заметил, что его сознание это наблюдение странно скукожило и перевернуло, но было уже поздно. Он теперь ощущал себя участником квеста «заставь Фаллена улыбнуться». Это было увлекательно, но одновременно раздражало. Просто Охра никак не мог решить какими такими целебными свойствами обладает Ванечкина улыбка, что ему обязательно надо её заполучить.