Волки и овцы

      Это утро показалось Густаву особенно холодным. Он лениво потянулся, взглянул на часы, одиноко висевшие на противоположной стене. Десять часов. За окном слышались завывания северного ветра, который приносил откуда-то издалека сырость и запах большой воды. Должно быть, Александр уже заходил к нему, чтобы как всегда подложить завтрак. Действительно, на прикроватной тумбочке он увидел все еще слегка теплый чай, с ним же рядом кубик сахара и на тарелке что-то очень вкусно пахнущее. Было много интересных деталей: например, зачем Полянский каждый раз приносил ему сахар, если Сепп его никогда не использовал? Но внимание Густава особенно привлекли носки, ненавязчиво положенные рядом.       Он давно замечал, что Александр скорее объяснялся знаками, чем словами. Густаву каждый раз приходилось угадывать настроение Полянского по походке, взгляду и по каждой мелкой его черте, чтобы, не дай Бог, не улыбнуться в момент, когда Александр хотел, чтобы Сепп сидел смирно. Это значительно осложняло Густаву жизнь в доме, но через какое-то время он привык и угадывал практически без промахов. Однако, сегодня он не был намерен поддаваться Полянскому.       Ближе к обеду в дверь постучали. Такого раньше никогда не происходило — Александр, кажется, даже не задумывался о личном пространстве Густава и сам решал, когда хотел посетить его комнату. Еще через секунду в двери показалась небольшая фигурка Полянского, в тот раз выглядевшего особенно хорошо. Омега не превратился в прекрасного принца из сказки, но ему однозначно гораздо больше шел пастельный розовый его кофты,чем привычные серые свитеры. Даже волосы и те были распущены и теперь слегка касались линии плеч. В другой день Густав непременно сделал бы ему комплимент, но теперь решил выдержать роль и промолчал. Такая немногословность Сеппа очень озадачила Полянского, и он, все еще чувствуя себя виноватым за вчерашнее, не решался войти. Инициативу на себя, впрочем, как и всегда, взял Густав:       — Вы что-то хотели?       И на такой, казалось бы, простой вопрос у Александра не нашлось ответа.Он несколько секунд прокручивал слова Густава в голове, но почувствовал, что окончательно потерялся. Он хотел уже исчезнуть из поля зрения Сеппа, как можно быстрее притворив за собой дверь, но тот сжалился:       — Может быть, Вы хотели мне что-то сказать? — вздохнув, подсказал Густав.       — Я и сам не знаю, чего хотел, — признался Полянский.       — Однако, Вы уже здесь. И это хорошо, Александр. Это доказывает, что с Вами все-таки можно иметь дело.       — Какие у нас могут быть дела?       — Опять Вы начинаете. Знаете, Александр, мне кажется, Вы слишком высокого о себе мнения.       — Это еще почему? — оскорбился Полянский.       — Потому что Вы изначально говорите так, что не хотите иметь ничего общего со мной. Хорошо, допустим. Но кто Вам сказал, что Вы сами мне интересны? Я ведь не выбирал здесь жить, Александр.       Сепп старался выглядеть безучастным, но его неспокойствие выдавало то, что с каждым словом он начинал говорить все быстрее. Сам эстонский акцент добавлял речи скорости, и в минуты волнения Густава Александру было еще сложнее поспевать за ходом его мысли.       — Можно подумать, меня огорчит то, что тебе нет до меня дела. Да я был бы рад, если бы тебя здесь не было.       — Мне нравятся Ваши рассуждения! Так давайте договоримся: вы отпускаете меня, я исчезаю. Разве не этого вы хотите?       Конечно, Сепп понимал, что уходить из дома Полянских для него было не лучшим решением. Во всяком случае, он ждал момента восстановления своей памяти, а пока что было гораздо лучше оставаться в этом относительно безопасном месте. Он блефовал, и туз из его рукава сработал — надменность Александра постепенно исчезала.       — Нет! Тебе нельзя уходить! Ты что не понимаешь, что это невозможно? Ведь мы оба ужасно рискуем, — командный тон Полянского превращался в умоляющий. — Ведь от тебя не требуется многого. Я тебя не трогаю, ухаживаю за тобой, а когда Петр нам...то есть, мне, найдет новое жилье, ты пойдешь, куда захочешь. Разве это так сложно?       — Знаете, Александр, мне действительно бывает сложно. Сложно терпеть Вас.       Об этом-то и хотел поговорить Густав. Он понимал мотивы Александра, знал, что тот не видел своей целью моральное уничтожение. Он скорее защищался, но выбрал для этого неверный метод — в конце концов, Густав действительно еще ни разу не сделал ничего, чтобы вызвать праведный гнев. Альфа даже понял послание, зашифрованное в подброшенных ему носках, это был своеобразный акт извинения, который был вполне в духе немногословного Полянского. Но на этот раз Сепп не хотел уступать — он знал, что примириться они смогут лишь тогда, когда объясняться друг с другом. А для этого нужно было заставить Александра говорить.       Полянского, кажется, совсем не удивило это заявление Сеппа. Он и сам догадывался, что был слишком резок, но совсем не знал, как вести себя по-другому, поэтому продолжал гнуть свою линию. Ему все время казалось, что если он перестанет держать Густава в страхе, тот непременно возьмет над ним верх. Александр ничего не ответил, осознавая чужую правоту.       — Александр, я не пытаюсь обвинить Вас. Я и сам порой был неправ, — таких ситуаций Густав вспомнить не мог, но решил таким образом сделать свою речь менее резкой. — Но я всего лишь хочу донести до Вас, что в эти несколько недель нам нужно...Как бы это назвать? Подружиться.       — Как ты себе это представляешь?       — Да Вы и сами знаете, как, Александр! Если бы Вы не хотели дружить со мной, то никогда бы не принесли мне это, — Густав, мягко улыбнувшись, показал на носки.       — Это ничего не значит. Я просто подумал, что все-таки должен тебе их отдать. Не думай, что я решил извиниться.       — Именно это Вы и решили, Александр. Вы хотите казаться плохим, но я уже говорил Вам, что знаю — Вы хороший. И чем больше стараетесь меня пугать, тем понятнее это становится.       Настало время Полянского поднимать белый флаг. Он раздумывал, как это сделать, но не придумал ничего лучше, чем высказать все как есть. Это и была самая верная стратегия.       — Хорошо, признаю, мне стыдно за то, что я вчера сделал. Стыдно за то, что я тебе говорил. Это хотел услышать? Теперь радуйся.       — Нет ничего плохого в извинениях. Я не буду радоваться над Вами, Александр.       Неизвестно, специально ли Густав допустил эту ошибку, но она заметно подняла настроение Полянскому, который готов был уже плакать от безысходности — его план по укрощению Густава потерпел крах, и он совсем не знал, что ему делать. Он думал, что быть лидером означало подавлять и властвовать, в то время как ему и в голову не приходило, что такая модель отношений довольно быстро могла дать сбой. Что она, собственно, и сделала. Александр слабо улыбнулся и неожиданно сказал:       — Так странно… Иногда ты говоришь по-русски очень хорошо, а иногда начинаешь путаться в самых простых вещах, — это был ещё один знак для Густава, на этот раз довольно простой: им нужно было срочно поговорить о чём-то постороннем.       — Я ведь тоже волнуюсь. Я совсем не хотел, чтобы Вы плакали, Александр. Вам совсем-совсем нельзя плакать.       — Почему же нельзя?       — Не знаю, мне кажется, Вам больше идет, когда Вы улыбаетесь. Полянский отвернулся, привел себя в порядок и снова взглянул Густаву в глаза, но продолжалось это недолго. Он тут же снова начал разговор:       — Я буду стараться. Правда, я иногда говорю совсем не то, что думаю…       — Это я уже заметил, — усмехнулся Густав. — Мне кажется, мы поняли друг друга. Я рад, что Вы все-таки выслушали меня.       Помолчали. Спустя какое-то время Александр осторожно кивнул головой в строну тарелки:       — Хоть это бы поел. А то со вчерашнего голодный. Невкусно что ли?       — Нет-нет, просто как-то...не хотелось.       — Смотри, как знаешь. Чай уже, наверное, холодный, — тут Полянский слегка замялся, но через какое-то время продолжил свою речь. — Я в общем-то не просто так приходил. Если хочешь, я там натопил, вода еще горячая.       — Я не совсем понимаю Вас.       — Что же мне с тобой делать? Ну помнишь, я говорил, что Петр тебе чистое привез? Вот и иди, прими душ, если это так можно назвать. А то в следующий раз вода будет только во вторник.       Однако, Александр сильно преувеличил, когда назвал это душем. Густав был приведен в некую жаркую комнату, ему было выдано полотенце и мыло, но Сепп не наблюдал душевой кабины.       — Александр, простите, но я не совсем понимаю, как я должен…       — Вещи оставишь здесь, я постираю. Чистые я на лавке положил. Вот в этом ведре горячая вода, вот — холодная. Рядом ушат.       — Какое странное слово “ушат”. То есть, я должен это сделать так?..       — Уж прости, есть только такой вариант, — усмехнулся Полянский.       — Александр, а Вы тоже будете здесь?       — Еще чего! — вспыхнул омега, — Можно подумать, мне интересно смотреть на твои телеса! Я буду за стенкой, как закончишь — выходи.       Конечно, такие условия мало впечатлили Сеппа, но он решил, что могло быть и хуже: “В моем случае надо радоваться, что не на улице” — подумалось ему. Александр тем временем устроился в прилежащей комнате. Он сам не заметил, как ему стали приходить странные образы. Он слышал, как Густав набирал воду, с шумом опрокидывал ее на себя, а потом отряхивал волосы, переводя дыхание. В голове омеги возникали видения: то ему представлялась спина альфы, его сильные руки, иногда даже и что-то более личное. Александру стало противно от собственных мыслей и он отогнал их, чувствуя себя виноватым за них перед Густавом. А между тем про себя Полянский не раз отмечал, что в плане внешности ему довольно-таки повезло с гостем. Густав был довольно хорошо сложен, плечист, явно следил за своим внешним видом. Черты лица у него были несколько грубые, но, как казалось Александру, к нему это даже шло. Интереснее всего смотрелись настоящие блондинистые волосы, которые так редко встречаются у людей его возраста — на вид Густаву было около сорока.       Александр задремал и проснулся от того, что кто-то осторожно тронул его плечо. Полянский вздрогнул, но, узнав Густава, перевел дыхание.       — Я вас напугал?       Сепп и раньше замечал в нем некую нервозность. Полянский словно бы каждый раз отовсюду ждал нападения и готовился отражать удар. Иногда это выходило забавно, иногда — пугающе.       — Все в порядке. Как тебе наш местный душ?       — Знаете, Александр, это будет моим самым ярким воспоминанием из России, — улыбнулся Сепп       — Хорошо, если так. Пойдем, сделаю тебе что-нибудь из еды, пока обед готовится.       “Что-нибудь” Александра могло вполне быть отдельным приемом пищи. На стол были выставлены те же баранки, варенье, сыр… Густав понял основную слабость Полянского — Александр действительно слишком старался быть хорошим хозяином. Сепп чувствовал себя уже свободнее, никто не угрожал ему ружьем, поэтому он решил попробовать завоевать еще немного доверия.       — Что Вы делаете? — начал он донимать Полянского.       — Режу овощи.       — А зачем?       — В суп.       — А какой суп?       — Овощной.       Кажется, попытка провалилась. Хорошо, что Александр, похоже, забыл отправить его в комнату, и Густав пользовался минутами своей свободы. Он решил пойти с другой стороны:       — Александр, Вы, наверное, устаете. Вы так много делаете по дому.       — Приходится. Кроме меня этим никто заниматься не будет.       — У Вас везде очень красиво, — не унимался Густав.       —Тебе что-то нужно? А то слишком уж много внимания.       — Я просто хочу, чтобы Вы немного отдохнули. Давайте, пока у Вас все варится, мы поиграем.       — Во что? — засмеялся Александр.       — Давайте Вы будете называть страну, а я столицу. А потом поменяемся.       Александр только рассмеялся и ничего не ответил.       — Я серьезно! — запротестовал Густав.       — Да не буду я с тобой играть!       — Я буду, — вдруг прозвучал чей-то тонкий голос.       Внезапно Александр переменился. Он заметно напрягся, со злостью бросил в кастрюлю ложку, которой помешивал суп. Густав совсем не ожидал такого поворота событий и попробовал успокоить Полянского:       — Александр, все в порядке.       — Нет, не в порядке! Сейчас же уходи! Добился, чего хотел? А я-то все гадаю, что ты задумал. Он тебе нужен? Не получишь!       Александр еще долго бы осыпал Густава всеми возможными проклятиями и обвинениями, если бы Сепп не прервал его, снова взяв ситуацию под контроль:       — Александр, если Вы хотите, я сделаю вид, что ничего не слышал. Я уже давно догадывался, что у Вас есть ребенок. Но я не намерен причинять никому из вас вред.       Это, кажется, присмирило Полянского. Он успокоился, на несколько секунд закрыл глаза и шепотом попросил Густава уйти в его комнату:       — Пожалуйста, оставь меня. Не нужно со мной говорить. Я принесу тебе еду. Уходи.       Густаву пришлось повиноваться. Он не хотел оставлять Александра в таком состоянии, но также чувствовал, что еще немного и Полянский вышел бы из себя. За дверью своей комнаты он услышал сдавленный плач, причину которого, однако, он так и не смог для себя объяснить. Александр действительно принес ему обед, но тут же вылетел, не желая разговаривать. Густав уже ни на что не надеялся, когда неожиданно получил приглашение присоединиться к семейному ужину.       Полянский очень нервничал. Он теперь казался еще более измотанным и подавленным, чем обычно. Но было очевидно, что Александра занимали какие-то мысли и он на что-то решился. За столом рядом с ним Густав увидел мальчика лет пяти. Ребенок неотрывно наблюдал за Сеппом, но, кажется, совсем его не боялся.       — Это Андрей, — словно бросая вызов, сказал Александр. — Но не радуйся, что теперь много знаешь. Эта информация — большая ответственность. Если по твоей вине упадет хоть один волосок с его головы, узнаешь, какой я на самом деле — добрый или злой. Ты, кажется, хотел во что-то играть? Я сделал свой ход. Теперь твоя очередь, Густав Сепп.       Наверное, Густав должен был что-то из этого понять, но, к сожалению, с задачей не справился. Зато, видимо, теперь ему нужно было делиться с Полянским частью своей истории. Что же, выбора у него особенно и не было.