Героиня на героине

*** — ДАЙ МНЕ! — орёт одурело, визжит, как ебучая сирена, никак не заткнется. — Хотя бы травы! — Отвали, — отвечаю её любимым словом. — Надоела. Присаживаюсь на крыльце на корточки, закуриваю сигарету. Эта сука ебнутая за 3 дня разнесла полдома. Сломала и разбила всё, что можно и нельзя. Я, блять, не спал полнедели. С субботы, как она словила передоз. А сегодня среда. СРЕДА! Я уже с этой дурой сам катушками еду — хер догонишь. Смотрю на руки. Треморят, трясутся. Башка чугунная, и скорость течения мыслительных процессов в ней хуже даже, чем работа 97-й винды. Преследует ощущение, что я что-то забыл. Ну, точно что-то забыл. Иду на кухню. Наливаю себе бокал портвейна. Нервы коротят, еще чуть-чуть и замкнёт к чертям. — Ну, Макси-ик, — подходит сзади. — Не издевайся. — Нахер уйди, — видеть не хочу. Сажусь за стол, точнее, то, что от него осталось. В центре деревянной доски вставлен нож (эта сука меня прирезать хотела!), под ножом, будто дротиком в цель метнули, какие-то фантики. Выдергиваю, беру в руки. Билеты на 2-е мая. Смотрю на них, и не понимаю. — Ми-и-ир! — зову. — С Днём Рождения тебя, сука ты долбанутая! — Отвали, — обиделась. — Надевай шмот. Мы уходим. Будем праздновать. — На ППР? — На ППР в «Кофе и селёдка». — Зашибись. И уходит в комнату. Времени 5 часов вечера. Успеем. Выходит через полчаса. Намалевала себе черными тенями вокруг глаз озоновые дыры. Напялила рваные чулки, те самые грязные боты со шнуровкой до колен. Жвачку жует, пузыри пускает, чавкает. На голове два хвоста, как у школьницы. На первый взгляд не заметно, но её ломает, хоть и держится. Умница. Не зря страдал. Едем на такси до бара. Заходим по билетам внутрь. В зале тробоскопы по телам скачут, музыка грохочет, отражаясь чечёткой по ребрам. Сердце колотится в такт, синхронизируясь с битами. — Отвал башки, Максик. Спасибо, — визжит. Скачет на месте, обнимает. — Ага, и тебе того же. Пошли закинемся чем-нибудь. На голяк слушать эту херь не смогу. Беру пару стопок какой-то гадости. Опрокидываем. Больше не желательно. И без того не хило мажет. Протискиваемся поближе к сцене. Выходит вокалист, садится на стул, берёт гитару. Врубаются прожектора. Пьяный гомон не стихает; народ знатно накидался и до концерта — ни хера уже не надо. Музыкант и сам наливает себе пива, выпивает. Здоровается, начинает петь. На третьей песне Мирка начинает завывать ему в такт: — «Как здоровааааа, что между нами нет любвииииии…» Закатываю глаза. Закидываюсь ещё пойлом. Главное, не потеряться; точнее, не потерять мадам. Но она вроде расслаблена, наслаждается концертом, пока я на стрёме. Вроде становится лучше. Стоим, поём-пляшем дальше. — «Говорят, она была недотрогой, а потом она дала всем по многу…» Ой, Мирк, прям про тебя поют — хотел съязвить, но удержался. Спустя час объявляют перекур. Перенастраивают аппаратуру. Опять тащу Мирку к бару. Чувствую себя дерьмово; она сама не лучше уже — передёргивает мышцами, словно её током кто-то херачит. Говорит, что болят кости и в принципе уже не так весело. Беру две стопки текилы. — За тебя, красота. Пореже умирай. Будь счастлива, — киваю словно сам себе. Мира вымученно улыбается. Слизываю с кисти Мирки соль, опрокидываю, закусываю лаймом. Мирка делает также, слизывая соль с моей руки. Такой своеобразный брудершафт; целовать не буду только. Возвращаемся назад. Там уже зовут. На полпути меня останавливает какая-то бабень. — Максимка, ну, здравствуй. Не ожидала тебя здесь… ты же вроде не слушаешь такое. Давно не виделись. Как ты вообще? Куда пропал тогда? Я ведь обиделась на тебя. Свинтил, исчез, ничего не сказал даже… Словно испарился. Пропал со всех радаров. А мы тут с Катькой… — и бла, бла, бла. Я даже слова вставить не успевал; не то чтобы горел желанием, конечно. — Макс, я пойду ближе к сцене пока. Там уже начинается, — говорит Мирка. Напряженно киваю, продолжая вполуха слушать бредни от размлаёванной девицы. Я её помню. Маринку. Мы с ней пересеклись как-то пару раз на подобных клубных рейвах. И каждый раз обоим было херово, и надо было тупо быстро выпустить пар. Вторую нашу встречу я не забуду, наверное, никогда. Усмехаюсь, вспоминаю. *флэш, который бэк* Это было 5 лет назад. Я тогда только из армейки пришёл. В клубе столкнулся с этой девицей, и потащились мы с ней, значит, в туалет. Я стою, облокотившись о стену. Чувствую, как незнакомка опускается передо мной на колени и, быстро разобравшись с молнией, принимается за дело. Чувствую слюнявый горячий язык, двигающийся неспешно по стволу, после чего, без зазрения совести, она его заглатывает до основания и делает три толчка в глотку подряд. А она, черт побери, хороша! — думаю про себя. После чего обхватывает хер рукой и несильно хлопает себе по левой щеке. Потом по правой, и снова продолжает свои дела. Погодите-ка… секунду… эту последовательность действий я знаю! И тут меня осеняет: — Маринка?! — удивлённо кривлюсь. — Ты ли это? — спрашиваю, хоть и знаю ответ. Маринка резко отрывается от меня. Поднимает хер вверх, как рычаг. Проверяет асимметричность яичек (в первую нашу встречу она упоминала, что по размерам яиц могла вспомнить лицо человека), после чего удивленно распахивает глаза и не менее удивленно спрашивает: — Максик?! Стою, ржу. Да уж, были времена… Одёргиваю себя, вспоминая про сестру. — Слушай, чё-то мы заболтались, — впервые заговариваю с ней за этот вечер, — Я пойду. У меня сестра там. Потом как-нибудь встретимся. Маринка разочарованно вздыхает. Ухожу от них. Протискиваясь к сцене, меня охватывает херовое предчувствие. Оно подтверждается, когда спустя 10 минут розыска Миры, я её не обнаруживаю. Проматываю еще пару кругов — нет девки, пропала. Сучка мелкая. Со сцены звучит лямой голос солиста: — «Пятна в небе чёрные, словно память стёртая. Не задел вас за живое, задену за мёртвое…» Задела. Наебала. Ушла. Ещё полчаса скитаюсь в баре, протискиваясь сквозь толпу. Разочарованно понимаю, что всё бессмысленно. Беру такси, уезжаю домой. По пути беру бутылку дешевого коньяка. Выпиваю прям в машине. Откидываюсь на спинку сиденья. Закрываю глаза. Да пошла ты к черту, Мира. Чё я вообще таскаюсь с тобой, с безмозглой курвой, в то время как тебе вообще на всё по боку. Заебался, сил нет. Заходя домой, знаю, что её, конечно же, там нет. Снимаю ботинки. Включаю свет. Падаю на диван. Добухиваюсь. Пытаюсь убедить себя в обратном, но всё равно сижу и жду, слушая набат тикающих часов. Вернётся — убью, закопаю во дворе. Если вернётся, Макс, — подбрасывает сознание. Иду в её комнату. Беру медведя. Вспарываю брюхо. Среди ваты пустые целлофановые пакетики. Все деньги забрала, сука. Прошарила. Все мои сбережения похерила. Иду дальше. Беру её ноут, шарюсь в контактах. Два дня назад переписывалась с Владом, чтоб привёз. Вот сука. По времени переписки, похоже, это было, пока я мылся. Значит, если он ей привёз в ту ночь, она всё это время только притворялась, что у неё ломка. Я, блять, ночами и днями не спал, а она чисто издевалась надо мной. Тихо вмазывалась по чуть-чуть, чтоб было незаметно, пока я носился с ней, как с писаной торбой и терпел все психи. Мразь. Сижу. Пью. Жду. Пью. Курю. Пью. Сижу. Жду. Жду. Жду… Время неспешной резинкой тянется и тянется. Ощущение, что оно вообще остановилось. Валяюсь на полу под действием градуса, недосыпа, да еще и злой как чёрт. Меня будто избили. Убили. Нет меня. Пялюсь в потолок, медитирую на тлеющую в руке сигарету, планомерно погружаюсь субмариной в себя.