Принц с пятачком

      Разбудил Сегрила крик горластого петуха. Граф искренне пожелал певцу сегодня же оказаться в супе и сел на постели, протирая глаза.       В «Трех монетах» кормили паршиво, зато вино было вовсе неплохое, а на верхнем этаже хозяин сдавал чистые и аккуратные комнаты для тех, кто вечером был уже не в состоянии ни пешком идти, ни на лошадь взгромоздиться. Причем ключи выдавались только завсегдатаям, людям проверенным и платежеспособным. Пьяных до невменяемости гостей поутру ждал большой кувшин специального зелья, которые быстро возвращало болезным бодрость тела и духа. Рецепт чудодейственного напитка хитрый кабатчик держал в строжайшем секрете. А еще постояльцы могли быть полностью уверены: их объемистые кошели, драгоценные перстни и богато украшенные шпаги к утру найдутся в полной сохранности, а ретивых коней и напоят, и накормят, и до блеска вычистят на конюшне.       Драл за свои услуги Себан, кривоногий и лысый хозяин «Трех монет», отнюдь не задекларированную в названии скромную сумму, да и веселых девиц-подавальщиц не держал. Вино подносили, а потом на второй этаж тащили и укладывали в постель перебравших посетителей два дюжих парня, не то сыновья Себана, не то младшие братья. Не было в кабаке и веселой музыки, да и заходили дамы любого поведения сюда редко. Но, если знатному господину с горя требуется напиться, лучше «Трех монет» во всей столице не сыскать.       Сегрил заметил на столике у изголовья заветный кувшинчик и с облегчением выдохнул. Граф поспешил хорошенько приложиться к бальзаму дядюшки Себана, потом вытер рукавом батистовой рубахи губы и блаженно прикрыл глаза. Вкус у похмельного зелья был премерзкий, но жажду и головную боль оно укрощало практически мгновенно.       Переждав еще несколько минут и убедившись, что жизнь благодаря выпитому средству благополучно налаживается, д’Эвре выбрался из постели и на цыпочках прошмыгнул в отгороженный ширмой закуток, где сперва облегчился в изукрашенную цветочками ночную вазу, а потом умылся в посеребренном тазу, промокнул лицо льняным полотенцем и причесал пятерней свои светлые кудри.       Завершив утренний туалет, граф вернулся в кровать и удобно устроился на подушках, подперев рукой щеку. В голове прояснилось окончательно, мерзкая тошнота улеглась. И Сегрил приготовился получить удовольствие от сложившейся ситуации. Хотя бы в качестве компенсации за пережитые после пробуждения, пусть и короткие, но довольно ощутимые страдания.       Д’Эвре глубоко вздохнул и уставился на соседнюю подушку, где из приоткрытого рта пускал слюни его закадычный друг Картиан, виновник вчерашней жестокой попойки. Одну комнату на двоих граф взял вовсе не с целью экономии, а ради вот этих нескольких минут.       Карт и Рил дружили с детства. Поместья их родителей располагались по соседству, а минимальная разница в возрасте и общественном положении просто обрекла их на совместное времяпровождение, хотя графиня Стелла, матушка Сегрила, и не одобряла такую дружбу. Будучи дамой религиозной и строгих правил, госпожа д’Эвре считала сына первого бабника и драчуна королевства неподходящей компанией для своего отпрыска. Ибо на вербе, как известно, груши не родятся. Но мнение женщин в семье д’Эвре было не первым и даже не вторым. А супруг Стеллы и свекр напротив думали, что племянник короля, будущий герцог Аррейский и сын такого лихого парня как де Майвиль – лучший кандидат в друзья детства для их наследника. Потому графиня, ворчала, надменно поджимала губы и делала расшалившимся деткам ядовитые замечания, но запретить видеться Картиану и Сегрилу не могла       Мальчишки стали так близки, что завидев одного, любой из домочадцев что герцогского дома, что графского сразу же начинал искать глазами второго. Они даже внешне были похожи, только прямые жесткие волосы Карта отливали платиной, а мягкие локоны Рила медью. И ямочки располагались в разных местах. У герцога – на подбородке, у графа на левой щеке и проявлялась она только при улыбке. В остальном высокие, красиво сложенные, белокожие и синеглазые парни выглядели как родные братья. Злые языки болтали, что так оно и было в действительности. Принимая во внимание репутацию герцога де Майвиля, ныне пребывающего в образе здоровенной хрюкающей скотины, поверить в это не стоило труда.       Само собой, эти слухи доходили до ушей Сегрила и Картиана, но никто из парней ни разу в разговоре столь щекотливую тему не поднимал. Да и к чему? Они и так были как братья, зачем ворошить грязное белье собственных родителей?       Когда пришла пора первых постельных экспериментов, накрепко сдружившиеся наследники двух благородных фамилий неожиданно обнаружили, что обоим больше нравятся парни, чем девушки. И это их еще больше сблизило. Рилу и Карту случалось подрочить друг другу по дружбе, а то и разделить в постели одного на двоих смазливого мальчишку-слугу. И первый поцелуй у них тоже был один на двоих.       Вот только для Сегрила с того самого поцелуя лучший друг Карт перестал быть просто лучшим другом. И сколько не пытался юный граф вырвать из сердца это запретное чувство, оно ширилось и разрасталось, пуская корни все глубже. Синие глаза в тени светлых ресниц, тонкие бледные губы и ямочка на подбородке стали его наваждением.       В королевстве Даретия к любви между представителями одного пола относились довольно снисходительно. Примерно как к пьянству или азартным играм. То есть осуждали как порок, но камнями не закидывали и на площади не сжигали. А в среде аристократии порокам, как известно, предаются с особым шиком и изяществом. Так что на увлечения красавчиков-блондинов в обществе смотрели сквозь пальцы: перебесятся по молодости, женятся, детишек как все наплодят. Ну, может, будут втихаря потрахивать симпатичных садовников или содержать какого-нибудь актеришку, да и Четверо с ними.       Но граф д’Эвре отлично знал границы дозволенного, ту тонкую грань, за которой порок превращается в преступление. И перейти ее не смел. Не о себе при этом думал Рил и не о репутации семьи. А вот замарать доброе имя возлюбленного сплетнями об открытой связи с равным, да еще с подозрением на инцест, он никак не мог. Поэтому и молчал, прятал от любимого жаркие взгляды и только иногда позволял себе мечтать. Мечтать, что однажды они проснуться в одной постели, вот как сейчас, и сонный еще Карт потянется к нему за поцелуем…       Сегрил любовался высокими скулами, тонким аристократичным носом с маленькой горбинкой, крошечной родинкой над левой бровью и его рука против воли потянулась в короткие нижние штаны из такого же тонкого батиста, что и рубаха. Завязки распустились как бы сами собой, и ладонь привычно легла на уже вздыбленный горячий член.       Ах, каким сладким было первое касание! Рука двигалась все быстрее, даря ощущения блаженства и, предвидя скорую развязку, Рил тихонько застонал. В следующее же мгновение он замер, как испуганный кролик, заслышав хриплый голос.       – Что, братишка, паршиво?       С ужасом граф обнаружил, что смотрит в мутные от похмелья синие глаза любимого. То ли изданный им звук разбудил Карта, то ли он сам проснулся и, морщась, теперь пытался приподняться на кровати. Но было ясно, что друг услышал стон, хотя и списал на такое же, как у себя, скверное состояние. Рил очень медленно и, надеясь, что незаметно, вытащил руку из белья, а затем метнулся к кувшинчику и подал герцогу.       – Уже лучше. И тебе сейчас полегчает. Хлебни-ка!       Карт с благодарностью принял посудину и припал к ее краю как умирающий от смертельной болезни припадает к Святым Дарам. Граф воспользовался моментом, чтобы молниеносно завязать нижние штаны и нашарить на стуле верхние из синего бархата с вышивкой по бокам. И, хотя от слова «братишка» вниз ухнуло не только в животе, он поспешил натянуть на себя еще один предмет одежды, так как знал: все проблемы только начинаются. И как может быть иначе, если, напившись, Картиан выбрался из постели и, лениво почесываясь, побрел за ширму. А тонкий батист в ярких солнечных лучах, знаете ли, мало что скрывает. Да и журчание с пофыркиванием за ширмой дает толчок воображению.       Сегрил мысленно прикрикнул на своевольную часть тела, но особых успехов не добился. Нужно было отвернуться, а не пялиться на поджарую задницу приятеля, обтянутую тонкой тканью, но это было выше его сил. Граф старательно отворачивался, пока облачался сам и слышал, как шелестит ткань за спиной. И только натянув сапоги, решился посмотреть на друга. Де Майвиль уже застегивал пояс. Зеленый бархат и тончайшее дейлонское кружево было ему так к лицу, что Рил снова невольно замер, любуясь.       – Напомни мне внести прошение в Священный Синод о причислении этого мошенника Себана к лику святых, – цепляя на пояс шпагу и расправляя манжеты, произнес герцог. – Хороша целебная настоечка, а?       Сегрил только кивнул, сглатывая и всеми силами стараясь погасить пожар в штанах. Складки камзола, слава Четверым, скрывали его вновь затвердевшую плоть, но поворачиваться к де Майвилю боком все равно не стоило.       – А тебя не попустило, что ли? – заметил его напряженное состояние Карт.       И Рил едва не задохнулся от заботливых ноток, прозвучавших в его голосе.       – Э-м, нет. Все в порядке.       На высокий чистый лоб герцога словно набежала грозовая туча.       – Проклятье! Чтоб моему прадеду досталась в аду сковородка погорячее и черти поусерднее! Вот как искать эту настоящую любовь, если учесть, что девицы мне совсем не по вкусу? – скривился Картиан, вспоминая вчерашний необычайно радостный День рождения. – У меня есть враги, Рил, но я даже вообразить не мог, что самую большую в жизни свинью мне подсунут собственные родственники!       Д’Эвре мог только вздохнуть и покачать головой. Что тут скажешь? Он вытащил из кармана кошель и, не считая, отсыпал горстку монет на прикроватный столик, а затем окинул взглядом комнату: ничего они не забыли? Вроде бы, нет.       Внезапно Карт сделал к нему шаг.       – Стой!       Сегрил испуганно замер. В груди похолодело под хмурым взглядом герцога. Его тайна раскрыта? Друг придвинулся вплотную и аккуратно расправил кружевной воротник на шее графа. Молодой человек рвано выдохнул, ощутив на шее мимолетное прикосновение теплых пальцев.       – Что ты дерганый сегодня, Рил? – Карт обнял его за плечи и подтолкнул к выходу. – Пойдем вниз. Я жрать хочу! Яичницу с ветчиной, да с зеленым лучком, м-м… Здешний повар – дрянь, но такое блюдо даже криворукому испортить трудно. Позавтракаем, а потом будем думать. А то на голодный желудок умные мысли не хотят приходить в дурную голову.       – Ну, вот как прикажете избавиться от ломоты в яйцах, когда он такое вытворяет? – подумалось Сегрилу, пока оба друга спускались по скрипучей лестнице в зал.       Но на нижней ступеньке де Майвиль, который шел первым, вдруг резко затормозил. Не ожидавший такого маневра, граф впечатался в его спину и отскочил назад, опасаясь, что Карт почувствует вновь наметившийся стояк. При этом он чуть не упал, но вовремя ухватился за перила.       – Рил, ты видишь то же, что и я? – шепотом спросил герцог. – Это неземное видение там, справа?       Д’Эвре глянул в указанном направлении и едва не застонал вслух. За столом в окружении двух крепких мужчин и одного пожилого, бедно одетого дворянина сидел юноша лет шестнадцати. Настоящий ангелочек, хрупкий, изящный, с длинными ресницами и гладкой кожей, еще не видевшей бритвы. Он был так невинно соблазнителен, что перед взглядом Сегрила немедленно замелькали развратные картинки о том, как роскошно будут смотреться эти золотистые локоны на подушках рядом с его светлой медью и платиной Карта, а пухлые розовые губки – на члене. И без разницы на чьем, его или де Майвиля. В яйцах заломило так, что Рил едва не взвыл.       Да, зная влюбчивую натуру герцога, ничего хорошего им ждать не приходилось.