Принц с пятачком

      – Вы полагаете, многоуважаемая госпожа, что племянник короля и первый граф д’Эвре лично займутся шпионажем? – продолжал возмущаться Лирис. – Господин герцог направлялся с инспекцией в Гартэн по высочайшему повелению. Мы заблудились в тумане и наткнулись на каких-то бандитов.       – Дорога на Гартэн проходит значительно южнее, – холодно заметил один из спутников Алдиты Рошар.       – Да, это так, но Смолянка разлилась и смыла мост. Поэтому пришлось ехать в объезд, – попытался разъяснить ситуацию рыжий.       – Смолянка разлилась? – засмеялись ротвийцы. – Еще и смыла мост? Да там даже после проливных дождей сверчку по колено!       Обстановка накалялась. Герцог был едва жив, д’Эвре замер соляным столпом, рыжий актер молол какую-то чепуху, поэтому вперед выступил командир герцогской охраны Годвин. При помощи верительных грамот и оттиска королевской печати удалось если не убедить ротвийцев, то, по крайней мере, доказать личности де Майвиля и Сегрила, а также подтвердить их статус.       Алдита велела своим слугам соорудить носилки для перевозки тяжелораненых, остальных устроили верхом. Даретийцев обезоружили, но не связывали. За телами погибших обещали прислать повозку.       Сопротивление ввиду численного преимущества ротвийцев выглядело бесполезным. Кроме того, раненым следовало оказать помощь, им требовался уход, хотя бы крыша над головой. Трудно вообразить, что было, если бы на пострадавший отряд вновь обрушился дождь. В сложившейся ситуации плен был не самым плохим исходом. По крайней мере, мокнуть они не будут.       Осознавая это, мрачные даретийцы отправились в путь под присмотром своих неожиданных пленителей. При этом Лирис оказался в седле Ромашки. Герцога везли на носилках, закрепленных между двумя лошадьми, как и остальных тяжелораненых. Финт и соловая кобылка командира охраны приняли своих обычных седоков, а вот лошаденка актера сбежала при первых же звуках выстрелов, поэтому рыжий нагло умостился на белую красавицу де Майвиля и пристроился в хвосте процессии.       Он дождался момента, когда движение застопорилось из-за неповоротливых носилок, пришпорил Ромашку и умчался прочь. При этом хитрый парень разыграл целое представление под названием «спасите, помогите, лошадь понесла!». Пара ротвийцев бросилась за ним в погоню, но как не были хороши их охотничьи скакуны, угнаться за легконогой белой молнией они не смогли, а стрелять вслед, слава Четверым, не стали.       – Трус! – сплюнул вслед в очередной раз улизнувшему актеру командир охраны, но без особого осуждения.       Если бы не раненый господин, он сам бы попытался сбежать. Дальнейший путь до замка Рош, фамильной резиденции Рошаров, прошел без происшествий.       Рош, как и большинство приграничных замков, представлял собой настоящую крепость. Но в отличие от, к примеру, Ласа, выстроенного всего полтора столетия назад и поэтому более комфортного для проживания и элегантного внешне, эта цитадель насчитывала не менее восьми веков истории. Поэтому вид замка был суровым, если не сказать зловещим, а внутри сохранилась аура аскетизма и строгости, граничащая с примитивизмом. Гулкое эхо отражалось от монументальных сводов и колонн, массивной грубой кладки стен и терялось в узких извилистых проходах темных коридоров. Здесь сохранился даже ров и подъемный мост вполне себе действующий.       Де Майвилю, Маэлину, Сегрилу и командиру охраны Годвину выделили гостевые комнаты соответственно их дворянскому происхождению. Уцелевших солдат и слуг поместили вместе в одном просторном зале, куда снесли кровати, тюфяки и табуреты из замковых кладовых. От старых вещей пахло пылью, но все они были добротными и целыми, так что жаловаться причин не нашлось.       Всем предоставили возможность помыться и переодеться, раненых осмотрел и перевязал лекарь. Охрану у дверей не выставляли, но даретийцы не обольщались: за ними явно приглядывали. Замок был полон вооруженных людей и покинуть его, пробившись через крепкие, хорошо охраняемые ворота, горстке безоружных и раненых людей не удалось бы даже при благоприятном стечении обстоятельств.       Хозяева были так любезны, что пригласили Сегрила и командира охраны на ужин. Д’Эвре охотнее остался бы в комнате или посидел возле раненого друга, настолько ему не хотелось видеться с госпожой Рошар. Но рано или поздно это должно было случиться, а бегать от неизбежного – не лучшая тактика для пленника. Чем больше он будет знать о месте, где оказался, и гостеприимных хозяевах, тем больше шансов уцелеть и обрести свободу.       Граф не без трепета переступил порог обеденного зала и едва не споткнулся от неожиданности, с трудом удерживая себя от желания протереть глаза. В отличие от большинства фамильных резиденций, где стены украшали портреты предков, охотничьи и боевые трофеи или, на худой конец, старинные гобелены, здесь повсюду в золоченых резных рамах красовались изображения... свиней!       – Ах, дорогой граф! Как я рад нашему знакомству! – навстречу Сегрилу, распахнув объятья, летел высокий худой человек в ярко-розовом (!) камзоле, украшенном множеством бантов и рюшей, что очевидно должно было немного скрасить чрезмерное изящество его фигуры.       Д’Эвре не успел и глазом моргнуть, как оказался прижат к костлявой груди незнакомца и облобызан в обе щеки.       – Прошу прощения, – пробормотал, отстраняясь, потрясенный подобной бесцеремонностью молодой человек. – Но...       – Ах, вы правы, друг мой, вы правы! Я же не представился! Такая рассеянность, простите! – чудак провел рукой по высокому лбу и неуклюже поклонился. – Стасий Фалькор, хозяин сего замка, к вашим услугам!       Должно быть, на лице Рила было написано такое недоумение, что новоявленный лучший друг и едва ли не ближайший родственник (судя по столь горячему приему) поспешил пояснить свои слова.       – Госпожа Рошар – моя супруга.       – А-а...       Все стало на свои места. «Наверное, муж чудовища и должен быть таким», – подумалось д’Эвре. – «Не столь знатен как жена и чуть придурковат». Но у графа оставался вопрос: почему, будучи замужем, Алдита все еще называлась госпожой Рошар, а не Фалькор? Впрочем, нечистый их разберет, этих ротвийцев.       – Позвольте также представить моего племянника Альвина, – продолжал тощий чудак, и Сегрил только сейчас заметил, что за длинным массивным столом сидит бледный русоволосый молодой человек лет двадцати пяти.       Д’Эвре поклонился как того требовал этикет, Альвин ответил смущенным кивком и покраснел.       – Простите, что он не приветствует вас, мой сиятельный друг, как положено. Альвину... хм... трудно вставать. Несчастный случай на охоте, увы, – сокрушенно вздохнул Стасий.       – О! Ничего, я понимаю, – склонил голову граф.       Парень еще больше покраснел и отвернулся. Тонкая белая кисть сжалась, комкая скатерть. Альвин Фалькор или Альвин Рошар? «Похоже, с ним что-то серьезное, – подумал Рил. – Человек, который временно выбыл из строя, не будет таким... уязвимым». Чтобы скрыть почему-то охватившую его неловкость д’Эвре обратил свой взор на ближайшую стену, где сразу же наткнулся на портрет откормленной белой свиньи с драгоценным ожерельем на шее.       – О, я вижу – вы тоже ценитель! – обрадованно подскочил к нему Стасий. – Это Урсула, моя гордость! Я хотел, чтобы ее изобразили в короне, ведь Урсула – подлинная царица, но жена отговорила. Сказала, что это могут расценить как неуважение к королевской власти. Но помилуйте! Как подобная красота может быть оскорблением? Или вы тоже считаете свиней грязными и мерзкими животными?       При последних словах в голос Фалькора задрожал от гнева и обиды. «Похоже, он не просто чудак, а совсем сумасшедший, – решил Сегрил и поспешил заверить хозяина в своей полной солидарности с его оригинальными вкусами.       – Что вы! Я очень уважаю и ценю свиней. Это умные, благородные и очень красивые животные, – произнес он, почему-то представляя при этом де Майвиля.       – Ах! – всплеснул руками Фалькор. – Я так рад, так рад!       Неизвестно как долго длились бы его восторги, но тут в зал вошел товарищ по несчастью Сегрила – командир герцогской охраны Годвин. Процедура знакомства повторилась, только на этот раз Альвин проявил выдержку и хладнокровие, граничащие с высокомерием. Стасий тоже был более сдержан, по крайней мере, обниматься и целоваться не лез, хотя восторженно щебетал и рассыпал комплименты.       Потом подошли еще несколько ротвийский дворян, составлявших на охоте свиту госпожи Рошар. Стасий оживленно их представлял, но они держались весьма прохладно, хоть и любезно. Так относятся к врагам, с которыми временно подписано перемирие. Последней к ужину явилась Алдита. Под пристально изучающим взглядом ее темных глаз Рил заставил себя выпрямить спину и слегка улыбнуться.       Если бы не болтливость Стасия, за столом, наверное, царила бы полная тишина. Разговор чуть теплился, как огонек в догорающем костре. Рил заметил, что подавали только овощи, рыбу и птицу, свинины на столе не было. Как-то незаметно от мерзкой погоды перешли к обсуждению предпочтений в еде и под расспросами Фалькора Годвин признался, что больше всего уважает запеченного с яблоками гуся.       – Ах, как жаль, дорогая, что вы сегодня не подстрелили на болотах утку или гуся! Мы бы порадовали нашего гостя! – произнес Стасий, обращаясь к жене.       – Не удивительно, – лакомясь фазаньим крылышком, заметил офицер. – Трудно подстрелить гуся, когда охотишься на кабана.       В зале неожиданно наступило такое безмолвие, что можно было услышать звук работающих челюстей Годвина. Все замерли, уткнувшись в тарелки и, кажется, даже не дышали.       – Что?!! – взвизгнул Фалькор. – Ты опять? Ты охотилась на кабана?!!       Он заломил руки и выскочил из-за стола.       – Как ты могла, Алдита? Ведь ты обещала... Ты клялась! Ты... Ты...       Стасий схватился за грудь, издал совершенно дикий вопль, рухнул на пол и с пеной у рта забился в судорогах. Его тут же окружили слуги, подняли на руки и вынесли из зала. Алдита пронзила офицера злобным взглядом, не менее острым, чем шпага, и поспешила следом. Большинство дворян свиты бросились за ней.       Годвин сидел с открытым ртом, растерянно хлопая глазами.       – А что я такого сказал-то? – пробормотал он, когда за столом остался только он, Сегрил и Альвин.       – Дядя обожает свиней, – спокойно отпивая из бокала вино, пояснил молодой человек. – А тетушка их ненавидит, но обожает дядю.       – Я н-не знал... – только и смог выговорить Годвин.       «М-да, весьма исчерпывающе и красноречиво», – с интересом глядя на племянника хозяев замка, подумал д’Эвре. Под его взглядом Альвин вдруг смутился и порозовел, опуская глаза. «Ого! Кажется, это я так странно действую на молодого Рошара», – присвистнул про себя Рил.       Командир охраны, чувствуя себя неловко, поспешил на выход. За ним поднялся и граф. Тяжело опираясь на край стола рукой приподнялся Альвин.       – Вам помочь? – сделал движение к нему Сегрил.       Альвин побледнел, резко замотал головой и вновь опустился на стул.       – Я вполне способен передвигаться сам, – зло отрезал он.       – В таком случае, спокойной ночи, – поклонился граф и покинул столовую.       – Спокойной ночи, – прошипели ему вслед.       Ожидавший за дверью слуга поклонился небрежно и сделал приглашающий жест рукой. Этот же парень провожал Рила сюда. Его помощь была неоценима – в незнакомых путаных коридорах и лестницах д’Эвре мог не только потеряться, но и нарваться на неприятности. Да и ни к чему потенциальному врагу знать секреты крепости. Сегрил легко кивнул головой, следуя за провожатым. Уж он постарается оглядеться и даже составить план укреплений, но не сразу, разумеется. Нужно подождать пока охрана пленников станет рутиной, тогда и представится возможность. Но кое-что он хотел узнать уже сегодня.       Отойдя от двери обеденной залы всего десяток шагов Рил остановился, хлопнул себя по лбу как человек, который что-то забыл, резко развернулся и поспешил назад. Он распахнул дверь в столовую и замер на пороге, напоровшись на взгляд Альвина словно на острый нож. В голубых глазах было столько отчаянья, боли и стыда, что он невольно отшатнулся, пробормотал извинения и едва не опрометью поспешил прочь.       Но перед глазами Сегрила все еще стояла поразившая в самое сердце картина: стройный молодой человек, опирающийся на тяжелую трость, его неестественно изогнутое бедро из-за чего правая нога была значительно короче левой и подошва сапога толщиной не менее пяти пальцев, призванная эту разницу компенсировать.