Принц с пятачком

      Поначалу беглецам сопутствовала удача. Сонные стражники тщательно обыскали повозки, а к лицам артистов практически не приглядывались. Разве что пытались пощупать за фальшивые округлости Лириса, да удивились: с чего бы это молодой хозяин выбрался из постели в такую рань и вышел на крыльцо, с тоской глядя вслед отъезжающим?       До ближайшего леска, где их поджидал маркиз д’Огер со своей командой, тоже добрались без приключений. Тут повозки бросили, беглецы переоделись в привычную одежду, вооружились приготовленным для них заранее оружием и с удовольствием вернулись в седла своих скакунов. Картиан любовно оглаживал между ушами Ромашку, Рил похлопывал по шее довольно гарцующего Финта.       Задерживаться не стали – из замка в любой момент могли выслать погоню. Но все же де Майвиль потратил пару минут на то, чтобы поблагодарить д’Огера.       – Ваша преданность короне, маркиз, не будет забыта.       – Надеюсь на это, – вздохнул старый вояка. – Тут, Ваше Высочество, такое дело... Гартенские бароны взбунтовались и присягнули на верность ротвийскому королю. А у меня жена и дочь в Форенте. Я как узнал от господина Лириса, который нагнал нас по дороге, что с Вами приключилось, так и отправил женщин вперед с охраной. А сам вернулся в Лас, чтобы снарядить Вам подмогу. А с утра, как мы собрались выезжать, прискакал гонец с известием о бунте. Теперь сердце у меня не на месте: что там с женой и дочкой? Доехали они до Форенты? И не взяли ли их бароны-бунтовщики в заложницы?       Д’Огер действительно оказался в затруднительном положении. С одной стороны, спасти любимого племянника короля означало вернуть себе расположение монарха и, наконец, выбраться из ссылки. С другой, он рисковал честью и даже жизнью бесценной супруги и единственной дочурки. Но в то же время маркиз понимал, что его хорошо вооруженный и обученный отряд слишком мал, чтобы ввязываться в бой с гартенскими баронами. А уж если им на помощь придет ротвийская армия – подобное выступление и вовсе самоубийственно. Конечно же, крошечное пополнение в лице герцога и его слуг не могло повлиять на расклад сил, но де Майвиль как представитель короны мог собрать под свои знамена всех окрестных феодалов, которые сохранили верность Даретии. Кроме того, освобождение Картиана развязывало королю руки, и он мог послать в Гартен войска.       Все это понимал и де Майвиль, поэтому он заверил своего освободителя, что поднимет всю Даретию, чтобы вернуть под знамена королевства Гартен, и отыщет семью маркиза, а всех предателей повесит вниз головой. Но в сложившейся ситуации для беглецов было главным как можно скорее покинуть вражескую территорию. Поэтому они немедленно отправились в путь. К сожалению, даретийцы плохо знали эту местность и слегка заплутали, едва не угодив в болото. Пришлось возвращаться. И тут на узкой лесной просеке их нагнали преследователи.       Бой был коротким и ожесточенным. Даретийцы сражались как львы, но численный перевес был на стороне врага. Кроме того, коварный арбалетный болт вонзилась прямо в глаз старого маркиза, и он замертво упал с лошади. При виде гибели своего предводителя ряды солдат Ласа дрогнули. Угроза плена снова нависла над беглецами, но неожиданно у них объявился союзник, который ударил ротвийцам в тыл.       Старый секач, неся на клыках замызганный и потрепанный штандарт де Майвиля, внезапно врезался в ряды противника с громким визгом, пугая лошадей. Сбросив знамя, он увлеченно принялся гоняться за ротвийскими солдатами. Непонятно как зверь различал «своих» и «чужих», но он умудрялся даже случайно не задеть никого из даретийцев. Стрелы и мушкетные пули отскакивали от его толстой шкуры, практически не причиняя вреда. Кони в испуге сбрасывали всадников, нескольких ротвийцев затоптали, других сбил с ног и поддел на клыки сам кабан.       Картиан быстро сообразил, что лучше спешиться и увести с места боя лошадей, что и поручил Торну, от которого все равно было мало толку. Лирис в самом начале сражения ухватил под уздцы лошадь Маэлина, и они вдвоем скрылись в лесу. Карт был ему даже благодарен – теперь он мог не отвлекаться на рыжего и «ангелочка», чтобы думать об их безопасности. Остальные даретийцы, воодушевленные поддержкой огромного зверя, с новыми силами бросились в атаку.       Когда первая растерянность от нападения вепря прошла, ротвийцы задались целью убить секача. Они понимали, что иначе обречены на поражение. Проблема заключалась в том, что ни у кого не было копья или рогатины, чтобы поразить животное под левую лопатку в сердце с относительно безопасного расстояния или перебить хребет. Ведь они собирались на войну, а не на охоту. А подобраться близко, чтобы нанести удар мечом, зверь не позволял. Поэтому арбалетчики пытались попасть в менее защищенный живот или пах, а также в шею, чтобы хотя бы ослабить секача, замедлить его движения. В результате вскоре вепрь напоминал подушечку для иголок. По шкуре струйками стекала кровь, пятная траву, но легкие раны только придавали кабану злости.       Даретийцы, ведомые герцогом, который, несмотря на недавнее ранение, сражался с неистовством героев древности, добивали тех врагов, кому не посчастливилось попасть под острые клыки их союзника или его не мене острые копыта, а также старались не подпустить близко к секачу мечников. Но все же наступил момент, когда загнанный в угол кабан беспорядочно заметался. Его и без того подслеповатые глазки были залиты кровью, с кровью же из многочисленных ран уходила сила. Несколько ротвийцев постарались отвлечь его внимание, а один, набравшись храбрости, подкрался сзади и вогнал меч в сердце старого вепря.       Зверь зашатался, издал дикий визг, а затем рухнул, подмяв под себя смельчака. Страшные клыки вспороли грудь дерзкого, кабан хрюкнул еще дважды и затих.       Но ротвийцы не воспользовались плодами своей победы, хотя и огласили поле боя восторженным кличем. Видя, что союзнику приходит конец, Картиан велел своим бойцам зарядить мушкеты и пистолеты, а потом отступить под сень деревьев. Увлеченные добиванием секача ротвийцы не заметили их маневра. Едва они принялись на радостях кричать и размахивать оружием, как герцог дал команду «Пли!» и торжествующие вопли перешли в стоны раненых и хрипы умирающих.       Карт отбросил разряженный пистолет и со шпагой наперевес бросился на ошеломленного противника. Остальные ротвийцы, воодушевленные примером, последовали за ним, ураганом сметая врага. Этот последний отчаянный рывок и принес победу Даретии. Масла в огонь подлил мертвый секач, который вдруг громко хрюкнул, вскочил и кинулся на ближайшего ротвийца. В ужасе враги бросились наутек с криками: «Нечистый! Нечистый!». Они были так напуганы, что не останавливались до самого замка и не видели, что разорвав последнего врага, кабан свалился на землю, из его горла хлынула кровь. Вепрь дернулся, взвизгнул и замер уже навсегда.       – Еще мой покойный отец говорил, – подходя к нему, произнес Сегрил, – смотри на уши и холку. Если уши прижаты, и щетина на холке стоит дыбом, значит, кабан еще жив и может броситься.       – Вот теперь мы не только победили, но еще и поедим кабаньего жаркого, – хромая, подошел к нему Солди.       – Нет! – категорично заявил де Майвиль. – Мы не будем его есть. Он сражался за нас как воин и будет похоронен как воин.       Никто не посмел возразить. Тела погибших опустили в две могилы: в одну легли павшие ротвийцы, на противоположной стороне просеки – даретийцы. Рядом выкопали яму, в которую с трудом столкнули огромное тело доблестного рыцаря клыков и пятака. На его могилу Картиан собственноручно водрузил то, что осталось от штандарта, а затем произнес краткую, но прочувственную речь, смысл которой до конца понял лишь д’Эвре: Карт восхвалял доблесть павших и просил прощения за то, что оставляет их прах на чужбине. При этом он кланялся последнему пристанищу секача едва не ниже, чем человеческому захоронению.       – Думаешь, это был твой прадед? – шепнул Рил герцогу, когда они отошли в сторонку.       – Почему нет? Подумай сам: он дважды нам помог и принес на поле боя штандарт. Неужели безмозглая зверюга могла так поступить?       – Но разве кабаны живут так долго?       – Обычные кабаны – нет.       – Но и люди... Ведь ему должно быть около сотни!       – Возможно, поэтому он и предпочел умереть в бою, а не сдохнуть от старости в кабаньей шкуре.       Рил покачал головой. Он никак не мог увязать образ того дерзкого молодого мужчины, который бросил вызов Алой ведьме, и старого вепря. Но слова Картиана не были лишены логики.       Кое-как перевязав раны, собрав и зарядив оружие, отряд под предводительством де Майвиля поспешил убраться с ротвийской территории. К вечеру четвертого дня, измученные и голодные, они добрались до замка Лас, где их уже поджидали несколько мелких дворян, вассалов д’Огера, со своими отрядами. Известие о гибели старого воина несказанно их огорчило, но Картиан произнес речь, которая подняла боевой дух воинства и закрепила за ним безусловное право предводителя.       Герцог дал всем отдохнуть один день, а утром следующего развил поистине бурную деятельность. Первым делом он написал письмо дяде, запечатал его фамильной печаткой и обратился к Торну.       – Мы идем на войну, и там от тебя пока будет мало толку, но в седле ты уже держишься неплохо. Выделю тебе провожатого из местных и пару солдат для охраны. Отправляйся в столицу и поторопись. Это послание король должен получить лично и как можно скорее. При дворе тебя знают в лицо, поэтому ты доберешься до Его Величества быстрее, чем кто-нибудь другой.       Затем де Майвиль написал несколько воззваний к местным дворянам, которые хранили верность короне, и призвал их под свои знамена, чтобы идти на Форенту и наказать изменников-баронов. Эти письма гонцы также должны были доставить немедленно. А на вечер был назначен военный совет, на котором приняли решение собрать собственные силы и двинуться на Форенту с максимально возможной скоростью, а не ждать подхода армии. По собственному опыту недавнего путешествия Карт знал, что на это уйдет не менее двух месяцев, а с учетом бюрократической волокиты и сборов все три. Как раз закончится лето и начнется осенняя распутица, а там и нагрянут зимние холода – не самое удачное время для войны.       Сегрил неожиданно открыл для себя нового Картиана. Не доброго приятеля по пьянкам, азартным играм, дуэлям и охоте, не умного и веселого собеседника, не благородного вельможу, а полководца и государственного деятеля. Это открытие так поразило графа, что он вернулся в свои комнаты с военного совета немного рассеянным, отпустил Солди и опустился в кресло в глубокой задумчивости, из которой его вывел стук в дверь.       На разрешающий возглас «Не заперто» в дверном проеме появился Лирис.       – Зачем пришел? – лениво поинтересовался у рыжего Рил, наметанным глазом отмечая выпуклость в штанах вошедшего, порозовевшие щеки и блестящие глаза.       – Так выполнять обещание, – пошло облизнулся актер.       – Это какое? – не понял д’Эвре.       – Я же обещал развлекать Вас и герцога в дороге.       – Ну, так и иди к Его Высочеству по проторенной дорожке.       Не то чтобы перспектива перепихнуться с рыжим совсем не привлекала Сегрила, но не в данный момент. Он скорее бы подрочил на светлый образ друга... или Альвина...       – Увы, – развел руками Лирис, не спеша приблизиться, словно чувствуя настроение собеседника. – Место занято.       Брови графа в изумлении поползли на лоб. Это кто ж такой шустрый?       – М-да, прихожу я, а из-за двери та-акие возгласы, что... – актер снова развел руками.       – Хм, чего же не присоединился? Поскромничал, что ли? – фыркнул д’Эвре.       – Так пытался. Дверь заперта, а постучался – Его Высочество так рявкнул, чтобы катился к нечистому...       – Что ты пришел ко мне! – закончил за него фразу Рил и захохотал.       Рыжий вторил ему хихиканьем.       – Мне показалось, что я слышал писклявый голосок Маэлина.       – Неужели? Не прошло и полгода, как крепость пала? – благодушно махнул рукой, подманивая актера граф. – Заходи уж. Жаркой ночки не обещаю, но вина налью.       – И то дело, – довольно оскалился, отрываясь от дверного косяка Лирис. – За такое событие, в самом деле, не грех выпить.