Подарок судьбы

Следующие дни превращаются для Элайджи в бесконечную борьбу с собственной помешанной на ревности яростью, причиной которой является совершенно невыносимая белокурая стервочка, каждая встреча с которой становиться настоящим испытанием. А встречаются они теперь постоянно. Майклсон видит Глорию в офисе, в переговорной, даже в собственном кабинете, куда блондинка совершенно невозмутимо вламывается, прикрываясь рабочими вопросами, и даже в собственном доме, который она посещает на правах невесты брата. И все кажется в восторге — Ребекка готовит вечеринку по поводу их помолвки, Клаус не выпускает Глорию из рук, и только он каждый раз прячет за спину руки, которые сами сжимаются в кулаки, когда Элайджа видит, как маленькая стерва подставляет свои губы для поцелуя жениху, а сама смотрит на него. В голубых глазах плещется злорадство, Глория явно в восторге от собственных провокаций, и Майклсон не знает, чего он хочет больше — никогда ее больше не видеть или… оказаться на месте Клауса. Он гонит от себя эту мысль всеми силами, вместе с воспоминаниями о том, что произошло в крошечном домике в поселке строителей, ведь Клаус выглядит счастливым, и это стоит всего того, чего он сам лишается, но блондинка продолжает свою игру, и сомнения о правильности своего поступка посещают Элайджу все чаще и чаще, как и подозрения о том, что Глория начала встречаться с Клаусом лишь для того, чтобы отомстить. Чем еще можно объяснить ее взгляды, намеки, нескончаемый поток насмешек и замечаний, сказанных совершенно невинным голосом, при звуке которого Майклсону все чаще хочется свернуть ей шею? Тайными замыслами блондинки или же… собственным безумием? Может быть, он видит только то, что хочет? В том, чего, а точнее кого он хочет, Элайджа как раз не сомневается, и его сны, ставшие совсем другими, лишь подтверждают это. Майклсон больше не просыпается в холодном поту, теперь его пытка гораздо изощреннее. По ночам он видит рядом с собой ту, что совершенно недоступна в реальности, и эта двойственность убивает, и Элайджа не знает, как долго он сможет продержаться, прежде чем совершит то, о чем будет жалеть. Работа, которая раньше была спасением, не помогает, Глория постоянно рядом — смеется, что-то рассказывает, будто невзначай касается его руки своими тонкими пальцами, и каждый раз Майклсона словно обжигает, обдает током, заряд которого становится только мощнее, все увереннее предвещая взрыв, а Элайджа думает лишь о том, чтобы никто не заметил, того, как он пожирает глазами собственную невестку, от которой сам же и отказался. Ему кажется, что у него получается. Клаус ведет себя как обычно, ничем не высказывая недовольства, и спуская своей невесте все вольности, Ребекка с ним почти не разговаривает, увлеченная подготовкой в помолвочной вечеринке, и лишь иногда Элайдже кажется, что в ее глазах плещется что-то необычное, похожее на осуждение или неодобрение, когда сестра смотрит на очередной спектакль, что Глория устраивает в их гостиной, на которых он сам никогда не задерживается. Впрочем, все это может быть и следствием его собственного сумасшествия. Поговорить с Ребеккой Майклсон так и не решается. Дни идут своим чередом. Работа в офисе кипит, суля проекту бешеный успех, переговоры с банками проходят на отлично, и Элайджа знает, что должен радоваться, ведь это именно то, к чему он стремился всю жизнь, но вместо прогнозов ожидаемой прибыли, его мысли занимает лишь то, что Глория еще ни разу не оставалась у них на ночь. Они с Клаусом еще не были близки, и Элайджа почти ненавидит себя за облегчение, которое он испытывает всякий раз, когда блондинка уходит домой после ужина, отмахиваясь от предложения жениха ее проводить. Он знает, что это ничего не значит, знает, что рано или поздно Глория ляжет в постель другого, но пока это не произошло, нелепые надежды все еще тревожат его сердце. Майклсон топит их в бурбоне, вырывает из сердца с корнем, без остатка. Он знает, что ничего уже не изменить. Он не видит, как глаза Глории наполняются слезами всякий раз, когда он просто уходит, никак не реагируя на ее провокации. Погруженный в собственные терзания он не замечает того, что больно от этой игры не только ему одному. С каждым днем Глория все меньше верит с успех собственного предприятия. Вызвать чувства у Элайджи у нее получается еще в день, когда они с Клаусом объявили о помолвке, но заставить его признать их оказывается куда сложнее — у старшего Майклсона слишком большой опыт в игнорировании собственных интересов, когда речь идет о семье. Очень скоро блондинка понимает, что единственное, к чему приводит ее игра — боль, что плещется в темных глазах, и даже то, что вместе с ней Глория видит и ревность, ощущать злорадство становиться все сложнее. Потому что она любит того, кого заставляет страдать, и удовольствием здесь даже и не пахнет. В отличие от упрямого Майклсона с маниакальной склонностью к самопожертвованию Глория признает свои чувства, как и то, что бороться за них дальше просто бессмысленно. Элайджа сделал свой выбор. Ей нужно сделать свой. И Глория знает, какой. Но вместо этого, выпив в компании Ребекки на пару бокалов вина больше чем обычно, она, игнорируя Клауса, идет в библиотеку, чтобы вновь увидеть того, ради которого она затеяла все это бессмысленное представление. Глория знает, что должна уступить, признать поражение, уйти. Но она — Спенсор. И тонкая ладонь ложится на массивную ручку, решительно поворачивая ее направо. Элайджа стоит у камина, изучая в свете отблеском огня содержимое своего бокала, и даже не сразу замечает ее присутствие, позволяя Глории несколько секунд полюбоваться его мужественным профилем, прежде чем уютную тишину библиотеки нарушает ее насмешливый голос, от которого Майклсон невольно вздрагивает, заметно напрягаясь. — Элайджа, у меня дружеская просьба. Ты мне поможешь? Он резко разворачивается в ее сторону, и Глории стоит больших трудов удержать на лице прежнюю безмятежную улыбку, когда она встречается с его потемневшими глазами, буря эмоций в которых совсем не соответствует ледяной маске на его красивом лице, которая появляется всего секунду спустя. Элайджа быстро берет себя в руки. — Конечно. В чем вопрос? — холодновато спрашивает он, и блондинка чувствует, как ее накрывает волна злости от того безразличия, которое отражается в его взгляде. Как же ее бесит эта статуя! — Клаус, — хрипло тянет она в ответ, щуря голубые глаза, — помоги мне с ним, вы же делитесь разными деталями? Ну… как мальчики? — Ты о чем? — вопросительно сводит брови Элайджа, но хватает секунды для того, чтобы понимание настигло его, не оставляя от прежней ледяной маски камня на камне. — Я сегодня останусь в вашем доме, — продолжает Глория, наслаждаясь произведенным эффектом, — на ночь. Расскажи, что он любит, хочу его удивить. Еще я не могу определиться с бельем. — Зачем ты это делаешь? — глухо отзывается Элайджа, все еще пытаясь совладать с собой. Безрезультатно. — Что делаю? — невинно хлопает глазками блондинка, — ты же сам желал нам с Ником счастья, поверь, сегодня он будет очень счастлив. Мы постараемся не сильно шуметь. Клаус же положительно относится к оральным ласкам? Теперь о белье… — Достаточно. Голос Майклсона едва слышен от ярости, и на его лице читается явное желание убивать, когда он делает шаг в сторону девушки, дыхание которой тут же сбивается от его близости. — Чего ты добиваешься, Глория? — хрипло выговаривает он, когда оказывается совсем близко. — Думаю, ты понимаешь, — отзывается та, прикусывая губу, — у тебя много недостатков, но глупость явно не входит в их число. Но я уже поняла, что проиграла. Ты меня не любишь. Элайджа ничего ей не отвечает, и Глория, чувствуя, как глаза наполняются слезами, резко разворачивается к двери, не желая показать ему свою боль, но прежде чем она успевает сделать хоть шаг, Майклсон грубо возвращает ее на место, до боли стискивая ладонями тонкими плечи. — Ты никогда не проигрываешь, — говорит он. И целует ее.