Подарок судьбы

Месяц спустя. Глория входит в его жизнь легко, совершенно естественно, и Элайджа иногда ловит себя на мысли о том, что уже и не помнит как жил до встречи с ней. Впрочем, их отношения мало походят на сказочную идиллию — не такой характер у белокурой стервочки, но Майклсон и не думает жаловаться. Их встречи в офисе сменяются ужинами, за которыми следуют горячие ночи, и Элайджа все чаще думает о том, что готов идти дальше. Отели, в которых они проводят время (Глория наотрез отказывается оставаться в доме Майклсонов) только способствуют этому, но в отличие от прошлых отношений Майклсону не хочется просто снять квартиру для встреч. Теперь ему нужно большее. Он не говорит об этом Глории. Хотя они и стараются не афишировать отношения, все вокруг очень скоро узнают о том, что мисс Спенсор и мистера Майклсона связывает не только контракт на постройку буровых вышек. Глория ведет себя как ни в чем не бывало, ее, кажется, совсем не смущает подобное положение вещей, а вот Элайджу никак не хотят оставлять в покое призраки прошлого. Точнее то, как на это прошлое может отреагировать его возлюбленная. И в этом вся загвоздка. Майклсон знает, что не сможет постоянно скрывать от Глории то, что мучило его годами, да и она сама отнюдь не глупа. Вот только всякий раз, когда он почти решается, слова застывают на губах, и Элайджа вновь откладывает признание. Он просто боится, что она не поймет. Боится, что может потерять ее. Время идет, приближается Рождество и в один из дней Глория нетерпящим возражения тоном сообщает Майклосону о том, что он вместе с семьей приглашен на праздник в дом Спесоров. Прежде чем Элайджа находит аргументы, чтобы возразить, блондинка целует его и все доводы вылетают у бизнесмена из головы. Он просто не может разочаровать ее. В очередной раз. Элайджа соглашается, и ни о чем не подозревающая Глория радуется как ребенок, с упоением рассказывая о том, какие в их семье есть рождественские традиции. Майклсон только кивает, в очередной раз стараясь заглушить муки совести. Он скажет ей. Обязательно скажет. Но не сейчас, когда Глория словно ребенок радуется наступающему празднику. Он не хочет разрушать ее сказку. Погруженный в собственные переживания Элайджа не знает, что подобные мысли терзают не его одного. Впрочем, он особенно не удивляется, когда в один из вечеров слышит от Клауса, который начал встречаться с Камиллой вопрос, что мучает его самого уже слишком долгое время. — Ты когда-то думал о том, что нужно рассказать Глории наш семейный секрет? Клаус опускается на диван рядом с братом, протягивая ему наполненный бурбоном рокс. — Когда-то? — усмехается Элайджа, — Я думаю об этом постоянно. Хочу рассказать, но не знаю как это сделать. Я боюсь ее реакции, боюсь ее потерять.  — Как я тебя понимаю, — качает головой Клаус, прикрыв глаза, — сегодня Ками спросила, что такого страшного случилось в моем детстве? Похоже, она действительно хороший психолог. Сколько времени пройдет прежде, чем она догадается? Братья смотрят друг на друга в полной тишине, которая нарушается лишь потрескиванием дров в камине, и Элайджа не находит слов, чтобы ответить. Раньше ему казалось, что тайна прошлого может изменить лишь его жизнь, но теперь Майклсон понимает, что на кону не только его чувства. Камилла, как и ее кузина, заслуживает знать правду. — Им нужно все рассказать, — наконец говорит Элайджа, опуская на придиванный столик пустой бокал, — они должны знать правду. — Вы что совсем спятили? Два влюбленных идиота! Ребекка, словно ниоткуда появляющаяся в гостиной похода на настоящую фурию — в глазах блондинки плещется страх, злость и отчаянье, совсем как тогда, десять лет назад, когда она не дала Элайдже вызвать копов. У каждого из них свои детские страхи. И Ребекка готова стоять до конца.  — Мы поклялись друг другу сохранить нашу тайну, — твердо произносит она, переводя напряженный взгляд с одного брата на другого, — или тебе, Элайджа, захотелось сменить дорогой костюм на тюремную робу? А ты, жертва психоанализа, расскажи своей подружке, что тебя бил отец. Если откроется то, что случилось, мы все пострадаем, не смейте в одиночку принимать подобное решение!  — Ребекка, пойми, нельзя строить отношения на лжи, — устало отзывается Элайджа, качая головой, — я не могу так поступить. Это неправильно. Как ты не понимаешь…  — Не понимаю? — перебивает его та, щуря голубые глаза, — ты думаешь, я ничего не вижу? Тебе перестали сниться кошмары, и я благодарна Глории за это. Но ни она, ни Ками не примут наш поступок. Они выросли в семьях, где родители любят своих детей, где дети отвечают им взаимностью и уважением. А мы взорвали дом с телами мамы и папы. Они вас возненавидят, будут бояться. Вы этого хотите? Тогда вперед! Последние слова Ребекка почти выкрикивает, борясь с истерикой, и слезы проделывают блестящие дорожки на ее пылающих щеках. Не сговариваясь, Элайджа и Клаус оказываются рядом, обнимают, стараясь утешить. — Ну-ну, Бекс перестань, — шепчет Клаус, гладя сестру по белокурым волосам, — все наладится. Но на Ребекку совсем не действуют ни его тон, ни успокаивающие слова. — Ничего не наладится, — выдыхает она, отстраняясь от братьев, — мы совершили тот поступок вместе и вместе мы должны решать, кому открывать наш секрет, а кому нет. Я не хочу вас терять! Пусть ваши дамочки нарожают вам детей, потом у вас появятся внуки, и только тогда, на старости лет, вы можете рассказать им нашу тайну, если маразм к тому времени не решит эту проблему вместо вас, договорились? Ребекка выжидающе смотрит на них, скользя тяжелым взглядом по растерянным лицам. Клаус сдается первым. Он нехотя кивает, признавая ее правоту, на что блондинка отвечает короткой улыбкой, а вот Элайджа сдержанно молчит, так и соглашаясь с доводами сестры, и она меняет тактику. — Я не хочу ссориться, дорогой, — мягко говорит Ребекка, не сводя с брата полного сочувствия взгляда, — и я понимаю тебя, но ты ошибаешься, думая, что откровенность пойдет на пользу твоим отношениям. Спенсоры пригласили нас на Рождество, и, увидев их семейные отношения изнутри, ты поймешь, что я права, Элайджа. Не дожидаясь ответа она уходит, а братья, не сговариваясь, тянутся к бурбону. В озаряемой огненными всполохами гостиной не звучит больше ни слова.