***
Сдавленные вздохи Гермионы еле-еле вырывались из её порванного горла. Истерзанное тело трясли мощнейшие судороги. Сосуды рвались, словно тончайшие нити. Агония била по измождённому телу девушки. Чёрные облака смертоносного пара клубились над Гермионой, окутывая её крепкими объятиями смерти. Ручьи багряной жидкости текли из её голубых губ, делая и без того рваные вздохи ещё реже. Снейп лил девушке в рот уже пятый флакон тоника. Но организм, убитый, истерзанный, израненный, подчинённый сопротивлялся и боролся со спасением. Дырки затягивались катастрофически медленно. Снейп слышал, как лопались сосуды, как воздушные шарики, проколотые иглой. И ему было страшно. Снейп всегда боялся смерти, в любом её проявлении. Исключением лишь была его собственная. Он не боялся исчезнуть или сгореть. Даже проклятие не навевало этого ужаса. Его смерть стала бы для него вечным отдыхом. А вот смерть других стала бы вечной мукой. В детстве его трясло от ужаса потерять мать, ведь каждый тяжелый удар отца по её бледному телу приближал женщину к гибели. Когда же с Эйлин случилось неизбежное, семнадцатилетний Снейп закрылся в своей комнате на всё лето. Он просто смотрел в потолок, вспоминая всё самое хорошее о матери. Когда его причислили к Пожирателям, зелёные лучи Авады из его палочки как-то уменьшили его страх. Он чувствовал власть, видя, как очередной маггл падает на землю с выпученными глазами. Но смерть Лили перевернула всё с ног на голову. В ту ночь, когда его первая любовь лежала на полу, безжизненно глядя в потолок, Северус вспомнил весь ужас смерти. И страх липкими щупальцами заполонил его сознание. Вид окровавленного Петтигрю, конечно, пошатнул его стойкость на фоне ужаса перед этим явлением, но Снейп, считая, что Хвост — всего лишь предатель, терпеливо снёс это. А сейчас, когда Грейнджер вылила на себя чёртов котёл, Северус впервые за несколько лет почувствовал дикий ужас. Жалость чёрным паром окутала его сознание. «Девчонка этого не заслужила», — мимолётно пронеслось в его голове. Уже какой раз за эти сутки. Но пустые размышления были не к месту, и он влил девушке в рот очередную порцию тоника. Хорошо, что зелье было недоварено, и Гермиона отделалась лишь ужасающего вида волдырями по всему телу. Они уже затягивались, так что не было смысла переживать о краснеющей коже несчастной.***
Всё в жизни, хорошее ли, плохое, имеет способность кончаться. Обрываться, словно нить, и пропадать в недрах небытия. Сожаление ли об этом, облегчение ли, это будет уже после. Конец придёт, рано ли, поздно ли. Это простая истина, против которой ничего нет. Так и кончилось это поле. Бежавшая Гермиона вначале увидела зыбкую сетку какой-то границы. Приближаясь ближе, она чётче видела очертания этой странной преграды. Казалось бы, обычная светлая грань, за которой начиналась тёмная земля и горы. Но почему-то какая-то неопределённость и боязнь возникали перед этой гранью. Гермиона остановилась и подошла вплотную к перегородке. Пальцы сами поползли к ней, девушка уже выставила вперёд руку, чтобы прикоснуться к этой странной штуке, как вдруг: «Не делай этого», — голос, раздавшийся здесь миллиардами звёзд, рассыпался по маковому полю. Липкий страх возник из глубин души, точно отрезвляя Гермиону. Но голос не внушал никакого доверия. Медленно, точно заводная кукла Гермиона обернулась. Сзади неё стояла высокая девушка с ослепительно белыми волосами. Её глаза, такие же голубые, как и её кожа, пристально смотрели на Гермиону. Стоп. Голубая кожа? Гермиона поднесла руки к глазам и потёрла их. Пока что только вид другого цвета кожи внушал в ней удивление и насторожённость. И грань эта ещё сильно напрягала Гермиону. — Кто ты? — вопрос сорвался с языка и стрелой полетел в девушку. Та только усмехнулась, глядя, как в глазах Гермионы калейдоскопом меняются эмоции. Страх. Отвращение. Смятение. — Я — это ты, — эта стрела попала прямо в сердце Гермионы.***
Тик. Так. Тик. Так. Каждая доля секунды могла приблизить Гермиону к страшной гибели. Прошло три часа, а она до сих пор дышала так слабо, что даже наклонившись к груди несчастной, можно было едва услышать её бессильные вдохи. Больничное крыло без мадам Помфри, но со Снейпом в виде доброго врача могло насмешить любого. Дамблдор сидел рядом, глядя на девушку. Врачи в Мунго всё равно бы не помогли, они бы просто не знали, чем помочь. Или же знали, но кто-то зашил им рты на эту тему. Хотя, было бы неправильно не называть имя того, кто это сделал. Он всегда останавливал с сложных ситуациях. Иногда это было на пользу, иногда во вред. В любом случае, его проявление всегда считалось слабостью. Хотя Снейп и не был бесстрашным, он не мог понять, почему так боялись эту Пытку. Он часто сам задавался себе этим вопросом. Северус совершенно не помнил дни своего проклятия, они шли, как в бреду. Мальчишка что-то делал, говорил, учился. Но детали стёрлись, будто выели все внутренности, оставив только обёртку. Избавление от проклятия стало пыткой. Казнью стал рассказ о нём. Загробной жизнью — его последствия. Вздох. Такой глубокий и спокойный. Девушка задышала, глубоко и с наслаждением. Похоже, сосуды в носу смогли восстановиться. Снейп тут же влил девушке в рот ещё одно зелье и сел рядом. Это был его прокол. Его недочёт. Волан-де-Морт спустит с него шкуру за такое. И почему именно его попросили возиться с этой грязнокровкой, которую он вдруг начал жалеть? — Ты молодец, Северус, — Дамблдор серьёзно смотрел на него. — Ты смог её спасти. Снейп только горько усмехнулся, глядя на полуживую и истерзанную девочку. И тут его запястье кольнуло огнём непреложного обета. Дорогой крестник, мистер Малфой, очень соскучился по своему декану.***
— Что значит, ты — это я? — голос не дрожал. Гермиона твёрдо и прямо смотрела на бесовку. — Мы похожи, Гермиона, — с ленцой протянула девушка, подходя ближе, — Как минимум, по цвету кожи. Когда-то в детстве Гермиона видела утонувшего маггла на пляже. Это жуткое зрелище надолго впечаталось в сознание, прожигая его ужасом этого воспоминания. Голубая кожа, распухшее тело и выпученные глаза. Сейчас на Гермионе был один из элементов этой комбинации. И ей стало по-настоящему противно и страшно. — Ты чего, милая, — ужасная девушка подошла ближе. — Гордись этим. Гермиона завизжала, видя, как кожа стоящей уже почти рядом покрывается сетью маленьких чёрных дырок. Она начала пятиться назад, впиваясь взглядом в это жуткое зрелище. А эта девушка подошла вплотную и коснулась шрама на груди. Её лицо искривилось в безумной усмешке, а глаза запылали красным. — Мы ещё встретимся, — перегородка отделила Гермиону от липких пальцев и вида голубой кожи. Та странная женщина будто бы растворилась. Гермиона задышала, глубоко и тяжело, и огляделась. Её окружали чёрные камни. Выжженная земля, покрытая угольным пеплом давила. Гермиона перевела взгляд вперёд и увидела маковое поле. Девушка безмерно хотела вернуться туда, но ноги отказали. Она стояла, парализованная, глядя молящим взглядом на это поле. И её мольбу услышали. Её подбросило. Она полетела вверх, резко и пританцовывая. Закружилась над маками, с упоением глядя на них. И тут она увидела толпу. Они стояли и глядели на Гермиону. Длинные чёрные одежды скрывали тела этих странных людей, но лица всё равно отливали голубым. Перед глазами всё завертелось. Маки, приветливо качающие головками ещё несколько секунд назад, начали трансформироваться в какое-то слово. Танец, жуткий танец цветов, от которого Гермиона подумала, что сошла с ума, стал вершиной айсберга ужасных событий, произошедших за этот день. «Нереальность происходящего». «Чёртов сон». «Я просто сплю». Иногда мысли работают лучше успокоительного. Гермиона начала успокаиваться, всё это показалось ей каким-то бредом. «Сейчас я ущипну себя и проснусь», — как же легко стало на душе девушки после этой мысли. Но вот рука начала стираться в кровь, а она не просыпалась. Гермиона лихорадочно затрясла головой, и тут её взгляд пал на маки внизу. Они перестали перемещаться и чинно выстроились в ряды, образующие какое-то дикое и странное слово. Гермиона, точно сплёвывая, прочла его: «Проклята».