Помнишь?

      Шлепать по лужам в одноразовых, почти разваленных тапчёнках — та ещё мерзость. Тут и гадать не надо — после такого слягу с соплями и насморком. В лучшем случае. По здоровью такие прогулки бьют нехило. Думаю, двадцатипятилетняя девка должна была это осознавать.       Сейчас она прыгала по лужам в моих сапогах, нелепо смотревшиеся на её миниатюрных ножках. Чёрная куртка скрывала всю фигурку девушки. Была чем-то похожа на большой, оживший мешок. И сверху этот мешок прикрывал огромный зонт, который Хотару цепко удерживала здоровой рукой. Другая рука у неё свисала, неестественно болтаясь. Как неживая.       Паршивое зрелище. Мне бы не среди ливня с ней разгуливать, а за шкиряк в больницу тащить. Насильно. Но я знал, что это не поможет. Там травмирована не только внешняя оболочка. Травма, что кровоточит у неё внутри — самое масштабное составляющее этого образа.       Я также не понимал, зачем она создавала везде свои руки. То выращивала их в ряд, вдоль дороги, которой мы шли; то в круговом расположении, в виде цветка из рук. Но из этого можно было сделать вывод: она могла отращивать свои конечности в любых количествах и на любой поверхности.       Интересно, она может создавать только руки? Должно быть эта причуда полна сюрпризов. Учитывая, что она сбежала из больницы, или дурдома (нужное подчеркнуть) — эта причуда помогла ей увидеть наилучшие пути для побега. Другого объяснения нет.       Раскрыла все карты своей способности. Вроде не полная дура. Ей попросту наплевать. — Эй, Шота. — оборачивается ко мне, проскальзывая ликующим взглядом с ног до головы. — Ты выглядешь, как побитая жизнью собака. Прекрасное зрелище. Мне так нравится твой жалкий видок.       Её смех впивается в озябшую кожу, пропитывая изнутри мерзким чувством, взрывая искрами отвращения.       Несносная. Невыносимая. Смеётся в лицо. И говорит истину.       Я и есть побитая жизнью собака.       Почему ты в это мне тычешь, несносная? Почему ковыряешься в изжёванном, обесцвеченном, застывшем на месте прошлом?       И ответить ей нечем. Она меня читала как открытую книгу. А я был без понятия, что она такое. Необъяснимый мир. — Надеюсь, ты меня сюда позвала не только ради издевательств? — с раздражением выдыхаю прохладный воздух. — Не терпится узнать почему мы тут? А сам не догадываешься? — смеётся девушка, перепрыгивая большую лужу.       Мы уже покинули парк и шли по кладбищу. Всё было очевидно. Безумное поведение, поход на кладбище, отчаянные попытки вернуть мне память о прошлом. Она кого-то потеряла. Мы шли к причине её рухнувшего мира. Я это окончательно понял, когда она явилась на встречу в одном тряпье. Разбитая, сломанная кукла, которой движет одно безумие. Тогда я настроился узнать свой грех. Узнать, где я был слеп. За что заслужил отчаянную ненависть сломанной девушки. Узнать в чьей смерти я виновен. — Кого мы навестим? — спрашиваю я. — Моего отца. — в её голосе проскользнул леденящий холод.       На мгновение все внутри прошибло горечью. В горле пересохло. Все встало на свои места.       Отец. Ясно. Я убил её отца. Теперь пазлы начинают сходиться. Жгучая ненависть девушки стала вполне обоснованной. Я не знаю как, когда и почему, но я виноват в смерти её отца.       Становится тошно от самого себя. — Вот она, могила моего папы. — я взглянул на белое надгробие, скоромно возвышавшееся среди остальных.       Кояма Иошайо. — выбито жирными иероглифами.       Умер семь лет назад. Так давно?       Прочитав в моем взгляде недоумение, Хотару бесцветно произнесла: — Он умер семь лет назад. Семь лет назад я молила тебя о спасении. Если бы ты услышал мои молитвы, герой, то папа остался бы жив. — девушка сложила зонт и уселась на колени, опустошенно глядя на безжизненный камень впереди себя. — Вот здесь, перед этим надгробием, ты должен был вымаливать прощения. Каждый день.       Чувствую будто меня ударили поддых. С размаха. Прямо туда, в нутро. И сказали теперь с этим жить. Но как — не объяснили. Ошарашили и забили. Пусть это жуёт.       А я не понимал. Несмотря на то, что я настроился увидеть чьё-то надгробие, до конца отрицал подобный финал. Подумаешь, странная девушка на кладбище повела. Ничего не будет. Твой мир останется как прежде. Да, тот дерьмовый мир, который хуже уже не будет. Просто куда хуже? А нет. Смотри что ты натворил, герой. Смотри какая ты гнида.       Убийца. Я — убийца.       Вот, что она сейчас до меня донесла. И это крушило все прежние понятия. Я не мог это принять, но и отрицать очевидное было глупо. Все наводит на это. Меня даже привели конкретно к тому, кого я погубил. Умом я понимал, что это правда.       Я нерешительно опускаюсь рядом с Хотару, глядя на этот бездушный белый камень с выбитыми иероглифами и цифрами.       В голове пусто. Я не знаю, что думать. Только ледяные капли, стекавшие по мне и Хотару, казалось, несли в себе всю горечь об умершем семь лет назад человеке.       Я виноват в его смерти. Я ясно это понимал. Эмоции Хотару не были чем-то поддельным. Но я все равно не чувствовал эту вину в полной мере. Я вижу одни последствия этой смерти, без их истоков.       Как я его убил? Почему не знал об этом?       Эти вопросы вводили в ступор. Вроде как я должен сейчас сильно раскаиваться перед умершим человеком, но нет. Пусто.       Однако сердце стало заливаться кровью, когда я встретил взгляд полный боли и ненависти. И ощутил свою вину по полной. Да, виноват. Перед Хотару. Не перед этим камнем. Он уже мёртв.       Я почувствовал себя бессильным. Бесконечной сволочью. Бесконечно виноватым. В чём конкретно — не знаю. Она оставила это завуалированным. Да разве важно? В прошлом я сломал судьбу этой девушки. И даже не заметил. Как последний ублюдок. Какой я герой? Взял и растоптал чью-то жизнь.       Она явно потеряла больше, чем мне сейчас показала. Столько боли и отчаяния я ещё ни у кого не видел. Мне стало страшно даже рот раскрывать. Тяжесть вины раздавливала, безжалостно плюща. Казалось, перед ней я не имел никакого права что-либо предпринимать. Она подобно судье, смотрела на меня как на ничтожество, которое не станет щадить.       В голове вспыхнуло прошлым. Дежавю. Я начал вспоминать этот образ из прошлого. Тогда это я на неё так смотрел. Как на букашку. В клубе. Маленькая девочка, совсем ещё юная, которую я сдал полиции. Она звала меня, тянула руки. Я ушёл, взвалив все разбирательства полиции. Хотя видел, что она была невинна. Не совершила преступление. Но ничего. Я решил, что в полиции это тоже поймут. Не дураки же. Неужели её не пощадили? Неужели бросили в ад? Судя по всему — да.       Я мог её спасти, тогда. Но не стал. Потому что было на всё похуй. Потому что не видел цену чужих жизней во всей полноте. Её жизнь была в моих руках и я её бросил, без всякой мысли. Не придал этой жизни никакого значения.       Я был и остался недо-героем. Из-за меня погиб человек и рухнула чужая жизнь.       Пока я в шоке это переваривал, немея от ужаса совершенного, мной же, преступления, она опускает на мои плечи куртку. Возвращает обратно сапоги. И зонт кладёт передо мной.       Кому нужны вещи убийцы родного отца?       Она наклоняется к моему уху. — Завтра приходи на улицу героики, дом 22. Так же, в семь.       Слышу отдаляющиеся шаги. Ушла без тапок, совершенно босая. Совершенно не защищённая ни от чего. Безумная и одинокая. Брошенная всеми.       Что я мог с этим сделать? Что я могу ей предложить? Как прекратить её безумие? Как мне залечить ее раны? Как спасти дочь человека, которого я в могилу отправил?       У меня не было ответов ни на один из этих вопросов. — Кояма, значит. Кояма Хотару.       Пока я сидел в полном ауте, здесь появился кто-то ещё. Поднимаю взгляд и вижу неизвестного типа, с красными крыльями. Он казался знакомым, но я не мог вспомнить откуда. Да и это было не так важно не фоне тех проблем, что сейчас уничтожают всё мое существо.       Но незнакомцу было наплевать на мои внутренние каянья. — Не думал, что это вы являйтесь её избранником, Сотриголова. Вижу она знатно вас поимела. Искренне сочувствую. Вот ведь ядрёна медь, да? Мне тоже от неё перепало. — докладывает крылатый парень. — Теперь хоть знаю, как её зовут. Вчера она навернулась с мотоцикла, предварительно понарушав всевозможные правила дорожной езды. Сразу понял — с девочкой непорядок. Потом не знал как её в больнице записать. Спрашиваю, как зовут, а она носом вертит, да шлёт всех на три весёлых. Ко всему прочему, из больницы сбежала. Хорошо не в трусах. С ней надо быть начеку. — это нормально делиться подобной информацией с незнакомым человеком? Таким говорливым типам не светит ничего хорошего. Всегда презирал таких личностей. — Пошёл её ловить. — краснокрылый направился в сторону, где скрылась Хотару. — В больнице её ждут-недождутся. Не женщина, а ад. Предлагаю завтра пересечься, чтобы обсудить свалившейся на нас пиздец. Я сам к вам в UA залечу. Прихвачу пивка. До встречи, Сотриголова. Он подмигивает и взмахивает крыльями, оставляя меня одного, в полном недоумении. — Что это было? — в полголоса спрашиваю я.       Чувствую как в этот вечер на меня свалили целую гору беспросветного дерьма, недосказанности и новых загадок, в лице крылатого типа. Где я его видел? Да, не важно. Осознать бы то, что на меня свалила Кояма Хотару.       Одно я понял точно — она сломала меня изнутри. И я уже был под её контролем. Она мое личное проклятие.