Pov. Айзава.
В половину пятого утра, я очнулся от того, что меня скинули с кровати. Женщина, почему ты даже во сне такая неугомонная? Откуда в тебе столько силы? Спать с ней оказалось невозможно. Только засну, а она вновь начинала вертется в моих руках, как уж на сковородке. Из-за этого весь сон летел к херам. В довершение всего — она решила, что кто-то на этой кровати был лишним. И этот «лишний» точно не она. Какое-то время я сидел напротив неё, держа её крохотную ладошку. Сон делал Хотару ещё более недосягаемой. Видеть умиротворение и спокойствие на этом личике, оказалось совершенно не привычно. Я завороженно фиксировал в своей памяти, какой она может быть во сне. Вчера мы разнесли всю кухню, пока целовались. Коты на нас орали, но были не в силах это остановить. Эту ненасытную жадность друг к другу. Как в последний раз. Остановили нас крики соседей. Это послужило мне сигналом «стоп». Насколько же надо было нашуметь, чтобы весь этаж услышал? Полный атас… Девушка явно хотела продолжения, но я отправил её в ванну. Внешний вид у неё был, мягко говоря, потрёпанный. Боюсь представить, где эта чудачка ползала. После душа она пахла мужским гелем и тонула в чёрной майке, спешно найденой в недрах моего свинарника. Поцелуи были уже не такими буйными. Они были по-домашнему спокойными и умиротворёнными. У нас начали болеть губы, рот сводило, но никто не спешил останавливать этот процесс. Перед сном она сказала не отпускать её. К сожалению, это оказалось невыполнимым требованием. Неспокойная, буйная, непоколебимо вредная, трогательная, живая, сотканная из недостатков, бесконечная, вне логики. Она женщина. Она видела меня насквозь, сокрушала каждым словом и уверенно покоряла, подчиняя себе без остатка. Моя богиня. Бесконечно говорливая. То бред несёт, то в сердце бьет. Она наполнена бурлящей жизнью. Она не оставляет равнодушным. Самая лучшая женщина. И я готов был для неё сделать, что угодно. Я готов полностью сойти с ума. Потому, что почувствовал возвышенную красоту женщины, которая меня захватила. Коты запели голодные серенады и я отпустил её ладошку, поспешив заткнуть эти ранние вопли. Не будите мою женщину. Будет вам ваше влажное мясо. В холодильнике было пусто. Неудивительно, когда я вечно ем вне дома. Имелось парочка коробок лапши, быстрого приготовления, но это будет странно, если я предложу своей женщине подобный «деликатес» на завтрак. Поэтому следовало закупиться. На карте не доставало для полноценного похода в супермаркет. На бар много ушло. До зарплаты ещё месяц жить. Основную часть заработка, как всегда, отправил матери, а оставшуюся — пропил. Пора с этим завязывать. Отправил Мику сообщение с просьбой занять мне денег и пошёл принимать душ. В зеркале на меня глядела небритая обезьяна. Хотару ничего не говорила, но может ей было бы приятнее видеть более опрятное лицо? Не только же мужчины падки на красоту. Хотя, какая тут красота? Такое лицо не спасти от иссушенной не здоровости и клинического недосыпа, даже если оно будет без щетины. Мик ответил матом, за то, что я потревожил его в пять утра, и перевёл на карту десять тысяч. Прекрасно. Моя женщина не останется голодной. Когда я вернулся из круглосуточного супермаркета, Хотару сонно хлопала своими большими, синими глазами. Сладко потянулась и буднично у меня поинтересовалась: — Ты чего не спишь? Я немного приулыбнулся. Не знаю, что на меня нашло. Кажется я почувствовал что-то важное, родное. Как будто в семью вернулся. — Я спал в обнимку с бульдозером. — со смешком отвечаю ей. Девушка звонко рассмеялась, выпрыгнув из кровати. Она зашагала ко мне своими босыми ножками, лукаво сверкая своими глазками. — Ты что, побрился? Подходит ко мне вплотную, заинтересованно разглядывает мой подбородок. — Как тебе… Нравится? — смущенно выдал я. Господи. Как неуверенный девственник. Ещё и перед женщиной. Охереть стыдно. Она беззлобно смеётся, глядя на меня с теплотой, как могут только любящие женщины и мамы. — Так это ради меня? Дурак… — потягивает меня за щёки, ближе к своему лицу, и проводит горячим языком по побритым местам. — На вкус ничего, почти что гладенько. Лижет язычком свою губу, глядя на меня с озорством. Знает, что не сдержусь, что потянусь к этому влажноватому блаженству. Ласкаю, дразню, затем впиваюсь в зефирную мягкость, жадно вбирая в себя отзывчивую плоть. Каждый раз плыву, когда она скользит приятным теплом в влагу моего рта. И когда она обнимает своими маленькими руками, сжимает за спиной ткань, притягивает ближе к себе, из-за всех своих крохотных сил. Я начинаю сгорать от трепета к ней. — Смени двери… — с отдышкой, выдыхает она, глядя на меня с неприкрытым желанием. — Сегодня же. Я не собираюсь ограничиваться одними поцелуями. Ты же не хочешь, чтобы вредные соседи выломали твою хилую дверь? — Ты… правда этого хочешь? Её прошлое переполнено омерзительными вещами, в том числе и интимного характера. Я боюсь перейти за рамки дозволенного. Сложно представить, что может её вновь сломать. С интимной близостью надо быть особенно осторожным. — Я хочу соединиться с тобой. Хочу почувствовать себя твоей женщиной. Хочу почувствовать взаимное соитие. Ты же… понимаешь, да? Покраснела и отвела взгляд. Похоже есть ещё некоторые вещи, которые способны ее смутить. Внутри разливается приятным чувством. Ощущаю себя особенным. Эта женщина в конец мной овладела. Не думал, что это окажется настолько здорово услышать — я для неё единственный. Хотелось бесконечно смаковать на вкус слово «единственный». Надо так уметь — снести крышу мужчине за каких-то пару недель. Немыслимо. Никогда раньше не задумывался, насколько судьба может меня изменить. И в мыслях не допускал, что кто-то сможет меня изменить. Я жил в своём привычном ритме тридцать лет. Почти ничего существенного там не происходило. Сейчас я подстраивался под что-то абсолютно новое. И до сих про не мог представить, как мне это сделать, ведь Хотару — это нечто непредсказуемое. Я стоял у плиты, пытаясь сделать для днвушки что-то съестное. И одновременно отвечал на матюги Мика, недоумевавшего, зачем мне потребовалось семьдесят тысяч йен на новую дверь. — Как у тебя шея? Не болит? — спрашиваю Хотару, выливая на сковороду второе по счёту яйцо. — Беспокоишься? — Беспокоюсь? Хотелось оторвать свои руки. Не знаю, какая муха меня тогда укусила… — Не бери в голову. Никто не идеален. В тебе слишком много накипело. Тут я понимаю тебя, как никто другой. Прощает всё. Могу ли я быть уверен, что это было искренне? Как-никак, я слишком часто перед ней проебывался. И как такое можно взять и простить — тоже не понимаю. Поэтому вина меня продолжала преследовать. Как и наблюдение за Хотару. Доверять ей до конца — глупо. Тем более, я так и не узнал, что с ней произошло. Вопреки всем сомнениям — не оставлю её. Вчерашние откровения были не чем-то мелким, а её настоящими эмоциями. Она действительно от меня зависила. И я всецело принимаю на себя заботу об этой чудачке. Приготовив яичницу, я разложил её по тарелкам, и поставил одну перед Хотару. Она с исследовательской заинтересованностью стала разнюхивать мою готовку. — Что такое? — я уселся напротив неё, вопросительно вскинув бровь. — А мужская, холостяцкая стряпня — это безопасно для жизни? — она наконец перестаёт разнюхивать дымящее блюдо, переводит на меня наглый взгляд. — Ешь давай. — недовольно буркнул я. — Не думаю, что яичницу возможно испортить. — Уверен? — смеётся она. К чему этот спектакль? — Хотару! — прозвучало как-то обидчиво. Дерьмо. Надо себя держать в руках. Я сдержанно выдыхаю и продолжаю. — Поешь, пожалуйста. — Ладно-ладно. — сдаётся девушка, поднимая перед собой руки в извиняющемся жесте. — Я с радостью всё скушаю. Ты же для меня старался. Расползается в довольной улыбке и начинает резать кусочек, от горячей порции. Я тоже хочу улыбнуться, как счастливый идиот, но нахожу силы сдержать в себе этот порыв. Итак слишком расслабился, позволил себе много несдержанности. Я мужчина, а не медведь, которого покусал рой эмоционального веселья. Хотару с удовольствием скушала свою порцию, после чего полезла в мою тарелку, оставив без последнего кусочка, вполне себе, сностной яичницы. Обижаться на такое не хотелось. Тем более, когда Хотару сияла от блаженства, дожевывая свой честно отвоёванный кусочек. Это стало для меня самой вкусной частью завтрака. Довольная дурында. Когда девушка закончила с трапезой, я у неё спросил: — Хотару, что с тобой сделала Лига? Лицо Коямы немного помрачнело, но потом сразу сменилось на невозмутимо-улыбчивое. Пыталась скрыть свою боль под радостной маской. В её характере. — Да ничего такого. Я же сейчас здесь. — Давай не будем секретничать. Я хочу знать, что с тобой произошло. — настоятельно потребовал я. — Сама же сказала, что теперь ты под моей ответственностью. Я тебя за язык не тянул. — Ну… — она задумчиво взглянула на мой подбородок. — К примеру… Ты сегодня сбрил щетину. Здесь нет ничего страшного, так? Всего лишь щетина. Не себя же сбрил, верно? — смотрит спокойно, продолжая улыбаться, как ни в чём не бывало. Только это не предвещало ничего хорошего. — Вот и они сбрили у меня причуду. — я в немом шоке расширил свои глаза, недоумевая, как эта женщина способна так спокойно говорить о подобном. Как будто мы не о её причуде говорим, а о птичках во дворе. Не понимаю. Почему она скрывает свою истинную боль? — Потом они киданули меня на острове Амами, сказав на прощание: «Бай-бай. Если повезёт, то ты здесь не сдохнешь». Как видишь, мне повезло. — она задумчиво почесала у виска. — Кстати, поделюсь с тобой некоторой информацией. Главный среди них — это какой-то инвалид в коляске, с жопой, вместо лица, и капельницами по всему телу. Это он украл у меня причуду. Думаю, она либо пополнит его личную коллекцию причуд, либо пойдёт на создание Ному. Судя по тому, что напавший на вас Ному был напичкан разной силой — этот старикан вполне способен передавать украденные им причуды. Насчёт их баз — ничего не знаю. Думаю, тот колодец они уже покинули. Были слухи, что они тусят в заброшенном баре. Тот завод — это была не основаная лаборатория, где производят Ному. Что-то мне подсказывает, что основная лаборатория у вас перед носом. Но о ней сложно догадаться. — Перестань. — я с силой сжимаю свои кулаки, пытаясь унять растушую внутри горечь. Я чуть не потерял эту женщину, а она продолжает распинаться об ублюдках, которые её чуть не убили. Это было нестерпимо выслушивать. Нестерпимо, когда осознаёшь всё своё бессилие. — Перестань говорить об этих уродах. Тебе же самой противно. И иначе быть не может. — Шота… — смотрит взволновано, но быстро сменяет взгляд на ласково-материнский. Улыбается так красиво, что у меня разливает внутри целым океаном. Подбегает, обнимает за голову. — Не переживай. Как не переживать? Я реально чуть не потерял. Моя женщина была в на грани смерти. А я в это время только и мог, что сидеть в Токио, не подозревая, в какой опасности она находится. Я успел похоронить. Даже долбаный Ястреб верил, а я сразу сдался. Я полный кретин. Крепко обнимаю её, усаживаю к себе на колени, устроив свой подбородок на белой макушке. Цепляется за меня руками, жмётся как можно ближе. Стала напевать колыбельные мотивы, поглаживая меня по волосам. Я решил ей тихо подпевать. Эта песня стала для нас общей. Особенно, когда мы не знали, как себя успокоить.***
— Ты уходишь? — Да. — А если я попрошу тебя остаться? Давай будем вместе. Давай ты пошлёшь этот мир и останешься со мной. — Хотару, твоя просьба эгоистична. Я бы очень хотел побыть с тобой, но у меня работа, дела, ответственность за детей и много всего другого. Так просто я не смогу это бросить. — Тогда возьми меня с собой. Возьми в академию. — Нет. В UA тебя знают в не лучшем свете. Это может плохо закончится. — Значит ты меня не сможешь защитить даже там? Даже в UA? — Я… Извини… Я приду как можно раньше. Обещаю. Присмотри за котами… Ты плачешь? — Нет. Иди, Шота. — Я вернусь днём. У меня с первогодками обязательное занятие. Остальное отменю, ради тебя. Возьми телефон… Это мой старый. Будут какие-то проблемы, звони. Договорились? — Да. Лицо Хотару было нечитаемым. Меня это тревожило.***
В учительской я постоянно тянул руку к телефону и тут же её одергивал обратно. Походило на клиническое расстройство. На самом деле, давно подозревал, что у меня со здоровьем были неполадки, но с появлением в моей жизни Хотару — их стало в разы больше. Отстраненные ответы и отсутствующий взгляд этой девушки, до сих пор стояли перед глазами. Чувствовал себя свиньей. Но… В чём моя вина? В том, что я обязан работать? Я понимаю, что ей хочется внимания. Доверится кому-то — это уже большой шаг для Коямы. С такой искажённой, сломанной психикой, и большим разочарованием в мире и людях, — удивляло как она ещё не ушла в разнос. Из таких отчаянных людей, у которых ничего не осталось за спиной, — выходят самые опасные преступники. Наверное, здесь решающую роль сыграло то, что это женщина. Какими бы сильными, волевыми и опасными они, порой, не казались — все равно против мягкости существа не пойдёшь. Женщинам свойственно прощать, любить и слабеть, в пригревших их руках. Похоже, в последнем пункте я имел честь лично убедится. Волновало меня то, что я никогда не мог предположить, что именно ей движет. Непредсказуемая. Она была полна эмоций, которыми пробуривала в моей душе ответную отдачу. Поэтому меня пугала та Хотару, которую я оставил в своём доме — нечитаемая. Там не было эмоций, которыми она обычно переполнена. Там было их полное отсутствие. Я будто её потерял, когда закрыл за собой дверь. — Мужик, ты уже всех заебал. Поднимаю глаза и вижу возвышавшейся надо мной силуэт Кровавого Короля. Довольно странно, когда он ко мне обращается. Обычно это было по делу. И не так грубо. Хотя, признаю, Влад был из тех, кто умел удивлять. Вспомнить тот же поход в бар, где он стал главным инициатором. — Если хочешь позвонить — звони. Твои нерешительные дёрганья действуют на нервы. Смотрю на него, потом на телефон. Решительно подношу ладонь к телефону. Снова в голове всплывает отчуждённый образ Хотару. Нет. Я её обидел. Может ей просто захотелось побыть одной? Верно. Пусть переварит все, что с нами произошло. Это насыщенный процесс осмысления. Лучше её не дёргать. — Влад, по какому вопросу ты ко мне подошёл? — убираю руку от телефона и вопросительно смотрю на клыкастого громилу. — Если ты снизошёл выключить связь с космосом, то снизойди, заодно, напечатать общий план экзаменов, которые мы обсуждали вчера. Вот черт. Почему у меня это из головы вылетело? Я редко забываю такие важные вещи. План экзаменов вчера всем продиктовал Незу. Каждый учитель должен распечатать этот план в своём представлении и сегодня же отдать мышиному переростку. Я стал лихорадочно строчить таблицу с необходимыми требованиям. — Прости, друг, но ты конкретно сдаёшь позиции. — бросает через плечо Влад и направляется к своему монитору. Хуево когда такое говорит Влад.***
— Кто такой профессиональный герой? — тупо читаю вопрос в книге. — Это герой, который профессиональный. — Молодец, Каминари. Можешь сесть. В классе повисла гробовая тишина. Я рассеянно уставился куда-то в стену, за партами учеников. Что я тут делаю? — СКОЛЬКО МОЖНО?! ДА ТРАХНИ ТЫ НАКОНЕЦ СВОЮ БАБУ, ИЛИ МУЖИКА!!! ДА ХОТЬ ВСЕХ СРАЗУ! МНЕ СРАТЬ! ТАК И БУДЕШЬ НЕДОТРАХАНЫМ ЧМЫРЁМ К НАМ ЗАВАЛИВАТЬСЯ?! ТОГДА ПУСТЬ НАМ СМЕНЯТ… — Заикнись, Бакуго! — я активировал свою причуду, убийственно сверля буйного дебила своим взглядом. — Прежде чем в чужие проблемы лезть — со своими разберись. Поверь, их у тебя прилично. За агрессию к обществу я готов лично дать тебе пинка под зад из этого заведения. — перестаю использовать квирк и гляжу на класс с давящим посылом. — Контрольная работа. — Что?! — Вы не предупреждали! — Айзава-сенсей, пощадите! У нас скоро Спортивный фестиваль! Мы не готовились! — Бакуго, ты придурок! — Я сказал: контрольная работа. — повторяю я. — Записываем. — Другое дело! — одобрительно восклицает Кацуки. А ведь, если подумать, этот паршивец вернул меня с небес на землю. Пиздец! Не хватало ещё психологических встрясок от учеников. Я проебываюсь по полной программе.***
Бакуго меня вывел настолько, что я и думать забыл о проблемах вне академии. В конце концов, тут я — лидер класса. От меня многое зависело. Я — часть видной организации, на которую нацелены все органы СМИ. Терять голову из-за какой-то женщины и вести себя не подобающе данному коллективу — это верх непрофессионализма. Она уже не девочка. Думаю, каждому должно быть известно, что работа — это неотъемлемая часть жизни. И двадцатипятилетней Хотару — тоже. Так что пусть сидит дома и хоть десять раз перебьется в своей эгоцентричности. Будем исправлять. Сама же сказала: теперь я за неё ответственен. Ну, извините, что свою ответственность не могу исполнять целыми днями на пролёт. Отдав, под вечер, свой план экзаменов, заглядываю в телефон. Я туда не смотрел ещё с утреннего занятия, с первогодками. Забавно… Сам же сказал Хотару: «Будут какие-то проблемы, звони». И сам же не смотрел в телефон весь день, будто назло его игнорируя. Я превращаюсь в полного идиота… От Хотару ни единого вызова. Зато от доставки, которая должна была привести двери, — 4 вызова. Она им, что, открыть не могла? Или в чём проблема? Почему мне не позвонила? Что-то не чисто. Она вообще дома? Набираю номер телефона, который отдал этой женщине, и скорее бегу к своему дому. Не отвечает. Зараза! Зачем я тебе телефон дал?! Почему не отвечаешь?! Эта девушка — самое большое проклятие в мире! Самое бесценное, самое невыносимое, самое желанное, но проклятие. Блять! Что с ней на этот раз?! Почему я не уследил за этим? Почему пообещал ей вернуться днём, зная, что выйду не раньше семи вечера? Почему как полный дурак веду себя по отношению к ней, к работе и к себе самому? Всевышний, за что?! Новые двери стояли около старой. Какой-то сосед поспешил сообщить, что это он попросил курьеров их здесь оставить, под его надзор. Вскользь благодарю его и вламываюсь в свою квартиру. Коты орут, темно, Хотару нигде нет. Нет её. Нет Хотару. Свалила, сука такая. Довела, как всегда, и свалила. Ненавижу себя за то, что люблю эту проклятую женщину. На столе лежал клочок бумаги, с следующим текстом: «Спасибо за чувства, которые мне подарил. Могу с уверенностью сказать — ты сделал меня счастливой. Пусть немного, но я урвала от этой жизни кусочек любовного тепла. Забудь меня, Шота. Если выбирать между четырьмя стенами, в которых я и так всю жизнь просидела, и мечтой, — я выбираю второе. Прости, я не буду сидеть в твоей квартире. Даже ради тебя. Береги себя и своих котиков. Прощай».