***
Pov. Айзава.
Хотару улеглась головой на мои колени, исследуя линии на моей руке, которую удерживала перед своим лицом. Я гладил её белые волосы, рассматривая её сосредоточенное личико. Мне ещё никогда не было так спокойно. Хотя сейчас следовало бить тревогу. Такую, конкретную. Я бросил детей, UA, геройство, котов, мать, отца, Спортивный фестиваль, и меня, быть может, уже везде уволили. Но меня это ничуть не колышело. Будто эти проблемы были не из этой жизни. Я с лёгкостью наплевал на все спекторы моей жизни и отправился в аэропорт. Купил билеты: на себя, Хотару и на кота, которого мы, зачем-то, взяли с собой. Хотару захотела. Я даже не помню куда мы полетим. Кажется это была страна, в которую «в ближайшее время полетит самолёт и мы его не будем долго ждать!» Её глаза сияли от нетерпения. Как ей выдали билет — не знаю. Учитывая, что она была внесена в базу «опасны для общества» личностей, с психическими расстройствами, — мне казалось, что могут возникнуть проблемы. Видимо, Ястреб постарался. Да и в дурдоме махнули на нас рукой, мол, идите. На карточке у меня было много денег. Сначала я думал одолжить денег у Зашы, но внушительный перевод с множеством нулей дал мне понять, что нет нужды беспокоить своего товарища. Однозначно Кейго Таками подсуетился. Это уже переходит границы! Жутко раздражает. Чувствую себя нелепо… Но и отрицать то, что тут без больших растрат не обойтись — я не могу. Пришлось смириться с спонсированием озабоченного петуха. Мысленно готовлюсь к кошмарному долгу, который буду выплачивать до конца своих дней. Но пока меня это совсем не пугает. — И, все же… — от мыслей меня отвлекает Хотару, протянувшая руку к моей щеке, откуда легонько провела вниз, по отросшей щетине, до окончания подбородка. У меня от её прикосновения снова проходит ток. Это конец. Я весь её. Даже от такого рвёт башню. — Почему ты тогда ушёл? После пощечины… Уводит взгляд. Было видно, что для неё эта тема всё ещё оставалась тяжёлой. Дурочка. — Я думаю, что я так поступил из страха. — честно отвечаю ей. — Я боялся узнать причину, которая заставила тебя пойти на всё это. — Выходит — ты трус. Увиливаешь от тяготы правды. — как всегда, уткнула в самую суть. Показала мне мою истинную сущность. Не побоялась, в отличие от других моих знакомых. И за это я её тоже люблю. С ней я познаю самого себя. — Выходит так. — нет смысла отрицать. Глажу большим пальцем её розоватые бутоны губ. Мы давно не целовались. Она всё ещё не позволяла. Наверное, мне не было бы так досадно, будь у неё другие, совсем не заманчивые губы? Или нет? — А сейчас? — опять шевелит своими идеальными, девичьими губками. А я на них залип, как помешанный. — Сейчас тебе страшно? Вопрос заставляет задуматься. Страшно ли мне? По-идеи, должно быть так. Ведь я многим рискую. Я масштабно свихнулся. Но нет — мне вовсе не страшно. Сейчас меня переполняет совсем другое. Предчувствие чего-то прекрасного, долгожданного, желанного… Может, потом я об этом пожалею. Не знаю. Это будет потом. Всегда был уверен, что терять голову — это самое ужасное, что может произойти с человеком. Но с чего такая уверенность, когда сам этого никогда не делал? Глядя на Хотару, мне не страшно потерять свою голову. Совсем не страшно. Я просто хочу, чтобы она была счастлива. И будь, что будет. — Сейчас я люблю этот нелепый, глупый мир. И тебя, моя маленькая. Я хочу плыть с тобой через безумие. Все остальное не имеет для меня значение. Даже не чувствую себя идиотом, произнеся всё это. Мне и правда хотелось говорить ей подобные вещи. — Не бросай меня. — её глаза искрятся от радости. Похоже, ей, как девушке, нравятся все эти романтичные сопли. Мне это чуждо, но я попробую почаще ей такое выдавать. — Не бросишь? — Я буду с тобой всегда. — говорю твёрдо, но знаю, что ничего не бывает «всегда». Ни моё «буду», ни самой Хотару. Просто сейчас я готов любить её «всегда». Для «сейчас» — это «навсегда». Она ласково улыбается, глядит на меня с обожанием, наверное, как и я на неё. Это немного ненормально, но мне как-то похуй. Я всё бросил ради этой женщины, так что сполна буду наслаждаться её взглядом, её обожанием и её жизнью. — Пассажиры авиакомпании «Aviaair», рейсом 157, до Франции, просьба: приготовиться к посадке на самолёт. — объявляет механический голос из динамиков. — А вот и наш самолёт. — Хотару поднимает голову с моих коленей и берёт переносную сумку, с бедным котом. Надеюсь, Лунный Уголёк перенесёт это путешествие… — Идём, любимый. Любимый. Это так непривычно и так желанно. Чего скрывать? Каждый хочет быть любимым в своей жизни. Некоторые готовы терпеть несовместимого человека, ради этого. Просто, чтобы любили. Я же оказался тем счастливчиком, который слышал это из уст своей возлюбленной. Чувствую себя чертовски довольным.***
Я был в шоке, когда впервые увидел Париж. Совершенно другой мир. Ничего общего с Японией. Любопытство и интерес взыграли, как в детстве. Чувствовал себя ребёнком, хоть и не подавал вида. Зато Хотару и не пыталась, глядя на новые пейзажи с щенячьим восторгом. Япония была современным городом. Я привык жить среди небоскрёбов, технических прогрессов и других достижений своего времени. Многие достопримечательности в Японии уже стали забываться. Они терялись среди разросшегося блеска передовых технологий. Да и не сказать, что наши достопримечательности могли сразить наповал. Может некоторые памятники прошлого несли в себе величавый характер, но они были представлены в строгих, сдержанных красках. Во Франции всё было совсем по другому. Тут тоже были современные здания, но постройки прошлого привлекали внимание куда больше. Париж представлял собой совершенно другую, непонятную мне жизнь. Другие люди, другая архитектура, другие правила… Тут всё было координатно разительно, чем у нас. Нас особенно привлекли храмы. Торжественные, восторгающие и монументальные. Собор Парижской Богоматери, на сохранность которого тратят немалые суммы, отпечатался в памяти грандиозным событием. На его фоне стояла крошечная Хотару, радостная-радостная. Для неё это было большим счастьем — увидеть одно из великих творений человечества. Правда, моя поганка не захотела стоять в длиннющей очереди, чтобы побывать там внутри. В этот день было много туристов. Мы прибыли сюда в выходные. В Лувр тоже не пошли. Судя по очереди, мы бы туда попали только под вечер. Решили сходить в понедельник, с утра. Мы просто ходили по Парижу. На самом деле, для первого дня — этого было вполне достаточно. Особенно для нас, японцев, которые и не думали, что в мире существуют такие пышные, насыщенные блеском и роскошью, построения. Я все их видел на фотографиях и в книгах, но в реальности на них смотришь совсем иначе. В реальности эти здания переливают золотом и мрамором, в свете дневного светила. На одной прорези порталов собора Парижской Богоматери можно знатно зависнуть. Эта тонкая, кропотливая работа, которая шокирует и радует глаз. А ведь это здание создавали люди безпричудные. Я бы так там и застрял, если бы не моя спутница, которая боялась не успеть оббежать весь Париж за один день. Париж пах речным дыханием. На улицах играли музыканты-попрошайки, наполняя улицы задорными мотивами. Никакой супергероики. Я знал, что герои здесь тоже есть, но Франция — это далеко не то место, где моя профессия стоит на первом месте. Самые прославленные страны «суперов» буквально ими и кишили — это Япония, Америка, Китай, может немного Англия. А здесь… спокойно. Да, спокойно. Я был уверен, что ничего не произойдёт. Злодеи здесь — это редкость. Почему-то отбросы общества больше любили буянить именно в геройских странах. А здесь, видимо, даже отбросам было стыдно запятнать своими выходками это красивое место. — Не желайте купить билеты на балет «Лебединое озеро»? Я вам продам их за полцены! К нам подошёл мужчина, протягивая в руке два золотистых клочка бумаги. — Балет? — завороженно выдохнула Хотару. — Балет! Шота, мы должны сходить на балет! Я хочу это увидеть! Она снова сияет от нетерпения. Чувствую, что готов лично ей станцевать все балеты мира, чтобы она продолжала мне дарить свою жизнерадостную улыбку.***
Для похода в театр пришлось потратится на дорогое шмотье. И ладно бы только на Хотару, мне тоже пришлось окашрливаться на приличное одеяние. Она сама мне выбирала наряд. Поскольку я лично выбирал её одеяние, то и она решила здесь отличится. В итоге, мы наш «парад» был в одной цветовой гамме — темно-синей. Мы выглядели довольно готично, если бы не одно кричащее дополнение: она накрасила губы ярко-красной помадой, а я одел на себя ярко-красный галстук. Взяли в театр кота. Я не в силах перечить странным решениям Хотару. Её опечалило, что Лунный Уголёк просидел весь прошлый день в отеле. Чтобы девушке не было грустно, я надел на кота специальный поводок и взял к себе на руки. Думаю, все наши приготовления были не зря. Величественный храм искусства внутри просто ошарашил своим шиком, став одним из самых непревзойденных впечатлений в моей жизни. Внутри театр так же прекрасен и величественен. Здание декорировано множественными колоннами и скульптурами богов Древней Греции, нимфами и пухленькими Амурами. Стены и потолки украшены замысловатыми мраморными фризами. В интерьере блистало золото, бархат. Особого внимания заслуживает огромная люстра, сверкающая богатым хрусталем над нашими головами. Потолок декорирован росписью, а на стенах размещены картины известных художников, зеркала в золочёных рамах. Внутренняя архитектура здания представлена огромной парадной лестницей, роскошным зрительным залом и фойе с фонтаном. Богатством были переполнены и зрители. По сравнению с ними, мы с Хотару были как две серые мыши, что меня, безусловно, очень радовало. Правда, где-то внутри, было некое желание, чтобы Ру пылала ярче всех. Для меня она выше всех этих богатых выскочек. Но вряд ли бы она выглядела ярче этих людей, съевших собаку на роскоши и блеске. Мы с ней банально не знаем, как «блеснуть» в этой области. И, всё же, Хотару выделялась среди всех. Может быть, лишь для меня, но я ясно видел её чудное отличие, среди вопиющей напыщенности окружающих. Маленькая, миниатюрная, с горящими, искристыми глазами — она была самим воплощением светлой невинности. Зная жуткую историю её прошлого, странно добавлять тут слово «невинность». Тем не менее, сейчас она была счастлива, как дитя. Я не мог не улыбаться, глядя на неё. Во мне тоже просыпался влюблённый юнец, который не мог отвести взгляда, от предмета своих воздыханий. Хотару оставила меня с котом возле мраморной лестницы. На удивление, кота позволили взять в театр, но ему пришлось взять какой-то ободок, который глушил его мяуканье. Позже стало ясно, почему животинку разрешили взять с собой — тут было много персонажей с миниатюрными собачками на руках. Внутри театра я убедился, что Хотару перестала бояться людей. Тут было очень людно, но она на это нормально реагировала. Как сама это объяснила: «Теперь я знаю, что у меня есть мой защитник». С одной стороны это радовало, а с другой — я понимал, что была между нами была ненормальная зависимость. Не будь меня, Хотару бы не смогла тут находится, чисто морально. И будет чистым пиздежом говорить, что мне это не по нраву. Я так же одержим ею. Даже в дамскую комнату хотел пойти с ней… Черт. В какое дно я падаю? — (англ.) Месье, вы говорить по английски? Ко мне подошла дамочка, среднего возраста, с шпицем на руках. Собака начала рычать на моего кота, но тому было по боку на эту тявкалку. Он гордо рассматривал царившую вокруг движуху из блеска и понтов. — (англ.) Порошу прощения, вы не могли бы себе подыскать другую кандидатуру для общения? — обращаюсь к женщине с идеально выученным вопросом. Мягкая форма «отъебись». — Ох, да ладно вам! — наиграно рассмеялась женщина. — Меня зовут Жаклин. — (франц.) Jacqueline, où tu es allée…? C'est un homme! /Жаклин, куда ты пропала…? Вот это мужчина! Сюда прискакали ещё какие-то дамочки, став щебетать на своём французском языке, который я никогда не учил. Хотелось свалить, но я обещал ждать здесь Хотару. Господь, даруй мне терпения. Чего им от меня нужно? Прилипли ко мне, как мухи. Неужели сочли меня привлекательным? Я, безусловно, привёл себя в порядок, для похода в театр: волосы прилизал, щетину сбрил, одеколон и всякая прочая хуйня. Однако, даже со всеми этими процедурами, выглядел ничем не лучше заебанного жизнью бандюгана. У меня шрам на роже. Почему их это не напрягает? Обычно у всяких террористов хари в отметинах. Или это мода у них такая на мужиков? Ну, идите тогда к заключённым. — (англ.) А вы кто по национальности? Точно, блять. Совсем вылетело из головы, что я для них «рожа из другого мира». Отсюда и весь этот аншлаг. Должно быть, сюда мало заглядывают «косоглазые». Европа, как-никак. — (англ.) Японец. — (англ.) Японец?! Какая прелесть! Там столько героев! — рукоплескала одна из дамочек. — А вы, случаем, не один из них?! Смотрят на меня как на новое чудо света. Аж блевать тянет, от такого навязчивого внимания. — (англ.) Я не герой. — отвечаю им, чтобы интереса ко мне поубавилось. — (англ.) Но вы наверняка знать героев?! Расска-а-а-а!!! — женщина с шпицем резко развернулась ко мне спиной. Её спина была облита жидкостью. — Вы что себе позволять?! Весь гнев женщины был направлен на подошедшую сюда Хотару. Личико у моей спутницы было перекошено от злости. — (англ.) ПОШЁЛ НАХУЙ, СУКА!!! — на ломаном английском кричит моя бестия. Похоже, её вопль услышал весь Гранд Опера. Чувствую, сегодня будет весёлый вечерок. — ОН МОЙ!!! После своего громкого заявления, моя ревнивица грубо растолкала столпившихся вокруг меня дам, и увела вслед за собой. Я ощущал дикую гордость. И облегчение. Теперь я точно был уверен, что Хотару стала прежней. Ебнутая на голову, наплевавшая на чужое мнение, бунтарка. Она и правда перестала бояться общества. Именно это я в ней больше всего ценю. Ведь это её главная черта. То, что задаёт ей особый окрас. Хотару завела меня в укромный уголок и усадила на бордовый бархат театральной лавочки. Сама встала напротив меня, обиженно сверля своими синими глазами. Я не выдержал и рассмеялся. Это и правда было потешно. Маленькая моя. Так забавно дуется, как кролик, которому прервали мирный покой. Кудряшки ей шли. Такие игривые завитки, с которыми она походила на школьницу начальных классов. Если подумать, то Хотару выглядела совсем юной. Даже макияж и ярко-алая помада ничуть не делали её старше. — Я не хочу чтобы эти французские куртизанки вились возле тебя! — обиженно возмутилась любимая моя. — Ты не представляешь, насколько ты сейчас прекрасна. Говорю, что думаю. Кажется, вообще не в тему. Но Бог с этим. — Все вы, мужики, такие! Сначала с француженками заигрываем, а теперь песенки мне петь начинаем?! — продолжает дуться моя дурочка. — Иди ко мне. — И пойду! Ты мой! Понял?! Мой! — Глупая… Она оставляла алые следы от помады по всему моему лицу, а так же алые поцелуи на белоснежной рубашке. Достала алую помаду и измазала мне губы. Я был без понятия зачем, но успокоил себя мыслью, что это нормально. Для нас с Хотару это было нормально. — Пусть все это видят. Она облизнула свои губки, довольно глядя на проделанную работу. Я весь был в её «отметинах». По-моему, так должны выглядеть мужчины после бурного секса. Но у нас и без секса все шло вполне бурно. — Хочешь сказать, я один должен ходить в отметинах? — притягиваю её к себе, за талию. — Вот ещё. — она потянулась к моим губам, подставляя им свою девичью шею. — Теперь твоя очередь. Я припал своими крашеными губами к белизне её бархатистой кожи. Истязал и красил в красный её хрупкие ключицы. Всюду оставлял свои грубые следы. Опьяненный её совершенством, я так увлёкся этим процессом, что в реальность меня смог вернуть только громкий звонок, намекающий зрителям, что пора бы уже занимать свои места в зале. — Надо смыть… Я прекрасно осознавал, как дико мы сейчас выглядели. — Боишься, что тебе будет некомфортно? Боишься заявить всем, что ты только мой? — Хотару, мы в театре. — Ссыкло. — Хотару, это может попасть в сети. — Ссыкло. — Ладно-ладно. Я тебя понял. На самом деле, не очень-то и хотелось смывать с себя следы моей женщины. А с неё мои — так особенно. Дикость, не иначе. — Вот это другое дело. А теперь надень на меня свой галстук.***
В зрительном зале мы привлекли к себе много внимания. Где-то сбоку уловил вспышку фотоаппарата. Надеюсь в UA это не попадёт, к детям. Хотя, насрать уже. Скорей всего, меня там уже нет, в этом UA. Тем не менее, никогда бы не подумал, что стану разгуливать по храму искусства весь потрёпанный, в губной помаде, с котом на поводке и гордой усмешкой на своих, измазанных алым цветом, губах. Вместо стыда, во мне цвело надменное хвастовство. Я будто хотел сказать всему окружению: «Ну, что? Съели? Она моя». Это было потрясающе. Я свихнулся. Сам того не осознавая, я гордо выпрямил свою спину, придерживая согнутый локоть, для своей женщины. Она его удерживала, всецело положившись на мою опору, и вообще не смотрела куда мы идём. Непоколебимая уверенность во мне. Я веду, а она интуитивно шагает шаг в шаг. Уложила поудобнее голову мне на плечо, и прикрыла глаза. Может её на руки подхватить? Хотя, мне и так нравится. Да и без этого эпично выглядим. Особенно она, с алыми засосами по всей шее. Мне должно быть стыдно, но я доволен. Доволен, что весь в помаде, доволен, что она вся в засосах, в моём галстуке, пропитана моим запахом… Это получается, я горжусь тем, что рехнулся от собственничества? Это возможно остановить? И стоит ли? Просто, похоже, именно сейчас я стал лучше понимать Хотару… Был с ней на одной волне. Именно этим и был доволен. И всё это сводилось лишь к одному: я люблю её. До сумасшествия люблю её. Я впервые стал эмоционально открыт. Может это выглядело совершенно нелепо, но я действительно стал выдавать наружу те чувства, которые мне хотелось выдать. Без всяких утаек. Вопреки своим внутренним тормозам, которые трубили: «Это безумие!». Балет оказался красивым зрелищем, но мне он заходил, от силы, минут пятнадцать. Потом надоело смотреть на это однообразие одних и тех же поз. Конечно, красиво, но не все выдержат это лицезреть три часа. Если бы не Хотару, то я точно бы заснул. Она была очаровательна. Глядела на классический танец с таким восторгом, что я думал она вот-вот сорвётся и сама пустится в пляс, под ритмы великой музыки. А «живую» музыку Чайковского я особенно полюбил в этот день. Эта музыка запоминалась чарующими созвучиями в голове, когда я пленялся милой восторженностью моей нимфы. Её глаза блестели соцветиями софит. Они у неё изменились до неузнаваемости, эти глаза. Они всегда меня покоряли. Тут они были счастливыми, устремлёнными в мир танцевального искусства. Я опять влюблялся. С началом второго акта началась жара. Хотару, затаив дыхание, глядела на дуэт принцессы-лебеди и принца. По-началу это было даже забавно, наблюдать её милое изумление. Однако, когда моя чудо-девушка начала гладить себя по талии, прогибаться в корпусе, и зажмуривать глаза, своими трепещущими ресницами, то я понял — грядёт какой-то взрыв. Её тонкая рука по-лебединому прогнулась у меня перед носом и прошлась скользящим движением по шее. Подхватывает мою кисть и тянет к своей талии. М-да… Только у моей женщины балетные дуэты могли вызвать такую волну возбуждения. — Тш-ш-ш… — успокаиваю ее, притягиваю к себе и обнимаю, поглаживая по макушке. — Давай не будем животными в храме искусства. — М? Животными? — она усмехается, явно задумав что-то неприличное. — Как Лунный Уголёк? — её тонкий пальчик указывает на моего кота, который блаженно вылизывал свои яйца под душераздирающую музыку Чайковского. — Смотри как ему хорошо. А главное — похуй на общественное мнение. — Он кот. Ему по жизни на всё похуй. — И живётся ему в одно удовольствие. — опаляет жарким дыханием мою ушную раковину. — Давай потанцуем, как Зигфрид и Одетта? Только здесь. — её шаловливые пальчики расстегивают мою рубашку. — Не при людях же. — останавливаю её за запястье. — Ссыкло. — оседлает мои ноги, и глядит своими наглыми глазами, с вызовом. — Опять мы сходим с ума, да? — обреченно выдыхаю я, укладывая свои ладони на её тонкую талию. Такая миниатюрная, невесомая. Хотару была весьма кукольной. С трудом верилось, что этот прекрасный бутон был давно испорчен… — Не опять, а снова. Снова и снова. — обхватывает своими тонкими пальчиками мою напряженную шею и встречает своими губами мои губы. Да, дико. Но мне, как и моему коту, стало на всё похуй. Общество, мнение, сети, СМИ… Да ебись оно всё раком! Разве может быть что-то важнее этого девичьего стана в моих руках? Трогательных постанываний, когда я начинал тянуть её вниз, за волосы? Её сладкого аромата, от которого мне сносит крышу? Миниатюрных пальчиков, поглаживавших мою шею и ключицы? Я скучал по её поцелуям. До этого театра мы в последний раз целовались у меня дома. И почему мы раньше не возобновили эту ненасытную тягу друг к другу? Чего ждали? Не знаю. Похоже, что театра. Она совсем увлеклась. Расстегнула пиджак и сбросила его с моих плеч. И ладно бы только его. С рубашкой происходит та же история. Я чувствую нарастающий внутри меня адреналин. С силой придавливаю чертовку к себе, отправляя в поцелуй свой рык нетерпения. Руками расшнуровываю её корсет. Из головы вообще вылетело, где я нахожусь. Главное, что в моих объятиях была она. Так забылся в страстном слитии, что не заметил, как моя девочка слишком сильно подала вес на меня, обхватив обеими руками меня за голову. И мы с ней грохнулись к задним рядам. Это вынудило прекратить страстный поцелуй. Со всех сторон базарили, указывали на нас. Прямо перед моим носом вспыхнула камера. Кто-то вообще нас на видео снимал и, похоже, что давно. Гранд Опера и без папарацци? Не в этой жизни. Думаю, я снова прославлюсь. В Японии я стал, в последнее время, знаменит. Теперь буду весь мир покорять. Почему бы и нет? Ради шального блеска в глазах моей глупышки, готов на это пойти ещё, и не раз. Публика вокруг издаёт восхищенно-возмущённые выкрики: — (англ.) Ну вы даёте! Горячая парочка! — (франц.) Arrêtez le ballet! Laissez-les continuer! / Остановите балет! Пусть они продолжают! — (франц.) Tais-toi, pervers! /Заткнись, извращенец! — (англ.) Что вы себе позволяете?! Пошли вон…! Я сел, притянув к себе Хотару и кота, чей ободок тянулся от моего запястья. Заглядываю в её лукавые глаза, удовлетворённо улыбаясь, как потерявший голову идиот. Ах, точно. Я и есть потерявший голову идиот. Тогда, всё нормально. — Похоже на сегодня с нас хватит балета. — мягко чмокаю её в носик. — Хи-хи… — тянется к моему уху, жарко прошептав в него. — Это балету нас достаточно. Мы уходим из зала по красной дорожке, гордо выпрямив спины, под вспышки со всех сторон. Следом лениво перебирал своими лапами кот. Платье Хотару держалось на одних соплях, но держалось. Надо будет попрактиковаться с развязыванием карстов. Пока у Хотару с «раздеванием» было лучше. По крайней мере, только я шёл полураздетым, светя своим обнаженным торсом, подобно звезде горячего журнала.***
Pov. Ястреб.
Поднять шумиху в учительской с самого утра — довольно весело. Особенно когда в сетях появились крайне интригующие события. — А у наших голубков-то всё жарче и жарче! — влетаю в помещение через окно, сразу же привлекая всеобщее внимание «коллег». — Ну-ка, покажи! — подскочила с места Полночь, побежав в моём направлении. Передаю ей свой планшет. Пока она смотрит новость, к ней присоединяются другие члены учительского состава. С каждой секундой их лица все больше вытягивались от недоумения. — В театре?! — Шота? В театре?! Эротичные сцены?! — Нихуя себе… Хотел бы я на месте этого поганца оказаться! — Смотри, весь в помаде, зацелованный! — Япона-мать… Страсти-то какие… — Вот вам и тихоня. Женщина у него, конечно, мощная. — Бомбочка-бомбочка! — Всемогущий, не умирай! Я довольно улыбнулся. Сейчас учительский состав напоминал встревоженное стадо пингвинов. Обожаю смотреть на людей со стороны, особенно, когда их потрясает какое-то интересное известие. — Батюшки, что происходит? — в помещение зашёл Директор. — Здравствуйте. — подлетаю я к нему, дружелюбно улыбаясь. — Мы вот обсуждаем блудные похождения одного из наших коллег. Хотите присоединиться? — Я уже видел. — сообщает мне Незу. — Лучше скажите, чем вы занимаетесь с классом 1-А, коллега Ястреб? Слово «коллега» прозвучало довольно комично. — Геройские имена придумываем. — отвечаю ему. — Это замечательно! — обрадовался мышонок. — Позвольте узнать, какие? — Ну… — задумался я, вспоминая вчерашнее занятие. — Скрудж Макдак, Мечта реанимации… — Это вы им имена придумываете? — прервал меня Незу. — У детишек слишком скромная фантазия. — развёл я руками. Ничего не знаю. Смотреть на дощечку с надписью: «Шото», — было так себе. Пришлось разрядить обстановку. Класс и правда стал активнее. Буянить. — Всё же, вам ещё следует понабраться преподавательского опыта, Ястреб-сан. — мягко сказал мне Незу и обратился к Полночи. — Каяма, спаси детишек 1-А класса. — Да, я вас поняла.