Помнишь?

Pov. Хотару.

      Шоте стало плохо, когда мы вернулись в отель. Все началось с нашего безумия…       Он с голым торсом вышел из театра, в дождливую погоду. Ещё и вечером. Нам было весело бегать под этим дождём. Забежали в парк, где ночные фонари освещали глянцем его тело. Вода стекала по тёмным волосам и его мускулистому торсу. Масляно поблёскивали его рельефы, по которым я водила узоры, грела горячим дыханием губ. Самое бесценное — это его лицо. Капли капали с его подбородка мне на лоб. Черные глаза прикованы ко мне. С росой блестящих капелек, его очи были просто фантастичными. Его длинные волосы прилипли к щекам и я их заправляла за уши. Особенно манили тонкие губы, увлажнённые дожем.       Шота. Моё всё. Он по-сумасшедшему меня полюбил. Готов был сколько угодно стоять под холодным дождём, зачаровано глядя, как я с ним намокала под этим ливнем. И я туда же. Это зрелище было прекрасным. Я, он и дождь. И других факторов не существует. Ни людей, ни холода, ни ветра, ни звуков машин. Помню только, как крепко прижалась к его промокшему торсу. Тогда я ощутила, как мне не хватало тепла. Как я продрогла.       Когда я его привела к могиле отца, то небо тоже плакало. Тогда полураздетой была я, в белой сорочке. Теперь он. Всё так меняется… Тогда я и подумать не могла, что веду к могиле папы моего трогательного Шо. Что веду туда самое лучшее, что со мной сейчас есть. Тогда я считала его преступником. Сейчас я считаю себя преступницей, за одни только мысли об этом.       Мой бесценный, мой грешный мальчик. Именно мальчик. Мы с ним ведём друг друга, словно дети. Когда люди любят, когда они по-настоящему счастливы, то они напоминают детей. Я об этом где-то читала. Сейчас эта информация мне о многом говорит. И радует. Эта информация значила, что не только я ловила счастье. Ведь он тоже дурел, как подросток.       Это так прекрасно. Счастье било ключом. Мне больше ничего не надо. Мы вдвоём и целый мир. Вот ради чего я жила. Ради этого, любимый.       Мы бы так и стояли, два повернутых друг на друге индивидуума, под льющим дождем. Нас отвлёк кот, жалобно мяукавший под ногами. А кот для нас — это святое.       В отеле я первым делом пошла отмывать кота от грязи. Шота остался возле мини-бара, ища там водичку.       Когда я вернулась из душа, то он валялся без сознания. На полу. Лоб горел, носом сопел. Я тут же вызвала в номер врача.       Было погано. Я его утянула в это сумасшествие. Как бы хорошо мне от этого не было, но я должна заботится о моём любимом.       Как выяснилось, он итак здоровьем был плох. Подпортил его ещё в Японии. Сидел на таблетках исцеляющей старушки. Когда же мы с ним «мило» прогулялись под прохладным ливнем Парижа, обдуваемые ветрами со всех сторон, то там совсем все подкосилось.       Неудивительно. Вообще неудивительно. Он всегда плевал на себя и своё здоровье. Я ещё и сделала ему большое одолжение, окончательно свалив его в кровать.       Выслушав от врача нотацию про постельный режим, таблетки, за которые пришлось на месте отдавать большие суммы, и полный покой, — отправила лекаря к чертям из номера.       Лунный Уголёк устроился в ногах своего хозяина, умиротворенно посапывая в такт своему дыханию. Я же сидела у изголовья кровати, вытирая мокрой тряпкой капельки пота с его лба. Шота спал не спокойно. Морщился, хмурил брови, мычал. Его мучения резали ножом. Я не знала, как облегчить его страдания. Ни поцелуи, ни песни, ни ласковые поглаживания — ничего не помогало. Казалось, делали только хуже. Из-за этого в груди кололо ещё сильнее.       Он просыпался и в полубреду пытался мне что-то донести. Я гладила его по слипшимся волосам, пытаясь разобрать его речь. Сначала это походило на какие-то животные звуки, ни разу не понятные. Потом стали звучать слова. И, наконец, я смогла услышать его тревоги. То, чего его беспокоило. — Не умирай… Хотару… Не умирай!       Чувствую, как всё внутри сжимается в один ком и срывается в бездну реальности.       Всё верно. Я же умираю. Я не вечна. Шота и его дурное состояние напомнили мне, что от реальности не сбежать. Что смерть продолжает надо мной кружить.       Кладу ладошку ему на лоб. Такой горячий. Живой. Сейчас переболеет и вновь забьётся в котле своей неугасающей жизни. Ему ещё жить и жить.       Я его так люблю… Это сердцебиение, дыхание, глаза, густые волосы, хриплый голос, любимый запах… Мне будет мало. Разве насытишься этой жизнью? А ведь это скоро прервётся. Для меня. Я его потеряю.       Интересно, куда я попаду? В Ад? Скорей всего туда. Я знатно нагрешила в своей жизни. И он тоже. Шота тоже не идеален. Значит ли это, что мы с ним попадём в одно и то же место, после смерти?       Попадём? Мы? Умирать же только я должна.       А если после смерти не будет ничего? Если там пустота? Я буду одна? Совсем одна? Среди бесконечной пустоты?       Я боюсь!       Нет! Я не хочу оставаться одна! Я хочу с ним! Я не вынесу! Боже, оставь мне Шоту! Я его так люблю, так люблю… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Останься со мной, любимый! Только ты и я! Тогда не страшна никакая пустота!       На грани восприятия, слышу крехтящий голос: — Что… ты делаешь…!       Шота! Он очнулся! Только смотрит на меня с ужасом… — Я люблю тебя! Люблю, люблю, люблю…       Его лицо бледнело, теряя жизненные краски. Я не понимала, что с ним происходит, но мне это даже нравилось. Шота шла мертвецкая белизна. Он шумно дышал, задыхался. Это не походило на его привычное, спокойное дыхание… На него падает тень. Моя тень.       Что происходит?       Чувствую, как я плачу. Как капли слез падают на мои руки. Я перевела на них взгляд и похолодела от ужаса. Кисти моих рук мёртвый хваткой вцепились в его горло, удушая. Я только сейчас это увидела и осознала. Это я отнимаю силы Шоты. Никто не останавливает меня.       Меня бросает в пот. Я падаю на пол. Отползаю прочь от его кровати и вырезаюсь спиной в стену. В руках своих до сих пор чувствую теплоту его шеи. Фантомные ощущение было нереально сильным. Казалось, что я продолжала его убивать. Казалось, я его убила.       Он жадно хватал ртом воздух. Или это глюк? Может, мне мерещится? Может, он уже мертв? Как я сама себе могу доверять, после того, что сотворила?! Я чудовище! Не могу саму же себя контролировать!       Это конец. Это больше не должно продолжаться. Я больше не должна продолжаться. Я сгнила. Окончательно. Побраталась со своим сумасшествием и окончательно себя потеряла.       Нахуй такую дрянь. Отрыжка Сатаны. Бесполезное создание, которое давным-давно должно было сдохнуть. Эгоистично убивает самое ценное, что есть.       Ванна быстро набирается водой.       Вспомнилось, как в тюрьме ко мне ворвались, во время принятия душа, и ударили по животу. Было много крови и маленькое тельце, безжизненное, как само воплощение смерти. Тогда мне захотелось утопиться, но мне не дали.       Настало время осуществить свою мечту.       Влезаю в девственно-белый, керамический гроб и погружаюсь в ледяную воду. Немного задерживаю дыхание, любуясь бликами света, мерцающих через водную прозрачность. Это завораживает. Слишком красивая смерть. Я и правда такую заслуживаю?       Закрываю глаза и начинаю вдыхать в себя жидкость. Я начинаю чувствовать тишину смерти. Неизбежность, которую я готова принять без всякого сомнения. Готова, чтобы секундная стрелка перестала отсчитывать удары моего сердца. Я знаю, что заслужила. Этот мир наконец избавится от меня. От своего ракового образования.       Резкий рывок за ворот. Я в полусознании понимаю, что не умерла. Что этот дурак не позволил окончательно прерваться моей жизни. Тёмные круги, отвратительная вялость… Не соображаю. Он куда-то несёт.       Нахуя я тебе нужна? Зачем ты это делаешь? На себе же ощутил, насколько я больна.       Сознание постепенно нормализуется. Я начинаю отчётливо видеть, слушать и ощущать, всё что вокруг происходит.       Он бросает меня на постель, нависает грозной фурией. Глядит нездорово, надломано, по-сумасшедше болезненно. Лицо у него красное-красное. Температура ещё не сошла. Он болен. Но не в бреду. Что-то в нем заставило превзойти своё недомогание. Не что-то, а кто-то. — Шота… Я хочу умереть… — плачу. Надо перестать лить слёзы. Где ебаное холоднокровие?! Какое право я имею дальше жить?! Хватит рыдать, уродина! — Смотри, что я с тобой сделала… — хочу дотронуться до его шеи, но тут же одергиваю руку. Нет. Нельзя. — Я напала на тебя, когда ты был уязвим! Самое страшное, что я даже не осознавала это! Ты понимаешь? Понимаешь?! Я опасна для тебя! Я монстр! Всё! Хватит! Такое дерьмо должно сдохнуть! Сдох…!       Он затыкает мой рот поцелуем, забирая себе этот поток отчаянных откровений. Его пальцы путаются в моих волосах. — Заткнись! Просто заткнись! Переживу. Мы это вылечим… Вылечим… — выдыхает он меж поцелуев. — Ты с ума сошёл?! — в недоумении восклицаю я. — Вот именно… — вновь тянется к моим губам, опаляя их своим сбитым дыханием. — Мне уже плевать, насколько жестоко ты со мной обходишься. Настолько, что я тебя обожаю даже со всем этим! Я единственный готов терпеть это до победной. Раз уж начали, то давай продолжим сходить с ума…       Он сильно заводится, начинает окроплять всю мою шею жадными поцелуями. Я дрожу. Это кажется полным безумием. Он так не должен делать. Не после того, что произошло. Моё тело ему должно быть противно! Насколько же он сошёл с ума? В этом же тоже виновата только я? Я ужасна… Сама тону и любимого утягиваю. Вроде и радостно и страшно. Страшно из-за неизвестного исхода.       Стягивает с меня мокрый халат. На мне практически больше ничего не остаётся, кроме трусов. Лифчики я не одеваю в домашних условиях.       Вижу как гневно поаллели его глаза, рассматривая те места, где оставлял свои следы Ястреб. Его это злит. А я не могу оторвать от него взгляда. Дыхание сбивалось. На этот раз мы точно не ограничимся одними касаниями и поцелуями. Я стану его женщиной? От этой мысли внутри всё заходило жаром. Жаждала этого как воздуха, но и поверить не могла, что это может стать реальным. Я знала, что должно произойти что-то плохое. Привыкла, что этим всё заканчивается. Но, Боже, как же я его хочу…       Я заскулила, когда он прикусил мою шею. Замлела, когда тёплый, горячий язык стал зализывать место укуса. И дыхание его жгло мою кожу. Я плыла, теряя связь с рассудком. Вцепилась дрожащими пальцами в его волнистую, приятную на ощупь шевелюру. Эти руки, которыми я недавно его душила, стали нежно поглаживать по широкой спине, сминая эластичную ткань его серой футболки. Потом они зарываются в чёрные волосы, почесывая густой затылок. Вроде от такого парни балдеют? Кто знает. Но поцелуи у него стали более требовательными. Ебнутая. Какая же я ебнутая. Я знаю, что безумно его полюбила, но я не знаю, что со мной происходит, когда я начинаю думать о чём-то другом. Будто надо мной берет верх другая личность. Или это продолжение меня? Но почему?!       Мне страшно. Во мне живет вторая «я». И она опасна для Шоты. Спящее чудовище, готовое возникнуть в любую секунду. Почему он принял такую тварь? А что если это закончится чем-то страшным? — Шота… — вопреки своему кричащему желанию, пытаюсь его отстранить. Смотрю на него сожалением и страхом. — Остановись. — Я не буду останавливаться. — целует меня, нежно. — Я не хочу тебя терять снова. Путь так. Пусть вообще до полного безумия. Плевать.       Оглаживает руками всё тело, ласкает. Успокаивает и будто доносит: «доверься мне».       Почему я должна доверяться ему, когда это мне надо добиваться его доверия? Почему он не бежит от меня? Видел же, какая я тварь.       По щекам текут слёзы. Неужели он настолько в меня влюбился, что даже готов принять эту мою сторону? Не верю! Всё это слишком прекрасно, чтобы быть правдой. — Тш-ш-ш… — слизывает горячие слёзы с моих щёк. — Ты боишься? — легонько дотрагивается до бедра, думая, что причина моих слёз кроется в этом. — Как ты можешь… меня хотеть? Я же… Я же… — слова застревали в горле. — Забудь. Это уже не важно. Важно настоящее. Я решил, что останусь с тобой не смотря ни на что. — улыбается мне вымучено-вымучено, но искренне. — Не думай о плохом. Ты же хотела стать счастливой. Не забывай про это. — Шота… — я ему улыбаюсь, сквозь слёзы. Его лицо расплывается в моих глазах, подобно прекрасному миражу. Как я люблю этот мираж. — Ты и есть моё счастье.       Я чувствовала, что полностью могу доверится ему, безумцу. Мы нашли свою гармонию среди безумия. Все, что с нами происходило — это полный абсурд. Были бы мы адекватными, то давно бы сбежали друг от друга, ещё когда впервые друг друга увидели. Но судьба нас свела вновь.       Он прошёл через страшное, как и я. Это страшное его не испугало. Если мне пришлось по-неволе проходить все испытания каторги, то он на это пошёл добровольно. Всё ещё чувствует вину за семь лет? Или это из-за обещания, что не бросит? Да в жопу это. С ума сошёл, вот и всё.       Он мой. Даже если окончательно кукушкой поеду — всё равно не бросит. Его любовь одержимость предана.       Я его люблю, начиная с глаз. Это самое обожаемое в нём.       В его глазах стало меньше красных змеек. И это при том, что сейчас он болел. Его недосып стал по-немногу отступать. Уже как три дня он много спал, со мной. Мы нашли идеальное положение, в котором я не бушую во время сна. И так мы полюбили сон. Потому что спали друг с другом.       Ещё я очень люблю его прохладные пальцы. Хоть у него был жар, эти конечности оставались прохладными. Он осторожно касался ими моего тела, ласково гладил, давал привыкнуть к этой будоражащей прохладе. Они у него длинные, ровные, аристократичные. Думаю, пианисты бы сгорели от зависти, завидев такую роскошь.       Губы у него цвета начинающего цветения. К ним мало поступает кровь, как и к его пальцам. Но эти ровные, шероховатые губы, обрамлённые мужской колковатовтью, которые одаряют меня слегка царапающими поцелуями — это то, что окончательно доводит до взрывных.       Снимает с себя майку, обнажая своё исполосованное шрамами тело. Герой… Некоторые шрамы его красили, а некоторые приводили в ужас. К примеру, на правом локте не было живого места. Внутри отдавало щемящим чувством.       Я приблизилась к его груди, целуя белую полоску, возле соска. Волоски гладили мой подбородок, губы и нос. Я рассмеялась. Щекотно. Представила на своей груди такую же растительность и ещё сильнее рассмеялась. Какие же мы разные. Некоторые мужчины стараются скрыть свои природные недостатки. Тщательно бреются, эпилируют себе всё, доводят до шёлка, а потом красуются перед всеми, как нарциссы. Мне кажется, для мужчин это должно быть дико. Они по природе созданы грубо. Сильнее нас, женщин. Защитники, охотники. Куда им красоваться? Помню, как однажды отец мне сказал: «Мужчина должен быть чуть красивее обезьяны. Наверняка именно к такому тебя и потянет, когда ты созреешь. Для женщин чем грубее и надёжнее — тем лучше».       Глядя на Шоту, полностью соглашаюсь с словами отца. Айзава не идеально ухоженный нарцисс, а мужик, в самом прямом смысле этого слова. Без преукрас. Его невозможно назвать «красавчиком». Но для меня он стал самым прекрасным человеком за всю чёртову жизнь. Не природная красота его красит. Не в этом его суть.       Не даю ему себя целовать. Не успокоюсь пока не коснусь губами каждой его отметины. Пока не одарю нежностью все места, которые когда-то мучали его болью. Из которых раньше лилась его кровь. Следы от битв, свидетельствующих о том, что его жизнь была в опасности. Что я могла сейчас остаться без него, без моего героя.       Он не возражает, подставляя своё тело под мои губы. Одной рукой ерошит мне волосы на затылке. Зарылся в них носом, вдыхая их запах. Я чувствовала, как он сжимал меня своими сильными руками. Покорно ждал, когда я закончу свои нежности.       Я чувствовала себя любимой женщиной. И похуй, что эта любовь разворачивалась на ненормальной почве.       Всё его тело теперь в моих поцелуях. Его грудь, пресс, ключица, плечи. Кожа у него была горячей, солоноватой, вся в испаринах. Ему жарко. Он болен. Бедный мой. Я водила языком по его рельефам, оставляя везде мокрые следы, после которых будет прохладно. Пусть они немного остудят пылающее тело.       Когда наши губы вновь встретились, он переворачивает меня под себя, возглавляя весь последующий процесс. А процесс этот уже не остановится. Он нам просто необходим. Я вижу это в его космических глазах. Целую их, окончательно одобряя это желание.       В помещении горел свет. Я чётко видела каждый его изгиб, каждую деталь. Помню, когда я была невинной, то воображала сближение с мужчиной среди темноты. В темноте важны одни ощущения. Я представляла их с волнением и трепетом. Но сейчас я вижу эти взъерошенные волосы, отражение горящей лампы в затуманенных желанием глазах, напряженные мышцы, капельки пота, влажные, раскрасневшиеся губы. Волшебнее этого не будет ничего.       Целует везде. Целует лихорадочно. Где-то прикусывает, где-то посасывает, где-то проводит носом, вдыхая и тут же обжигая шумным выдохом. Его волосы осыпаются на мою кожу, добавляя щекочущие ощущения, вместе с щетиной. А мне надо цеплять его. Держать его, чтобы не исчез. Кажется я слишком сильно вцепилась в его плечи. Он не обращал внимания, забываясь мной дальше. Когда поднялся чуть выше, к груди, я обхватывала его голову, собирая все волосы в одну кучу, прижала к себе сильно-сильно, жадно. Он там кусал, облизывал, дразнил, водил пальцами, сминая эти небольшие округлости. Ему нравилось. А мне сносило башню. Скулила от удовольствия.       Я обхватила ладонями его скулы, обращая его внимание на себя. Встретившись с его полуприкрытыми, полными обожания глазами, стыдливо отвожу взгляд в сторону. Мне становится боязно за вопрос, который возник в моей голове. Но я хотела знать заранее, что мне ожидать. — Это… будет грубо? Больно? По другому никак, да?       На некоторое время между нами зависает тишина. Только чувствую теплоту его кожи, его дыхания, и его скул, которые продолжала держать в своих ладонях. Но взглянуть на него не могла, чувствуя себя идиоткой.       Я не должна была это спрашивать. Не мне решать, как ему со мной обходится. Особенно если учесть, что недавно ему пришлось вытерпеть от меня. Конечно, это будет грубо. Да… Тут только срыв. Как и тогда, среди заключённых? Разве не этого я заслужила? Но почему от этого становится так горестно?       Он обхватывает мои ладони своими, гладит большими пальцами. — Взгляни на меня.       Перестаю разглядывать стену и виновато обращаю взгляд к нему. А у него немая забота плещется в сверкающей черноте зрачков. Там трепет, обожание и болезненность. У меня разливает жаром и любовью, от груди и до низа живота. Он одним взглядом захватил меня взахлёб. — Я люблю тебя, Ру… Наверное это было поспешно. Прости. Я никогда не причиню тебе боли. — смотрит прямым, твёрдым взглядом, грустно улыбаясь. — Дай мне просто тебя обнять, маленькая.       Приподнимается на локтях, подтягивается ко мне. Я обнимаю его голову, тяну к себе, подаюсь на встречу. Я больше ничего не боюсь. Я в надёжных, любящих руках, крепко сжимающих меня в ответ.       Читаю в его глазах немой вопрос. Внимательно ловит каждую мою реакцию. Не уверен, что может продолжать. Я ему в ответ улыбаюсь. Бесконечно благодарно. Кого раньше волновали мои чувства? Кто так же высматривал, ловил, каждую мою реакцию? Кто на меня смотрел с такой трогательной заботой?       Желание захватывает с новой силой. Теперь мы с удвоенной силой упиваемся друг другом.       Оторвавшись от моих губ, Шота стал медленно осыпать поцелуями мою шею, плечи, грудь, живот. Это было так трепетно и осторожно, что я ощутила себя самой большой драгоценностью в его руках. Будто я вернулась обратно, став цветущем, девственным цветком.       Я привыкла, что мужчины обходились со мной жестоко, через насилие, вынуждая под них лечь. Кроме боли, страха и слез, я больше ничего не испытывала.       Сейчас я ловила каждое мгновение, утопая от ласк. Глядела с исступленным желанием на то, как его сильные, мощные руки, способные свернуть шею одним движением, нежно гладили меня по бёдрам. Как его губы невесомо касаются коленок, как дрожат его прикрытые ресницы… Это все было чем-то невозможным. Я таяла и забывалась. Стоны наслаждения не переставали выходить из груди. Лишь бы это не прекращалось. Пусть всё как в сказке, но я хочу пройти через этот чудесный мираж «от» и «до».       Он стянул с меня последний гардероб одежды. Я прикрыла глаза, готовясь к самому худшему. К тому, что эта нежная лаская сейчас прервётся.       Меня как током ударило, когда он коснулся горячим языком моего лона. Смешанные чувства наслаждения и стыдливости заходили внутри бьющим ключом, и я не знала куда их выплеснуть, изумлённо уставившись на Айзаву. Тот посмотрел на меня ласковым взглядом, будто успокаивая, и провёл языком по смущающему месту. Я откинулась на одеяло, с силой вцепившись в него пальцами. С каждым его прикосновением, всё сильнее прогибалась в спине, захлебываясь от стонов. Это так смущающие, горячо, непристойно и приятно… Шота опытный. Где-то же научился доводить до такого экстаза. Не хочу об этом думать. Главное, что сейчас он дарит наслаждение мне, и только мне.       Он отрывается от моих половых губ и в следующую секунду накрывает поцелуем мои верхние. От ощущения его желания между своих ног, не могу нормально отвечать на поцелуй. Внимание, странным образом, концентрируется там. Он выше меня на голову, поэтому войти в меня при таком положении не сможет, пока не прервёт поцелуй. Только я об этом подумала, как он прерывает поцелуй. Между нами возник зрительный контакт. Он глядит внимательно, открыто, бережно поглаживая за моим ушком. А во мне сумбур. Всё бурлит эмоциями, чувствами, возбуждением. В конце концов, я успокаиваюсь, тепло ему улыбнувшись. — Говори, если тебе будет не приятно. — он легонько чмокнул меня в висок.       Чувствую его головку, давящую в промежность половых губ. Расслабляюсь, полостью доверившись своему мужчине. — Я уже забыла как говорить… Попробуй разобрать язык стонов. — фыркнула я, лукаво поднимая на него глаза. — Люблю твой острый язык.       Он резко входит. Мне было немного больно. Интимных связей не было пять лет. Да и ощущался он внутри вполне… авторитетно.       Притягивает меня к себе, прижимаете к своей ключице. Я перехватываю его шею, путаюсь руками в его мокрых волосах, пытаюсь склонить к своему лицу. Как жаль, что я коротышка. Но нам все равно удалось найти друг друга губами.       Он возобновляет движение, плавно двигаясь внутри меня. Я отдаюсь одним ощущениям, начиная ловить от этого воссоединения райское блаженство. С Шотай секс становится самым лучшим удовольствием, полностью стирающим мои прежние кошмары, дарующий крепкую связь с моим самым любимым человеком в мире. Начинаю сладко стонать, прямо возле его уха и ещё больше спутывать пальцами его густую шевелюру. Долго будем расчёсывать…       Внезапно он меняет положение, усаживает меня на себя. Теперь наши лица были на одном уровне. Я понимала, что дальше должна самостоятельно поработать, но это было несколько смущающе… Хотя перед ним нечего стеснятся, учитывая его недавние бесстыдные прелюдии. Но скакать на нём, как последняя… прости Господи? — Что такое?       Я пристыженно уткнулась лицом в его шею, притягивая его волосы к себе, чтобы прикрыть ими свою горящую морду. Бедные волосы. Наверное их никто ещё так не истязал. — Не переживай. Я сам всё сделаю.       Чувствую, как он возобновил движение. Ощущения совсем другие. Всего лишь смена положения, но меняет направление, и сам процесс приобретает уже другие краски. Я сильнее обхватываю его за шею, с жаром выдыхая стоны удовольствия. Спустя какое-то время сама не замечаю, как начинаю двигать бёдрами ему навстречу. Наверное ему тяжело в таком положении. Не стоит забывать, что он болен. Я отрываюсь от его шеи, убирая мокрые прядки с его лица. Болезненно-красный вид пугает. Весь вспотел, бедняга. Но в глазах уверенность, безмолвно говорящая: «не сомневайся во мне». Идиотизм упёртости.       Накрываю его губы в жарком поцелуе и мягко толкаю на спину. Похоже участи «наездницы» мне не избежать. Впрочем, я была не против. Особенно грела душу мысль, что так я облегчу участь моего приболевшего Шо.       Безумие страстных движений, переплетений пальцами, жадных поцелуев, укусов, объятий, ласк, лихорадочного блеска в глазах… Это длилось и длилось. Я не помню когда это началось и когда закончилось. Мы задыхались в ритме экстаза. Когда мы обессилили и прижались друг другу, сцепившись каждой возможной конечностью друг за друга, за окном плыла светлая луна, осевшая своим светом наши промокшие тела. — Теперь не страшно не увидеть весь мир… Я познала вселенную.       Он меня не услышал. Болел, сильно устал, ночь в самом разгаре. Понятное дело. Вселенной необходимо отдыхать.