in spite of you

Гарри лежал на боку, притянув колени к груди, а отросшие волосы разметались по подушке. Всё тело ныло, кости ломило, как у старика – скоро уже вставать, а он еле доковылял до кровати. Скажу, что заболел. Не собираюсь я в таком состоянии ещё и уроки высиживать. — Упиваешься жалостью к себе? — вздохнул Том где-то сзади. Гарри вздрогнул и продолжил смотреть на свой задёрнутый полог. — Да. Я очень устал. Ты меня расстроил и буквально все силы выпил. Я имею право быть хуёвым. — Мудрость на уровне Сириуса Блэка. — А с твоей стороны очень мудро было сжечь половину Запретного леса. — О, да это была от силы четверть. И остальные варианты оканчивались чьей-то смертью. — А этот вариант окончился смертью тысяч живых существ. — Я смогу с этим жить. Гарри поморщился и бросил на Тома взгляд через плечо: тот сидел босой, свесив одну ногу с кровати, а другую подогнув под себя. — Мы могли бы просто опять устроить дуэль, — Гарри снова отвернулся, — раз тебе так необходимо срывать злость на всём подряд. — Ты бы предпочёл, чтобы я срывался на тебе? — съязвил Том. Повисла тишина. — Да даже и так. Гарри мысленно просил Тома уйти, хотел побыть наедине со своими мыслями, несмотря на иронию: тот и так слышал каждую. Но ощущение чьего-то присутствия отвлекало. Он привык со своими переживаниями расправляться один. — Спрячь кольцо куда-нибудь на дно чемодана, — мягко начал Том, — потом перенесём в Выручай-комнату. Не хотелось бы подвергать тебя ещё и его воздействию. — Как мило с твоей стороны, — без энтузиазма огрызнулся Гарри и вдруг нахмурился. Остальные ещё не проснулись? Никто не слышал этот разговор? — Ты наложил чары? — Да, — отозвался Том. — Все ещё спят. — Я бы тоже хотел. — Мечтать не вредно. Гарри прикрыл глаза, чувствуя себя как никогда слабым. Что на Томе за проклятие, раз он рушит всё, к чему притрагивается – лес, их с Гарри едва наладившееся общение, его детство и режим сна? Сознательно ли он это делает? Вырываются ли так его подсознательные проблемы или это лишь гнев – тупой, бессмысленный, ни к чему не приводящий? Испытывает ли он угрызения совести хоть из-за чего-то? Гарри заговорил, когда стало понятно, что Том никуда уходить не собирается: — Зачем ты свои куски души по миру раскидал? — «Раскидал»? — передразнил Том. — Вообще-то предполагалось, что они неплохо спрятаны и защищены. Гарри молча смотрел перед собой. — Ну да, естественно, тебя взбесило, что Дамблдор нашёл то, что ты спрятал. — Кольцо Гонтов, — поддакнул Том. — Но ещё меня вывело то, что он вообще в курсе существования этих вещей... И его маразматическое поведение. — В чём их смысл вообще? Том молчал так долго, что Гарри, несмотря на тупую боль в висках, повернулся на другой бок, чтобы убедиться, что тот не умер. — Это называется крестраж. В объект помещают часть души. И человек становится бессмертным. Гарри скептически нахмурился. — И почему тогда все вокруг не создают крестражи? Бессмертие для многих привлекательно. — Ну, — Том холодно улыбнулся, — чтобы поместить куда-то часть души, её надо сначала, собственно, расколоть. — Как? — Убийство. Гарри лёг на спину, провёл ладонями по лицу и вздохнул. — Ты так боишься смерти. Я давно заметил. Как бы ни льстило, что Том сам с ним поделился важной информацией, которую Гарри вполне мог использовать против него, принять выходку с поджогом как данность казалось кощунством. Конечно, он понимал бешенство Тома из-за раскрытия секрета буквально всей его жизни, но то, как легко он делился этим с самим Гарри, сбивало с толку. Том промолчал. — Сколько крестражей ты создал? — Гарри уставился на него, сведя брови к переносице. — Больше, чем кто-либо ещё. Хотелось бы его пожалеть, хоть у Тома в голосе и звенело торжество, Гарри видел только стремление доказать всем и себе, что он больше, чем просто смертный. Он откинул одну руку в сторону, давая Тому возможность лечь рядом. Тот ею не воспользовался. — Позволяешь себе кого-то трогать, потому что так мотивы ясны, и ты чувствуешь себя в безопасности, а другим не позволяешь этого? — подначивал его Гарри с несвойственной себе толикой злорадства. — Боишься боли и уязвимости? Что-то из детства? Он очевидно подпортил Тому настроение, но магии у того было всё ещё очень мало. Гарри этим пользовался. Том не мог его проклясть. — Ты же знаешь, я ничего тебе не сделаю. И не смогу, и не захочу, — Гарри вдруг стало ещё более горько. — Ты доверил мне две части своей души, но не можешь доверить тело. Тело, которое Гарри многократно убивал во время их дуэлей. — Жди кошмарных снов, — мрачно бросил Том. — Слишком умным себя возомнил. — Я тебя чувствую, — Гарри приподнялся на локтях, — естественно, я возомнил себя умным во всём, что касается тебя. Том медленно улёгся рядом и устремил взгляд в потолок. — Ты не вернёшься к сумасшествию, если поглотишь ещё крестраж? В ожидании ответа Гарри снова перевернулся на бок и потёрся щекой о вдруг показавшееся жёстким одеяло. – Не думаю, — Том задумчиво нахмурился. — Я создал кольцо всего через пару минут после дневника. Это даже лучше, чем поглощать крестраж из Выручай-комнаты. — Каким образом даётся бессмертие? — Если тело умирает, душа всё равно остаётся привязанной к миру живых. Можно «воскреснуть». — Это ты и пытаешься сделать уже три года? Том неопределённо кивнул. Они вдвоём с лёгкостью помещались на широкой кровати, могли разговаривать в голос; Гарри думал, что, раз Том не собирается пока исчезать, то можно этим и воспользоваться: полежать вместе до подъёма, поговорить о наболевшем, пока Том более-менее благодушно настроен. После поджога Риддл словно смягчился. — Будем перепрятывать остальные крестражи? — Зачем ты пытаешься мне помочь? — Том повернулся к нему лицом, и их взгляды встретились. — Зачем ты говоришь это? — Я в тебя верю, — улыбнулся Гарри, пародируя тон Дамблдора. — Разве ты не видишь? Разве ты не понимаешь? Том улыбнулся в ответ и отрицательно помотал головой прямо лёжа. — Как же ты меня бесишь, — абсурдно тепло сказал Том, и это был бальзам Гарри на душу. — Охотно верю. Гарри долго молча смотрел ему в глаза, а Том не дышал и не моргал. — Помню, у тебя в голове всплывал вопрос, — начал Том, — почему я могу делать так, что ты один меня видишь. Я проецирую у тебя галлюцинацию своего присутствия, буквально заставляю тебя бредить. Можно сказать, это даже не я, а просто двигающаяся и говорящая картинка меня, которую я тебе показываю, потому что могу контролировать твоё сознание. Гарри кивнул и вздохнул: — Как насчёт гениальных выводов про Дамблдора? Том воссиял. — Теперь точно ясно, что он специально не убрал «Наитемнейшие искусства» из библиотеки. Заметил твой повзрослевший вид. Сложил два и два. И видимо, тогда и уверился в том, что я создавал крестражи, и начал их искать. Очевидно было начать с дома Гонтов. — И там он нашёл кольцо, да? Зачем ты его там спрятал, раз это такое очевидное место? — В любом случае место и само кольцо были защищены. Но я не думал, что вообще хоть кто-то узнает про крестражи, и тем более не думал, что кто-то осмелится их искать. — Как недальновидно, — поддел его Гарри. — Так и есть, — Том приподнял брови. — А Альбус хочет, чтобы я их поглощал. И чтобы ты снова и снова проходил через то, что было в прошлый раз. — И зачем ему это? — Чувство вины передо мной, может? Иначе не знаю, как объяснить то, что он просто не уничтожил кольцо. Хотя, возможно, он просто не знает, как крестражи вообще уничтожать. Ну и естественно, он хочет, чтобы я «одумался», не вернулся к прошлой жизни. А тебя, видимо, не жалко. Гарри грустно улыбнулся и попытался вспомнить, в какой книге он видел что-то, описывающее их ситуацию. — Если бы мы только умели друг во друга поверить, — проследил его мысли Том, — не быть ослеплёнными поступками людей, а заглянуть в человеческую душу и прозреть в ней возможную человечность, предложить человеку наше доверие – и призвать жить в полную меру своего человеческого величия. Не дословная цитата, но Гарри оценил. — Меня беспокоит, — сменил он тему, — что Сириус не захотел встретиться с Люпином. Том устало вздохнул. — Ну и почему? Тебя это касается? Нет. Тебя просили о помощи? Нет. — Ну мне не нравится. Я хочу, чтобы у Сириуса был кто-то, кроме третьекурсника и его воображаемого друга. — У него полно друзей-собутыльников. Он прекрасно проводит время. — Не неси бред, — Гарри скривился, — это не то. Сириусу скучно, тоскливо и одиноко, он хватается за каждую возможность провести со мной время, никому не доверяет. Собутыльники – не предел мечтаний. — Подари ему зверушку, — осклабился Том. — Чёрного волкодава? — Гарри хмыкнул. — Чтобы у него совсем крыша поехала? — У него есть живые родственники, если ты забыл. Он одинок, но он не один. Не знаю, либо он отвергает чужие попытки выйти на контакт, либо сам обижен на весь мир и не хочет делать первый шаг. Гарри приподнял бровь, и Том продолжил: — Нарцисса Малфой и её сын. Беллатриса. Андромеда. Мог бы связаться с остатками Ордена Феникса. Мог бы попробовать наладить отношения хотя бы с портретом матери и не морочить нам головы. — Ты родословную Блэков наизусть знаешь? — усмехнулся Гарри. — Сложно это всё. Всё равно хочу понять, что у него там с Люпином происходит. Том снисходительно улыбнулся. — Меня разочаровывает, что ты тратишь время на чужие дела, когда скорее стоило бы волноваться об учёбе. — В твоём идеальном мире я половину дня усердно учусь, — Гарри нарочито мечтательно прикрыл глаза, — а вторую половину осыпаю комплиментами твой интеллект. — Утопия, — деловито согласился Том, но уголки губ весело подрагивали. — А интересно было бы посмотреть на общение Сириуса и Беллатрисы. — Не думаю, что они бы нашли общий язык. Я читал, что она в Азкабане за что-то совершенно ужасное. Том пожал плечом. — Нарцисса подозрительно хорошо справляется. Увидим ли мы к зиме Беллатрису в добром здравии и на свободе? — холодно продолжил Том. — Она запытала до сумасшествия родителей Невилла, пытаясь узнать, куда пропал Волдеморт после той хеллоуинской ночи. Его исчезновение сломило её. — Какая поразительная преданность и какие последствия, — вздохнул Гарри. — Тебе стоило бы внимательнее читать газеты. — Знаю. Я как-то не вдумывался. Ну преступница она, ну и всё. Том перевёл тему: — Нужно будет проверить остальные крестражи. — Неужто вижу отблеск паранойи? — Не я первый это предложил, — осклабился Том. — Лестрейнджи располагают одним из крестражей, но не знают о его сути. — У тебя в руках были все карты, а Дамблдор всё разворошил, — а карта «кольцо Гонтов» теперь ничего не стоит. — Не могу поверить, что Дамблдор никак не препятствует освобождению Беллатрисы. — Почему-то мне кажется, что он и эти министерские тёрки мне приписывает. Вроде как я с кем-то связался и теперь пытаюсь освободить её. Я бы насторожился, если бы не был уверен, что он не знает про крестраж, который у Лестрейнджей. Ты же понял? Он не собирается мешать мне искать и поглощать крестражи. Может, для того и не мешает освобождать Беллатрису, чтобы я через неё вернул ещё один. Но он просто не мог узнать. Жизнеспособная теория: он вдохновился мной и теперь даёт всем подряд второй шанс, и ей в том числе. — Надеюсь, что это неправда. Том медленно кивнул, потеревшись щекой о подушку. — И я. В противном случае он совсем уж выжил из ума. Невесёлая перспектива. Гарри нахмурился. — Мне казалось, ты его терпеть не можешь. Несмотря на твою зацикленность на нём. — Мою зацикленность на Альбусе? — верхняя губа Тома презрительно дрогнула. — Нет смысла отрицать, дорогой мой, — Гарри улыбнулся, но в словах всё ещё плескалась желчь, — твои глаза горят, когда ты говоришь о нём или о своих этих тёмных искусствах. Или когда я в красках рассказываю, как Сириус в чём-то облажался. — Единственный достойный противник обязан вызывать уважение. — Тут что-то более глубокое, — Гарри пожевал нижнюю губу. — Можем не говорить об этом. — Пожалуй. Гарри изобразил слабую улыбку. — Дай мне уснуть. Как раз проснусь полумёртвым, не надо будет изображать больного. — Если не поспишь вовсе, состояние будет ещё хуже, тогда точно не надо будет изображать, — возразил Том. — Признавайся, тебе просто не хватает сил погрузить меня в сон? — Гарри и сам понимал, насколько эта манипуляция очевидна, но попытаться стоило. — Думал взять меня на слабо? — улыбнулся Том. — Мог бы потренироваться лучше манипулировать. Ничему у меня не учишься. — Вы мне и не учитель, — Гарри облизнул губы, — мистер-р Р-риддл. — Оу, уже лучше. Том поднял руку, и Гарри проследил за ней взглядом – щелчок пальцами, в воздухе повис пустой пергамент. — Наговори утреннюю записку друзьям. Гарри прошептал «ребята, умираю как плохо, потом зайду к Помфри, не будите меня» и каждое слово отпечатывалось его собственным почерком на пергаменте. Том коснулся его лба пальцами. В конечном итоге, тот сдался и позволил уснуть, лишь бы Гарри заткнулся и перестал называть его мистером Риддлом, соблазнительно растягивая буквы. Гарри снилось, как он летит со скалы на острые камни сквозь ледяные потоки воздуха, а в ушах стоит шум прибоя. К полудню он уже сам постепенно начал просыпаться, с вязкими мыслями, затёкшими конечностями. Спальня была пуста: кто на уроках, кто в коридорах шляется; а Гарри направил Инсендио на свою записку с просьбой не будить. Всё вокруг казалось застывшим во времени. Мадам Помфри он пожаловался на вызванную стрессом непроходящую головную боль, тошноту и слабость, повторяя чужие слова, звучащие в ушах, словно бы его собственные. После зелий голова стала приятно лёгкой. Гарри улёгся, задёрнув полог, закутался в одеяло и попытался собрать неясные помехи воедино и получить связные мысли. По сути, его потакание Тому ни на что и не повлияло? Если бы Гарри предпочёл не выходить из Хогвартса, Том мог бы проконтролировать его сознание и добиться желаемого. Что за раковая опухоль на его воле и жизни. Гарри пытался решить, стоит ли делиться с Роном и Гермионой всеми новостями. Признаться, что за ним следили в Хогсмиде – посеять панику; признаться в поджоге – посеять смесь из сочувствия и осуждения. Но как иначе всё это объяснять? Ранее он поторопился с выводом, что Гермиона догадается о его ночной вылазке, но Рон поймёт точно – так стоит ли позволить очередной стене незнания встать между ними? Рон и так по каким-то невероятным стечениям обстоятельств знает больше Гермионы. А вся школа, возможно, уже на ушах стоит от подобного зверства: ничего не происходит, и тут вдруг кто-то сжёг четверть Запретного леса. Гермиона всё равно может что-то заподозрить. Итак, ей можно будет сказать. Гарри не собирался отдаляться от друзей из-за какого-то слизеринского придурка. Тем более, этот инцидент мог бы охладить симпатию Гермионы к Тому. Но как объяснять, почему это всё произошло, почему его вызывал к себе директор, почему он совсем расклеился на следующий день, почему, почему? Одни проблемы. Почему нельзя просто быть честным? — Конспекты за сегодня, — улыбнулась Гермиона и протянула ему несколько пергаментов. — Можешь оставить себе. А теперь рассказывай, — они уселись в кресла гриффиндорской гостиной, а Гарри даже не пытался делать вид, что чувствует себя сносно. Он попросил Гермиону наложить что-нибудь от подслушивания. — А сегодня никаких новостей не было? — Гарри тяжело сглотнул. — Чего-нибудь из ряда вон? Она окинула его подозрительным взглядом. — Официально не было. А вот Хагрид нам с Роном рассказал кое-что... Гарри сразу понял и остановил дальнейшие пояснения. — Дамблдор, оказывается, в курсе моих с Томом игр в чернокнижников. Он хотел это обсудить, затем и вызвал вчера, — сухо изложил он. — Том взбесился, потащил меня из школы в лес посреди ночи и спалил там всё. Гарри наблюдал, как у Гермионы на лице эмоции быстро сменяли друг друга: удивление, замешательство, понимание, сочувствие и снова замешательство. — Рон уже в курсе, как я понимаю? — Он видел, как я уходил. Сегодня ночью. Гермиона разочарованно покачала головой, думая явно уже не о Роне. — Меня напрягает масштаб его способностей. Он же только на третьем курсе. А тебя зачем было в эту историю впутывать? — она не сомневалась, что Гарри лишь жертва обстоятельств. — Не понимаю я этого. Столько живого... Ты бы знал, как Хагрид расстроился. Даже урок сегодня как никогда унылый был. Гарри нахмурился и устремил взгляд в пол. Хотелось бы ему тоже не быть обременённым чувством вины и не тонуть в своих сожалениях. Нет. Не хотелось бы. Превратиться во второго Тома было его кошмарным сном. В конце концов, эмоции и делали его человеком, позволяли понимать себя и других, а Том мог быть сколько угодно образованным и всё равно оставался оторванным от остальных и себя самого. — Не вини себя, — Гермиона сочувствующе накрыла его руку своей. — Но я виноват. Надо было остановить... — он резко замолчал. До этого Гарри пытался реабилитироваться в собственных глазах, осознавая, что от его согласия или несогласия всё равно ничего не зависело – и это было правдой. Том бы насильно потащил его в лес. Это не стало бы проблемой. Но раньше он как-то не думал, что имелся шанс переубедить Тома словами. — Надо было остановить его, — повторил Гарри, — а я плохо старался. Ладно, — скомканно отмахнулся он, когда его с головой накрыла неловкость за потребность высказаться. — Давай не будем об этом. Гермиона покачала головой. — Он давит авторитетом, — она попыталась поймать взгляд Гарри. — Не твоя вина, что у него такой характер, такие потребности. Ты не несёшь ответственности за его действия. Можешь грустить, можешь злиться, но чувство вины за то, чего ты не делал, лучше вытрави как можно скорее. — Легко сказать, — невесело фыркнул Гарри. — А ты мой психотерапевт теперь? — Просто даю дружеский совет, — улыбнулась Гермиона и вдруг опять стала серьёзной: — Хочешь, я поговорю с ним? С Томом. Его выходки плохо влияют на твоё самочувствие. Гарри усмехнулся, но на душе у него потеплело. Приятно чувствовать простую человеческую заботу – от Тома такого ждать не приходилось. — Не надо. Я справлюсь. Гермиона послала ему скептический взгляд. Гарри было даже обидно за неё – такая интересная разгадка от неё ускользала. Наверняка стала бы спрашивать и исследовать всё вдоль и поперёк, если бы только знала про положение Тома. Но нет. Совместно с другими факультетами у них были только некоторые уроки: Прорицания, Уход, Руны и остальные, посещать которые можно было с третьего курса. И получалось, что проверить, присутствовал ли Том на, например, Защите или Зельях, можно было только через других слизеринцев – среди них Гермиона друзей не имела, хотя Драко уже подозрительно долго не плевался ядом в сторону их компании. Гарри думалось, что даже при таком раскладе Гермиона не захочет иметь с Малфоем никаких дел. Гарри не смог сказать точно, поумерила ли выходка Тома симпатию Гермионы, но вместо этого к ужину вдруг осознал, что и его собственной симпатии к Тому стоило бы поутихнуть. И вытекающие мысли стали расползаться, пробираться дальше в голову. Последнее, чего Гарри хотелось – это задумываться над природой их с Томом взаимоотношений; но задуматься стоило, потому что не понимать самого себя было особенно непривычно и неприятно. Как Том и говорил, Гарри раньше остальных настигло половое созревание. Было стыдно. Было странно. Но сделать он с собой всё равно ничего не мог. И единственным потенциально привлекательным человеком рядом оказался Том Риддл – ну конечно, кто же ещё. Нет слов. Но сейчас шёл учебный год, вокруг полно потенциально привлекательных людей, и Гарри как будто предавал сам себя, так сфокусировавшись на одном человеке. Но кто... Девочки, созданные по образу и подобию Лаванды Браун – очаровательные – бегали к профессору Трелони между уроками, читали Ведьмополитен, компаниями ступали по коридорам и притягивали к себе внимание, зная, что заслужили это. Было бы мило. Но Гарри выбрал посещать Древние Руны и был готов поменять Прорицания на Нумерологию, если бы знал, к кому стоит с такой просьбой обратиться. Девочки, созданные по образу и подобию Лаванды Браун, не понимают такого. Фэй Данбар – милашка и умница, но забитая. Гарри не считал себя чрезвычайно уверенным в себе, и подобные отношения просто тянули бы на дно их обоих. Одарённое чудо Гермиона Грейнджер или кто угодно с Рейвенкло – с ровной спиной, отзывчивостью во взгляде и изгибе губ, Чжоу Чанг могла бы поддержать дискуссию и о квиддиче, и об учёбе, да и просто ни о чём. А думать о Гермионе в каком-то ещё смысле, кроме как о подруге, было стыдно до безобразия; хотя им очевидно было бы вместе интересно. Гарри представил, как ходит с Чжоу за ручку по школе, как они целуются в нишах перед отбоем, а она хихикает с подружками и бросает на него взгляды в Большом Зале. Вот это действительно стыдно до безобразия. Но, возможно, проблема не в ней. Гарри истерически усмехнулся в тарелку, решив, что Оливер Вуд на самом деле ничего такой. Так воспылать страстью к своему хобби и превратить чуть ли не в дело всей жизни – этим он напоминал Перси Уизли, вот только сами интересы их были диаметрально противоположные: учились они на одном курсе, может, даже делили спальню, и наверняка остальным соседям постоянно приходилось слушать бесконечные споры «Квиддич против Учёбы». Такой интересный дуэт. А ещё были Седрик Диггори и Блейз Забини – два темноволосых «мистера Совершенство», насколько можно судить по внешности – истинный хаффлпаффец и эталонный слизеринец. Забини привлекал отстранённостью; тем, что не попал под сомнительное обаяние Драко, в отличие от сокурсников. Диггори был... старостой, был красив, в меру умён, не обделён вниманием, но добр, играл в квиддич. Версия Тома, если бы тот учился на хаффлпаффе. Гарри вздохнул. Были Блейз и Седрик. И был Том, иногда невыносимый, а иногда улыбающийся ему так, что Гарри, хотя и не был религиозен, думал: «Не так ли выглядел Бог, когда создал жизнь?» В любом случае, он понятия не имел, как завести разговор с Седриком или Блейзом. — Забини? — гундел, издевался Том у него над ухом уже в коридоре. — Повёлся на его рост или на легенды об огромном достоинстве темнокожих? Гарри остановился, сложил руки на груди и послал Тому убийственный взгляд. — Что? — осклабился тот. — У тебя выражение лица, как будто тебе в задницу только что влетело нечто огромное. — Вау, зай, ты у меня такой шутник, — прошептал Гарри с ничего не выражающим лицом. — Я тебе запрещаю пытаться завести с кем-то из них... дружбу, — сурово продолжил Том, — я не намерен терпеть твоё извержение флюидов. — А я не виноват, что ты ко мне привязан,— огрызнулся Гарри. — Почему я ради тебя должен отказывать себе в личной жизни? — Тебе тринадцать! — Что-то не вижу, чтобы тебя это смущало! Проходившая мимо компания хаффлпаффцев странно на него покосилась. Том схватил Гарри за воротник и оттащил за угол. — Лично я, — у Тома во взгляде и в голосе звенела сталь, — знаю, что тебе на самом деле больше тринадцати. Остальные об этом не знают, и любая попытка завести с тобой отношения должна быть расценена нездоровой. У Гарри задрожали пальцы от бешенства. — Забини – мой ровесник. И если я захочу, то пойду и хоть трахнусь с ним, ты мне ничего не сделаешь. — Ошибаешься, — прошипел Том, и его верхняя губа презрительно дёрнулась. — Да ты доста-а-ал! — проорал Гарри ему в лицо. — У меня из-за тебя вся жизнь пошла наперекосяк! — Ещё непонятно, кем бы ты без меня стал! Безмозглым гриффиндорцем? Марионеткой Альбуса? — Огромное тебе спасибо, — язвительно протянул Гарри. — Никогда не забуду, как ты запрещал мне естественные реакции на привлекательного человека. Том пару секунд молча смотрел на него. — Мне уже пора блокировать твои «естественные реакции»? — А ты можешь? — Гарри приподнял бровь. — Почему бы и нет. — А почему бы не блокировать направленные на тебя естественные реакции? — Просто ты очень забавно себя ведёшь. Гарри ядовито осклабился. — Да ты ревнуешь, — он еле-еле смог сдержать смех, — как я раньше не понял? Ты просто меня ревнуешь. — Это даже звучит смешно, — холодно процедил Том. — Нет-нет, — Гарри самодовольно улыбнулся и успокоил остатки гнева, — тебя же и вправду бесит, что не всё моё внимание направлено на тебя. — Да всё, всё, — Том нахмурился, — вали к своему шоколадному слизеринцу. Гарри всё-таки громко фыркнул над этой необоснованной враждебностью, сделал шаг Тому навстречу, положил ладони ему на плечи; а тот их недовольно сжал, вызывая дежавю. — Расизм ни разу не повод для шуток. Прекрати оскорблять Забини. Том не изменился в лице, но в коридоре вдруг стало холоднее. — Том, — Гарри тяжело вздохнул, — если бы я не чувствовал отголоски твоих эмоций... Я бы подумал, что ты просто ненавидишь всех подряд, и меня в том числе, — он огладил чужие плечи, но Том отбросил его руки от себя. — Не будь ребёнком. А Том растворился в воздухе. — Отличный способ уйти от разговора, — вслух высказался Гарри, уже направляясь в сторону гриффиндорской гостиной. В конце концов, Том ходил за ним по пятам в Хогсмиде лишь ради защиты – искренний показатель его чувств – может быть, ещё не всё потеряно.