in spite of you

— Мистер Поттер, вы умудряетесь каждый день попадать под заклятие неуклюжести, или вы на третьем курсе всё ещё не в состоянии овладеть мелкой моторикой? Он с тоской наблюдал за испорченным зельем; Невилл, будто в психозе, дёргал его за руку под столом, но Гарри сделал вид, что этого не происходит: — Извините, профессор. — Грош цена вашему «извините», — рявкнул Снейп. — Десять очков с Гриффиндора. Уберите за собой и проваливайте. И Лонгботтома с собой заберите. Гарри отослал Невилла из класса и сам стёр всё, что протекло, со стола. Снейп действительно поставил их в пару и ждал, что они мирно проработают весь урок? Гарри, может быть, ничего и не взорвал бы, но в любом случае получил бы максимум «Неудовлетворительно», но вот Невилл каждый раз нервничал и приходил в такой ужас от возможной неудачи, что эта гипотетическая неудача стала его преследовать наяву. В конечном итоге тот начал бояться и учителя: Снейпа приводили в бешенство неумёхи, так что Невиллу доставалось больше всех. Поэтому Гарри решил взять ответственность за испорченное Невиллом зелье на себя. Тот, вопреки его ожиданиям, не ушёл в гриффиндорскую башню, а ждал Гарри на выходе из кабинета, чтобы спросить: — Зачем ты это сделал? Гарри не хотел озвучивать свои умозаключения, чтобы не смущать Невилла ещё больше. — Ну, — выдохнул он и зашагал прочь из подземелий, — Снейп подумал, что это я, разве ему что-нибудь докажешь? Только баллов в два раза больше снимет за пререкания. — Всё равно спасибо, — проронил Невилл и увязался следом. — Просто я… эм… — Знаю, знаю. Ты не один на Зелья ходишь, как на каторгу. — Нет, просто… Гарри подумал, что невежливо и дальше позволять Невиллу говорить со своей спиной, так что остановился и развернулся. Но Невилл поймал его взгляд и вдруг замер, как олень при виде фар автомобиля, пробормотал что-то наподобие «извини, мне пора» и практически побежал прочь. Гарри остался молча стоять посреди безлюдного коридора в подземельях. У него зашевелились волосы на затылке, когда Том материализовался рядом — мрачный, чёткий и нечеловечески изящный. Тем не менее, Гарри при взгляде на него почувствовал только раздражение. — Что ты сделал с моим лицом? — спросил он Тома мягким шёпотом. — Чего он испугался? — Кто? Лонгботтом? — Том медленно склонил голову набок и жестом пригласил Гарри пройтись. — А что у тебя за синдром спасателя? Он провинился — он должен быть наказан. Гарри холодно ответил: — Если бы Снейп понял, что это Невилл облажался, мы бы весь остаток урока просто слушали тысячу и одно доказательство того, что мистеру Лонгботтому не стоило появляться на свет. — Но это не твои проблемы. — Он был со мной в паре, значит, мои. Мне бы тоже перепало. — Я не понимаю, — Том покачал головой. — Ты идиот. — Не понимаешь ты, а идиот почему-то я, — развеселился Гарри. — Чего непонятного? Снейп не любит меня и терпеть не может Невилла, конечно, я выбрал меньшее из зол и отмолчался. — И он теперь будет ждать, что ты каждый раз будешь брать вину на себя. Будет беситься, если не будешь. — Не все люди такие неблагодарные, — усмехнулся Гарри. — У тебя травматичный опыт по этому поводу? — У меня нет травматичных опытов, — отрезал Том. — Я прожил... в пять раз больше тебя и насмотрелся на мироустройство. Так происходит постоянно. Просто кто-то лучше других скрывает своё неудовольствие. И Том явно был не из их числа. Гарри молча переставлял ноги. Том часто бывал прав в общем — он был умён, что уж говорить — но редко бывал прав, когда дело касалось отношений человека с человеком или с обществом. — О чём ты сейчас подумал? — с непроницаемым лицом спросил Том. — А ты не знаешь? — Гарри изогнул бровь. — Тебя это бесит, потому что это правда. — Я не... — Извини, что перебиваю, но ты так и не сказал, что сделал с моим лицом. — Извини, что не сказал, но мне не нравится, что ты считаешь меня идиотом. — Я не считаю тебя идиотом, — Гарри вздохнул и сгрёб всё своё терпение в кулак. — Просто тебя послушать, так повсюду только моральные уроды, предатели и глупцы. — Хорошо, — холодно начал Том и медленно склонил голову, — я не отрицаю существование людей с высокими моральными ценностями. Но они ничего не стоят. Подкуп, пытки, шантаж — что больше нравится — и все становятся моральными уродами, предателями и глупцами. Гарри не нашёлся с ответом. Позднее за обедом он ещё думал над этим, скребя вилкой по тарелке. Гарри думал о похороненных заживо монахах, о самураях, выбравших смерть вместо посрамления своей чести; думал о военнопленных, погибших под пытками за свою страну. Его блуждающий взгляд скользнул по столам других факультетов, но нигде не задержался: если ещё кто-нибудь шарахнется от его неоново-красных глаз, Гарри просто перевернёт стол от бешенства. Том в этом плане был абсолютно бестактен. Сам людям не показывался, зато через тело Гарри отрывался и пугал всех подряд. — Малфой на тебя странно пялится, — шепнула Гермиона, склонившись вперёд. Гарри как бы невзначай посмотрел в сторону слизеринцев. Драко столкнулся с ним взглядами и опустил голову. На втором курсе из-за незначительной, но затянувшейся перепалки Гарри взбесился и целенаправленным магическим выбросом раздробил колени Малфою, а теперь тот опускал при виде него взгляд, потому что знал, что за Гарри Поттера поручился Том Риддл. Сейчас Гарри было странно вспоминать об этой выходке. Зная всё, что знает, и пережив всё, что пережил, он мог с ответственностью заявить, что теперь так не поступил бы. Злоупотребление силой, ответ насилием физическим на насилие психологическое — он это презирал. Но подойти сейчас и извиниться... Нет, увольте. К тому же, пока незримое присутствие Тома будет ощутимо, до тех пор и Драко будет прощать ему что угодно: Гарри знал, как покровительственно Том обращался с Люциусом, что тогда говорить о Драко? Гарри чувствовал, будто носит на себе отпечаток чужой жизни, чужой внешности и не своего характера. Он не знал и знать не хотел, как выглядит с риддловскими горящими глазами и исходящим дымом телом. Может быть, он просто стал плохим человеком. И внутренне, и внешне. — До этого мы серьёзно рассматривали только вариант, — объяснял Том, — где ты перемещаешь часть души из крестража в себя, как бы из одного сосуда в другой. Этот вариант болезненный. Но тут, — он ткнул пальцем в пергамент, который для них Дамблдор отвоевал у Люциуса, — описан способ с призывом абсолютно всех частей души в одно место. И про болезненность ничего не сказано. Гарри залез в кресло и притянул ноги к груди. Выручай-комната предоставила ему гору подушек, утонув в которых он сидел; предоставила камин, огонь и тепло, но на душе всё равно был холод. — И что это за «одно место»? — спросил он. — Мы его можем выбрать? — Это тоже неясно. Вполне возможно, что все части души притянутся к последней. К той, которая существует без крестража-вместилища. — То есть не к тебе. — Не ко мне. Они опять остались в пролёте. Гарри вслушивался в треск огня и разглядывал свои руки. — Том, почему ты так холоден? Что происходит? — А что происходит? — Не делай вид, что не понял, — словно кто-то мог подслушать, Гарри понизил голос. — Ты со мной если и разговариваешь, то только объясняешь что-нибудь по делу, или мы ссоримся. Что я не так сделал? — А ты не видишь, что происходит? — Нет, не вижу. Том переставил стул и полностью развернулся лицом к Гарри. — Мы очень разные люди. Раньше у тебя детство в голове играло. Ты меня слушал и соглашался, я для тебя каждый день как будто мир заново открывал. У Гарри свело челюсть, а Том продолжил: — Сейчас у тебя появляется по каждому поводу своё мнение. Поэтому мы и ссоримся. У нас никогда не совпадают точки зрения, мы очень разные люди во всех отношениях. Ты не жил мою жизнь и пытаешься меня поучать, естественно, меня это раздражает, — Том заметил, что он собирается возразить, и быстро исправился: — Я знаю, добрые намерения и всё такое. Но ты думаешь, я сам не знаю, что мой взгляд на мир можно назвать озлобленным? Я это прекрасно знаю и ничего с этим не делаю, потому что видел общество со всех сторон и понял, что я прав, и если вдруг решу пересмотреть своё мировоззрение в пользу веры в человечество, то рано или поздно очень сильно разочаруюсь. И это разочарование может стоить мне жизни. Когда тишина стала затягиваться, Том добавил: — Поэтому я решил пока оставить тебя наедине с самим собой. Это прозвучало как конец всего. Как неприятие. Отвержение. У Гарри в голове осталась только какофония из паники и тоски: — Я могу тебя понять и могу соглашаться... Том цокнул и поднялся. В какой-то момент Гарри сдался и закрыл глаза, потому что ему хотелось рыдать кровавыми слезами. Прохладные ладони обхватили его лицо, голос зазвучал совсем рядом: — Это не отвержение, — медленно и спокойно произнёс Том, и тогда Гарри всё же стыдливо обронил несколько слёз прямо ему на руки. — Ты сам себя слышал? Что ты мямлишь? Мне не нужно твоё бессмысленное согласие, я всё ещё могу слышать всё, о чём ты на самом деле думаешь. — Ты быть со мной не хочешь, — Гарри поджал дрожащие губы, — я тебе не нужен и навязываюсь. — Дорогой мой, — Том большими пальцами провёл по его ресницам, — тебе никуда не деться от меня, никуда не сбежать, я с тобой и внутри тебя, независимо от твоих желаний. Ты молод и только начал разбираться в себе. Я могу подождать. Ком в груди перемололся в облегчение, и Гарри выдохнул, несмотря на пугающие формулировки. Том наклонился и поцеловал его в мокрое место под глазом. — Я вообще не слишком преуспел в окклюменции, — признался Гарри, пока они втроём плелись в Хогсмид, — да и незачем, Том опять всё разруливает. Но теперь я хоть что-то умею. — Круто, — Рон пнул камешек, а Гарри откинул его носком ботинка — так они и перебрасывались, пока тот не затерялся в вечерней темноте. — А то мне Перси уже все мозги съел. «Гарри то, Гарри это» — как будто его вообще должно волновать, что там тебе за кошмары снятся. — Это называется забота, — заметила Гермиона. — Это называется «У моего брата Перси нет личной жизни!». — А он что-то спрашивал? — насторожился вдруг Гарри. — О чём? Почему я только сейчас об этом узнаю? — Ничего особенного. Ну, типа, в пределах нормы, — Рон неопределённо взмахнул ладонью, — я сказал, что это всё темнолордовские проделки и вообще я не в курсе. Не парься. — Сегодня я тебе, так и быть, поверю, — усмехнулся Гарри, — но лучше не рассказывай, что со мной что-то происходит. Происходило. С Томом он много беседовал обо всём этом, а иногда они случайно скатывались в просто смешные попытки толкования снов, но необходимый минимум теоретических знаний по практической проблеме Гарри получил. Когда ложные сны о том, что Сириус в опасности, не прокатили, стало ещё хуже. Давление, угрозы, трансляция одного и того же часами — Гарри ни о чём, кроме определённого места в Албании, думать не мог, и в этом тактика и заключалась: пока он не решил бы аппарировать прямо туда, навязчивые мысли продолжали бы сводить его в могилу. — Извини, бро, но это было ужасно, — Рон вздохнул. — Ты бредил про свою Албанию, а я, главное, проснулся и думаю, что за бредятина и почему ты со мной болтаешь посреди ночи, причём пока я сплю. Я ещё отвечать начал, а ты такой: «Я убью тебя и всех твоих друзей». Я чуть не зааплодировал. — Какой же стыд, — на самом деле, Гарри еле удержался, чтобы не вздохнуть с облегчением: он был уверен, что говорил кое-что похлеще и ещё более жуткое, и легко мог это представить. — Эта Албания меня скоро с ума сведёт. Мимо прошёл Перси, тактично помалкивая и провожая свору четверокурсников. — Думаете, он слышал? — спросила Гермиона, когда тот скрылся из виду. — Походу, — Гарри проводил взглядом прямую спину Перси. — Но сделал вид, что нет. — Даже если и так, на кой чёрт ему эта информация? — Рон махнул рукой. — Забудьте. У него голова только уроками да экзаменами забита. Гарри и Гермиона неоднозначно переглянулись: Рону, вероятно, лучше знать, хотя он не слишком наблюдательный, а Перси решителен и амбициозен. Но, опять же, параноиками тут были только Гарри и Гермиона. Поэтому тема осталась закрыта. В качестве провожатых в этот день были Люпин и вызвавшийся по собственному желанию Снейп, коршуном подлетавший ко всем, кто пытался незаметно перепродавать огневиски. Гарри было по большей части всё равно: он с Роном и Гермионой собирался мирно посидеть в Трёх Мётлах; но многие чуть ли не пытались Снейпа проклясть. Когда они подошли, Сириус подпирал стену у входа. — Сосунок, — выдал тот вместо привета и потянулся, чтобы взлохматить Гарри волосы — он увернулся и сам дёрнул Сириуса за чернющие патлы. — То шпингалет, то сосунок, откуда ты вообще эти слова выковыриваешь? — Вырастешь — узнаешь, — Сириус, вытянув руку из захвата Гарри, покачал головой: — Я Ремуса жду. — Ну да, ну да, я тебе не нужен, — Гарри отворил дверь и влетел быстрее всех, чтобы Сириус не успел дать ему подзатыльник; Рон прямой наводкой пошёл искать что-нибудь по скидке. Гарри, уже усевшись за наиболее приличный на вид столик, обратился к Гермионе: — Не хочешь на весенние каникулы к нам приехать? Сириус дом купил. Та чуть нахмурилась и прошептала: — А Рон? — Он по-любому согласится, потом спрошу. — Окей, — она удовлетворённо вздохнула, — мне надо будет родителей спросить. Думаю, разрешат. — Ребят, ребят, там чё-то происходит, — Рон, почти сшибая людей на пути, проложил себе дорогу к их столику, — Снейп припёрся. Снейп «припёрся», как оказалось, во имя очередной охоты за нарушителями – ничего интересного – но потом увидел Сириуса и подошедшего Люпина, и тогда Гарри решил остаться на шоу: встал у двери и стал подслушивать. — Свидание под луной, Люпин? Вам что, не надо за детьми смотреть? Эта псина сама себя выгулять может. — Как ты меня назвал? Я взыщу с тебя компенсацию за моральный ущерб, Сопливус, посмотрим, как ты запоёшь. — Блэк, сидел бы ты дома со своей матерью, а не Люпина доканывал. Он и так не может ничего нормально сделать и за детьми последить не в состоянии, а тут ты ещё – один за десять детей сойдёшь. — Сопливус, тебе чё от меня надо? Вали давай и ебись со своими пробирками. Не мешай мне жить мою жизнь, не моя проблема, если у тебя своей нет. — Сириус... — Так-так, Люпин, казалось бы, с возрастом вы должны были избавиться от своей бесхребетности, но, видимо, я слишком оптимистичен. Идите уже, ради всего святого, и проследите, чтобы никто не напился вусмерть. — Да отвали от школьников, они развлекаться пришли, а не на рожу твою тухлую смотреть. — Я, пожалуй, потрачу своё драгоценное время и прослежу за порядком, чтобы из Хогвартса потом не выпускались вам подобные. — Нам подобные?! — А я что, заикаюсь? Заверещавшая толпа вырвала Гарри из мыслей, так что он вместе с остальными вышел посмотреть на шоу. На земле обнаружились и Снейп, и Сириус. Гарри усмехнулся. Да, конечно, Сириус предпочёл маггловский удар — у Снейпа нос был кривее обычного — но сам получил горстями песка в оба глаза и сидел теперь, истекая слезами, и всё равно не мог держать рот закрытым: — Ох уж эти козероги. — И не говори, — многозначительно кивнул Гарри и засуетился, чтобы увести Сириуса подальше, пока не стало поздно. Вряд ли Снейп ещё хоть секунду стал бы контролировать своё раздражение, пускай уже и дал сдачи. Большую часть вечера Гарри провёл с Роном и Гермионой. Он давно не виделся с Сириусом, но в то же время не горел желанием делиться всем, что успело произойти за зиму и начало весны, и оставил роль рассказчика на Люпина: мол, Гарри было плохо месяцами, а потом всё как рукой сняло, и всем хорошо. Кто остановку сердца Гарри Поттера не застал, тому и знать о ней необязательно. Сириус махал им издалека, тёмным одиноким силуэтом вырисовываясь на фоне заведений, где всё ещё горел свет. И Гарри, и Ремус скрылись из виду прежде, чем тот аппарировал. — Я давно думал об этом, — вдруг обратился к Гарри Люпин, — но ты был не в лучшей форме. Теперь... если чувствуешь, что всё нормально, не хочешь попробовать сразиться с боггартом? Гарри удивлённо приподнял брови. Он сам уже сто лет как забыл про боггартов и всё с ними связанное. — На итоговом экзамене будут боггарты, и что же ты будешь делать? — поддразнил его Люпин. — А давайте прямо завтра. — Завтра начинаются пасхальные каникулы. Гарри нахмурился. Недели пролетели мимо него: вот они с Роном за завтраком таскали сырники с чужих тарелок, ни о чём не думая, а вот уже и итоговые экзамены. — Я так и не подтянул Древние Руны, — вздохнул Гарри. — Что мне теперь делать? — Справишься как-нибудь. Ты мальчик умный. Гарри невесело усмехнулся и предложил: — В первый день после каникул? Даже если увидимся раньше, явно не до боггартов будет. — Без проблем. До конца каникул они и вправду увиделись, причём в первый же вечер. С Роном и Гермионой Гарри разошёлся на вокзале, чтобы те провели пару дней с родителями, а потом приехали в гости к нему, и аппарировал с Сириусом в новый дом. Кричера, как ни странно, на Гриммо не оставили. Позволили взять с собой несколько реликвий, пару картин — тот стал тише воды, ниже травы. И хотя для этого и существовал домовик, полдня ушло на экскурсию, но не оттого, что комнат было много, а оттого, что Сириус не мог остановиться и говорил-говорил-говорил, пока солнце не стало тускнеть на небе. Гарри выбрал комнату на втором этаже с плотными занавесками и окном, выходящим на Темзу. Там он сел на кровать и облегчённо выдохнул. Навязчивость и неугомонность была естественна: Сириусу вообще не с кем было поговорить и даже просто увидеться, а единственным исключением были дни, когда Гарри был в Хогсмиде или Люпин сбегал на время из школы. И только сейчас Гарри осознал, насколько на самом деле небесхребетным был Ремус. У Снейпа, как у Дамблдора, глаза были на стенах и в сливных отверстиях — возможно, одни на двоих — но только Гарри понимал его двусмысленные подколки в сторону ночных побегов Люпина. Жертвовать сном и репутацией среди коллег, чтобы просто побыть со своим другом — Гарри преисполнился уважением, восхищением и завистью. Когда он вышел из раздумий, по всему дому уже звучала музыка и смех Сириуса раздавался с первого этажа. Гарри спустился, медленно водя пальцами по перилам, и увидел Люпина. Лёгок на помине. Они не заметили Гарри, и он не стал показываться, только краем глаза осмотрел их. Сириус уложил голову Люпину на плечо и мрачно вздохнул. Хотя оперная певица и перекрикивала все звуки, Гарри стоял и видел всё: у Сириуса уходило напряжение из плечей, тяжесть – из взгляда. Сколько бы ни давил в себе эти мысли и сколько бы ни делал вид, что ничего не происходит, Сириус не мог избавиться от всех лет тюрьмы, висящих над ним как ежедневное напоминание; и единственным, кто мог по-настоящему его понимать и сочувствовать, был Люпин. Гарри улыбнулся с долей сентиментальности. Тактично вышел из комнаты — улыбка его мгновенно растаяла. Он выпал из времени, слоняясь по дому бродячей собакой, не понимая точно, что же именно выбило его из колеи; казалось, прошла лишь пара минут, прежде чем Гарри умылся и прилип взглядом к зеркалу в ванной. Что он такое, кто и за что сможет его полюбить; что он сделал, чтобы заслужить то, что имеет — отражение молча сверкало глазами. Само зеркало когда-то было зачаровано. Вместо «Хорошего дня!» и «Отлично выглядите, господин!» оно выдало тревожащий шёпот, и Гарри нахмурился. Том материализовался позади и приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, а Гарри резко впился в него взглядом через зеркало, и тот замолчал. Гарри раскачивался на чувстве неопределённости и поддерживал зрительный контакт. За стеной продолжало раздаваться оперное пение, на этот раз выше и тоньше, а Том положил ладонь Гарри на плечо и развернул к себе, и они сразу подались вперёд, хватая друг друга за волосы и вжимаясь в раковину под зеркалом, ища руками, на что опереться, и в итоге просто наваливаясь друг на друга. Гарри оставил у Тома на губах череду резких, коротких поцелуев. Тот посадил его на раковину, так что капли воды впитались в штаны, и сжал до боли его бедро. Том отстранился и снова попытался что-то сказать, но только беззвучно вдохнул. Гарри не собирался ждать, пока тот соберётся с мыслями или в чём там проблема, и притянул его к себе, втянул в глубокий медленный поцелуй. Почувствовать бы немного тепла. Пусть у Гарри и горело всё тело — пламя в середине холоднее всего. — Мне больно. Том ослабил хватку на его ноге, но облегчения не наступило: дрожащая жаждущая ладонь переместилась Гарри на талию и держала так, будто Том боялся, что он убежит. Гарри бежать не собирался. Он залез руками под чужую рубашку, хотел найти места, которые выбили бы из Тома сдавленный вдох, но риддловские пальцы скользнули за резинку его штанов, и Гарри закрыл глаза, не чувствуя ничего, кроме этого прикосновения и вибрации громкой музыки в голове. Он хотел сказать «Подожди» или «Стоп», или «Спасибо», но сказал: — Продолжай, — и положил голову Тому на сгиб шеи. — Хорошо. Каждый раз малейший контакт почти доводил Гарри до точки: он, как травинка на ветру, подчинялся желанию быть к Тому ещё ближе, ластился под его руки и поцелуи, и последняя опора как будто уходила из-под ног. Не то чтобы ему не нравилось. Что-то пламенное, сильное и душащее, чему Гарри не мог дать имя, волей судьбы так и осталось неназванным, и они не успели зайти далеко — после их очередного касания губами, все звуки, кроме чьих-то приближающихся шагов, стихли.