in spite of you

После утопления у Гарри снова зашевелились в одном месте все запасы физической и душевной энергии, так что последние дни с Роном и Гермионой именно он был заводилой — те от него уставали. Гарри водил их гулять и по магазинам, пытался заставить купаться в Темзе, пригласил проехаться на поезде в другой город, но потом и сам понял, что это было слишком. По крайней мере пока. На Тома он обижался из принципа, а не по велению души. Тот и не появлялся особо, только иногда, чтобы попросить не чавкать или не «думать о всякой херне». Когда пришло время уезжать Рону с Гермионой, Гарри переключил всё своё внимание на Сириуса: таскал его по городу, звал в гости Люпина как можно чаще, просил Тома покупать дорогой алкоголь, даже пару раз сделал крёстному завтрак. Силы у него шли изо всех щелей, настроение было стабильно хорошее. Единственное, чего Гарри боялся — что это скоро кончится. А потом надо было возвращаться в Хогвартс, готовиться к экзаменам, потому что все Древние Руны Гарри без зазрения совести пролежал на парте, и времени теперь на душевные раздумия уже не оставалось. Он просто перенял распорядок дня Гермионы: ел, учился и ложился спать одновременно с ней. В один день Люпин попросил Гарри остаться после урока, и у него ёкнуло сердце. Пробил час. «Не отказывайся, пусть научит тебя заклинанию, я всё сам сделаю». На голос Тома у себя в голове Гарри нахмурился. Как тот собрался разбираться с тем непотребством, которого Гарри боялся? Он быстро принял воодушевлённый вид, чтобы не показаться сумасшедшим. — Зная тебя, — начал Люпин, уставший после бессонных ночей у Сириуса и таких же бессонных дней в школе, — я уже не думаю, что твоим боггартом будет Волдеморт. — Я даже предположить не могу, чем он обернётся, — не то чтобы Гарри соврал. — Ну, думаю, проблем не возникнет? — Не должно. Заклинание и движение рукой помнишь? — после кивка Люпин распахнул перед ним сундук. Гарри почувствовал, что одержим. Если до этого Тому доводилось управлять только какой-то конечностью, то теперь всё тело было ему неподконтрольно, даже думать о чём-то своём было сложно; его внутренний голос стал звучать по-риддловски. Пока он чувствовал себя запертым в самом себе, Том не думал ни о чём. Гарри не смог уловить ни одной чужой мысли, и это немного пугало. Боггарт перед ним обратился в могилу. Как... обыденно. Не то чтобы Гарри ждал чего-то поинтереснее. — Риддикулус, — не своим голосом сказал Гарри, даже свой рот никак не контролируя, и взмахнул палочкой. Могила обратилась в игрушечный надувной магнитофон и начала издавать неловкие звуки. — Я тренировался летом. — Тогда неудивительно, почему движения такие уверенные. Всё прошло быстрее, чем я ожидал, — кивнул Люпин и, никак не поменяв выражение лица, спросил: — Ты правда боишься смерти так сильно? Извини, если это неудобный вопрос. У Гарри щёлкнул переключатель в голове: мозг включился. На могиле было его имя, там было «Гарри Поттер», высеченное чёрными буквами на похоронном камне. О боже. В этот же момент Том оставил его тело. Гарри захлебнулся воздухом и закашлялся, снова обретая равновесие. Он попытался сделать вид, что просто подавился слюной. — Гарри, наполнять своё сердце страхом смерти — всё равно что пытаться управлять погодой: что бы ты ни делал, с каким бубном бы ни танцевал, в итоге произойдёт то, что должно. Базовые меры предосторожности спасают в девяноста процентах случаев. На это и опираются. Ты молодой ловец, любимец директора, выживший после Авады. Я понимаю, почему ты боишься, и в то же время абсолютно не понимаю. Гарри опустил глаза. — Я работаю над этим, профессор. Либо Том боялся смерти Гарри, либо смерти их обоих разом. Сложно было склоняться в сторону одного из вариантов: они были почти равновозможны, и в один из них Гарри хотелось верить намного больше. Том не захотел об этом поговорить, даже не появился, когда Гарри его позвал. Как и на следующий день. И через неделю. Том сказал ему почти все ответы на экзамене по Древним Рунам, и снова замолчал — Гарри не чувствовал никаких чужих эмоций, не слышал голос, указывающий как и что делать, не видел никого рядом с собой, когда ложился спать. Единственным инцидентом было волшебным образом накрывшее его одеяло холодным вечером. Том обижался? Злился? Депрессировал? Гарри не знал и не мог проверить. Спустя некоторое время — если точнее, к последним дням весны — Гарри перестал тревожиться за Тома вовсе. Он отлично проводил время с друзьями, нормально учился и фантастически летал на метле. Всё было хорошо. Люпин не ушёл с должности к концу года, и Гарри как никогда был рад, что проклятие не сработало. Когда он вернулся домой (в поезде вспоминая о Дурслях и испытывая смешанные чувства), Люпин был уже у них дома, Сириус уже навеселе, хотя ничего не пил: просто комок чёрных волос в чёрной одежде скакал по комнате, показывал и предлагал всё, что видел. Кричер как обычно где-то прятался. Рон и Гермиона проведут некоторое время наедине с родителями. Лето наступит через два дня — а Гарри потерян, не знает, что делать. Вечерами они сидели у камина втроём, Сириус и Люпин рассказывали истории из молодости, иногда чем-то новым делились. Гарри в основном слушал и молча утопал в мягком кресле. — А какой кофеёк готовила мама Джеймса, — Сириус показушно закатил глаза, — я падал ей в ноги, а она надо мной угарала, — улыбался он, в основном обращаясь к Гарри. — Сам твой отец делал ужасные кофе и чай. Я вообще не знаю, как можно испортить чай. — Зато Лили делала хороший чай, — кивнул Люпин. — Отличный! — надавил Сириус. — Увлеклась тогда какими-то китайскими церемониями, не особо важно. Она во многом была хороша, многим интересовалась, я не удивлён, что Джеймс её боготворил. Наш дорогой Ремус с ней в библиотеке просто бесконечно просиживал. Люпин забавно фыркнул, и Сириус как бы упрекнул: — Я всегда ждал до последнего в гостиной, чтобы мы вместе пошли спать, — Сириус хмыкнул, — так вот. Когда Лили стала хорошо с нами общаться, мы иногда ночевали у неё дома. Родители приличные, а мы влетали такие, знаешь, три фраера и Ремус. Нервы у них наверное на пределе были, и ещё эта сеструшка её, Петунья, невыносимая курица. Посреди ночи в окно вылезли, чтобы на автобусе проехаться, присасывались сзади и катались за бесплатно, а эта Петунька на нас стучала. Дура. — Её можно понять, — мягко вставил Люпин. — Сестра — волшебница, а она — нет. — Всё равно мне кажется, что мы ей больше нравились, чем Сопливус. Надо было с собой её брать, может, она бы не была такой нервной. — Но она не просила, и мы не собирались её никогда с собой брать. — Да, — пауза. — Не собирались. А лучше бы брали вместо Питера. Гарри молча переводил взгляд с Сириуса на Люпина, и последний заговорил: — Цени школьных друзей, Гарри. Ближе них у тебя вряд ли кто-то будет. Нормально, если ваши дороги расходятся, нормально, если они меняются в лучшую или худшую сторону. Ты не должен делать ничего сверхъестественного. Просто верить им и быть рядом иногда. Первого июня Гарри проснулся легко, сразу бодрым, потянулся и спустился завтракать. Сириус на кухне сидел с кружкой кофе, беззвучно ронял в неё слёзы — они медленно капали, словно из протекающего крана; голова опущена, волосы закрывали лицо. Гарри подскочил к нему. — Что случилось? — Гарри огляделся. — И где Люпин? Сириус всхлипнул. — Он уехал. — Ну разве можно так расстраиваться? Потом вернётся, ничего страшного. Сириус, всё нормально, чего ты? — Ты не понял. Он насовсем уехал. Жить к оборотням. И в Хогвартсе ты его больше не увидишь. — Почему? — Гарри остолбенел. — Ну... — голос у Сириуса дрогнул. — Вот так получилось. Гарри чувствовал себя беспомощным, никак не мог Сириуса утешить — да и как тут утешить? Они оба не могли даже представить, что Люпин вот так уйдёт в закат. Проклятие учителя Защиты всё-таки сработало. — Мы больше с ним не увидимся, — выдохнул Сириус и зашёлся в рыданиях. Гарри просто сел на соседний стул. Тогда явился Том. Гарри сидел на кровати у себя в комнате, пытался понять, как же так вышло — в гостиной он больше не мог сидеть: Сириус носился, как сумасшедший, в приступе сжигал все фотографии, а потом пытался склеить их обратно. И Том явился, чтобы сказать ему: — Люпин переспал с Блэком по его просьбе. Из жалости, можно сказать. А потом извинялся, что не может ответить взаимностью. Они тихо разошлись рано утром, пока ты спал. — Что? — Мне повторить? — Откуда ты это всё знаешь? Ты видел что-то? Подслушивал? Или подглядывал? — Да, но лучше бы я этого не делал. Глаза б мои этого не видели. — Это ужасно. — Мне кажется, к этому давно шло. Блэк из Азкабана вышел вместе со своею любовью, если он хочет жить нормальной жизнью, то придётся это несчастливое чувство отпустить. Гарри задумался, а Том просто стоял и молча ждал. — А мне не надо отпустить какие-нибудь несчастливые чувства? — Нет. — Ну хорошо, — Гарри вздохнул и опустил голову. Ему сейчас было не очень интересно, почему Том пропадал так долго и заявился именно сейчас. Том сказал, как бы в ответ на его мысли: — Я размышлял. — Два месяца? — огрызнулся Гарри. — Да, два месяца. Вопросы? — Никаких, — Гарри отвернулся. — Что ты за цирк устраиваешь? — Что за цирк ты устраиваешь! Ни ответа, ни привета, просто пропал и ни слова мне не сказал. Спасибо за Древние Руны конечно, но лучше бы ты просто вёл себя поадекватнее и не исчезал. — Я не хотел с тобой об этом говорить. — Так соврал бы! Что временно перекочуешь в другого человека или, не знаю, что угодно! — Я честен с тобой. — И что мне теперь, отсосать за твою честность? — Да хоть бы и так, — выплюнул Том. — Возможно, иногда я бываю не прав, но это не значит, что все мои слова — это пустой звук, только потому что ты не хочешь меня слушать. — Я не хочу тебя слушать как раз потому, что все твои слова — пустой звук. Обещаешь чего-то, лапшу мне на уши вешаешь, но в итоге пропадаешь, молчишь, игнорируешь, издеваешься. Том подошёл к нему и схватил за горло. — Я тебе, — прорычал он, — ничего не обещал, в вечной любви не клялся. — Так, — Гарри попытался отцепить от себя чужие руки, — так что тогда ты сейчас мне доказать пытаешься? — Что ты невыносимый мелкий... — Кто? Кто я? Хватка ужесточилась, но Том так ничего и не сказал. Потом рука его совсем пропала, и Том с каменным лицом начал: — Извини, что ты так волновался. Я не хотел ничего говорить. Если бы я поразмышлял и пришёл к другим выводам, мне бы на руку сыграло то, что ты ни о чём не в курсе. — И что это за другие выводы? — Я бы начал тебе бесконечно врать. — Ой, спасибо, очень мило, что ты не стал этого делать! Зато пришёл весь такой честный и в первые минуты пытаешься меня удушить! Том закрыл глаза на пару мгновений. — Давай не будем об этом. — Нет, давай будем! Том снова замолчал и на этот раз отвернулся. Гарри огромного труда стоило не взбеситься на него за такое покровительственное поведение. — Хорошо, извини, пожалуйста, что я пытался удушить тебя, — Том вернул себе самообладание, снова повернулся к нему лицом. — Я не хотел. — Ты «не хотел»? — Гарри даже искренне удивился. — А что ты хотел этим сказать? Что происходит вообще, чё у тебя в голове? — Давай потом об этом поговорим, тебе нужно сейчас погоревать о Люпине и всё такое, я не буду мешать. Гарри смотрел на него и не узнавал. — Погоревать? Ладно. Том, скажи мне, ты о чём таком думал два месяца? Когда ты хорошо себя ведёшь, мне не по себе. — Я не ребёнок какой-то, чтобы «хорошо себя вести», — тот вспылил мгновенно, и у Гарри даже руки зачесались от чужого желания что-нибудь ударить. — Всё, я понял. Давай попозже поговорим. Ты пропадать не собираешься? — Нет. — Славненько. Гарри хотел пригласить Сириуса выпить или сходить куда-нибудь, куда угодно, но тот отказывался и пил в одиночестве прямо дома, просил не заходить в комнату. Потом он перетащил все свои вещи и забытый пиджак Люпина на второй этаж, в соседнюю от Гарри комнату, и больше не заходил в ту комнату на первом этаже. Также Сириус ничего не рассказывал. Гарри мог его понять. После нескольких тяжёлых разговоров тот согласился сходить с Гарри в бар, и, подвыпивши, начал рассказывать всё-всё, и Гарри хотелось, чтобы вместо сока в его стакане тоже оказалось что-нибудь крепкое. Сириус всхлипывал через каждое слово. Он похоронил, можно сказать, всех своих друзей, не осталось никого, кто мог бы его понять, кто жил бы с ним в одно время. Домой Гарри его притащил уже за полночь. После этого дня Сириус перестал пить и выходить из дома тоже, только играл целыми днями на купленной по пьяни гитаре. Гарри это всё начало немного надоедать — да, по Люпину он тосковал, но не более того. Жаль, что уехал. Жаль, что не остался. Гарри мог понять Сириуса, но душевные силы уже начинали его покидать, и даже письма от друзей не спасали. Том снова явился к нему в не самый, на первый взгляд, подходящий момент. — Ой, Том, я уже не знаю что мне делать. Тот присел рядом, к нему на кровать. — А что ты можешь сделать? Он горюет. Первая любовь никогда не умирает, он и через несколько лет будет иногда плакать. — Ты такой умный, — вздохнул Гарри, — всё на свете знаешь. — Я не понимаю, это сарказм? — Ну так, — Гарри пожал плечами, — сам не знаю. Как я могу его оставить? — Тебя никто не просит его оставить. Просто дай ему какое-то время наедине. Тебе бы со своей жизнью разобраться сначала. — Да-а, — он зевнул. — Да. Я помню, ты обещал мне рассказать. Поговорить. Что ты там надумал, пока пропадал. — Да, — Том кашлянул, и Гарри усмехнулся: он неживой, ему не надо кашлять или чихать. — Я думал, стоит ли мне оставить тебя. Потом или сейчас. Достаточно ли ты для меня значишь, чтобы усердствовать ради тебя. Я бы мог потом появиться, поглотить все имеющиеся крестражи и, ни от кого не скрываясь, достать остальные. Потом я бы просто пропал, — Том кинул ему невыразительный взгляд. — Либо я бы остался, и мы бы продолжили топтаться на месте, зато аккуратно и без вреда для здоровья. Гарри помолчал минуту. — И теперь ты злишься на любое незначительное говно, потому что тебя бесит выбор, который ты сделал? — Нет, — злобно выплюнул Том, всё равно что ответил «Да». Гарри кивнул. Если они не будут говорить об этом вслух, Тому будет не так неловко. — Мне не неловко. — Хорошо. — Я повторяю: мне не бывает неловко. У меня чувство стыда отсутствует. — Да хорошо, блин, я верю, ладно, — Гарри улыбнулся ему. — А почему ты именно в тот день вдруг сделал выбор? — Да, — Том махнул рукой, — не суть. Просто началась вся эта Санта-Барбара, и я подумал, что можно больше не тянуть. — Признай, ты просто представил, что я буду страдать, как Сириус, и тебе стало невыносимо тяжко. Том нахмурился: — Нет. Фу. Гарри подумал, что Тому с детства было отказано во всём, в чем только можно — вылилось в глубочайшее, абсолютное неприятие себя; удивительно, как он вообще вылепил из себя что-то похожее на человека. — Кажется, я поторопился с решением оставаться. Ты меня уже за... Гарри не дал ему договорить: обнял с размаху и повалил на спину. Язвит и всё отрицает, как обычно, значит, всё отлично — Том не обнимал его в ответ, но погладил по волосам бездумно и оставил руку у Гарри на макушке. Мягко, приятно. Ему очень нужно было почувствовать себя не одному и в тепле, уюте, пусть даже это было ненадолго. Том дал ему порадоваться, забыться чуть-чуть, и Гарри хотелось его расцеловать. Когда Рон вдруг пригласил его в гости, Гарри рванул собирать вещи, как сумасшедший. Том в кои-то веки был прав: Сириусу надо было немного побыть одному, но Гарри, пока был дома, не мог не прислушиваться, что там его крёстный сейчас делает за стенкой: слушает старые песни, играет на гитаре, выпивает или прячется от самого себя под одеялом. Это, вероятно, их обоих выматывало. Во время сбора вещей у Гарри в груди что-то расцветало. Что-то, хотевшее убежать и жить нормальной жизнью. Хоть он это чувство и не слушал — собирался вернуться как можно скорее — оно дало ему сил, а так как Том теперь тоже был с ним, можно было расслабиться на всех фронтах. Даже вещи его сами в чемодан запрыгивали. Чемодан с медальоном, диадемой, кольцом и дневником он запихал под кровать и оставил лежать. — О-о-о-о! — протяжно завыл Рон, увидев Гарри на пороге. — Звезда уже у нас на пороге, прибыл со скоростью света! Мама, ты посмотри на этого безумца! Гарри улыбнулся ему широко-широко, кинул чемодан, подбежал к другу, пожал ему руку, потом потрогал плечо, растормошил волосы, и Рон от него буквально убежал в дом. В Норе, оказалось, ночевала и Гермиона: её здоровенный кривой кот носился по этажам, охотился за мухами и своим хвостом. — Бросай свой хлам ко мне в комнату, — выпалил Рон, проходя мимо, — и пойдём гномов лопатами дрючить. Гарри приподнял брови. — Ну их чисто со двора прогнать, надо по шапке настучать слегонца. Рон и Гарри это умели и любили (пока не надоедало). Вместе с Гермионой и остальными Уизли они потом и обедали, и ужинали — Гарри чуть не плакал от того, как вкусно было: Кричер хоть и готовил, но в основном мало и как-то по-диетически. На следующее утро, после полубессонной ночи, они втроём еле-еле встали с кроватей, а потом бродили по дому полдня. Гарри вовремя не обратил внимания на предостережение Рона и, наткнувшись на Перси случайно, выслушивал его размытые разглагольствования о поездке, о международных делах чрезвычайной важности, о поездке и ещё раз поездке. Причём Гарри так и не понял, куда Перси собрался ехать и кого искать. К вечеру Рон торжественно достал свою заначку ещё с мартовского дня рождения, пригласил Гарри с Гермионой в то же кафе, в котором они были в прошлый раз на весенних каникулах. Там на палочку Гарри произошло посягательство, но так же там Рон попробовал «сладкую лапшу» и пирожное-картошку. Гарри не мог и не хотел отказываться и упираться. На улице стало темнее, когда они добрались до нужного поворота: небо сегодня было чистое и красивое до безумия. «Кажется, я опять его чувствую». Это предупреждение Тома для Гарри уже не было неожиданностью, он всё и так понял. Тот рыжеволосый мужчина, через барьеры которого Том не пробился — он опять был где-то неподалёку, вызывал у Гарри беспочвенную тревогу. До сих пор всё складывалось хорошо. Гарри хотел надеяться, что сюрпризов не предвидится. На этот раз он решил честно спросить: — Вы ничего не чувствуете? Друзья его чуть зависли на мгновение и остановились. Гермиона подала голос: — Да, мне местами как-то... беспокойно. — Мне норм, — Рон окинул их странным взглядом. — Более чем. Гарри вздохнул и решил рассказать про инцидент с палочкой: — В прошлый раз на ме... Рон вдруг посмотрел за его плечо, потряс его и Гермиону за локти немного сильнее, чем хотелось бы. — Смотрите. Гарри обернулся: да, тот самый человек. Стоит, беседует с женщиной в полицейской форме. — Я его знаю, — Рон весь напрягся и помрачнел. — Очень хорошо. Посмотрите на этого ублюдка. Это мой дядя Билиус, который умер после того, как увидел Грима, и я прямо сейчас догоню его, отпинаю ногами, и ему придётся снова всем заливать легендами про свою смерть.