in spite of you

Июль проплывал мимо с невиданной для Гарри беззаботностью. Пока Сириус проходил стадию торга в своём принятии неизбежного, в доме находиться было вполне комфортно — Гарри старался не думать, что крёстный будет убит, когда всё-таки поймёт: Люпин не собирается возвращаться, и все приготовления и прихорашивания, которые Сириус делал изо дня в день в надежде на неожиданное возвращение друга, напрасны. Но в том-то и дело, что об этом он старался не думать. Делать вид, что всё хорошо, было легко, когда Сириус тоже делал такой вид — так и жили. Тома это раздражало. Каждый день Гарри сопровождала праздность, каждый вечер — учёба понемногу. С Томом воцарилась тишь да гладь, естественно, относительная: они часто препирались, но больше по привычке или по приколу. Сириус разбудил его, сказал, что предчувствует что-то хорошее, попросил захватить Тома на завтрак и ускакал на первый этаж. Гарри в такую рань двигался лишь на силе своей любви к крёстному. На кухне обнаружилась блестящая чистота, озирающийся по сторонам Сириус и завтрак на красивых тарелках. На четверых. — Хочешь, я найду Люпина? — Том сидел перед своей нетронутой глазуньей, крепко сжимая вилку в руке. Зачем Сириус вообще его позвал, для Гарри оставалось загадкой. — Притащу его сюда, к тебе на ковёр. Для меня это не будет проблемой, а эта ситуация начинает надоедать. Гарри бросил ему злой взгляд. Сириус молча смотрел Тому в глаза, потом повернулся к Гарри и будто бы что-то для себя понял, чуть склонил голову и уткнулся взглядом в тарелку. — Сириус... — Не, Гарри, я понял, я понял. — Нет, Блэк, ты не понял, — удивительно мягко обратился к нему Том снова, — Люпин сделал свой выбор, а ты — нет. Мы уже месяц живём в вечном ожидании праздника. Ждём стука в дверь, которую давно сняли с петель. У тебя есть несовершеннолетний крестник, жизнью которого занимаюсь почему-то я, а не ты. Уйди в отрыв, напейся, режь вены — что угодно, но прекрати это. — Том! — Гарри не ожидал такой пламенной речи: Тому на состояние Сириуса будто было совершенно всё равно. — Что? — скучающе переспросил тот. — Я всего лишь говорю правду. — Как минимум про вены было лишнее. — Прости меня, Гарри, — Сириус подал вдруг голос, — он прав. Я должен был о тебе заботиться, а не наоборот. Что бы сказали Лили и Джеймс?.. — Они больше не могут ничего сказать, ни осудить тебя, ни похвалить, — резковато вставил Том. — Зато Гарри, живой и здоровый, будет вспоминать, какой полумёртвой тенью ты ходил по дому, и думать: «О, да, он так много страдал, ну ничего не поделаешь, я прожил уже четырнадцать лет и сам могу о себе позаботиться, а заодно и с жизнью своего крёстного разберусь», — когда ответа не последовало, Том продолжил: — Я могу покопаться в твоей памяти и заставить тебя думать, что у тебя с Люпином ничего не было, а он, скотина, всех бросил и уехал в бесконечное путешествие из-за кризиса среднего возраста. — Нет, — уверенно помотал головой Сириус, из-под нахмуренных чёрных бровей взирая на Тома. — Не надо. Я с собой покумекаю и разберусь. — Могу оплатить тебе психолога, — неловко предложил Гарри. — Не хочу психолога, — Сириус поднялся из-за стола, — я пойду покумекаю, — и ушёл. Гарри повернулся к Тому. — Что это было? Он спокойно проходил стадии принятия, в чём твоя проблема? — Очевидно, на этой стадии он застрял. — Да нормально всё было, он не застрял! — Нет, застрял, причём безвыходно: ждать возвращения Люпина вечно было бы для него вполне логично. И вправду же каждый день есть вероятность, что вернётся, да? Вот поэтому и надо заставить его поверить, что это не так. Потом, если вдруг что, будет приятная неожиданность, а не горькое разочарование. Как бы ни прискорбно было это признавать, но Том действительно был прав, и кроме него Сириусу сказать правду в глаза никто не отважился бы: Гарри уже измучился попытками помочь, Рон и Гермиона не лезли, всех оставшихся в живых родственников и друзей Сириус оттолкнул и закрылся в себе. Том легко пнул его ногой под столом, и Гарри подскочил от неожиданности. — Всё, успокойся, — Том с жуткой улыбкой наклонился к нему через стол, — он посидит один и что-то да поймёт. — Ноль тактичности и уважения к моим переживаниям, как обычно, — цокнул Гарри и пнул Тома под столом в ответ, — у тебя проклятая кровь. — Конечно, проклятая, меня зачали под Амортенцией, — бросил Том и развеселился, будто это ничего не значило. Но Гарри не улыбнулся: — Ты не рассказывал о родителях, только приют упоминал. Я думал, ты их не знаешь, только в доме матери случайно побывал когда-то. — Они не имеют значения. — Как ты можешь так говорить? — удивился Гарри, а потом вспомнил, что Том за человек, и просто вздохнул. — Это же твоя семья. — У меня нет семьи, — Том вздёрнул бровь. — Я рос в приюте при живом отце. Это длинная и интересная история, но не время её рассказывать, — и расслабленно откинулся на спинку стула. — А когда будет время? — Гарри приподнял брови и наконец уделил внимание своему завтраку. Глазунья выглядела непривычно очаровательно — обычно Кричер готовил худо-бедно, но никто не жаловался. — Опять никогда? — В истории имеют место быть убийства. Это не то, что ты хотел бы услышать. — Мне всего лишь интересно. Я не собираюсь ни прощать, ни выносить тебе мозг за старые убийства. — А зря, — Том приложил ладонь к груди, — прощение освобождает нашу душу и приближает нас к Христу. Найди любовь в себе, молись о помиловании моей души. — Ой, заткни своего проповедника, — пробубнил Гарри с набитым ртом. — Смысл мне молить о твоём помиловании, если ты ведёшь себя так, будто будешь убивать снова? — Зачем мне по-твоему убивать снова? И зачем я убивал раньше? — Откуда мне знать, — Гарри уже не нравился разговор, — ты ничего не рассказываешь. Том вздохнул и бледной рукой заправил прядь волос за ухо. — Давай ты доешь, и мы поговорим. Гарри лежал на боку к Тому лицом, оперевшись на локоть — тот отзеркалил позу. Обеда сегодня можно было не ждать: Сириус отправил Кричера искать какое-то древнее дорогое вино со сложным названием — у него к этому вину, видно, было что-то личное. Пару часов Гарри пререкался с Томом по поводу древних рун и квиддича и делал вид, что не ждёт объяснений тому утреннему откровению, но на деле ждать пришлось недолго. — Первый и второй крестражи, дневник и кольцо, мне шестнадцать, — начал Том, будто зачитывал отчёт, — я нахожу Тайную Комнату и василиска, думаю об убийстве всех, кто мне не нравится, но не хочу, чтобы школу закрыли, отметаю эту идею. Профессор рассказывает мне важную информацию о крестражах, я начинаю спать ещё хуже и вечно жду какого-то знака... Гарри всё-таки не удержался и воскликнул: — Тайную комнату? Василиска?! — Да, — Том убрал локоть из-под себя и уронил голову на подушку, — Тайная комната, созданная Салазаром Слизерином, открывающаяся лишь его наследнику, и чудовище, подчиняющееся лишь ему же. — Ты наследник Слизерина?! — А на каком основании по-твоему я могу говорить со змеями? — Ну не знаю, на любом другом! Жесть, — Гарри тоже опустился на подушку, подложив ладонь под висок. — Откуда ты вообще такой выродился? — Об этом потом, — Том невербально призвал плед со стула и бросил на окоченевшие босые ноги Гарри: в доме около водоёма даже летом было прохладно. — Так вот, я начинаю спать хуже и жду какого-то знака свыше. К летним каникулам никакого знака так и не обнаружилось, директор Диппет по наводке Альбуса снова запретил мне остаться в замке на лето. Итак, я возвращаюсь в приют. Беременная девка всего на несколько лет меня старше приходит кого-нибудь усыновить и уверенно выбирает меня, едва увидев. Я сначала вообще ничего не понял. Это было неожиданно. Я прожил у неё полдня, и всё встало по своим местам: она оказалась первитиновой наркоманкой и проституткой, собиралась сыграть на моём чувстве благодарности и заставить тоже торговать телом, думала, наверное, что я вообще не слышал о понятиях «секс», «проституция», «изнасилование», — Том замолчал на какое-то мгновение. Гарри не успел додумать причину этой паузы, как тот снова заговорил: — Что странно. Я выглядел взросло и не был похож на девственника. Может, она как раз и подумала, что я очень жажду... секса... и денег. Не знаю. Гарри высунул ноги из-под пледа и прижался своими уже тёплыми пятками к риддловским, мертвенно холодным. Том, не отрывая от него взгляда, продолжил: — Я засыпаю на матрасе, моя новоиспечённая мать спит на соседнем. Просыпаюсь из-за того, что она поливает меня ледяной водой, привожу себя в порядок, приходит клиентка с лицом, как сморщенное яблоко, смотрит на меня непонятно, и я прячусь в туалете, чтобы не мешать своей матери-проститутке её обслуживать. Она ломится ко мне, и я понимаю: это я должен её обслуживать. Я выхожу из туалета, начинаю орать на неё, на клиентку, бросаюсь ножами и вилками, и клиентка в итоге уходит. Мать моя начинает орать на меня, пока я ору на неё, кидается на меня и пытается вырвать мне все волосы, бьёт меня ногой по яйцам. Я опрокидываю её на спину. Вонзаю вилку ей в глаз, и она начинает истошно орать, соседи бьют по трубам, чтобы мы заткнулись, и я втыкаю эту же вилку ей в горло и проворачиваю несколько раз. Она больше не орала, только хрипела и булькала. Я втыкаю вилку ей во второй глаз, начинаю месить её мозги, кровь и вытекший глаз. Она затихает, но я продолжаю вертеть вилкой, — Том выдохнул, будто вдруг расслабившись. — Это было моё первое убийство. В детстве я только косвенно имел отношение к помешательству парочки других приютских детишек, и смерть некоторых из них — уже не моих рук дело, а воли случая. Гарри решил промолчать. Не то чтобы ему было что сказать. — Я украл все её деньги, подчистил следы своего пребывания там, раскидал по столу её наркоманские таблетки. Это выглядело бы, как нападение двух наркош друг на друга плюс ограбление. — Почему тебя вообще отдали ей? Разве в приютах не проверяют, в чьи руки детей отдают? — Тогда всем было всё равно, война только-только собиралась закончиться, на улицах было полно бездомных мелких беспризорников, приюты тоже были переполнены. Не имеет значения сама жизнь ребёнка: одним ртом больше, одним — меньше. — Понятно. — И вот. Я, бездомный, в совершенно неадекватном состоянии, решаю, что идти мне некуда, кроме как домой. Я узнал про своих родителей ещё в Хогвартсе, Гонты — потомки Слизерина, Риддлы — просто магглы, соответственно. Я отправляюсь в залитой кровью одежде, слава Богу, на самом деле, что тогда было совсем раннее утро, и на улицах почти никого не было, никто меня не видел... Да, я отправляюсь к Гонтам. Дядя поливает меня дерьмом, нападает на меня, но колдовать толком не умеет, и я его вырубаю, забираю его палочку и ею накладываю Империус, чтобы он вёл себя со мной уважительно. Я совсем не в себе и надеюсь, что этот полудохлый пьяный идиот может стать мне другом. Но всё равно забираю его палочку: вдруг он даже под Империусом захочет меня убить? Выхожу из хижины, думаю, ладно, с мамой и её родственниками не вышло, но папа должен понять, он увидит меня и поймёт, что мной можно гордиться, что я чего-то добился, что я не такой, как моя мать, опоившая его Амортенцией. Я прихожу к Риддлам, они поливают меня дерьмом и пытаются вышвырнуть за порог, я начинаю чуть ли не рыдать, и у меня случается припадок, я ничего не вижу, у меня пена изо рта, стихийный выброс, весь дом трясётся, потолок осыпается, и я начинаю думать, что вот так и умру и это конец, больше не вернусь в Хогвартс, больше не увижу солнце, не почувствую жар и тяжесть палочки в руке, не поглажу бездомных брошенных собак, не поем спагетти с томатной пастой. В общем, начинаю бредить. Папа пытается шваброй вытолкать меня, сумасшедшего, за дверь, чуть ли не проламывает мне череп этой шваброй, и я от боли прихожу в себя. Достаю палочку своего дяди и быстро и безболезненно убиваю всех Риддлов, прихожу к дяде уже в адеквате, меняю его память, заставляю сознаться в убийстве Риддлов. Тут же создаю два крестража, чтобы больше не испытывать ничего подобного: ни страха умереть всеми забытым и ничего не значащим человечишкой, ни боли, ни привязанности, ни надежд. Это были мои второе, третье и четвёртое убийства. Остаток лета я провёл у Тони Долоховой. Однокурсница моя. Так летом сорок третьего у меня появилось два гаранта бессмертия — дневник и кольцо. Гарри протянул руку вперёд и аккуратно сжал чужую ладонь. — Том... — Подожди, иначе я собьюсь или передумаю. Третий и четвёртый крестраж, медальон и чаша, мне исполнилось девятнадцать неделю назад. Во мне четверть моей же души, начинаю понемногу терять эмоции, они западают, как клавиши на сломанном пианино: одна перестаёт издавать звук, и другие уже не так хорошо звучат без неё. Я работаю у Боргина, хотя все как будто бы ожидали, что я совсем больной и сразу после окончания школы резко стану министром магии. Но вот, Боргин посылает меня уговорить какую-то старую деву продать пару драгоценностей. Я прихожу к ней впервые в день своего рождения, и сразу узнаю, и она меня тоже. Та самая клиентка с лицом, как сморщенное яблоко, пожелавшая со мной переспать за деньги. Она подумала, что это её второй шанс. Я мило болтаю с ней и даю мутные надежды, а потом ухожу, так ничего не продав и не купив, прихожу в свою съёмную халупу и меня рвёт целый день без остановки, не могу спать и есть, и возвращается страх. Я в бешенстве и опять начинаю бредить, постоянно повторяю, что это был последний раз, когда я испытывал страх. Следующие четыре дня я хожу к этой старухе Хепзибе и заставляю её мне довериться. В Рождество она показывает мне венцы своей коллекции хлама: чашу Хельги Хаффлпафф и медальон Слизерина, который когда-то украла из óтчего дома моя мама, а потом продала за бесценок Боргину, чтобы не умереть от голода прежде, чем сможет меня родить. Хепзиба потом перекупила медальон. Она видит, что я заинтересован в медальоне и чаше, и намекает, что я смогу получить желаемое, если сделаю ей приятно, и я снова чувствую страх и как кровь стучит в ушах. Я как бы невзначай достаю палочку и убиваю её быстро и безболезненно. Тут же создаю ещё два крестража, на моей совести теперь пять трупов, душа пять раз расколота, нет сожаления и жалости к Хепзибе, и я понимаю, что это край: я не чувствовал ничего. Я околдовываю её домовика, будто он подсыпал яд в чай хозяйке. Я сижу на цветастом диване, допиваю свой чай в метре от трупа и опять жду какого-то знака свыше, сижу час, второй, но знака нет, и я понимаю, что никто мне ничего не подскажет, даже Бог не обрушит на меня свой праведный гнев, Бога либо нет, либо ему до меня нет дела, как до незаконнорождённого сына — зачем ему я, если у него есть хорошие дети? Я уношу свою чашку и крестражи, не забираю ни единой вещи из своей квартиры, с одной палочкой аппарирую как можно дальше от Лондона. В другой стране я странствую тринадцать лет, — Том вздохнул, но пауза длилась недолго. — Пятый крестраж, диадема, мне тридцать лет, и я уже выгляжу как мраморная копия себя самого, не могу чувствовать ничего, кроме радости, злости и интереса. В той стране я обучался у мастеров кулачному бою, тёмной и светлой магии, зельеварению, усложнённой трансфигурации, анатомии, нейробиологии и физиологии — именно поэтому, кстати, когда я материализую себе тело, то выгляжу так нормально: я знаю, какие мышцы за что отвечают, какой орган куда запихнуть и какие нервные окончания стоит добавить, если я хочу чувствовать боль или удовольствие. Во время обучения об меня вытирали ноги, но научили принимать поражение, и я решил, что это испытывать мне тоже больше никогда не придётся. Моя душа уже давно достаточно расколота, и я создаю крестраж в диадеме. С этого момента я перестаю стареть, плохо осознаю себя, теряюсь во времени, могу долго зависать на одной точке, перестаю чувствовать также голод и жажду, становлюсь похож на Смерть. Я к тому времени был уже очень высоким, как и мой папа, и очень худым, потому что почти ничего не ел, да и не хотел. Я притворяюсь нормальным и хорошо одеваюсь, но мной движет только интерес и вопросы, начинающиеся на «а что, если...». Больше ничего. Я мечтаю захватить министерство, чтобы посмотреть, какие будут последствия, а в молодости хотел действительно менять мир к лучшему. Я перестаю интересоваться своими... друзьями. Убиваю несколько хороших людей во время войны с Волдемортом — это война, ничего не поделаешь: или ты, или тебя. В конечном итоге мне почти пятьдесят пять, и я начинаю интересоваться созданием крестража в живом человеке и... вот мы здесь. Гарри очень хотел отвернуться, но не стал, вместо этого посильнее сжал чужую ладонь. Том наблюдал за выражением его лица. Стояла тишина. — Удивительно, что у тебя сейчас не случилось панической атаки или типа того, — прошептал Гарри, — начал так, будто просто книгу пересказываешь, а потом... — Знаю, — раздражённо вздохнул Том и перевернулся на спину, теперь взглядом сверля дыру в потолке. — Как я понял, ты никому это больше не рассказывал. Том уклончиво мотнул головой, но Гарри и так понял, что да. — Всю жизнь просто пытаешься любой ценой лишить себя эмоций и человечности, — подвёл итог Гарри и, о, каких же трудов ему стоило не броситься Тому на шею и не начать успокаивать — да и зачем, в самом деле? Сейчас ничего не происходит, всё хорошо, жалость и забота ему нужны были полвека назад, а не сейчас. Хотя... — Хочешь, я сделаю тебе спагетти с томатной пастой? Том молчал и молчал, а потом стрельнул в Гарри тёмным непонятным взглядом. — Хочу. — Три мужика и домовик в доме, а жрать нечего, — заплаканный, но бодрый Сириус шарил по шкафчикам и в холодильнике по второму кругу, как будто надеясь, что там появится что-нибудь новенькое, если просто подождать. Гарри отвлёкся от своей кастрюли с макаронами, повернулся к нему и приподнял брови: — А в доме должна обязательно быть портативная женщина для готовки? — Да не, ты чего, — Сириус покрутил пальцем у виска, — я имею в виду, что мы трое безруких. — Говори за себя, — хмыкнул Том. — А ну не хамить старшим! — Я старше вас обоих вместе взятых, и мы все об этом знаем. — А это не важно, ты же в любом случае на одном курсе с Гарри учишься, значит школота. Нет? — Вообще-то, — Гарри развернулся спиной к плите и подпалил себе пару волосков на пальцах, — у нас немножко всё поменялось. В следующем году Том будет преподавать Защиту. Сириус присвистнул. А Тома вообще всё мало волновало, реакции от него было не дождаться — после исповеди он ходил задумчивый и довольно подавленный: легко догадаться, что у того была идея стереть Гарри память об этом разговоре, но информация проникла уже слишком глубоко — часа полтора пришлось бы у Гарри в мозгах копаться. Да, это не слишком много, но... Том просто решил оставить всё как есть. Гарри тогда прямо сказал, что очень ценит это доверие, и всё же решил немного позаботиться о Томе: сделать ему эти несчастные макароны, которые тот когда-то, видимо, любил до ужаса, раз вспоминал на смертном одре. — А чего это ты вдруг решил? — обратился Сириус к Гарри снова и чуть ли не опустил лицо в кастрюлю. — Макароны? — Уйди, а то кипяток в глаз попадёт, — Гарри легонько его толкнул. — У меня просто настроение такое. Что-нибудь приготовить. — Оставишь мне немного? — Нет, это только мне, — бросил Том. — Тебе вообще еда не нужна, — возмутился Сириус, — будь добрее. — Не буду. — Сестрички, не ссорьтесь, — оборвал Гарри. — Я сделаю нам с тобой мясо какое-нибудь, Сириус. Сегодня я добрый. Но макароны только Тому, и он скорее весь дом опять тёмной материей обрыгает, чем поделится. Сириус поделился тем самым древним вином, которое Кричер искал полдня: Гарри махнул бокальчик за обедом и пребывал в прекрасном настроении. Свои спагетти с томатной пастой Том в итоге получил и обрыгал, как и ожидалось, всю кухню. От самого блюда Гарри попробовал совсем чуть-чуть, оставил немытые тарелки на Кричера, и с Томом переместился к себе в комнату, где они опять вдвоём развалились на кровати. — А тебе не больно, когда еда вот так обратно выходит? — Нет конечно. Это всё ненастоящее: и тело моё, и так называемая тёмная материя. — Как ты себя сейчас чувствуешь? — Гарри перекатился к Тому поближе и подпёр подбородок рукой. — В плане выпадения эмоций. — Думаю, так же, как и до первого крестража. Ты, наверное, заметил, что я вполне успешно испытываю гнев — это на порядок выше, чем злость. Неприязнь ещё. Веселье. Даже пытаюсь шутить иногда. — Да, уши б мои твоих шуток не слышали, — усмехнулся Гарри. — Вообще-то в последние школьные годы, когда всем было уже всё равно на мой статус крови, я был душой компании. — Верится с трудом. — Тогда и времена были другие, и юмор. Это сейчас тебе смешно с любого матерного слова, а тогда... — Ну расскажи мне какой-нибудь суперский анекдот, умник. Том с улыбкой постучал пальцем по щеке, задумался на мгновение. — Та Тоня Долохова, у которой я жил летом сорок третьего, она была из чистокровной семьи, эмигрировавшей из России давным-давно. Она была в курсе Второй Мировой, в маггловском мире хорошо ориентировалась. Так что у нас с ней были специфические анекдоты, особенно после окончания войны. — Так..? — Сорок четвёртый год. Приходит католик в церковь к священнику и приносит ему радиоприемник, и тот ему говорит: «Сын мой, а зачем радиоприемник?» Тот говорит: «Падре, он должен покаяться, он очень много врал последнее время». — Да уж, — хихикнул Гарри, — анекдоты — явно не моё, да. — Кроме нас двоих никому больше и не было смешно, — Том улыбнулся, вытянул руку и приятно пропустил волосы Гарри сквозь пальцы, стал их перебирать. — Она была твоим единственным другом? — Другом? — с нажимом переспросил Том и послал Гарри снисходительный взгляд. — Друзей у меня не было, зачем? Вокруг меня была разношёрстная компания, потому что все были уверены, что я чего-то добьюсь, и знакомство со мной — вещь полезная. Гарри покачал головой: — Я так не думаю. Мне кажется, многие надеялись, что ты правда считаешь их друзьями. Ты же сказал, что ко времени последнего крестража потерял интерес к друзьям. Значит, всё-таки они были. Том, так и не согласившись, пожал плечами: — Сейчас, так или иначе, никого из них нет рядом. — Ага... — Не жалей меня, дорогой мой, — Том схватил его за челюсть и заставил посмотреть себе в глаза. — Да, из-за ритуала с дневником у меня невзрослеющее сознание шестнадцатилетнего, но я сам уже не маленький. Могу постоять за себя и, как Моисей, заставить океан расступиться перед нами обоими, и это не метафора. — Мне только жаль, — Гарри убрал руку Тома от себя, — что тебе пришлось научиться заставлять всё расступаться перед тобой, а не просто идти вперёд. — Просто не повезло. Гарри хотел бы обнять этого идиота. — Ещё раз назовёшь меня идио... И в итоге так и сделал: обернул руки вокруг шеи лежавшего на спине Тома, прижался к нему грудью, ухо к уху, уткнулся носом в подушку и чужие волосы. — Задохнёшься там, — предупредил Том и отстранил его от себя, взял за руку, переплёл их пальцы и сжал. — Не горю желанием сегодня смотреть на твою смерть. Гарри упёрся свободной ладонью в кровать, прямо возле чужого плеча, навис над Томом, оглядел его, наверное, забавным влюблённым взглядом, и тот подался вперёд, провёл длинным языком ему по губам, и Гарри заворожённо вдохнул. — Стой, — его вдруг посетила неприятная мысль, — у тебя разве не должно быть какой-то сексуальной травмы? Это нормально — то, что мы делаем? — Успокойся, — Том схватил Гарри за волосы на затылке и притянул к себе, чмокнул в кончик носа и скользнул языком ему в рот. Было приятно и тепло, атмосфера не давила — Гарри даже забыл, где находится, и был уверен, что у них всё будет хорошо, что Том будет отличным учителем, сам он хорошо окончит Хогвартс, Волдеморт так и будет до конца жизни шляться в албанских лесах и не доставит им проблем, они будут пить сириусовское вино на берегу Темзы и горячо целоваться. Том забрался холодными руками Гарри под футболку, очертил рёбра пальцами, и он выгнулся навстречу, когда Том схватил его за бедро, за задницу — за всё, до чего мог дотянуться. Гарри усмехнулся. — Тебе смешно? — Том чуть отстранился. — Ты потрогал меня за жопу. — Кретин, — улыбнулся тот и снова накрыл его губы своими. Чужие ладони крепко вцепились ему в бока, и он не мог никак вывернуться, только опустился ниже, когда руки стали уставать, и Том дёрнул его в сторону и на себя — Гарри просто сел ему на ноги, ненамеренно качнулся взад-вперёд, потёрся тканью штанов о чужие колени. Тогда Том вдруг решил поменяться местами, повалил его резко на спину, загородил собою весь свет, стал распускать руки. То тут, то там у Гарри по телу пробегали слабые разряды тёплой, нежнейшей магии. Что-то адское витало в воздухе. У Гарри появилось ощущение, что они с Томом на этот раз не остановятся. Тот потирался щекой о его шею, будто желая оставить там свой запах, и Гарри запрокинул голову навстречу этому ощущению, согнул ноги в коленях, давая Тому расположиться между ними. Тот совсем убрал ментальные щиты, позволяя Гарри прочувствовать всё вожделение от начала до конца, и оно от Гарри возвращалось к Тому, и потом обратно, и так до бесконечности. На какое-то мгновение сознание отключилось, и Гарри обнаружил себя уже раздетым ниже пояса: Том невербально сложил его вещи аккуратной стопкой на столе. Чужая рука улеглась на его пах. Он много раз ради интереса представлял подобные непристойности, но теперь не мог перебороть смущение: щёки и кончики ушей вспыхнули, Гарри спрятал лицо у Тома на сгибе шеи и получил за это поцелуй за ухом. Рука скользнула дальше, и Гарри ощутимо вздрогнул, подался назад. — Эй-эй-эй, — нараспев выдал он Тому в лицо. — Я последний раз ходил в душ часов двенадцать назад. — Я всё сделаю, — с хищным оскалом пообещал тот и повертел у Гарри перед лицом своими медленно удлиняющимися пальцами. — Хочешь? Хотелось до дрожи в коленях, голова закружилась, и Гарри залился краской до ушей — казалось бы, куда уж больше. — Хочешь? — А мне что делать? — Просто лежать и наслаждаться. Гарри замотал головой, словно Том предложил ему пробежаться без трусов по улице. — Страшно? — хмыкнул тот и взял его за подбородок, заставив посмотреть на себя, и Гарри тяжело сглотнул. — Угомонись, кретин малолетний. — Боже, не указывай на нашу разницу в возрасте хотя бы сейчас, — ему хотелось застонать в голос от стыда, и то, что он лежал полуголый, а Тома это не смущало, никак делу не помогало. — Разве это не должно быть обоюдно или типа того? Я не хочу просто лежать. — Зато получишь бесценный опыт. — Секса с мужиком? — Гарри нервно усмехнулся. — Я не предлагаю тебе секс, — терпеливо продолжил Том, — только свои пальцы. Последние сомнения у Гарри из головы выбило следующее же чужое движение: в паху внезапно стало жарко, мягко и будто пусто, почти мокро, и палец Тома всё же вошёл и явно был длиннее, чем вообще могло быть возможно, ещё и неправильной формы: сразу начал водить в поисках простаты. На удивление, боли не было. — Ты мне что-то... — начал было Гарри, но тут же зажмурился, его чуть ли не подбросило на месте, громкий стон сорвался с губ. — Всё хорошо, — успокоил Том, но выглядел так, будто собирается его растерзать. Гарри приподнялся, обвил его шею руками, спрятал лицо у него на шее, пока чужой огрубевший голос вибрировал в ушах. — Я сделал так, чтобы больно не было. И тут его прошибла волна удовольствия. Том свободной рукой взял его за волосы и прижал к себе. У Гарри перехватило дыхание, когда тот уже двумя пальцами поводил по нужной точке — он подумал, что кончит тут же, даже без рук, не дотянув до чего-то ещё. Его затрясло. — Тише, тише, — Том отцепил Гарри от своей шеи, уложив на спину и вытащив все пальцы разом, и расплылся в самой ядовитой своей улыбке, — что такое? Нехорошо? Скажи мне. Гарри судорожно вздохнул и закрыл лицо ладонью. — Всё очень хорошо, — прошептал он. — Не издевайся. Пальцы вернулись. Теперь его целовали по-настоящему, не давая даже вздохнуть, и тогда Том начал медленно помогать Гарри рукой, а ему воздуха не хватало, грудь вздымалась беспорядочно в попытках сделать вдох. Он совершенно не ожидал от своего тела такого предательства, но от нехватки воздуха возбудился ещё сильнее. Его снова затрясло, а Том чуть отстранился, дав ему наконец вдохнуть. Гарри кончил с протяжным стоном, вцепившись в чужие плечи. Он старался отдышаться, откинув голову на подушку, а Том бросил очищающее, наклонился и оставил ещё несколько поцелуев на открытой шее, как бы запечатлевая всё произошедшее. Уже придя в себя, Гарри обхватил лицо Тома ладонями и чмокнул в кончик носа. Тот с абсолютно безмятежным и самодовольным видом завалился рядом. Мановением руки Том вернул на Гарри трусы, носки и домашние штаны, но он не нашёл в себе сил поблагодарить и лишь потянулся, вытянув руки над головой — Том воспользовался моментом и собственнически положил тяжёлую ладонь ему на грудь. Раздался стук в дверь. Они оба не сдвинулись с места. — Что? — крикнул Том. — У вас всё окей? — раздался настороженный голос Сириуса из-за двери. — Ссоритесь, молодые? — Нет, — устало возразил Том. — На первом этаже дверь с петель слетела и штукатурка посыпалась. Я думал, это вы балуетесь. — Нет. — Ну ладно. Гарри хихикнул и стал приставать к Тому снова, пару раз поцеловав случайно в уголок губ. — Тебе не хватило? — осклабился тот и покачал головой. Сильной хваткой вдавил Гарри в себя и больно-приятно укусил его за кадык. Несколько дней проходили, как в мечте: они с Томом сидели на берегу Темзы, Гарри по чуть-чуть потягивал сириусовское вино, а Том целовал его шею, потом они устраивали ожесточённые дуэли посреди леса, приходили домой и повторяли Руны. Том научил его чарам гламура для сокрытия следов от своих же зубов у Гарри на шее: не важно, что он выглядел на все шестнадцать, он всё ещё только-только собирался на четвёртый курс, и у кого угодно мог появиться закономерный вопрос, не насилуют ли мальчика дома. Во время одного из их пикников у реки Гарри настигла сумасшедшая сова Рона с письмом. Здарова, бро Завтра приезжай к нам, такое расскажу, ты умрёшь, реально умрёшь, папа нарыл кое-что для всех нас :) Гермиона уже знает, но не советую её спрашивать, если не хочешь испортить себе сюрприз. Все бесконечно игнорят то, что Билиус живёт и здравствует. У меня уже мозги набекрень, честно, как будто мне он вообще приснился, и ничего не было. Но Мерлин с ними. Я всё равно с ним вижусь, умею же пользоваться метро ;) Ты оборзеешь (так у магглов говорится?), когда увидишь, какие шмотки мы с ним накупили. Мама хотела отрубить мне руки и ноги, чтобы я это не носил, и я даже не прикалываюсь, реально, это очень забавно, она даже на Билла так не гнала, как на меня, но Джинни меня поддержала. Она наговорила маме целое сочинение про свободу самовыражения и ещё что-то там, но я не слушал особо: главное, что мама успокоилась. Ещё раз заранее предупреждаю: Перси начал работать в каком-то там департаменте международного сотрудничества, не упоминай при нём слово "заграница" вообще, он тебя убьёт своим бесконечно болтливым зазнавшимся ртом. Целыми днями только ходит и балаболит про свою "поездку". Мы до сих пор не в курсе, что это за поездка, просто знаем, что это очень важно, интересно и бла-бла-бла... Ты меня понял. p. s. Ладно, уговорил, рассказываю. Папа достал билеты на Чемпионат мира (!!!) по квиддичу (!!!). Можешь собирать чемодан, и не забудь положить туда Сириуса. p. s. s. Том и без билета сможет поехать :) Он же призрак, алё Сириус буквально завизжал, когда Гарри ему рассказал. Он и сам чуть не упал замертво, когда узнал — Том на их радость только закатывал глаза, но Гарри терпел его выкрутасы уже который год, так и тому придётся потерпеть пару суток Чемпионата. Миссис Уизли выглядела совершенно мёртвой внутри, и Гарри мог её понять, хотя и не разделял её расстройства: Рон, видно, спелся со своим дядей Билиусом и ходил теперь в чёрном кожаном пальто и каких-то невообразимых военных ботинках; другой его брат, Билл, в принципе был из этой же тусовки: серьга в ухе в виде клыка, волосы до плеч — как у Билиуса. Сириус пришёл вместе с Гарри даже не чтобы переночевать, а чтобы как-то показать, что жив и здоров. Неприкаянно слонялся по дому, не знал, куда себя деть. Гарри старался поддерживать его морально своим присутствием и ничего не значащими разговорами, а потом миссис Уизли отвлеклась от дел и сама заметила Сириуса, и неловкие приветствия переросли в слёзные задушевные откровения, и Гарри успокоился. Потом он уже видел, как крёстный вместе с остальными смеялся и помогал расставлять столы на улице. Ужинать собирались в саду: столько людей попросту не помещалось в доме. Тома решили не брать. В случае чего тот просто появился бы из ниоткуда прямо на Чемпионате. Сириуса Гарри попросил также не говорить, что живут они втроём, а не вдвоём: безымянный непонятный слизеринец вызвал бы у старших много вопросов. За ужином Рон, Билл и Сириус в какой-то момент увлеклись беседой чисто друг с другом, и Гарри то молча слушал их, то отвечал на редкие вопросы Чарли и сам спрашивал его о чём-нибудь: в основном о драконах. Потом втихую подслушивал разговор Гермионы с Джинни. В какой-то момент его всё же затянула компания близнецов и Чарли, и следующий час Гарри уже помнил смутно. Перси вёл себя неожиданно тихо и добродушно, несмотря на подколки со всех сторон, и много смотрел на Гарри — наверное, потому что он был единственным, кто был достаточно вежлив, чтобы дослушивать рассказы о работе и «поездке» до логического конца. Перси даже первый бросился помогать Гарри, когда он случайно ножом порезался, дал свой платок, чтобы промокнуть кровь. — Всё лето твердит о своей поездке, — в очередной раз шепнул ему Рон на ухо, — но чё-то до сих пор никуда больше чем на сутки не уезжает. — Он её придумал, наверное, — усмехнулся Гарри. — Да не, он куда-то мотался неделю назад, теперь вроде реально какой-то загадочный ходит. Как будто мозги ему чем-то промыли. Чистящим средством, например. Гарри хмыкнул, и Рон с улыбкой ткнул его в плечо. — У него кризис нежного возраста, — прошептал Билл, влезая в разговор. — Раньше, как маманя, ругал меня за волосы и серьги. Мол, чё за рокер в семье уродился. Теперь молчит и молчит чего-то, так смотрит на меня, как будто хочет спросить, как проколоть соски, но стесняется. — Мальчики, ну как так можно? — не выдержала снова миссис Уизли. — Билл, ну хоть ты одумайся! Ты уже взрослый, ладно у остальных дурость в голове! А тебя, Сириус, вообще не спрашивали! На этот раз выговор продолжался долго, а потом Джинни в который раз вступилась за братьев и свободу их самовыражения, и Гарри светло-светло улыбнулся ей и перестал слушать. Подняли их в невыносимую рань, и утро прошло в круговороте новых лиц и мест, они воспользовались портключом, все вместе ставили палатку. Людо Бэгмен, глава спортивного Департамента, принимал ставки, приветствовал всех, носился по территории и даже успел вступить в спор с Сириусом — тот вообще оказался ни с того ни с сего местной звездой, и Гарри тоже. С тех пор, как Сириуса оправдали и выплатили многомиллионные компенсации за тринадцать потерянных в Азкабане лет, он пропал со всеобщих радаров: не давал интервью, не появлялся на праздниках, ни с кем не держал контакт, и сейчас все кому не лень норовили с ним поговорить и познакомиться. Гарри по большей части стоял рядом, принимал рукопожатия и благодарности за давнюю победу над Тёмным Лордом. Сириус с Фредом и Джорджем за компанию сделал ставку, что победит Ирландия, но снитч поймает Крам. Бэгмен заулыбался и издал несколько победных возгласов вместе с ними. Барти Крауч, глава Департамента международного магического сотрудничества, вызвал у Гарри меньше приятных эмоций. Их места находились высоко-высоко, а поблизости не было почти никого, кроме домовика: она сидела, закрыв лицо руками, и тряслась. Видимо, охраняла хозяину место. Гермиона сразу озаботилась правами эльфов, ей больно было смотреть, как домовик дрожит от страха, но Рон её возмущения не понимал: домовики живут, чтобы прислуживать. Спор продолжался неприлично долго, а Гарри ещё не успел придумать себе точку зрения. Мимо них проходило много министерских, потом дошло дело и до самого министра Фаджа: он пожал Гарри руку, словно старому доброму другу, потом Сириусу, потом вообще всем по очереди. Гарри старался не рассмеяться от этого абсурда. — Это, понимаете, — старался объяснить Фадж болгарскому министру, — Гарри Поттер, — ткнул пальцем себе в лоб и нарисовал молнию, — Тёмный Лорд капут, — сделал страшное лицо, а потом сложил руки на груди, как будто мёртвый. Болгарский министр с забавной улыбкой тоже пожал Гарри руку. Ему это всё начинало надоедать. Мимо прошли Малфои. — Что ты продал, Артур, чтобы получить эти билеты? — негромко спросил Люциус, пока Фадж не слышал. — Одного из своих детей? Мистер Уизли так и норовил вскочить с места и разбить этому павлину лицо, и Гарри его понимал: у него самого в сердце разливались злость и отвращение. — Хорошо, если вам не придётся откупаться своими детьми, — прошипел Гарри, развернулся вокруг своей оси и подался навстречу Люциусу. Драко молча смотрел в противоположную сторону. Гарри ощутил, как Том опять захватил его тело, кровь прилила к лицу, язык перестал слушаться, губы растянулись в неестественной улыбке, и он сказал: — Держи ухо востро, Люциус. После этого Малфои ретировались со скоростью света. — Гарри, — вкрадчиво обратился к нему мистер Уизли, — он, конечно, гад, но всё-таки это немного невежливо. Я вообще не понимаю, почему он на тебя не взъелся. Тебе всего четырнадцать в конце концов. — Не беспокойтесь, — Гарри мило улыбнулся, — у меня с ним старые счёты, он не обиделся и проблем вам не доставит, всё хорошо. Я просто немного забыл о правилах приличия. — Как знать, как знать, — покачал головой мистер Уизли. — Скользкий тип. Станет тебе палки в колёса втыкать, ты и не заметишь. — А чего вы шепчетесь? — Рон наклонился к ним тоже. — Я наговорил невежливостей Люциусу, — признал Гарри. — Так держать! — Рон обернул руку вокруг его плеча, и Гарри рассмеялся. — Вот это мой друг! Пока Гарри пытался понять, как выполняется финт Вронского на метле, и прокручивал манёвры Крама по второму кругу в своём волшебном бинокле, в голове его зазвучал взволнованный голос Тома.

Позади тебя сидит человек под мантией-невидимкой, и он прямо сейчас пытается достать палочку из твоего заднего кармана. Делай вид, что ничего не происходит. Я его знаю. Поговорю с ним где-нибудь в другом месте, пропаду ненадолго. Не влипай в неприятности.

Рука Гарри, полностью ему неподконтрольная, метнулась назад и схватила до боли чьё-то запястье, но он не подал виду и продолжил наблюдать за матчем. Чужая ладонь ощутимо задрожала. Гарри так незаметно, как только мог, подцепил висевший на шее дырявый камень и обернулся, чтобы посмотреть через него, что происходит сзади. Риддловская искорёженная душа парила в воздухе над ухом у нечёткого силуэта — да, камень с горем пополам, но показывал даже сквозь мантию-невидимку. Гарри разжал пальцы, и Том перестал управлять его телом, и все непонятные ощущения пропали, но до конца матча тревога его не покидала. Позже Гарри решил не забивать голову и отмечать победу вместе со всеми. Зато Барти Крауч, оказавшийся хозяином того трясущегося на трибунах домовика, весь остаток вечера вёл себя, как сумасшедший, носился и заглядывал под каждый куст. Гарри подумал, это как-то связано с человеком под мантией-невидимкой. Гарри проснулся от шёпота Тома у себя над ухом: — Бывшие Пожиратели напились и устроили беспорядки. Я пойду разбираться, а ты охраняй шею и ступай осторожно. — Что? — Гарри мигом взбодрился. — В честь чего? Какие беспорядки? — Они пытают каких-то магглов, — Гарри почувствовал прикосновение фантомных пальцев к щеке, — напились и пошли вершить суд над неугодными, как футбольные фанаты плюс скинхеды. Я разберусь быстрее, чем армия авроров, но шумиха всё равно будет. И старайся не смотреть в мою сторону. — Почему? — Тебе не понравится, — просто ответил Том. — До скорого. Гарри прислушался к тишине, оказавшейся не такой уж и гробовой: вдалеке понемногу звуки праздника начали сменяться криками, шумом и таким треском, будто что-то горело и рушилось. Снизу теперь тоже донёсся шорох. Это был мистер Уизли. Гарри наблюдал, как тот поднялся, выглянул из палатки и тут же весь подобрался. — Гарри! Рон! — уже официально поднял их встревоженный голос мистера Уизли, натягивающего штаны на ходу прямо поверх пижамы. — Вставайте! — Что случилось? — пробормотал Рон. — Пожиратели, — ответил ему Гарри и бросил куртку другу в лицо, параллельно вскакивая и натягивая свою. — Давай скорее. Они вылетели из палатки; любопытство в Гарри перебороло здравый смысл, и он какое-то время скрывался вместе с Роном и Гермионой, но потом сказал, что выронил палочку где-то по пути, и побежал в другую сторону. Как он надеялся, что друзья за ним не последуют. Зря. — Какая палочка, Гарри?! — крикнула Гермиона ему, едва поспевая. — Жизнь дороже! — Это правда! — подтвердил Рон, хватая его за плечо. — Стой! — Ладно, — Гарри остановился и постарался отдышаться. — Я не терял палочку. Там Том. Я хочу посмотреть, что происходит. Мгновение они молчали, а потом Гермиона наложила на них троих чары Разнаваждения, и они, невидимые, снова побежали. Погасли праздничные фонарики, тени слонялись между деревьями. Повеяло холодом. Том обнаружился сразу же. — Крэбб! Макнейр! — услышал Гарри его громкий, непривычный, неестественный голос. — Гойл! Трое волшебников словно сами по себе перекатились под ноги высокой и мрачной фигуре с капюшоном, скрывающим лицо, и лежали там неподвижно. Потом к этим троим присоединилось ещё несколько тел. Том поднял руку, и одна из фигур в толпе упала на землю и стала корчиться от боли. Через секунду этого человека, словно он ничего не весил вовсе, швырнуло в неизвестном направлении. — Жалкие ничтожества! — смех его, холодный и высокий, был страшнее крика. — Что он делает? — потерянно спросила Гермиона с какой-то болью в голосе. — Разбирается, — таким же тоном ответил Гарри, отводя взгляд от Тома и армии Пожирателей в масках в другую сторону, туда, где безуспешно старались что-то сделать Сириус, авроры, министерские и мистер Уизли. — А вон все остальные. Пылали огнём палатки — Том их тушил взмахом руки, некоторые гражданские только сейчас вылезали из своих жилищ — Том отправлял их осторожно в сторону министерских, авроры пытались пробраться ближе ко всему этому беспорядку, но спотыкались о невидимый барьер, и даже самые сильные из них ничего не могли с этим препятствием сделать. Гарри понял, чем Том занимался: он отбирал, кого сдать, а кого нет. Со стороны это выглядело, будто он просто пытается справиться с сотней человек в одиночку, и некоторые, к сожалению, убегают. На самом деле это Том их отпускал. — Я уверен, Люциус тоже там, — прошептал Гарри, вспоминая фигуру, которую Том пытал Круциатусом, а потом отправил восвояси, куда-то далеко в лес. Дым загораживал обзор. И без того нечёткое лицо Тома стало совсем не видно. Когда он подумал об этом, тот повернулся в сторону Гарри, провёл рукой вокруг своей головы, и заклинание сокрытия лица на секунду развеялось. — Мы под чарами, какого чёрта?! — взвизгнул Рон. — Он смотрит на нас! — Он ничего нам не сделает, — уверенно ответил Гарри, ошарашенный. — Чары слетели, наверное. Ничего не осталось от знакомого, обычно красивого лица: Том стал похож на воплощение вселенского ужаса, мраморную копию себя самого. Так он, вероятно, и выглядел годам к пятидесяти. Какая-то мысль жужжала у Гарри на подкорке, но головная боль, без сомнений насланная Томом, предупреждала: думать об этом нельзя. — А он жуткий, — усмехнулся Рон, будто они смотрели кино. — Чары не слетели, — подала голос Гермиона. — Я проверила. Он смотрит сквозь. Ну ладно, хотя бы магглов он спас. А этих выродков мне не жалко! — Смотрите, — Рон дёрнул их обоих за локти ближе к себе. Пожиратели одной сплошной стеной шли на Тома, всё ещё не осознавая опасности, а у того даже палочки не было, и он просто стоял на месте, пока череда Авад летела прямо в него. Голыми руками он поймал зелёные сгустки магии и отправил высоко в воздух. У Гарри по позвоночнику пробежали мурашки, и он представил, как это выглядело для остальных. От Авады нельзя спастись, защититься щитом, отразить — тем более; возможности Тома в его полуреальном положении правда поражали. Но ведь именно магией Гарри он питался, и ему даже самому стало интересно, откуда в нём столько мощи. С другой стороны, Гарри не слишком часто приходилось выкладываться по полной: может, он тоже мог вытворять подобное. Порыв ледяного ветра, громкий голос, приказ «На колени!» — стена Пожирателей опустилась на землю, словно придавленная. Все разом. Авроры пытались пробиться через барьер, кричали «Стоп!». Гарри чувствовал, как силы медленно покидают его. — Морсмордре! — разнёсся голос Тома по всей округе. В небо взмыла Тёмная Метка. «Его метка», — прошептала Гермиона так, будто на неё только что обрушилась страшная правда. Том испарился, сознание покинуло Гарри в ту же секунду, и последним, что он слышал, были чьи-то полные ужаса крики и звуки многочисленных аппараций. — Проснись, вылупок, давай, — повторял чей-то голос и тряс его. Хотя почему «чей-то»? Несложно было догадаться, кто ещё мог называть его вылупком. — Даже твой тиран припёрся. Давай, Гарри, пожалуйста. Он приоткрыл один глаз: Сириус, опустившись на колени, держал его на руках, Гермиона уставилась на Тома мрачным взглядом, а тот сидел на траве и смотрел лишь на Гарри. — Я, наверное, переволновался, — прохрипел Гарри, и Сириус затряс его ещё сильнее, но уже от радости. — Очухался-таки. — Прекрати, меня укачивает. — Как ты себя чувствуешь? — Рон появился в поле зрения. — Устал, — признал Гарри. — И хочу спать. Чем всё кончилось? — Тот парень в чёрном исчез, и мы схватили Крэбба, Гойла и Макнейра, — отчитался Сириус, — и ещё несколько. Они были до сих пор без сознания. И ещё парочку слишком медленных арестовали. Остальные аппарировали. Испугались своей же Метки. Умно было послать её в воздух, но, если честно, мы сами немного в штаны наложили. Сириусу точно не надо знать, что это был Том. — То, что делал тот парень — такое же зверство, — промолвила Гермиона, — как и то, что делали Пожиратели. — В каком месте? — хмыкнул Сириус. — Я бы на его месте и похуже чего натворил, с его-то силами. — Плюс ты сама сказала, что Пожирателей тебе не жалко, — упрекнул Рон. Гермиона покачала головой и посмотрела в небо, где до сих пор извивалась вылезающая из черепа змея, а Гарри было больно видеть Метку. Он ощущал всем естеством, что Том снова копался у него в мозгах. — С другой стороны, Метка нам и помешала, — удручённо признал Сириус. — Пожиратели, как её увидели, стали сразу аппарировать шустрыми кабанчиками. А так, может, мы схватили бы побольше. Ну да ладно. Хотя бы они все остались с мокрыми трусишками, больше не станут чудить в ближайшие лет десять. Том усмехнулся. Все взгляды устремились на него. — Зачем ты вообще всё ещё здесь? — одновременно произнесли Рон с Гермионой и переглянулись. — Волновался за Гарри, — процедил Том. — От вашей-то помощи толку мало. — Но ты сам тоже ничего не сделал, — Рон склонил голову набок с каким-то смирением в глазах. Гарри начинала сильно напрягать атмосфера. Что такого случилось, пока он был в отключке? — Не думай, что мы тебя выгоняем, но... — Ещё бы вы посмели меня выгонять! — огрызнулся Том с выражением непреклонной ненависти на лице. — Не будь вы его друзьями, я бы давно... — Да что происходит?! — крикнул Гарри и нахмурился. Потом понял, что пора бы слезть с рук Сириуса, и сел на траву рядом с ним. — В чём проблема? — У нас-то никакой, — спокойно отозвался Рон. — А у вас двоих, кажется, намечается. — Причём огромная, — прошипела Гермиона. — Мы уже догадались о личности этого... человека, — она указала на Тома пальцем, и тот несдержанно оскалился, — но он запретил говорить кому-либо, взял с нас клятвы и сказал, что сам тебе скоро расскажет. Гарри повернулся к Сириусу, но тот тоже сидел в недоумении. Они просто смотрели друг на друга какое-то мгновение, и Гарри почему-то проникся моментом, с теплотой потрепал крёстного за волосы и поднялся на ноги. — Пора уходить, — подытожил он, полностью игнорируя все эти откровения про личность Тома. Гарри давно себе пообещал, что не будет трепать нервы этой бредятиной. Нужно просто подождать: любое ружьё однажды выстрелит. Гарри и Сириус как ни в чём не бывало благодарили мистера Уизли за билеты чуть ли не со слезами на глазах, и тот немного приободрился. Перед этим Гарри пришлось подбадривать самого Сириуса. Все взрослые от вида Тёмной Метки сильно грустнели — Гарри их понимал и как мог поддерживал. Домой к себе, на берег Темзы, они вернулись вечером следующего дня, и Сириус сразу закрылся в комнате, намереваясь напиться и проспать как минимум часов двадцать. Гарри и Том остались пить чай на кухне. — Ты очень молчаливый, — заметил Гарри жизнерадостно, будто ничего не происходит. Том поднял на него глаза и промолчал. — Я проигнорирую твоё вмешательство в мою голову, — Гарри пожал плечами. — Но только потому, что ты обещал мне всё рассказать. Давай я дам срок в неделю? — Не указывай мне, — Гарри слышал, как тот скрипнул зубами, но потом смиренно вздохнул. — Хорошо. Неделя. — Замётано, — улыбнулся Гарри, но вот Том совсем не выглядел счастливым и будто торопился поскорее уйти подальше от кухни, от чая и этого разговора. — Ладно, ладно, пошли. Открыв дверь в свою комнату, Гарри обнаружил там какого-то мужика и отшатнулся. Тот сложил руки на коленях, сидел, как первоклассник за партой, с ровной спиной и смесью страха и вежливой радости на лице. Смотрел раскрасневшимися глазами на Гарри, на Тома позади, и последний заговорил: — Ты вообще никуда не выходил из комнаты? Я сказал не шляться по дому, а не приказал сидеть неподвижно в комнате! Ты серьёзно просидел на стуле сутки? Тот с полубезумной улыбкой кивнул, и Гарри услышал от Тома совершенно неожиданный звук: какое-то подобие истерического смеха, переходящего в рыдания. Том не рыдал, конечно, но общий посыл был именно такой. — Иди в туалет, Боже, — послал он этого мужика, — попей. Что угодно. Только уйди с глаз моих. Тот максимально осторожно обошёл их у дверного проёма и скрылся из виду. — Что за говно?! — накинулся Гарри на Тома. Предела не было его злости. — Кого ещё ты в наш дом притащил? Тебя одного тут слишком много! — Не кричи, — Том схватил его за плечи и сжал, — Блэка разбудишь. Ему такой гость точно не понравится. Это тот, кто сидел на матче под мантией-невидимкой. Барти Крауч-младший, сын того чучела. Гарри фыркнул. — Понятно, почему этот хрыч так разволновался, когда ты увёл младшего. Куда ты его увёл? Прямиком в мою комнату? — Да, аппарировал по-быстрому, поговорил с ним и вернулся. Как ты мог догадаться, я сказал ему не шляться по дому, но он воспринял это очень буквально. — Он так тебя слушается, — ядовито улыбнулся Гарри, — прямо с удовольствием, он случайно не Пожиратель Смерти? Они все почему-то готовы тебе подчиняться. Том скрипнул зубами. — Да, он Пожиратель. — Я чувствую, что тут какая-то серьёзная проблема прямо на поверхности, — беззаботно продолжил Гарри. — Со всей этой связью тебя с Пожирателями. Но я не могу ничего понять, потому что ты делаешь из меня дурака своей легилименцией. — Я не пытаюсь сделать из тебя дурака. — Но я таковым становлюсь с твоей подачи. — Это временная мера, — Том уже едва сдерживал себя, и Гарри это видел. — Неделя. Напоминаю. — Да-да, неделя. Кстати, это не значит, что я жду объяснений на седьмой день. Я их и прямо сейчас, в эту секунду жду. Ну, чтоб ты знал. — Спасибо, буду знать, — Том некрасиво улыбнулся одними уголками рта. — Блин! — Гарри вдруг кое-что вспомнил: как они поспорили на желание, что Дамблдор согласится взять Тома в преподаватели. — Ты же должен мне желание, я совсем забыл! Как тебе идея... — Нет. Имей уважение. Неделя. — Да я пошутил просто, — Гарри игриво толкнул Тома в плечо, как будто они не ссорились прямо сейчас по очень старой неприятной теме, а были школьными товарищами. — Пойдём, что ли, познакомишь нас. — Я ему о тебе уже рассказал всё что нужно. Он не причинит тебе вреда, я бы даже сказал, он абсолютно счастлив будет просто пожить тут хотя бы один день. Да, забыл сказать, он на какое-то время останется тут, будет прятаться в той комнате, в которую Блэк никогда не заходит. — У него разве отца нет? — нахмурился Гарри. — Почему он вдруг будет жить у меня дома? — Отец держал его в плену около тринадцати лет. Барти посадили в Азкабан за то, чего он не делал, но это другая история. Отец его вытащил из тюрьмы и прятал в подвале. — Это была бы сенсация, — хмыкнул Гарри. — Этот хрыч показался мне очень порядочным, прямо до противного. А тут такая грязная тайна в виде сына-пленника. — Верно. — А у тебя мозги работают, Поттер, — похвалил подошедший Барти Крауч, видимо, сходивший в туалет и попить, но не знающий, что делать дальше. — А разве Том разрешал тебе разговаривать? — Гарри строго изогнул бровь, но не сумел скрыть смех. Барти показушно задумчиво прислонил палец ко рту. Гарри впервые видел, чтобы кто-то так в открытую прикалывался рядом с Томом. Кроме него самого, конечно. — Вы два идиота, — протянул Том. — Я как знал, ничем хорошим это не кончится. Два моих главных клоуна встретились, — Том отвернулся от них и прошёл в комнату Гарри, — если ещё Блэк подтянется, я предпочту умереть. — Ты драматизируешь, — осклабился Гарри. — Вы драматизируете, — поддакнул Барти. — Заткните свои поганые рты. Я готов наслать пыточное и не буду колебаться. Гарри эротично закусил губу, а Барти посмеялся над этим, и через секунду они оба отпрыгнули в разные стороны от Круциатуса. В момент знакомства с Барти Краучем у Гарри было мутное, но хорошее настроение — он как-то пропустил мимо ушей факт, что тот был Пожирателем, и случайно чуть не подружился с ним. Потом вспомнил, конечно, и охладел. Крауч, естественно, подрасстроился и стал зачем-то пытаться оправдаться перед Гарри. Причём пытался вполне успешно. Омута памяти у них не было, так что Крауч дал Тому покопаться в своей памяти, а тот потом показал Гарри чужие воспоминания, будто наслал галлюцинацию: совершенно разбитая, зарёванная Беллатриса вместе с Лестрейнджами пытает родителей Невилла, пытается узнать, куда те дели Волдеморта — в общем, сходит с ума — потом в дом вламывается до ужаса высокая женщина с пышными формами и зализанными назад волосами, пытается оттащить Беллатрису от уже бессознательных Лонгботтомов, вслед за безымянной женщиной появляется молодой Барти Крауч и оттаскивает Лестрейнджей. В дом вламывается отряд авроров, хватает всех без разбору, и воспоминание заканчивается. — Та женщина — Антонина Долохова, — пояснил Том, и Гарри закатил глаза. Очередной Пожиратель-дружок Тома. — А это настоящее воспоминание? Их вообще можно подделать? — Подделать можно, но это настоящее. — Не предавай моё доверие. Ты дал слово никогда мне не врать, — напомнил Гарри. — Да уж. У меня такое ощущение, что во время войны половина Пожирателей совершенно вышла из-под контроля и лишилась здравого смысла, вторая половина пыталась что-то с этим сделать, а Волдеморту вообще было до лампочки, что у них там за междусобойчики происходят. — Ты близок к истине, — Том неопределённо мотнул головой. — Долохова до сих пор в Азкабане, к слову. — Жаль, — без особого сожаления произнёс Гарри. — Ну, думаю, Пожиратели знали, на что подписывались. — Я бы не был так уверен. — Ой, погоди, а у Крауча же есть Метка, получается? Я бы посмотрел. Говорят, она двигается, если пощекотать. — Кто такое говорит? — почти вскрикнул Том. — Да чего ты, — фыркнул Гарри, — это всего лишь слухи. Позже, в комнате Крауча, Гарри проверил этот слух, и он оказался правдой. Том снова впал в отчаяние, пока он с Краучем заставлял змею извиваться от щекотки снова, и снова, и снова. — Я вас по всему дому разыскиваю, вы чё тут... — Сириус распахнул дверь с размаху и замер. На лице его быстро сменялись эмоции одна за другой: то неудомение, то отвращение, то ненависть, то снова недоумение. — Это Том его привёл! — воскликнул Гарри. — Я тут ни при чём! — Я не пытал Лонгботтомов! — сразу после него выкрикнул Крауч. — А Регулус в итоге отрёкся от Тёмного Лорда! Том молчал. Наваждение прошло, и Сириус бросился на Крауча с кулаками и диким воплем, и они месили друг другу лица, пока Гарри не оттащил Сириуса подальше. — Пожиратель в моём доме! — заорал тот и переключился на Тома. — Какие ебанутые игры ты ведёшь с моим крестником?! Что происходит?! А ну выкатились нахуй оба из моего дома! — Остынь, — попытался Гарри угомонить его, но тот не угоманивался. — «Остынь»?! Гарри, ты понимаешь, кто вообще перед тобой? — Сириус обвёл рукой Тома и Крауча. — Один долбоящер возится с ритуалами души, а второй... — Я не пытал Лонгботтомов!!! — взревел Крауч снова. — Пизди больше, гнида! Гарри подумал найти какую-то поддержку у Тома, но тот сидел со скучающим выражением лица и просто переводил взгляд с одного на другого. — Сириус... — снова попытался Гарри. — Гарри, — передразнил тот, не дав договорить, и снова впился желчным взглядом в Крауча, — убери этих двоих отсюда к чертям собачьим! — Том, уйдите, пожалуйста, — Гарри буквально умолял, потому что закономерно было бы ожидать, что Том назло никуда не уйдёт и ещё начнёт качать права. — Это точно не подделка? — спросил его Сириус, пока Гарри показывал ему воспоминание Крауча о Лонгботтомах: как оказалось, у Сириуса был Омут памяти. Если честно, Гарри не хотел спрашивать, зачем тот его купил. — Не подделка, — твёрдо заявил Гарри, хотя и сам не мог быть до конца уверен. Всё держалось на честном слове Тома. Тот с Краучем прямо сейчас отсиживался на берегу Темзы, перед домом. Пока Сириус не устроил скандал, Гарри даже и не осознавал, в какое глубокое болото сел. Да, он не практиковал тёмную магию, не создавал крестражи с Томом на пару, и всё ещё не отдал Краучу роль шафера на своей будущей свадьбе, но всё равно: тьма, смерть и больные, злые люди окружали его со всех сторон. В какой-то момент это осознание его раздавило. Сириус заметил. — Ну чего ты, шкет, извини, что так разбушевался... — Да это не ты, — Гарри уже совсем не мог держаться, слёзы потекли в два ручья, — это я. П-п-почему я был уверен, что ты примешь любую дичь? Да, Крауч забавный, но он всё ещё Пожиратель. — Да какой из него Пожиратель, — невесело усмехнулся Сириус, встал из-за стола и присел перед Гарри на корточки. — Шпингалет, ты просто не знаешь, что такое война, и я этому безумно рад. Краучу было девятнадцать, когда Волдеморт пал, а мне — двадцать один. Совсем мелкие. Крауч только и делал, что ходил и светился, когда речь заходила о Волдеморте и о том, какой он распиздатый — но он не способен на убийство просто-напросто. Зачем тогда вообще становиться Пожирателем, я не понимаю. — Думаешь, он так никого и не убил? — Думаю, не убил, но кто ему теперь поверит, — грустно отозвался Сириус. — Но про Регулуса он зря заикнулся, конечно. Я ему устрою отречение от Тёмного Лорда. Гарри усмехнулся, но на душе было гадко. — Стоп, то есть ты просто примешь, что Крауч будет тут ошиваться? В твоём доме? — Я разрешу, но принимать его не обязан. Одно слово в мою сторону — всё, финиш, я его изобью до полусмерти. И почему он вообще жив? Что за бред? Я помню, что он был чуть ли не в соседней от меня камере в Азкабане. Он был одним из немногих, кто до последнего дня участвовал в соревнованиях, — Сириус погрузился в воспоминания, и лицо его изменилось. — Обычно этим новенькие баловались. Когда месяц всего там посидишь, уже вообще ничего не хочется. А так все новоприбывшие соревновались, кто громче заорёт или больше матерных слов успеет сказать дементору, прежде чем вырубится. — Надеюсь, ты выигрывал? — Кто, если не я? Гарри улыбнулся сквозь слёзы. — Послушай меня, — Сириус вдруг стал серьёзнее, — Ты можешь любить не тех людей, можешь совершать ошибки, но тебе четырнадцать, почему ты вообще должен о чём-то думать? О хорошем, плохом, о чести и бесчестности, называй как хочешь. Главный залог счастливой юности: радость. Если тебе весело в компании проклятого деда и Пожирателя, то так тому и быть. Не жалей ни о чём сейчас, у тебя будет целая старость на сожаления. Да, Гарри определённо любил не тех людей. Любить Тома — что танцевать босиком на осколках стекла, любить Сириуса — смотреть за дракой уличных собак, зная, что не можешь вмешаться. Но он правда ни о чём не сожалел. Хоть третий курс весь и прошёл ужасно, сложно, больно, пусть у него не было почти ни одного спокойного дня, пусть даже он не понимал иногда, кто он и где находится, что позволительно, а что — нет; он всё равно пережил это всё. Сейчас у них с Томом были другие отношения. Сами они были уже другие. Даже тот факт, что Том иногда вслух читал молитвы об искуплении грехов, его немного радовал: не важно, всерьёз это было или нет. — Как ты вообще можешь быть таким хорошим, — Гарри зашмыгал носом пуще прежнего и позволил Сириусу себя обнять, — извини, что позволял Тому говорить тебе гадости. — Он мне не говорил гадостей, шкет. Он единожды сказал мне правду. — Извини, что вообще привёл его в дом, — не унимался Гарри, уже желая блевать от отвращения к себе. Эта истерика зрела в нём долго — стыдно было не за неё саму, а за то, что вышла прямо перед Сириусом. — Ты реально видишь в людях лучшее, — он потрепал Гарри по волосам. — Что в своих тёмных дружках, что во мне. Я вышел из комы, грубо говоря, уделил тебе два неполных дня своего времени, и ты уже обалдел, какой я хороший. — Но это правда... — Как скажешь, шкет, как скажешь, — рассмеялся Сириус и прижал его к себе. Потом пришло письмо от Люциуса со странными словами «Вам нужно что-нибудь ещё?» Гарри ещё не отошёл от своей истерики и довольно неловко старался избегать Крауча и Тома, поэтому последний отправился к Люциусу за объяснениями в одиночку. В доме их осталось трое. Сириус всё же отправился за своим двадцатичасовым сном. — Поттер, — Крауч беспардонно ворвался к нему в комнату и отвлёк от огромного эссе, которое Гарри должен был написать за оставшиеся несколько дней до школы, — ты чего делаешь? — Бутерброд ем, — Гарри приподнял брови и обвёл ладонью своё эссе, — не видно? — А-а, я-то думал, ты эссе пишешь, — кивнул Крауч с ухмылкой. — Ты на каком курсе? — На четвёртый иду. — Тебе четырнадцать? — слегка удивлённо спросил тот. — Ты очень плохо сохранился. — Ну, технически, мне уже шестнадцать, — неловко оправдался Гарри. — Приходится жертвовать своим телом, когда помогаешь тёмному волшебнику. — Тёмному волшебнику? — усмехнулся Крауч, и волосы его переливались золотом в свете лампы. — Ладно, опустим это. Давно ты знаком с... с... э... — С Томом?.. — Да. — Я с... с... э... Томом знаком с первого курса, — передразнил Гарри, и Крауч поражённо рассмеялся над его наглостью. — Он стал меня преследовать, а потом как-то закрутилось-завертелось. Больше ничего не могу рассказать. — Бережёшь его репутацию? — Можно и так сказать. Не знаю, сколько доверия ты заслужил. — Умно, — Крауч опёрся плечом на дверной проём. — Береги его, и он будет беречь тебя. — Очень романтично, — фыркнул Гарри, — но я занят, честно. Осталось мало времени, а я всё лето ничего не делал. — Давай я за тебя сделаю, в чём проблема? — Откуда мне знать, что ты не тупой и не сделаешь хуже меня? — Можешь спросить... м... с... — Тома? — Да. — Почему ты не называешь его по имени, чего в этом такого? — Никому нельзя называть его по имени. У тебя просто привилегии. — Ха, ага, ты бы видел его лицо, когда Дамблдор с нами разговаривал и постоянно обращался по именам. Ты же знаешь Дамблдора? Ну да, ты же всего чуть младше Сириуса. — Дамблдор с вами говорил? С обоими?! — Ну да, а что такого? Том будет преподавать Защиту с этого года. — Он будет преподавать Защиту?! — Крауч выглядел так, будто сейчас расплачется, и Гарри стало ещё более неловко. — Почему я не родился на двадцать лет позже? — В каком смысле? — Он лучший, — Крауч ткнул пальцем в воздух. — Я бы убил за такого учителя. — А ты... — начал Гарри неуверенно, желая найти подтверждение словам Сириуса. — Убивал когда-нибудь? — Нет конечно, зачем? Это образное выражение. Я могу сказать, что убил бы за тыквенный сок. — Но ты Пожиратель. — Ты вообще в курсе, чем занимались Пожиратели, прежде чем... ну... произошло то, что произошло? — А что произошло? — О-о, пацан, — протянул Крауч почти счастливо, — так ты ни черта не знаешь о политике Тёмного Лорда. Кажется, мой час настал. — Но эссе... — ...к утру будет готово. Тебе всё равно эти зелья не упёрлись, а я знаю, что написать, чтобы Слизнорту понравилось. — У нас преподаёт Снейп. — Северус? — Крауч скатился в истерический смех. — Тогда я тем более знаю, как ему понравится. Ха! Как его занесло в Хогвартс? Ну и угар. У Гарри голова кружилась от обилия информации, учитывая, что он вообще предпочёл бы не тратить на это свой вечер. В какой-то момент опять появился Сириус, сказав, что не может уснуть, зная, что за цирк уродов собрался у него дома, и опять чуть не подрался с Краучем после упоминания Регулуса и Петтигрю. Крауч же рассказывал Гарри о том, каким был Тёмный Лорд раньше, до своей поездки в Албанию — знал он об этом с рассказов Долоховой. Та была из старой гвардии, застала Вальпургиевых Рыцарей. Дальше Крауч продолжал историю от своего лица: какой Тёмный Лорд действительно был невероятный, до абсурда могущественный, как хорошо относился к нему. Когда Сириус фыркал, Крауч накидывался на него словесно, восклицал, что Волдеморт ему — что отец, Долохова — мать, а Сириус дразнил: «Ага, ага, мать — анархия, а папа — стакан портвейна». Гарри бы, может, и извлёк бы из истории Волдеморта что-то полезное, если бы не постоянные перерывы Крауча и Сириуса на взаимные оскорбления и споры о музыкальных вкусах — Сириус очень расстроился, когда узнал, что Дэвид Боуи не написал песню Rebel Rebel специально для него. Гарри понял лишь, что Волдеморт после возвращения из Албании был сам не свой и собирался распустить свою же организацию, но потом с чьей-то подачи согласился просто поменять название и оставить всех на своих местах. Но от прежней политики не осталось ничего. Кроме Долоховой, Яксли, Люциуса и потом Крауча, Волдеморт больше никого не слушал: просто махнул рукой на всех и снял с себя ответственность за их действия. Самые сумасшедшие и жаждущие крови Пожиратели остались, можно сказать, без Хозяина, и ушли в отрыв, придумали себе политику чистоты крови; пока разумная часть Пожирателей пыталась понять, что за расстройство накрыло их Хозяина, те творили бесчинства в поразительных количествах. Сириус спрашивал про каких-то МакКиннонов, про Доркас, Эдгара, братьев Пруэттов — для Гарри это всё было непонятно, но Крауч отвечал, что МакКинноны переехали, Доркас и Эдгара убила Беллатриса, а Пруэтты забрали жизни около десятка бешеных Пожирателей, но сами тоже пали. Когда речь зашла о родителях Гарри, все трое (Крауч почему-то тоже) погрустнели. Тогда вернулся Том, смерил их ничего не выражающим взглядом, мотнул головой в сторону второго этажа. Гарри понял сигнал и сбивчиво попрощался с Краучем и Сириусом. — Боюсь, грядут не лучшие времена, — замогильным голосом поведал ему Том и навешал чар от прослушивания и подглядывания, когда дверь в комнату закрылась. — Люциусу писал Волдеморт. — А мы тут при чём? Слова в записке Гарри не мог вспомнить, хоть убейте. — Можно сказать, нас это не касается, но может коснуться в будущем. Волдеморт охотится за тобой. Он потребовал плоть слуги, и Беллатриса отдала ему свою левую руку почти по локоть. Мерзкое зрелище. Гарри стало тревожно. — Люциус думал, что это мы с тобой ему написали, — пояснил Том. — Волдеморт же не подписал свою записку с приказом отдать плоть, вроде: «с любовью, Тёмный Лорд». Люциус подумал на нас. — Да, ты это уже сказал, — безжизненно ответил Гарри. — Зачем бы ему это всё? — Возможно, он собирается обрести настоящее тело. Гарри уронил лицо в ладони. — Ещё меня тревожит Барти, — продолжил Том, — я не могу быть уверен, что он не переметнётся к Волдеморту в случае чего. — Да, волноваться стоит, — признал Гарри. — Он сегодня мне все уши прожужжал... — Знаю, — оборвал его Том спокойно, — я всё слышал. — Ты же был у Люциуса? — Частью сознания я всегда с тобой. Гарри покачал головой. — Если Крауч прав, — подумал он вдруг, — и Волдеморт под конец стал совсем безразличным ко всему, то у нас большие проблемы. С таким человеком будет намного сложнее бороться: его нельзя ничем шантажировать, потому что ему всё равно. Никаких угроз семье и близким. — Зато меня и тебя шантажировать будет очень легко, — мрачно подвёл итог Том. Гарри уже измучился думать, что хорошо, что плохо, просто делал вид, что Крауч — его сосед. Сириус же, видно, нашёл в нём что-то большее: в ближайшие два дня Гарри только и терпел то пьяные крики с первого этажа, то драки в соседней комнате. Том, будто пытаясь перед смертью надышаться, приставал к нему чаще обычного — обычно Том вообще к нему не приставал, никогда-никогда. Гарри не то чтобы был не в настроении, но больше хотел мило полежать с Томом под одеялом, потыкаться носом ему в шею, даже поныть немного, может — но один раз всё же сдался, и риддловские руки и губы доводили его до исступления прямо в ванной, куда в любой момент могли зайти Сириус или Крауч. Рона и Гермиону он решил позвать в гости совершенно спонтанно, и Краучу теперь приходилось прятаться в комнате и делать за Гарри уроки на лето. Он брезговал купаться в Темзе после того, как увидел плавающие там души утопленников, но Рон его убедил. Тот вообще был единственным, кто оценил по достоинству ту самую любимую стеклянную дверь Сириуса: её можно было распахнуть, разбежаться и прыгнуть через неё прямо в воду — что Рон и сделал, пока Гермиона и Гарри осторожно заходили с берега. Том просто из вежливости не появлялся. Рон с Гермионой делали вид, что забыли про него, Гарри тоже никаких тяжёлых тем не поднимал. Разошлись довольно рано: у Гермионы болела голова, да и после обеда она уж совсем какая-то дёрганая была, так что ушла спать. Рон и Гарри посидели ещё немного с Сириусом, но тоже быстро начали клевать носом. Том настиг Гарри, пока Рон не видел. Сегодня был тот самый день, когда можно было без опасности для жизни и здоровья посмотреть на мифических собак холмов, про которых рассказывал портрет Вальбурги. Гарри смог, держа дырявый камень у глаза, даже подойти к одной и почесать за ухом. Для этого пришлось встать на носочки. В кровать он ложился с рассветом, но спокойным и счастливым. Наутро Гермиона пропала. Гарри поднял весь дом на уши, Крауча пришлось выгнать погулять по округе, чтобы Рон его не обнаружил, Сириус носился и заглядывал во все укромные уголки, как будто Гермиона могла спрятаться в сливе ванны. Том в итоге материализовался и насильно отослал Рона домой, вернул Крауча, и они вчетвером обнюхивали всё в радиусе километра от дома. «Девочка у меня, — гласила написанная рукой Гермионы записка, которую Том нашёл возле чемодана, в котором они хранили все крестражи, — если не хочешь расстроить своего Поттера, захвати всё, что в чемодане, и тащи к месту, где была закопана диадема». Это было письмо Тому. Гарри только и успевал смаргивать слёзы, умоляя Тома отдать крестражи без боя. Это было письмо Тому от Волдеморта. Этот факт крутился в голове, но Гарри снова не мог ухватиться за его смысл, голова у него раскалывалась жутко, мысли путались. Ощущение было, будто он сходит с ума. А Гермиона сейчас совсем одна. Наверняка ей страшно. Том не говорил ни слова, и Гарри только волновался сильнее, вешался на Сириуса и Крауча по очереди и не мог ни слова осмысленного сказать. Всё в голове запуталось, Гарри помешался. Страх за подругу заполнил его разум. А Том не говорил ни слова. Гарри стал трясти его за плечи, толкнул в грудь, и тот отмер: одной рукой схватил Гарри за шкирку, другой — чемодан. Крауч в этот момент пытался оттащить Гарри от Тома, так что случайно аппарировал вместе с ними. Они оказались в лесу. Стояло раннее утро, но сквозь густые деревья почти не проникал свет. После их аппарации наступила тишина. Шаркающие по траве шаги показались громом среди ясного неба, из тени деревьев выступил абсурдно высокий силуэт, потом второй, поменьше. Это была мраморная копия Тома, и за ним плыла по воздуху Гермиона. На Гарри обрушилось разом всё: Том, Волдеморт, Крауч, до сих пор цепляющийся за его плечи, похищенная Гермиона, шантаж, чужая рука, крепко держащая его за воротник, понимающие взгляды Дамблдора и слова о забавном прозвище Тома; то, как Том ненавидел своё имя, и ни один Пожиратель не звал его Томом; полный ненависти взгляд Гермионы в свете горящих палаток, крестражи, смерть-смерть и больная чужая душа. Гарри хотел закричать, да не мог. Голова пошла кругом. Все пролетевшие перед глазами образы резко стали забываться. — Уже нет смысла пытаться заставить его забыть, — послышался смутно знакомый холодный голос, и Гарри перевёл взгляд на его обладателя. — Сил не хватит. Это был мертвенно-бледный Том, только ещё выше, ещё более худой, с невероятно огромными чёрными синяками под глазами, с так торчащими в разные стороны волосами, будто их пытались отстричь маникюрными ножницами. Его Том вцепился в воротник Гарри сильнее. Крауч упал на колени. — Отмени защиту на чемодане, — потребовал сторонний Том. — Я передам девочку, мы разойдёмся, и ты дальше будешь мучить Поттера в своё удовольствие. Том всё ещё пытался что-то сделать у Гарри в голове — он это чувствовал — но безуспешно. Гермиона вдруг зашевелилась, забрыкалась, и сторонний Том, Волдеморт, перевёл на неё безучастный взгляд, махнул палочкой, и она снова уснула. Том молчал, и тогда вдруг заговорил Крауч: — Мой Лорд! Я не... не... могу поверить, что это вы! — он начал захлёбываться словами и унизительно, на коленях пополз к Волдеморту навстречу. — Я так ошибался... так ошибался... Гарри смотрел на всю эту сцену с нарастающим чувством безысходности. — Я даже не требую сдаться в плен, — вымолвил Волдеморт, тощей ладонью гладя по волосам подползшего Крауча, как собаку. — Долго мне ждать? Гарри спотыкался о свои же мысли. — Хватит хозяйничать у него в голове, пока я говорю! — Волдеморт поднял палочку, бросил несколько Круциатусов в Гарри, и Тому пришлось их отбивать. Пыточные стали сыпаться, как из рога изобилия, Том только и успевал ловить их руками и отсылать в Волдеморта, но тот окружил себя, Крауча и Гермиону непробиваемым щитом. Всё для Гарри вдруг стало прозрачным. Недомолвки, секреты — всё разрешилось. Он спал с Волдемортом в одной кровати, доверял убийце своих родителей. Мысли прояснились, но шквал Круциатусов не закончился. — Он даже не может одновременно использовать легилименцию и отбивать от тебя заклятия, — поведал Волдеморт, смотря прямо на Гарри своим мёртвым колючим взглядом и посылая в него невербальные Круциатусы. — Огрызок моей души, нашедший в тебе утешение. — Чего ты добиваешься?! — взвыл Том не своим голосом и стал бросаться в Волдеморта проклятиями, но все они разбивались о щит. — ТЫ ВСЁ ИСПОРТИЛ! Гарри дёрнулся от этого крика. — Я ничего не добиваюсь, — спокойно парировал Волдеморт. — Не увлекайся проклятиями, если не хочешь убить Поттера магическим истощением. Снимай защиту с чемодана. Я считаю до трёх. Раз. Том послал Аваду, но Волдеморт просто отклонился. — Два. Гарри пересилил себя, отошёл от Тома подальше и стал просить снять защиту с чемодана. Тот посмотрел на него больными красными глазами и задымился. — Три. Том бросил мощный сгусток Адского пламени, щит слетел, но Волдеморт взмахом палочки рассеял огонь. На Гарри навалилась разъедающая слабость. — Подправь девочке лицо, — скомандовал Волдеморт Краучу, и тот с энтузиазмом кивнул, взял бессознательную Гермиону за руку и аппарировал. На поляне их осталось трое. — Нет, — прошептал Гарри, смаргивая слёзы. Ноги уже почти не держали его, но он упорно старался стоять ровно. — Нет. Что он скажет Рону? Родителям Гермионы? Перед глазами пронёсся тот день, когда она подарила ему резинку для волос в виде льва, которую зачаровала своими руками; когда она слушала его жалобы и молча обнимала крепко-крепко. — Я всё ещё жду, — напомнил Волдеморт. Том схватил Гарри за шкирку и аппарировал их обоих домой. — Послушай меня, — сразу начал он шептать Гарри на ухо, не обращая внимание на подбежавшего Сириуса, — послушай, я всё объясню, больше не буду ничего менять в твоей памяти... Гарри замотал головой. Его тошнило, выворачивало жутко, он не завтракал даже сегодня — теперь захлёбывался желчью, ползущей по горлу. — Что произошло? — встревожился Сириус. — И чего это Том дымится? — Гарри, — Том тронул его за плечо, — он не убьёт её. Мы пока подготовимся... Гарри отшатнулся от чужой руки, упал на колени, и его наконец вырвало. — Я придумаю, как получить твою подружку без всяких сделок, — попытался успокоить его Том, но Гарри блевать от него тянуло. — Послушай меня... — Не прикасайся ко мне, — прохрипел он разодранным горлом. — Отойди. — Да что случилось? — беспомощно воскликнул Сириус. — Я не собираюсь унижаться слишком долго, — никакущим тоном предупредил Том, — приди в себя и выслушай меня. Гарри дрожащей рукой вытер рот и выплюнул: — Я не буду тебя слушать. — Я собирался сам сказать! — снова разорался Том и больно схватил его за запястье. — Я не сделал тебе ничего плохого! Гарри громко расхохотался. — Ничего плохого? — он хотел спросить о родителях, но это мгновенно рассказало бы Сириусу, кто такой Том. — Как же я тебя ненавижу. Твоей душе не дождаться искупления. — Я их не убивал, — сказал вдруг Том. — Что? — Гарри скривился от отвращения. — Давай, придумывай теперь любое говно, чтобы я тебя простил. Да пошёл ты! — его затрясло пуще прежнего. — Пошёл ты, Том! — Гарри... — Заткнись! ЗАКРОЙ РОТ! Посыпалась штукатурка. Сириус схватил его за плечи и оттащил от Тома подальше, но ничего не прекратилось: дверцы кухонных шкафов с грохотом распахнулись все разом, и стеклянная посуда начала лопаться. Глаза Гарри закатились против его воли, пальцы вцепились в Сириуса мёртвой хваткой. Его согнуло пополам и снова вырвало. Том, исходящий дымом и нечёткий, лёгким движением руки заставил всю разбитую посуду собраться воедино и расползтись обратно по шкафам. Гарри закашлялся, ощутил прикосновение ледяных пальцев ко лбу, и тут же всё погрузилось во мрак. Сознание возвращалось к нему медленно. Стояла тишина. В комнате горел слабый свет — да, он хотя бы был у себя дома. Гарри на пробу пошевелил пальцами, приподнялся на локтях и постарался хоть что-нибудь вспомнить. Какая-то часть души надеялась, что это всё сон, неправда, но всё в памяти было чётким и свежим: да, он позволял убийце своих родителей целовать себя. Дал ему трахнуть себя пальцами. Помог ему устроиться на работу. Мерзость. Так он себя ощущал — мерзостью, гадкой грязью, потому что чувства к Тому не пропали до сих пор. Да, он не сможет простить ни себя, ни его, но и отречься не сможет тоже. Сириус спал, положив голову на кровать, всем остальным телом оставаясь на полу. Чёрные волосы разметались по одеялу. Чёрные волосы, красные глаза, колючий взгляд... Гарри перевернулся на бок, свесил голову с края кровати и сблевал желчь на пол. Попытался наколдовать очищающее без палочки, но не вышло. Бог с ним. Душевный покой утекал у Гарри сквозь пальцы. Он откинулся на подушку и вдруг понял, что ничего уже не будет как раньше. Никаких вечеров с Рунами, никаких подколок Сириуса по поводу проклятых дедов, никакого Крауча и его тупых шуток, и неизвестно, будет ли ещё хоть одно утро, когда Гарри проснётся, зная, что все его друзья живы и здоровы. Слёзы из уголков глаз затекали в уши. — Гарри, проснись, — шептал Сириус. — Так уже нельзя, ты вторые сутки лежишь. Завтра уже в Хогвартс. Я послал Дамблдору весточку, что ты можешь приехать чуть позже. Или что я аппарирую тебя в Хогсмид, и он заберёт тебя оттуда. И Рончику письмо написал, попросил не волноваться, но это, кажется, не лучшее утешение. Гарри разлепил тяжёлые веки. Он просыпался несколько раз, всегда видел Сириуса у кровати, вспоминал о своей разбитой жизни и снова засыпал в слезах. — О, проснулся, — слабо улыбнулся Сириус. — Ты слышал, что я говорил? Гарри кивнул. — Мне не стоит спрашивать, что произошло? Том ничего не сказал, просто исчез. — Мы навсегда поссорились. — Понял. Пить будешь? Поесть пока не предлагаю. Гарри снова кивнул. В доме было вечно тихо, поэтому Гарри собственные мысли казались невыносимо шумными. Ночью перед началом учебного года он совсем не спал, так что с лёгкостью услышал инородные звуки в другой части дома, натянул носки и взял палочку, пошёл на разведку, пока Сириус отсыпался. На кухне обнаружились Крауч и Гермиона. Живая и здоровая. Тяжёлая ноша свалилась с плеч: Гермиона пережила встречу с Волдемортом, чёртов Пожиратель оказался не предателем, и у Гарри сдавило будто два сердца сразу, запершило и его, и чужое горло. Да, Том, Волдеморт, всё-таки был человеком и очень хорошо относился к Краучу.