in spite of you

Том накинул на него чары разнаваждения и исчез; уже невидимый Гарри проскрёбся в дверь, выскользнул из больничного крыла. Надежда, что за ним вот-вот приедет спасение в виде Сириуса или хотя бы Крауча, постепенно гасла. Да и с чего бы? Им вряд ли что-то известно о его психозе. Дамблдор, когда не надо, хорошо хранит секреты. Гарри думать забыл о том, что обязан будет участвовать в Турнире, что на завтра много задали, что он давно не ел. Мысли дрожали так же, как руки, путались так же, как ноги. Том привёл его к Выручай-комнате обходными путями, чтобы в коридоре ни с кем не столкнуться. Гарри попробовал по памяти воссоздать понравившуюся комнату дома в Данвиче, параллельно молясь, чтобы Сириус или Крауч не заняли её первыми — думал о чём угодно, только не о насущном — и первым делом, переступив порог, обвёл влюблённым взглядом кровать и завалился спать. Пробуждению своему Гарри ужаснулся, сразу поняв, что ничего интересного, хорошего или весёлого в ближайшее время не предвидится: с Томом его ждали если не крики с руганью, то тяжёлый разговор, а если не разговор, то не менее тяжкое и неприятное молчание. Рон и Гермиона, скорее всего, на ушах весь день стояли из-за его пропажи — так нашёлся и повод для разговора: — Предупреди их, что всё нормально, — попросил Гарри у воздуха. Том материализовался и невесомо опустился на стул поблизости. — Уже. — Уроки сегодня ведёшь? — Сегодня воскресенье. Поводы для разговора у Гарри закончились. — Снейп начал что-то подозревать, — продолжил Том как ни в чём не бывало после заминки, — думаю, скоро он поймёт, кто я такой. — И осознает, с чьих именно шуток его так разрывало за обедом, — Гарри закатил глаза, — мне даже интересно, как он отреагирует. Сделает вид, что ничего не понял? Или станет таскаться за тобой со словами «извините, мой Лорд, не признал, мой Лорд»? Том хмыкнул. — Он не идиот. Конечно, он сделает вид, что ничего не понял. Наставил себе десять слоёв ментальных щитов, думает, я их не чувствую, — Том махнул рукой. — Но чувствовать не значит пробивать. Пусть хранит свои тайны. — Тебя от Снейпа только иллюзия цвета глаз и спасает. Которая, кстати, уже рассеялась. — В скором времени всё равно придётся ему открыться. Не хочу, чтобы Волдеморт сделал это первым. Все светлые головы должны быть на моей стороне, чтобы ему достались только вояки, от которых пользы нет. Барти, Малфои, Снейп — первым делом, Яксли я не знаю, откуда выкапывать, Долохова в Азкабане... — А Беллатриса? — А что с ней? — Она тебе не нужна? — Она больна и зациклена на мне, — тихо поведал Том. — Будь она, как Барти, лишь зациклена, может, и был бы какой-то толк. — Крауч миленький, — Гарри пожал плечами, — не понимаю, что он в тебе нашёл. Том неопределённо мотнул головой: — Я тоже не понимаю. Я его вообще не вербовал, это было бы довольно рискованно, учитывая должность его отца и наше тогдашнее нестабильное положение. Барти просто появился из ниоткуда вместе с Регулусом, и все смирились. Умных молодых людей много не бывает. Они мне нравились. — Нравились? — Как последователи, — холодно отозвался Том, — я не состоял ни с кем в отношениях. Мне это неинтересно. Гарри это сразу выбесило: — Ага, неинтересно, как же. Зато как пальцы и язык свои бесстыжие в меня совать, так ты первый. — Я сказал, что не состоял в отношениях. Думаешь, я остался семидесятилетним девственником? — Давай, расскажи о своих сексуальных похождениях, мне же так интересно. — Ты это начал. Что это? Любопытство? Ревность? Чего ты от меня ждёшь? Гарри прикрыл глаза и вздохнул. — Чего ты от меня ждёшь? — накинулся он на Тома бесстрастным тоном. — Что мы тут делаем? Думаешь, меня не отправят в Мунго после этого побега? Тем более после побега. Только если ты не отправил весточку Сириусу, чтобы он забрал меня к чертям отсюда, подальше от тебя и твоих галлюцинаций. Чего ты, конечно же, не сделал, потому что пришлось бы уехать вместе со мной и бросить стаю детей, которых надо учить воевать. — Повторяю: я не учу вас воевать. Это нормальные знания. Я не даю ни тёмной магии, ни чего-то сверхъестественного. — На всё остальное тебе сказать нечего? — С тебя хватит, идея была совершенно ужасная, галлюцинации с сегодняшнего дня окончены, но мне нужно будет предъявить Альбусу что-то позитивное, чтобы он передумал отправлять тебя в Мунго. Так что будем сидеть тут, пока не помиримся. Гарри приподнял брови и глянул на него снисходительно, но потом сдулся: — Ладно. Том еле заметно оживился, но промолчал. — Хочу прояснить некоторые моменты, — продолжил Гарри медленно. — Я посмотрю твои воспоминания, но потом пойду к Дамблдору, чтобы он подтвердил, что это не подделка. Если он не будет уверен, то пойду к кому-нибудь ещё, хоть к Снейпу, хоть к Фламелю. И ты не будешь менять мою память. И восприятие. Никогда. Если каким-то чудесным образом окажется, что ты действительно не убивал моих родителей, я поставлю ещё несколько условий... Да это сложно назвать условиями вообще! — Я понял... — Нет, ты не понял. Я требую к себе нормального отношения. Как к человеку, а не твоему сосуду, средству достижения цели, мальчику на побегушках, куску мяса, груше для битья и так далее. Меня не волнуют твои травмы, если ты даже не пытаешься над собой работать. — Я могу потребовать того же, — недобро улыбнулся Том. — Не я один бросаюсь оскорблениями, унижаю, давлю на больное. Ты постоянно давишь мне на больное. Я — никогда. — Наоборот. — Ладно, давай оставим это, — Том поднял ладони, как бы сдаваясь. — Ты готов слушать? После долгой паузы Гарри кивнул. Том начал издалека, поясняя про Снейпа, пророчество, про Поттеров да Лонгботтомов, медленно переходя к теме, затронутой лишь в одной книге, и то в теории — создание крестража в живом существе. Животное, человек — не важно. Автор утверждал, что запечатыванием части своей души в существе можно получить его вечную преданность, сделать похожим на себя отчасти. Этим Том и загорелся. Убивать кого-то из Поттеров в его планы не входило. Расположить к себе врага из пророчества — вот, чего он хотел. Если бы не вышло, он бы всё равно ничего не потерял: одним крестражем больше, одним меньше, а мальчика и без крестражей можно будет расположить к себе. Воспоминание с разрешения встало у Гарри перед глазами. Дом, ступеньки, порог, дверь, риддловская рука с рельефной палочкой, камин и гнетущая тишина. Джеймс Поттер, его папа. Том не убивал его. Накинул лёгкие усыпляющие чары и Империо, чтобы тот сидел в кресле и не мешал, если вдруг проснётся. Лестница, лестница. Подъём на второй этаж показался мучительно долгим, и по мере приближения к нужной двери отчётливее становился шёпот. Женский, приятный, ласковый, любящий. У Гарри бы дыхание перехватило, будь у него сейчас своё тело. Сейчас он не чувствовал ничего своего. Они с Лили Поттер встретились взглядами, глаза у неё были яркие-яркие, непоколебимые и пылающие ледяной яростью, готовностью убивать и умирать, и сердечный ритм Тома в тот момент споткнулся. Он заговорил, будто этого не было: «Девочка, отойди, отойди, я не причиню никому из вас вреда, ты же слышала, я не убивал твоего муженька, мне нужно лишь кое-что проверить» и потом «да-да, проверить, есть ли у него экстраординарная магическая сила, вам же известно пророчество, чего удивительного в моём внимании?» Том перечислил все заклинания, которые собирался применить, и сказал, что после этой процедуры просто уйдёт. Лили не слишком успокоилась. Гарри бы на её месте тоже не успокоился. Как и ожидалось, Том наврал: пока Лили колебалась, он склонил голову, из-под полуопущенных век уставился на детскую кроватку и еле шевелил губами, но шёпот выходил связный, с латинским налётом, монотонный, будто это всего лишь ветер шуршал за половицами, а потом этот ветер вдруг превратился в ураган, дверь распахнулась, Том отвлёкся и замолчал, Лили метнулась в сторону, скинувший Империо Джеймс выкрикнул «Авада Кедавра!» одновременно со вскинувшей палочку Лили. Тома отбросило — нет, не бросило, он сам себя впечатал в стену, будто пробежавшись по воздуху. Два зелёных луча достигли целей. За стуком своего-чужого сердца Гарри лишь смутно слышал, как Лили и Джеймс упали навзничь. Он думал, что всё закончится прямо сейчас. Том уйдёт. Это недоразумение и не его вина. Это глупая смерть. Но Том не ушёл, а остался стоять как вкопанный, сначала огладив взглядом тела убитых друг другом, потом переключившись на ужасающе тихо сидевшего всё это время ребёнка. Мыслей его Гарри не слышал, свои тоже ловил с трудом. А потом Том пустил в маленького Гарри Аваду. Воспоминание закончилось на этой вспышке. Вдох-выдох, воскресенье, Выручай-комната: он снова сидел на кровати, Том — напротив, разглядывая его со склонённой набок головой. Гарри не мог подобрать слов, поэтому ограничился простым: — Объяснись. — Их заклятия их и убили, и я подумал, лучше уж ты умрёшь, чем будешь жить, как я, — начал Том осторожно. — Приюты, издевательства, бесконечные смерти. В мою юность шла война у магглов, а твоё детство пришлось бы как раз на войну со мной. Не отрицаю, что это довольно странная логика. Напоминаю, что я был немного конченный. А ещё я не почувствовал, что ритуал завершился, я после стольких разрывов души уже вообще ничего не чувствовал. Думал, может, убью твоё тело, тебя, а мой кусок души присоединится обратно, если он и откололся, но в крайнем случае его было бы не слишком жаль, жалкий процент души, я бы и без него отлично прожил. А помнишь, что я говорил про самоубийц? Магия не терпит преступлений против самого себя даже от магглов. Авада, пущенная в себя, как бы не убивает тебя, а карает за попытку самоубийства, так это и сработало: я не знал, что, пуская убивающее в тебя, пускаю её точно в свой осколок. За это неудачное самоубийство меня вырвало из тела. Все части души остались целы. Те призраки утопленников, которых мы видели в Темзе — я точно такой же. С того момента и до сих пор. Все самоубийцы существуют в виде чего-то меньшего, чем призрак. Так. Ладно. — Откуда ты всё это узнал? — Прочитал, — пожал плечами Том. — Доказательств никаких, но всё сходится слишком гладко. — Хорошо... Хорошо. Давай такой вопрос. Окажись ты сейчас в этой ситуации, ты бы поступил так же? Том покачал головой, словно лениво отгоняя мух. — Смерть любого из вас была бы большой потерей для магического сообщества. Их смерть, собственно, стала. Но как ты мог понять, это в любом случае не входило в мои планы. Насчёт тебя... Я изначально не собирался тебя убивать, конечно. Думаю, мной завладело сумасшествие. Или хорошо сконструированное подобие сострадания, которое я очень постарался у себя вызвать, потому что было бы неловко просто оставить тебя там одного. Не знаю. — Ты мог бы... связаться с Дамблдором. Как-нибудь. Или заставить своих миньонов что-нибудь придумать. Я бы понадеялся на Барти. — Что я должен был сказать? «Альбус, извини, что беспокою, но я у Поттеров, и они мертвы, но я их не убивал, всего лишь тут оказался. Подскажи, что делать с ребёнком»? Учитывая, что про пророчество к тому моменту знали буквально все, в мою невиновность никто не поверил бы, даже мои последователи. Они бы подумали, что я намекаю, что от ребёнка надо избавиться, а сам я руки марать не хочу. — Лучшего объяснения я и не ждал, — выдохнул Гарри дрожащим горлом. — Но лучше быть и не могло, наверное. Я бы расстроился, если бы ты сказал, что поступил бы так же. — Ты плачешь, — заметил Том. — Ого, спасибо, что сказал, — горько улыбнулся Гарри. — Я имею право, ладно? Я не шучу, ты мне реально все нервы измотал. Мои родители только что умерли у меня на глазах, и это было не так героически, как все рассказывали. И в конце концов снова всё крутится вокруг тебя и твоего сумасшествия. Всё всегда крутится вокруг тебя. — В той или иной мере, так и есть, — мотнул головой Том. — Нельзя сказать, что я не повлиял на всё что только можно. Жаль только, что ничего хорошего никому не запомнилось. — Буду очень рад послушать список твоих добрых дел, — Гарри потёр глаза, — но не сейчас. Я не чувствую, что что-то изменилось. Боже мой, почему не Экспеллиармус? Почему? Если бы не... Всё так глупо, что мне плохо. Ты же злой Тёмный Лорд, всё такое, можешь подделать воспоминания, чтобы просто надо мной поиздеваться. Мне нужен Дамблдор. — Он тебе сейчас не нужен, — выплюнул Том. — Прекрати тараторить. Они не стали сюсюкаться со мной Экспеллиармусами, потому что половина страны мечтала от меня избавиться, а это был хороший шанс. Тебе надо успокоиться. Хочешь, я подзову к ноге твоего крёстного, мы сходим по магазинам, ты выпьешь Севен Ап или ещё какую-нибудь бурду? Купим тебе свитер с надписью «Волдеморт переоценён». И после этого всего мы поговорим ещё раз. — Твоё очаровательное чувство юмора так долго не высовывалось, я и забыл, что оно существует, — вздохнул Гарри, упав спиной на кровать, и уставился в потолок, но на потолке утешения не нашлось, и более того, казалось, будто он уже вот-вот с треском обвалится и убьёт их всех за грехи человечества. Гарри снова сел. Ему срочно надо было поспать ещё. Желательно часов сорок. — А знаешь что, — решил он вдруг, — да, зови Сириуса. Я хочу Севен Ап и свитер. Именно с той самой надписью. Я собираюсь провести лучший день в своей жизни и потом уже подумаю, повешусь ли на нити судьбы, которая нас с тобой связывает. Не забудь сказать Дамблдору, что нас завтра не будет. Том усмехнулся, махнул рукой, и в воздух из ниоткуда взмыл рой полупрозрачных бабочек, словно маленькие отражения фонарей в беспокойной воде. Они выслушали сообщение Тома и унеслись прочь. Только Гарри задумался, каким образом вообще можно будет связаться с Сириусом прямо сейчас, как в голове у него щёлкнул выключатель. — Что это было? — нахмурился он на невинный вид Тома. — Это что? Патронус? Ты только что сделал чёртов Патронус? — Наверное. — «Наверное»?! — Гарри вскочил на ноги, возмущённо вдохнул и сел обратно. — Ты говорил, что не умеешь его вызывать! — Мне кажется, или ты злишься? — Да! Нет. Я не знаю! Что это значит вообще? Почему бабочки? Боже, Дамблдор там небось умирает от смеха. — Это не мило, — подавленно отозвался Том, — они символизируют смерть, перерождение и обновление. А ещё они падальщики, и некоторые пьют слёзы млекопитающих. — Ага, очень тебе подходит. Красиво и уродливо одновременно, а главное — излишне драматично. — Мне бы у тебя драматизму поучиться. — Неправда. Не я окружил себя непробиваемым щитом на Чемпионате и отбивал Авады голыми руками. Ты выпендрёжник. Том вздохнул и вызвал бабочек ещё раз, на этот раз для Сириуса. Феникс Дамблдора прилетел к ним мгновением спустя со злостным «Ладно» — да, Гарри бы тоже не сильно обрадовался их самоуправству. Вид патронуса Тома остался без комментариев, но можно было быть уверенными, что как раз Сириус (Барти, возможно, тоже) сейчас умирает от смеха, но не может ответить. Они встретились с Сириусом в Хогсмиде и отправились куда глаза глядят. Гарри не особо хотелось в магазине просить на заказ сделать свитер с надписью «Волдеморт переоценён», так что в качестве подарка самому себе он собирался купить Нинтендо, пока Том не напомнил, что в доме всё работает на магии, а не на электричестве. Гарри остался без утешительного приза за своё мученичество. Сириус убеждал наглотаться виски и искупаться в фонтане, обещал, что после такого кто угодно «почувствует в себе перемены к лучшему», но Гарри хотелось покоя, пить Севен Ап, по дороге подслушивать истории из жизней незнакомцев, ощущая их, как свои собственные. Ничего более. Но у Сириуса, как оказалось, в рукаве ещё остались фокусы: он аппарировал и вернулся с котом на руках. — Это Барти, — представил он кота. — Я научил его анимагии. Круто? Ошалеть, да? За неделю буквально. Кот оскалил зубы. Гарри предположил, что это улыбка. — Так быстро? — спросил он не то у кота, не то у Сириуса. — У людей обычно годы уходят. — Просто Барти и раньше умел, — поведал Том откуда-то из-за спины. Сириус не слышал. — Просто я обалденный учитель. Теперь могу таскать его везде и никто не узнает. — Я так не могу больше, — весь день Гарри старался не отходить от Сириуса, голодным волком хватался за каждое его слово, лишь бы не замолкать и не оставаться наедине со своими мыслями. Барти подключался к разговорам, как старый друг; они все упустили момент, когда Сириус перестал на него набрасываться и вместо этого пихал локтём в бок при виде чего угодно потенциально интересного, пока Гарри по кругу крутил в голове мысль, что рано или поздно Сириус всё узнает. Надо будет рассказать ему, что Том не убивал его родителей. Если это правда. Вряд ли это как-то повлияет на его реакцию, но смягчить чувство вины самого Гарри должно будет. В какой-то момент ему захотелось попросить Тома как-нибудь спалиться самому, чтобы не пришлось ни с чем разбираться. Он уже устал вечно с чем-то разбираться: Том, Волдеморт, Дамблдор (и их любая комбинация) преследовали его душу во сне и наяву, а времени выяснять, в чём чёртова риддлова проблема уже не было, потому что и ночь успела сгуститься, и темень успела рассеяться, и неумолимо приближалось время, когда пора будет возвращаться в школу. Не то чтобы до этого у них с Томом когда-либо было время и настроение устраивать семейный ужин и разбираться, какая нечистота изнутри мешает ему быть нормальным человеком. — Мне нужен Дамблдор. Отправь ему Патронус. Пусть просыпается, если спит. — Ты такой жестокий, — пожурил Том и тут же отправил Патронус. С первого этажа заскрежетала приглушённая музыка. Ту-ду, ту-ду. — Здесь же есть камин? — Есть. — Вот через него и пойдём. Пусть Дамблдор посмотрит твои воспоминания и пропишет мне больничный или типа того. Мне всё надоело, — Гарри размеренно вздохнул и подошёл к окну. Комнату с наклонными стенами на последнем этаже он себе отвоевал. — Галюны твои, Мунго, бе-бе-бе. — Но я-то работаю, как мне оправдать своё отсутствие? Гарри медленно к нему развернулся. — Вопросов нет, — улыбнулся Том. — Ты очень порнографически выглядишь в гневе. — Пошёл ты, — цокнул Гарри и снова повернулся к окну, — всё у тебя порнография на уме. — Я уже говорил, что моя душа сейчас в разгаре подросткового возраста. — Самое обидное, что она не взрослеет совершенно. В отличие от меня. Можешь себе представить, я хотел предложить поиграть в кости, чтобы не расходиться. В кости. Это уже ни в какие ворота. — Блэк бы подумал, что ты заболел. — Может быть... Дамблдоровский феникс прервал его на полуслове и сонным голосом сказал приходить минут через пятнадцать. Музыка с первого этажа в тишине стала отчётливее и, собственно, действовала на нервы ещё больше. Ту-ду, ту-ду. Гарри потёр переносицу. — Ну что, Лорд Ублюдок. Скоро всё прояснится, — ту-ду, ту-ду. — Боже мой, да что это за говно они включили? — Иди спроси. Когда Гарри спустился спросить, Сириус и Крауч играли в дурака картами таро. Если воспоминание окажется поддельным, насколько этически нормально будет и дальше давать Барти здесь жить? Сириусу с ним лучше, это очевидно, сколько бы они ни играли в отношения «кошка-собака» (ха!) и ни притворялись, что в их жизненных принципах есть какие-то коренные различия. Даже эти песни идиотские — разве Сириус раньше слушал хоть что-то вместо того, чтобы петь грустные баллады под гитару, разве выходил из дома, чем-то интересовался? В другой вселенной они с Краучем были бы неразлучными друзьями детства. Сириус говорил наслаждаться радостью, которую дарят тебе окружающие, даже если это «этически ненормально», а на самоедство сожалениями оставить старость, но всё ещё было непонятно, что делать, если радость вечно омрачается вопросом приемлемости. — Можете поставить что-нибудь другое? — попросил Гарри вместо того, чтобы спросить о том, о чём действительно хотел. — У меня уже голова болит. — Нет!.. — вскрикнул Сириус и обернулся. — У моего крестника ужасный вкус! Не слушай его, Билли Корган, — он похлопал ладонью по надрывающемуся магнитофону, — хотя бы мы тебя понимаем. Барти тоже положил руку на магнитофон: — Всё, что у меня есть, дал мне ты. — Стоит ли удивляться, что я нашёл покой в тебе? — Просто переключите, пожалуйста! — у Гарри от них уже крыша ехала. — Потом включайте что угодно, умоляю, я уйду через пятнадцать минут. К Дамблдору. Через камин. Не знаю пока, когда вернусь. — Зачем? — склонил голову Крауч, пока Сириус тыкал на кнопки. Началось что-то ещё хуже. — Он сам позвал? Что-то случилось? — Всё хорошо, просто пара деловых вопросов. Не волнуйтесь. — О, это моя любимая! — сразу же отвлёкся Крауч. — Я уже не тот, но чувствую то же, что и всегда... — ...я ничего не чувствую! — Сириус поднял ладонь, и Крауч дал ему пять. Гарри только моргнул. Позже, когда он поднялся обратно к себе и сел на кровать, сложив руки на коленях, вопрос выскочил у него изо рта, будто фильтр речи отключился и язык оказался прямой трубкой соединён с мозгом: — У тебя есть любимая песня? Том снова появился из воздуха, окинув его странным взглядом. — Почему ты спрашиваешь? — Забудь, — вздохнул Гарри и потёр глаза. — Просто они... Ты видел. Они такие... Последнее слово так и повисло в воздухе. — Счастливые? — предложил Том. — Идиоты? Гарри пожал плечами и посмотрел на часы. Это были самые длинные пятнадцать минут в его жизни. Он шагнул за черту, позволив себе поверить в Тома, позволив себе надеяться, и одно слово от Дамблдора либо выпнет его обратно, за черту, туда, откуда он пришёл, либо даст ему право остаться и шагать дальше. Каким бы беспристрастным Гарри ни хотел казаться, он до смерти хотел, чтобы воспоминание оказалось настоящим. Чтобы Том оказался не виноват в смерти его родителей, чтобы было не так тошно быть с ним рядом, чтобы можно было как ни в чём не бывало препираться по мелочам, чтобы всё наладилось... — На самом деле у меня нет любимой песни, — сказал вдруг Том, и Гарри поднял взгляд. — М? — Но однажды я слышал, как кто-то играет на пианино у себя дома. Уже шла война, я сбегал из приюта, несмотря на запреты. Ходил по улицам, смотрел на дома. Окно было открыто, и кто-то играл на пианино. Звучало нежно и грустно. Я приходил туда несколько дней подряд, слушал одно и то же по кругу, снова и снова. Потом была бомбардировка, и... приходить стало некуда. Не знаю, что это была за мелодия, но всё ещё хорошо её помню. Гарри пожевал губу и попытался пошутить: — Надо тебе послушать ещё что-нибудь, кроме замогильных песен военного времени. Не хочешь остаться с Сириусом, а к Дамблдору я схожу сам? Том хмыкнул и ничего более. — О Мерлин, — выдохнул Дамблдор, и они с Гарри высунулись из Омута Памяти. Том решил не оставаться бесплотным духом и сидел в директорском кресле в ожидании, пока они посмотрят воспоминание. Гарри так же выжидающе уставился на Дамблдора. Тот, как оказалось, смотрел на Тома. Беззвучные перемигивания продолжались несколько мгновений, пока не прозвучало: — Оно настоящее, — Дамблдор обратился к Гарри. — Я не эксперт, но моё скромное мнение таково. — Не прибедняйся, — фыркнул Том. — Я не прибедняюсь, — лицо его странно скривилось на мгновение, будто он пытался подавить зевок. — Могу позвать Северуса, но, думаю, он будет не в восторге. Луна уже высоко. — Позови его. Теперь уже Гарри нахмурился. — А ничего, что воспоминание буквально глазами Волдеморта? И ты тут расселся, как король? Это не странно? Вот так ты собрался ему открыться? — Не прямо вот так, — покачал головой Том, — я встану, когда он придёт. — Потрясающе, — хлопнул в ладоши Дамблдор, — давайте же позовём Северуса. В тишине они ждали Снейпа, в таком же молчании потом ждали и его вердикта. Тот провёл в Омуте Памяти намного больше времени, и Гарри уже весь извёлся, поглядывая то на задумчивого Дамблдора, то на пустое выражение лица Тома, когда послышалось тихое, но уверенное: — Настоящее. От сердца отлегло. Это было маленьким облегчением, совсем ничтожным утешением, но всё же это было хоть что-то. Тем не менее Гарри чувствовал себя совершенно потерянным. Том и Снейп переглядывались несколько мгновений, тишина стала затягиваться, и Гарри решил избавить профессора от необходимости выбирать слова: — Он привязан ко мне и насылал мне галлюцинации, поэтому я набросился на него в коридоре. Минутное помутнение. Все здесь знают, что он Тёмный Лорд. Вместо благодарности Снейп послал ему абсолютно пустой взгляд. Иногда Гарри безумно хотелось быть высоким, чтобы в такие моменты надменно смотреть свысока. Да о чём он вообще думает? Его жизнь, можно сказать, решалась в этой комнате прямо сейчас, а на уме какой-то бред. — Можешь не падать на колени, всё в порядке, — обратился Том к Снейпу с таким лицом, будто вот-вот уснёт прямо стоя, и Гарри огромного труда стоило не расфыркаться. — Но вообще, я хотел с тобой переговорить. Ситуация начинала становиться смешной, потому что после этих слов они вчетвером стали друг с другом молча перемигиваться, пытаясь выяснить, кто с кем пойдёт и где останется. Оставив Дамблдора (которого Гарри стало вдруг жалко; сначала он не обращал внимания, но потом понял, что смотреть воспоминание было для него болезненно) в кабинете и довольно вежливо распрощавшись, Гарри со Снейпом и Томом расположился у ближайшей приличной стены в коридоре. — Ты, наверное, уже догадывался, что это я, — Том склонил голову, чтобы уставиться на Снейпа в упор. — Не мог поверить, мой Лорд. — Оставь это. Ты помнишь, как общался со мной всё это время? Вот так и общайся. Снейп приподнял брови. — Да, я понимаю, как это сложно и всё такое, но у тебя должно получиться. Даже у младшего Малфоя получилось. Да-да, он знает, не смотри на меня так, это вышло случайно. Я сейчас был бы счастлив пообсуждать некоторые вещи с нашим общим другом, — он кивнул на Гарри, — поэтому постараюсь быть краток: я могу на тебя рассчитывать? Ты уже увидел, что я больше не болен головой, не убивал Лили Поттер, поддерживаю контакт с Альбусом. Мне больше не нужна слепая вера, мне нужны люди с мозгами, чтобы противостоять моей другой версии, которая сейчас разгуливает незнамо где. Поэтому спрашиваю: я могу рассчитывать на тебя? Если у Снейпа и были какие-то сомнения, то он никак это не показал, и просто твёрдо кивнул. — А, и насчёт Гарри. То, что он под моим покровительством, не значит, что ему нужно рисовать оценки. Я бы сказал наоборот: с него надо две шкуры снимать каждый урок именно поэтому. — Не надо, — возразил Гарри. — Ты совсем? Профессор Снейп, он шутит. — Я не шучу. Это приказ. — Это не приказ, профессор. — Ладно, Северус, я шучу, это не приказ, это прикол. Спокойной тебе ночи. Снейп, по правде говоря, был в ужасе. В кои-то веки у него это было на лице написано. — Доброй ночи, — тихо пожелал он, слегка поклонился и ушёл восвояси. Гарри фыркнул. Боже мой. — Не шути так больше. — У меня просто хорошее настроение. — Нет, ты перенервничал, — уверенно заметил Гарри. — Почему ты нервничал? Том промолчал. — Боялся, что они скажут, что воспоминание — подделка? Тишина. Гарри вздохнул и вдруг понял: они пришли через директорский камин, а сейчас уже распрощались с Дамблдором, и идти обратно было бы неудобно. — Придётся через Хогсмид. «мы ушли искать лоха, который продал нам дом без единой розетки. билиус дал мне телефон для связи, но он сел, и мы не понимали, что делать. сириус в порядке, мы не пьяные, скоро вернёмся, магнитофон в вашем распоряжении, на всякий случай заранее сладких снов» Гарри усмехнулся, повертел записку в руке и, недолго думая, бросил её в камин. Он не стал включать свет. За исключением шелеста листьев за окном и треска огня, в доме было тихо и спокойно, а панорамное окно, выходящее на лес, уже пропускало на первый этаж слабый свет, окрашивающий всё в тёмно-синий. Он обернулся и увидел, что Том тоже на него смотрит: голова склонена, лицо наполовину в тени, грудь, как и всегда, не вздымается. Забавно как-то вышло? Гарри хихикнул, хотя на самом деле ничего смешного не было, и через мгновение уже захлёбывался хохотом. Сквозь выступившие слёзы он смотрел на Тома, продолжая задыхаться от смеха. Этого он боялся. Что теперь, когда смерть его родителей нельзя повесить на Тома, ему вдруг покажется, что винить его не за что — его, убийцу и Тёмного Лорда, винить больше не за что, его, того, кто врал всем всю свою жизнь, но не врал Гарри, предпочитая напрямую над ним издеваться, того, кто настрадался в жизни и желал помочь другим, но не знал даже, как помочь самому себе, оставшись в итоге стоять на руинах и смотреть, как течёт сквозь пальцы пепел, оставшийся от всего, что ему было дорого. Всемогущ, но ограничен в возможностях, волен делать всё, что душе угодно, и быть, где заблагорассудится, но только ненадолго. Неспособный лишнего доброго слова сказать своим последователям, не увидев ужас на их лицах. Да, его жаль, но Гарри его себе не просил. Да, хотелось ему помочь, но разве самому Гарри никто помочь не должен? Никто не должен взять всё в свои руки? Он на эмоциях сильно толкнул Тома в грудь обеими руками, но тот лишь покачнулся, как будто ждал удара. Гарри скис и замотал головой, склоняясь всё ниже. Уткнувшись лбом в чужую холодную грудь, которую только что сам ударил, он больше не смеялся. Здорово, что между ними больше не стоит смерть его родителей, здорово, что у Гарри теперь полно защитников-Пожирателей, здорово, что Сириус нашёл себе друга, здорово, что Волдеморт не сумасшедший нелогичный псих, а просто личностно больной. Всё это восхитительно. Сейчас им ничего не мешает начать, можно сказать, сначала. Гарри хотел бы спасти его. Такой светлый ум и безудержная мощь не должны быть скрыты за множеством травм и недомолвок, не должны быть уничтожены самим Томом, который был готов столько раз разорвать душу, лишь бы больше не чувствовать страх, беспомощность и унижение. Сирота, которому пришлось страдать из-за крови родителей, которых он даже не знал — ошибка. Полукровка во главе войны за чистоту крови — ошибка. Общепризнанный монстр, оказавшийся привязанным к общепризнанному герою — ошибка. Вся его жизнь — череда ошибок или просто-напросто одна большая ошибка, но это всё ещё его жизнь, и если уж Гарри не повезло эту ошибку делить с ним пополам, то он готов пойти с ним дальше и постараться сделать так, чтобы хотя бы между ними больше не возникало ситуаций, из которых нет выхода, раз из самих отношений выхода нет. Он не знал, какого Том роста на самом деле, не знал звука его дыхания, не знал, во сколько он обычно встаёт по утрам. Но видел и знал, как он по-детски настойчиво отрицает свою привязанность к Дамблдору. Как еле заметно бесится, когда кому-то весело без него. Как почти на семидесятом году жизни смог впервые сделать Патронус. Как ревностно охраняет то, что считает своим, пытается жить и чувствовать по непонятно где прочитанным инструкциям и не проявлять излишних эмоций, но каждый раз проваливается. Гарри хотелось, чтобы у Тома было, кому выговориться, если всё вдруг покажется невыносимым, и хотел бы сам быть уверен, что может сделать так же. Хотел бы помогать ему проверять эссе первокурсников. Хотел бы, как раньше, подсовывать ему маггловские книги по философии. Хотел бы, чтобы они вместе смогли найти себе любимые песни. Приступ смеха отступил, но глаза всё ещё щипало нещадно, сердце тяжело болело, словно шло трещинами, но слёзы не шли. Как дамбой перекрыло. Том вдруг осторожно погладил его по голове, будто не зная, чего ожидать, и Гарри взвыл. Так, прижавшись ухом к чужой груди и вслушиваясь в тишину, он надломленно признал: — Я тебе верю. А потом: — До конца я пойду с тобой. Том на мгновение замер, но потом прижал его к себе и просто сказал: «Спасибо».