аффилиация.

любовь ощущается легче. да эти приливы эйфории, несбыточные мечты, потеющие ладони, мурашки вдоль позвоночника. бесконечно сладко и липко. кажется, будто гравитации не существует. глаза могут фокусироваться лишь на одной женщине, автоматически причисленной к лику святых. расставание ощущается тяжелее, и здесь дело наверное даже не в том, что знаки этих чувств противоположны. они находятся на одинаковом расстоянии от нуля, но то, что после минуса будто бы сильнее. это математически неверно. но тогда почему лиса живое тому доказательство? ей казалось, что она очень сильно любит джису, и что отношения с ней дарили ей ощущения, несравнимые ни с чем прежде, но нашлось кое-что более мощное. тоска по джису кажется гораздо сильнее любви. обожание можно было контролировать: скрывать за шутками, колкими контраргументами, слепой похотью, уважением платоническим. дыру в груди, края которой продолжают осыпаться внутрь и летят обломками в самые пучины отчаяния и боли, не за чем скрыть. манобан впервые сталкивается с этим — с тем, что нахождение какой-то персоны рядом с ней оказалось первичной потребностью, перевешивающей все остальные. девушка не может есть, спать, переодически дышать и передвигаться. она будто прирастает к своему продавленному матрасу и смотрит в потолок, ощущая как соль разъедает глаза и скатывается в волосы. ужасно. отвратительно. гадко. она все ещё полноценна. это психологически верно. ощущать себя целостной без кого-либо. она все ещё может встать наконец, сделать задания на учебу, встретиться с друзьями, поиграть во что-нибудь на ноутбуке, заварить кофе, помыть ванную. она все ещё не может принять, что это произошло. что-то в ней будто бы знало заранее, нашёптывало откуда-то из своего уголка, дергало за волосы, показательно хлопало форточкой. как зима. ты вроде знаешь, что она придёт, потому что так всегда бывает, всему есть конец, но когда она наступает, ты удивляешься. типа, вау зима, как неожиданно. уже. уже зима. на самом деле конец ноября, и до декабря ещё несколько дней. лиса не знает сколько конкретно, не потому что она настолько королева драмы, что не следит за календарем в агонии своих страданий, а просто потому что уже забыла. утром смотрела, а сейчас не помнит. помимо того, что предвещало, в общежитие расщепления личности въехало что-то новое. что-то а если. а если она прямо сейчас позвонит джису и скажет милая, я люблю тебя больше жизни, мне не нужна квартира, мне нужна ты, приезжай и поцелуй меня. ким приедет. сто процентов. припаркуется у местного круглосуточного, потому что это единственная парковка с камерами видеонаблюдения, окинет взглядом пустоватый двор с редкими лавочками, обойдёт ту огромную лужу в форме неправильного ромба у первого подъезда, потом ее каблуки застучат по лестнице, она наберёт код, сообщенный ранее, сморщит нос в лифте, потому там постоянно воняет мусором, на этаже возможно поздоровается с господином соком, которому на секунду ее лицо покажется знакомым, но она уже поднимется на следующий пролёт, замирая у двери лисы, она постучит негромко, ритмично и коротко, она улыбнётся одними губами, когда ей откроют и поцелует. обязательно. мысль о том, что по одному своему желанию манобан может снова оказаться в объятиях женщины пленительна. это нравственно неверно. потому что больше джису лиса любит только ее детей, и как же предательски по отношению к ним она поступит, если согласиться на эти прятки, где ее никто не ищет, кроме самоуничтожения. киен и юон не заслуживают всего этого. даже то, что они не узнают, даже то, что лиса ушла удовлетворит их любопытство. ничто из этого не будет весить даже одну сотую самой возможности скрываться от них по собственной воле. лиса не сможет и сама себе не позволит. землю от тоски будет жрать, но не согласится на половину своего счастья. она нуждается в полном комплекте — дети и джису, джису и дети. никак иначе. даже не из соображений морали. из собственных побуждений. лиса в школьные годы стабильно занимала призовые места на олимпиадах по физике. она наизусть знает десятки законов. для них с джису применимо межмолекулярное воздействие. они притягивались с больших расстояний, но не могли составить верную ковалентную связь. это слабый вид соединения, не приводящий к перестройке электронного строения взаимодействующих частиц. ни одна из них не смогла изменить себя, чтобы сойтись всеми атомами. поэтому, оказавшись слишком близко, начала преобладать сила отталкивания электронных оболочек частиц. это физически верно. джису и лиса оттолкнулись. поляризационная природа их притяжения разбилась о дисбаланс с отталкиванием. скулёж. неконтролируемо вырывающийся страдальческий стон. он собирается где-то под горлом в чешущийся комок. кажется, стоит дать ему волю, и станет легче. легче не становится, быть честной, но практически с секундной точностью, каждые десять минут, воздух сотрясает измученный восклик лисы. поэтому какой-либо другой звук начинает казаться инородным и незнакомым, и девушка несколько секунд не может понять, что именно его издаёт. телефон, провалившийся в щель между грядушкой кресла и его сиденьем на последнем издыхании зарядки дрожит вибрацией. старое дешевое дерево каркаса, рассыпающееся уже на труху и щепки, мерзко царапает тыльную сторону ладони, когда манобан пытается достать мобильник. она громко шмыгает носом, пытаясь всосать в себя все отголоски истерики длиной в несколько суток. она даже, мычит сжимая губы, чтобы размять голос и избавить от хрипоты. — да? — звучит все же провально сломано. — лалиса? — удивлённо переспрашивают на том конце, будто не узнав собственную дочь. — подожди секунду, мам, я поставлю телефон на зарядку, — проходит больше половины минуты, потому что лиса ходит еще и спешно умыться, глаза колет адски, — все, я тут. — ты не позвонила в среду, я решила, что ты замоталась, но и в четверг ничего, — в до боли привычном тоне отзываются из динамиков, — марко отправил тебе сообщение, но и ему ты не ответила. — прости, — резко обрывается лиса, потому что чувствует, как в глазах собирается новая порция слез, она давится ими стараясь сдержаться, поэтому надолго замолкает, вызывая недоумение матери. — ты заболела? — уже степеннее спрашивает женщина. — немного, — чуть прочистив горло, отвечает младшая манобан. — расскажи-ка мне, дорогая, симптомом какой болезни являются слёзы? — к женщине возвращается строгость, когда она с первых секунд раскалывает лису, — на учёбе проблемы? — разбитого сердца, — спустя некоторое время отвечают ей. слёзы набираются достаточных сил для того, чтобы обжечь и так раздражённые солью щеки. госпожа манобан молчит на это. это так удивительно для девушки, что ее мать можно поставить в столь неловкое положение. — это женщина? — словно это единственно важное во всем откровении, уточняет женщина. — да, — шмыгая носом, подтверждает лиса. ей больше нет нужды скрывать своё уничтоженное состояние и давиться комком в горле. — кто она? — голос матери звучит все так же ровно, — дженни? — будто силясь вспомнить имя, спрашивает она. — нет, нет, конечно, нет, — впервые за весь разговор, активно отвечает девушка, — дженни моя подруга, ты ее не знаешь. она взрослая женщина. — я была так зла, когда застала тебя с той девчонкой йонтарарак. таскала тебя за волосы потом неделю, а ты все повторяла, что все у вас серьезно. конечно, было несерьезно, но, как я потом осознала, что из-за того, что вы были детьми, а не обе девочками, — госпожа манобан делает небольшую паузу, — потом, когда вы рассорились, ты говорила, что дело не в том, что тебе перестали нравиться девушки. что, если не минни, то какая-нибудь убон или нари или пенчан, — на родном языке продолжает перечислять она женские имена, — я думала, что сделала что-то не так, что из-за того, что недолюбила тебя, ты стала искать материнской любви на стороне в других женщинах. тепло материнских рук. — прошло шесть лет, — продолжает женщина, — мне нужно было время. знай, что я ни в коем разе, не поддерживаю твою порочную увлеченность своим полом и до конца своих дней буду надеяться, что ты приведёшь в дом мужчину, но, — она затихает, — если тебе тяжело на сердце, можешь поделиться со мной. марко всегда понимал тебя лучше меня, возможно потому, что у нас разные менталитеты, но это не значит, что я не люблю тебя. ты моя дочь, и чего бы ты не сотворила, даже кара божья не отвернёт меня от тебя. даже, если я буду говорить обратное, даже, если пытаться манипулировать тобой, чтобы достигнуть желаемого. — мама... — захлёбываясь в собственных слезах, без слов благодарит ее девушка, — я просто очень ее люблю, но я ей не нужна... она так легко отказалась от меня. я не хочу сама возвращаться к ней. — у тебя храброе сердце, лалиса, и ты самоотверженно любишь своих людей, — не взирая на жалобный зов, продолжает женщина, — я воспитала тебя непоколебимой и гордой. твоя любовь это благословение, и если эта женщина не разглядела твоего сияния, значит, она слепая пустоголовая дура. я знаю, что ты найдёшь в себе великодушия, чтобы простить ее когда-то, но то, как она поступила с тобой это подлость. как она могла так разбить тебя?! я лично сплавила тебя из золота и платины. имей честь, пранприя лалиса манобан. — у неё дети, — тихо говорит девушка, — я работала у них няней. — как у матери, у неё может быть множество отягощающих обстоятельств, — чуть смягчается женщина, — но это все ещё не даёт тебе права так убиваться. знаешь, как меня разрывало внутри на куски, когда твой отец приехал в суд на развод на машине своей молодой любовницы?! я с пузом, а он — с ней, — злоба царапает горло, мама никогда не делилась этим раньше, биологический отец был табуированной темой в их семье, тем более, девушка всегда считала отчима родным папой, — знаешь, что я сделала? правильно, ничего. сохранила гордость, отдала ему единственный браслет, что он мне дарил и, не сказав ни слова, поставила подпись. никто и никогда не должен знать, как больно тебе на самом деле. кроме родителей, естественно. не давай чьим-то играм повлиять на твою жизнь. если попадёшь хоть на одну пересдачу, первым же рейсом в бангкок. такого позора я не позволю. — хорошо, мам, — слёзы высохли, и дыхание более менее выровнялось. — марко сказал, что ты возвращала ему деньги последние пару месяцев, это та дамочка содержала тебя? — на невнятное мычание женщина лишь строго щёлкает языком, — мы наконец расплатились с кредитом на мебель в ресторане на бамране, так что свободных денег теперь больше. я отправлю тебе долларов так четыреста, — любые несогласия прерываются, — только попробуй отправить обратно, и я лично прилечу впихнуть их в твой хамский рот. доложишь в накопления на фотокамеру или купишь очередной мешок, что тебе так нравится таскать на себе. учти, как только приедешь, будешь каждый день на каникулах у меня ходить в новом нарядном платьице. дядюшка пьябутр привёз целый ворох. часть пойдёт в преданное агун, но я отобрала для тебя самые прелестные. и чтобы не раскисала, я сейчас иду навестит аюттхайев. позвони шоннасон или канпимуку. развейся. не забудь потратить деньги. приготовь что-нибудь вкусное и готовься к сессии. ещё раз не позвонишь по оговоренному расписанию, будешь строго наказана. пока, лалиса. — пока, мам, люблю тебя, — но женщина, не дождавшись сбрасывает. после такой неожиданной перезагрузки лиса чувствует себя опустошённой, но в то же время это гораздо лучше, чем отчаяние. материнство. одна из самых важных социальных ролей женщины? охраняемая государством связь родительницы и ребёнка? инстинкт оберегать беззащитное создание для продолжения рода? многомесячная травмирующая беременность и многочасовые адски болезненные роды? больше. больше, чем может представить себе та, кто никогда детей не имела. это невозможно почувствовать просто по щелчку пальцев. это врастает в тебя, вживляется, пускает корни и опыляется. оно становится больше с каждым днём. природа для защиты слепых детёнышей добавила в женщин безропотную любовь к тому, что из неё вылезло, чтобы популяция не исчезла. связь на ином, не физическом уровне, как красиво сказали бы не биологи, красная нить между душами. сделать все для своего ребёнка даже в ущерб другим. даже в ущерб себе. материнство слепо, но только в отношение своего дитя. за остальным миром оно следит пристально вертикальным зрачком на ярко-желтой радужке, вычисляет все опасности и риски. материнское сердце так крепко и трепетно любит. это не то, что может пройти и забыться. это не то, что роман или брак. это вечное. после смерти и до рождения. можно ли полюбить так не свою кровь? не тех, кто сложился из твоих клеток? может ли тебя переполнить монументальное обожание к не твоим детям? может ли такая мощная связь родится не в утробе, а между улыбками, сплетенными пальцами и глазами? *** последний день ноября пробирает до костей, заставляет дрожать и интенсивнее перебирать ногами. общая апатия, сплетаясь с метеорологическими условиями, уничтожает вдвойне. но, по крайне мере, лиса впервые на неделе вымыла голову, на завтрак сделала кимбап и заварила красный чай, сдала большую половину долгов, а после универа на итэвоне купила какой-то бургер с говядиной и картошку по-деревенски. в общем, живет полноценно. все почти нормально. за исключением заломленных в неясные узлы пальцы в карманах пальто. выглядит внешне она сегодня крайне несуразно. давно уже пора накидывать зимний пуховик ниже колена, да и спортивный костюм никак по стилю не перекликается с классическим кремовым пальто. просто преподавателям до внешнего вида заочников дела мало, а те, кто на улице оборачиваются, вскидывая в пренебрежительном удивлении, ей незнакомы, следовательно, дела до их оценки ей абсолютно нет. волнение заворачивается воронкой в районе сердца. затягивает в себя всю решительность и уверенность. не усугубит ли она все своим визитом? может стоит развернуться и помчаться в сторону автобусной остановки, а там до ближайшей станции метро и обратно в свой зловонный райончик. никаких пересечений и поиска встреч. позволить детям полностью вычеркнуть свой образ из головы. остаться для них лишь каким-то туманным воспоминанием. лиса хотела так поступить изначально, но сегодня ей приснились юон и киен. девочка просто рисовала что-то палочкой на песке, а ее брат, подвернув неаккуратно штанины, подкрадывался к морю, чтобы помочить ноги. и было так холодно. гораздо холоднее, чем сейчас. они босиком, а девушка проснулась в холодном поту и с дрожащими руками, потому что во сне пошевелиться не могла и оттащить двойняшек от надвигающегося цунами. это был самый страшный кошмар в ее жизни. две пары мерцающих глаз, заметивших ее окаменевший силуэт и всесильная стихия воды за их спинами. дорога по сондонгу такая до режущей боли в животе знакомая. вот отель сатурн со своей необыкновенной терассой, дальше стенд парка ханган и неизменные экскурсоводы со знакомыми наизусть кричалками для привлечения внимания. элитный продуктовый магазин с подземной парковкой, а если обогнуть вот этот серый небоскрёб и перейти оживленный перекрёсток, становится видно верхушки жилищного комплекса, в который направляется манобан. вдоль витрин и арок, парковок и билбордов, ресторанов и магазинов — к главному входу в комплекс. на удивление, ее пропуск все ещё не аннулировали, и девушка облегченно выдыхает. это наверное привлекает к ней гораздо больше внимания, чем хотелось бы, и один из дежурных на посту даже следует за ней несколько отрезков тратуара, но после, поняв, что она не направляется в жилые здания, лишь сообщает что-то по рации, возвращаясь на своё рабочее место. лиса неуверенна, куда ей следует пойти. они с двойняшками редко придерживались строгого расписания. захотелось погулять, погуляли, хочется остаться дома и полепить из глины — пожалуйста. настоящая их воспитательница, скорее всего, так поступать не станет, поэтому прикидывая, что в послеобеденное время перед сном они должны дышать свежим воздухом, манобан просто мотается по огромной территории, относящейся к комплексу. в квартиру она точно поднимается не станет, мало ли что. встречу с ким джису она не переживет, а вот с киеном и юон — жизненно необходима. она краем глаза замечает, как убирают веранду одного из кафе. уже достаточно поздно для этого, ведь никто давным давно не ест на улице. сворачивают шторы и скатерти, складывают столы и уносят стулья. карликовые деревца по периметру облетели, а игровая зона пуста. лиса сжимает кулаки в карманах ещё сильнее, потому что воспоминания накрывают с головой. они ели тут, когда ей впервые удалось нормально поговорить с джису. юон просила научить ее драться, киен выгуливал новый портфель. джису тогда ела только десерты и вытирала салфетками вспотевшие ладони. пахла так до одури ново и непривычно. период, когда лиса не знала ее был прекрасен. она тогда не была так в этой женщине глубоко, а она в ней. не в каждой клеточке, вдохе и выдохе, на внутренней стороне век при моргании. девушка ускоряется, чтобы даже краем глаза не видеть злополучную веранду. она идёт к следующей детской площадке в надежде, что дети окажутся там. ее драгоценные киен и юон. лучи зимнего солнца, цветные мелки, шёлк волос, россыпь родинок, вопросы о космосе, примеры на сложение, крошечные пальцы, вечно цепляющиеся за подол футболки, плаванье на специальных досточках, верность своим любимым, улыбки незнакомцам, сон на разобранном диване, диснеевские мультфильмы. лисе кажется, что она сейчас расплачется, когда разворачивается от очередной детской площадки. всё-таки она ослаблена. возможно, это знак судьбы, что решение было неверным, и она вообще не должна была сюда приходить. это неправильно — врываться в жизнь тех, кто в тебе нуждается, чтобы снова пропасть возможно навсегда. она неуверенна, хочет ли попрощаться или извиниться. что-то эгоистичное в ней, хочет доказать двойняшкам, что она их не предала, что любит больше жизни, что рада была бы вернуться. с другой стороны, может им понадобилось гораздо меньше времени, чем их няня могла себе представить, на то, чтобы забыть ее. губы неконтролируемо кривятся прежде, чем слёзы непрошено застилают глаза. стараясь как-то занять себя, девушка дрожащими пальцами наконец застёгивает пальто, чтобы его полы не разлетались, обнажая неуместный наряд, чтобы как-то согреть свою уродливую душонку, позорно разваливающуюся на куски. подошвы стоптанных кроссовок шаркают по начинённому асфальту, когда содрогающуюся в попытках успокоиться девушку огибает группа персонала в форменных рубашках и брюках. они живо переговариваются между собой, некоторые из них бросают неловкие взгляды на неё, и только один мужчина бросает краткое все в порядке, мисс? хотелось бы ответить: да, в полном, но манобан лишь смазано кивает, спешно покидая середину пешеходной зоны. по заученному маршруту она хочет обогнуть северное здание, а за ним уже выйти через пропускной пункт. стряхивая с себя истерический мандраж, лиса поднимает голову от земли. — лиса-нуна ! — пронзает в самое сердце. промерзшее насквозь, ставшее бесконечно хрупким и бесполезным стрелой горячей и точной. голос киена все такой же звенящий и чуть с хрипотцой из-за болезни. мальчик спрыгивает с одиночных качелей, и проигнорировав собственный самокат, бежит к замершей девушке. его нежное лицо просияло, брови трогательно вздернуты, а щеки горят коралловым. он врезается со всего размаху в ее дрожащие колени, прижимает крепко, дышит загнанно, будто поверить не может. а лиса рушится и рушится бесконечно, потому что вот он, киен такой тёплый, так замечательно по-родному пахнет. она запускает ледяные пальцы в его пушистую челку из-за сползшей шапки, и сама не может осознать. заторможенно опускается на карточки, звук шуршащей куртки мальчика об ее пальто оглушает. он обнимает всем телом, чуть ли не виснет на ее неустойчивой фигуре, а девушка лишь молча утыкается в шарф цвета спелого манго. — тебя так долго-долго-долго не было, — тонкий голосок дрожит, — я так боялся, что ты вообще никогда не придёшь. манобан только нерешительно приоткрывает рот, чтобы ответить, как сзади ее что-то ощутимо толкает. она покрепче перехватывает киена за талию, чтобы точно не уронить, и оборачивается. юон. ее юон. в точно такой же куртке как у брата. держится волком. смотрит так пронзительно и горько, что язык вяжет, ломает, сохнет. смоляные локоны рассыпаны по узким плечам. девочка снова хлопает ее по спине, будто хочет вложить в удар больше силы, больше разочарования, больше злости. но губы ее предательски дрожат. маленькие, немного обветренные по краям. они изгибаются. уголки ползут вниз, пока бездонные чёрные глаза изучают любимое лицо вдоль и поперёк. густые бровки жалостливо надломлены. пальцы крошечные сжимают дешевый материал на плече няни. — как ты могла нас так бросить?! — наконец выжимает из себя девочка, становясь похожей на новорождённого щенка. лисе абсолютно не жаль эти идиотские брюки, она переносит вес на колено, уперевшись им в колючий холодный асфальт. девушка захватывает в крепкие объятия и юон тоже. прижимает к себе, целует в ледяные щёки. ей так бесконечно жаль. дети жмутся в ответ крепко. юон что-то продолжает обиженно причитать, но рук от спины лисы не на секунду не отлепляет. если бы девушке предложили выбирать, они всегда бы побеждали. среди всех. кого она могла бы предпочесть двойняшкам? просто у неё выбора тоже нет, ровно точно так же, как у них. все жертвы обстоятельств. лиса не хочет винить джису, не хочет злиться на неё, но не может справиться с этим раздирающим чувством в груди, ведь она не может сейчас просто взять детей за руки и пойти с ними домой. поделать блестящие слаймы из набора киена, поиграть в космический корабль, посмотреть какой-нибудь бесконечный мультсериал. не может. вся подготовленная дома речь со свистом вылетает из головы. — я никогда бы вас не оставила, — шепчет девушка, но ее прерывают. — ким киен и юон, это что такое? — удивлённо восклицает женщина средних лет. судя по всему, их новая воспитательница, — отойдите от девушки, нам уже пора собираться на бассейн, — она неловко обходит их, не зная, с какой стороны подступиться и как детей от незнакомки оттянуть. — моя лиса наконец пришла, — гордо заявляет юон, — она почти моя мама, — ещё звонче добавляет она, переполненная надеждой, что манобан вернулась навсегда и больше никуда не пропадёт. — госпожа ким не говорила, что к вам кто-то придёт, поэтому вы не можете разговаривать с ней, — женщине явно не приходилось раньше сталкиваться с этим, и она не может позволить себе лишнюю строгость, да и помощь ждать неоткуда, — это опасно. — нуна, идём домой, пожалуйста, — жалостливо тянет киен в самое ухо, — позвоним маме, скажем, что ты вернулась. — не надо говорить маме, — девушка отвлекается от двойняшек, продолжая придерживать их за плечики, — мне сейчас правда нужно уйти, — в глазах напротив столько разочарования и грусти, что лисе хочется самой себя со всей силы ударить чем-нибудь по бестолковой голове, — но я вас не бросаю, ни в коем случае, — пытается уверить она, — мы навсегда огненные самурайки, юон-а, — манобан нежно гладит девочку по голове, — и если тебе нужно будет сдать кровь, енни, я сделаю это за тебя. — вы с мамой команда лузерок, — шмыгает носом юон, — две дурынды. — юон ! — услышав что-то некультурное воспитательница, продолжая ждать, когда дети отклеятся от своей странной подруги-мамы. она не придумывает ничего лучше, кроме как позвонить госпоже ким, поэтому отходит лишь на пару шагов, не спуская глаз. лиса, заметив это периферийным зрением, утвердительно кивает. — пока-пока, ладно? — она ласково жмёт пальцы в разноцветных печатках обоим. она поднимается с земли, отряхивая пыльные штаны и одёргивая ворот пальто. улыбается любовно своим драгоценностям и подходит к женщине, что никак не может дозвониться до начальницы. — сегодня среда у неё собрание фракций до четырёх, она не ответит, — говорит ей лиса, — киену лучше одевать свитер с горлом, потому что шарф у него вечно разматывается, а его горло нужно беречь. и гигиеничку для юон носите, ее невозможно отучить не облизывать губы не ветру. до свидания, — она кланяется коротко и уходит, маша распахнутыми ладонями двойняшкам, что сиротливо смотрят на неё.