аффилиация.

джису всегда снимает пиджак, когда работает в кабинете одна. ей нравится вызывать удивление среди новых коллег тем, что она чаще всего одета по мужскому этикету. застегнуты только две верхние пуговицы или же если пиджак однооборотный, а под ним жилетка, то распахнут. воротник рубашки должен быть на сантиметр-полтора выше ворота пиджака. во внешнем нагрудном кармане шелковый платок-паше, одного цвета с галстуком или абсолютно не повторяющий его по расцветке. тонкий конец галстука не выступает снизу из-под широкой части. он светлее костюма, но темнее строчки и подобран по цвету ко всему ансамблю. ким на самом деле в некоторых моментах было бы гораздо проще носить что-то, что в полной мере вписывается в стандарты женственности, но пока в стенах этого здания она считается показателем слабости, ким джису будет ходить в исключительно мужских стефано бемер. сегодня джису пиджак не сняла. она кутается в нем, прижимает наглаженные рукава к груди и запахивает повыше воротник. он пахнет химчисткой, дорогим одеколоном и кожаным креслом за спиной. он не пахнет лисой. ким специально наказала новой горничной выстирать его так, чтобы он был словно новым. женщина могла бы купить другой или выбрать из гардеробной любой. выразительные тазобедренные косточки, впалый живот и рельефные ребра. темно-синий оттеняет нежный перелив цвета кожи. строгий фасон ниспадает с плеч, не струится, а обозначает строгие границы, прямые линии. лисе он феноменально шёл. как и любая одежда джису. младшей нравилось на голое тело заворачиваться в рубашки и пиджаки ким, застегиваясь на все пуговицы. не по этикету. исключительно красиво. ее улыбка потрескивала, словно огонь в электрическом камине, она сияла как двести двадцати вольтовая лампочка. посеченные блондинистые кончики волос отдыхали на объемные плечах. джису нравилось нырять руками под лацканы, притягивать за горячую талию и утыкаться носом в шею. лиса пахнет солнцем, гуашью и ландышами. она хитросплетение искр фейерверка, хлопок конфетти и шоколадная крошка на мороженном. только вот все тухнет, рассеивается и тает. ничто невечно. как и молодость. джису знает, что значит быть горячной и голодной до жизни. она знает, каково это сиять изнутри и стремиться к совершенству во всем. она тоже была юной, жила с сахарной пудрой несбыточных мечт на языке и страстно жаждала создать идеальный мир с честным и справедливым обществом. также джису знает, какого это выгорать эмоционально и терять интерес к собственному существованию. она знает как гаснуть и давиться беспросветной мглой. она этим жила, она в этом варилась много лет. манобан может быть уверена сейчас хоть на миллион процентов, она может любить до стирающихся в порошок костей и расщепленных в соли глаз. но точно также через пару лет она может остудиться. одернуться, поправиться, перевести дыхание и одним туманным вечером осознать, что это ей все в принципе не нужно. ни дети, ни джису, ни техническая инженерия возможно. и у неё будет выбор. она возможно потерпит, скрипя зубами, несколько месяцев, начнёт спать в гостевой комнате и перестанет проверять домашку детей. а ещё спустя какое-то время, придя домой джису обнаружит распахнутый шкаф с пустыми вешалками и сдавленные всхлипывания своих детей. ещё один сценарий. лиса, к примеру, не любит джису даже. в ней играет этот маниакально-истерический альтруизм, и она возиться с ким, ее тараканами и ледяными глыбами, только из собственной сжирающей изнутри жалости. иногда она возможно за глазами джису передергивала в отвращении плечами и мечтала оказаться где угодно, только не со старшей рядом. может, она просто влюбилась всем сердцем в юон и киена. джису за это не осуждает, она в полной мере осознает, каково это испытывать. лиса может быть правда хочет стать им матерью и спасти своими нежными объятиями от больной на голову биологической мамаши. джису старается не вспоминать щенячьи глаза младшей, которые не умеют врать. у джису выбора нет. будто никогда и не было. давление наверное поднялось, потому что руки дрожат, и по спине ползёт мерзкая испарина. привычно выпить кофе, но оно только все усугубит. женщине внезапно нестерпимо хочется чая. фруктового. она последний раз пила его наверное, когда пробовала не переборщила ли с сахаром юон, а по-настоящему полгода назад. лиса сидела перед ней и беспечно лепетала, потом своими варварскими ручонкам потянулась к дрожащим и ледяным пальцам ким. обожгла и обожглась. холод тоже может жечь. когда клетки постепенно умирают от обморожения, они нестерпимо горят. тогда у джису тоже был приступ мигрени. отвратительная тошнота, потеря координации и вспышки перед глазами. палец тянется к кнопке селектора. характерный писк режет по ушам. — баолин-ши, — женщина сама удивляется хрипоте своего голоса, — фруктовый чай, пожалуйста, — услышав вежливое согласие, джису откидывается на удобную спинку. зря она постирала пиджак. перед ким лежит запечатанная папка с печатью совершенно секретно. это просто протокол сегодняшнего совещания, и в нем не заключено ничего по-настоящему важного. женщина даже не хочет открывать, она отлично помнит, кто что сказал и в какой последовательности. она предпочла бы этого не помнить, потому что у генерала отвратительный тегуйский диалект, от которого воротит. он проглатывает буквы, и его крошечные глаза все время останавливаются на джису. он смотрит так, будто она недостойна здесь быть. будто посвящать женщину в вопросы безопасности страны абсолютно бесполезно. думает, пришёл сюда в своих армейский ботинках и может учить ее как работать, что говорить гражданским, а что нет. ким зарывается пальцами в волосы, разворашивая уложенный пучок, и пытается справиться с мигренью. таблетки она уже приняла, а эффекта все ещё нет. сегодня боль локализуется в левом полушарии так, что глаза слезятся. — ваш чай, госпожа ким, — изящная чашка из дорогого сервиза, приземляемся на стол, — господин бэ звонил уточнял насчёт вашего времени приема. — разве завтра есть свободное время? — наконец подняв голову на секретарку, спрашивает женщина. — господина чхве задержали на границах китая, и думаю он теперь не скоро сможет вас посетить, я отправляла вам все самое главное из его письма сегодня на почту с докладом прокурора пусана, — у баолин красивый разрез глаз из-за того, что она метиска, джису кивает ей, — так записываю бэ? — если он по поводу своего сумасшедшего плана монополии всех аптек страны, то нет, — еле заметно улыбается женщина, — если с разработками для японцев, то пусть. — у вас по расписанию завтра ещё и, — девушка заглядывает в планшет, чтобы не ошибиться, — ультразвуковая допплерография, — не запинается она. — да-да, спасибо, — ким делает вид, что увлечена бумагами, и баолин, понятливо кланяется и, стуча каблуками, покидает кабинет, бесшумно прикрыв дверь. мигрень в последние дни обострилась, и может дело правда в том, что лиса ушла. для неё же лучше. джису думает о том, что теперь младшей не нужно нанимать агента личной безопастности и делать дополнительные документы с другим именем, на случай если ей будет угрожать опасность. угрозы джису или ее близкими автоматически приравниваются к преступлению против власти, поэтому лису могли бы срочно отправить в другую страну на частном самолёте, где ей пришлось бы сидеть взаперти и не высовываться. кому такое бы понравилось. никому конечно же. а с джису нет никаких гарантий. она не может быть уверена, где ей придётся ложиться спать сегодня ночью. как она может брать на себя ответственность за жизнь ещё одного человека. ким любит тотальный контроль, а когда вокруг постоянный хаос и никакой ментальной стабильности, как не сойти с ума. лиса так любила ее. ким не нужны были слова, чтобы точно знать это. иногда джису просыпалась от того, что казалось, что солнце слепит глаза. конечно осенью такого яркого утра быть не могло, но когда она размыкала веки, все становилось на свои места. лиса любовалась ей спящей, абсолютно беззастенчиво подперев голову рукой. она не выглядела сонной, будто провела в таком положение больше получаса. а как же забавно распахивались ее глаза с ресницами-бабочками. ее щеки вспыхивали, а губы поджимались. она вся куталась в одеяло и утыкалась лицом в подушку, будто и не наблюдала за старшей с самого пробуждения. джису улыбалась. нежно и любовно. ложилась на ее спину и гладила тощие бока. лиса по утрам пахла потрясающе. без примеси чего-то, первозданно сладко-горько. она заслуживает всего самого лучшего. чтобы целовали каждый миллиметр ее тела, чтобы заплетали волосы во французские косы и пекли овсяное печенье по выходным. чтобы сдерживали обещания, чтобы предоставляли твёрдое плечо. чтобы вторая половинка лисы не была какой-то миллион раз переломанной и пережёванной жизнью. чтобы эмоционально зрелый человек, готовый брать на себя ответственность. чтобы смотрели на неё так, как она этого заслуживает. чтобы ее любили сильнее, чем это может позволить себе джису. чтобы гладили по голове, как она это любит, чтобы цеплялись за локоть, потому что она любит ходить под руку. чтобы свечение девушки преумножали, а не тушили. чтобы ее пламя приручили и заботились. подкидывали любовные письма и деревянные бруски. чтобы не забрасывали сырым снегом ее угли. мечта ким джису — чтобы лалиса манобан была счастлива. не с ней. джису иногда задумывалась возможно ли кому-то полюбить ее. это было до появления лисы. она исключительно красивая женщина безусловно. она образованна, умеет быть непринужденной в определённых моментах, с хорошим чувством юмора и умеет заботиться. чеен говорила, что любит ее. когда кончала и цеплялась ногтями за плечи. когда звонила пьяной. когда дарила подарки. пак не была ей отвратительна. она была ей приятна и близка в какой-то степени. ее компания, пристальное внимание. вся сотканная из чрезмерной театральности и шлейфа иронии. она льстила и звонко смеялась. джису берет чашку не за ручку, а двумя ладонями. тепло пронзает каждое нервное окончание, потому что хочется разбить об мраморную плитку на полу, испачкать мутной жидкостью флаг за своей спиной и всадить в ковёр несколько белоснежных осколков. женщина встает из-за стола, обходит его и опирается поясницей об столешницу. она толстая настолько, что ее нельзя обхватить ладонью в высоту, из какого-то несусветно дорого дерева и вставками из не менее драгоценного металла. за окном садится солнце. так рано. день становится все короче и короче. хочется поскорее домой, обнять детей и уснуть на полу в их комнате. отмыться от этого отвратительного дня, чернил для подписей и сального взгляда генерала. съесть чего-нибудь тёплого, чтобы опять словить кадры воспоминаний о девушке, ассоциирующейся теперь с теплом. у неё в компьютере в расписании ещё столько всего нужно прочитать и перепроверить. чай скользит по горлу, на мгновение дарит ощущение того, что джису внутри не покрыта льдом. что там органы, кровь, кости, мышцы. ведение быстро исчезает. тепло растворяется, замерзает, увеличивает толщину айсберга внутри. замечательно. джису шмыгает носом, отрываясь от разглядывания городского пейзажа. она отталкивается от стола и со звоном ставит чашку на стол. нет. никому и никогда не стоит любить ее. чтобы не смотрели щенячьими глазами, не разрывали сердце на куски, не смеялись так, что в животе таят вековые ледники. она приземляется в своё кресло и запускает пальцы в волосы. лалиса манобан. парад планет, мятые простыни, ягодный гель для душа. чеен писала что-то сегодня утром и просила перезвонить. нужно ее набрать. прочитать наконец то письмо из министерства. доклад кима. запись к врачу киена. собственный поход на обследование завтра. лиса-ши. она иногда так энергично кланялась, что не удерживала равновесие и чуть шаталась. когда она зевает, закрывает только один глаз. если соединить родинки на ее плече получится квадрат. трель беззвучного режима телефона. контакт пак чеен без фотографии. джису рванным движением подносит динамик ко рту. *** вырываться из тусклой рутины на несколько дней это хороший способ перезагружаться. дженни разбирается в таких поверхностных психологических трюках, поэтому они с лисой взяли за традицию раз в месяц выбираться куда-нибудь под лозунгом выдуманного праздника. последние несколько месяцев все по странным стечениям обстоятельств отменялось, но в этот раз ким не приняла никаких возражений. сама отказалась зависать с новой компанией друзей, выбрала место и в полдень уже с воодушевлённой улыбкой перешагивала порог квартиры манобан. младшая ее энтузиазма не разделяла. она уже по горло тонула в материалах для подготовки к сессии и итоговым проектам. зачёты были сданы, неожиданно пролетев мимо, и после некоторых будто бы сквозящих разочарованием в голосе преподавателей замечаний и натянутых отметок, лиса сама лично отвесила себе пощечину и поклялась собраться. выходило пока вполне сносно, учитывая, что скоро и ее макушка с отросшими чёрными корнями скроется в пучине распечаток, чертежей и конспектов. подруга привела ее в тематическую кофейню с кошками, вафлями и кантри музыкой. она всеми силами старалась рассмешить младшую. показывала свой круглый блестящий язык в ответ на холодность, щекотала скрытые пуховиком рёбра, напевала глупые вирусные песни, сопровождая их странными танцами одними кистями рук. дженни не понимала, в чем причина такой разбитости. она тоже расставалась и ни раз. со своей первой любовью, друзьями и абьюзивными отношениями. ей понадобился месяц, чтобы выбросить из своей головы все отголоски мыслей о чонине и открыться новым знакомствам. ну невозможно так убиваться по кому-то, кого ты уже в глаза не видела неделями. обычно лиса в их отношениях была инициативной, смешащей и развлекающей, поэтому в тишине повисшей над их столиком есть что-то ирреальное. дженни неловко притрагиваться к своим венским вафлям с сыром, так как лиса не заказала ничего кроме кофе. старшая не припомнит момента, когда манобан начала пить американо. со льдом. ей предлагали пряный тыквенный латте подстать мокрому снегу за окном или карамельный фраппучино с корицей, она отрицательно кивнула, кусая нижнюю губу. строить детский центр культуры в программе для моделирования было проще. гораздо легче отвлечься от сжирающих мыслей. как бы странно это не звучало, в гомоне счастливых голосов и игривых мелодий, было сложнее перестать думать о ким джису. дженни замечательно. у неё нет сессии на носу и не нужно разбираться с опять непонятно с чего взъевшейся арендаторкой. она уже потихоньку начала украшать прачечную к новому году, хотя до него и осталось полтора месяца. силиконовые снежинки на окна, гирлянды огоньков и не зажженные свечи, обвязанные лентами, на стойке. чужая жизнь всегда кажется проще. похоже на конец. лиса долго не принимала это, но сейчас, находясь посреди шумного кафе, когда между их кружками бесшумно приземляется белая пушистая регдолл, она понимает это в полной мере. ее пропуск на территорию комплекса теперь аннулирован, джису меняет номер телефона раз в несколько недель, ради безопасности, поэтому у неё теперь ровно ноль путей, чтобы воссоединится с семьей ким. если те конечно не захотят вернуть себе ее обратно. с какой-то стороны это облегчение, так как теперь ее не должны терзать мысли о том, чтобы первой пойти на контакт или сойтись с джису на условиях старшей. с другой, эта неспособность никак повлиять на сложившуюся ситуацию угнетает. девушка ненавидит быть беспомощной. по ее мнению, это самое отвратительное из всех существующих в эмоциональной палитре чувств человека. типа, что бы она сейчас не предприняла, все будет тщетно и бесполезно. она ничего не решает. — ты смотрела последнюю серию сверхъестественного? — в сотый раз за время их нахождения здесь пытается развить диалог дженни. — она уже вышла? — незаинтересованно спрашивает лиса, топя трубочной практически растаявшие кубики льда в своем стакане. — вроде говорили, что будет два часа, а там как обычно, — набравшись смелости, ким отламывает уголок своей вафли, чтобы наконец попробовать, — в остальном не буду спойлерить. посмотри сама, — тишина снова повисает, — эта кошка такая красивая, хочешь сфотографировать? у неё на ошейнике написано лили, посмотри ! — старшая улыбается сладко-сладко, потому что в любое другое время лиса бы счастливо завизжала, сделала миллион снимков, поверила в то, что это ее кармическая дочь и ещё много чего в подобном роде сделала бы. — красивая, — заглядывает в небесно-голубые будто стеклянные глаза кошки младшая. она зарывается пальцами в нежную белую шерсть, ощущая вибрацию, исходящую из-под кожи животного. взгляд лисы тупо цепляется за упавшую скомканную салфетку под стулом за соседним столиком. она глубоко уходит в свои мысли снова. лёд в американо окончательно тонет. дженни отключила звук на телефоне, но мягкая трель оповещений о сообщениях раздаётся каждые пять секунд. в режиме реального времени ее друзья фоткают друг друга и скидывают в общий чат от нечего делать, пока дожидаются своей очереди на дорожку в боулинге. она прыскает, увидев на панели быстрого просмотра кихена с закатанными глазами и высунутым языком, лиса напротив лишь странно передергивает плечами. дженни любит ее. дженни хочет поддержать ее. ей жаль, что лиса так привязалась. она ничего не может сделать. эгоистичная часть ее натуры внутри умоляет уйти к кому-нибудь более интересному. младшая в ней похоже и не очень-то нуждается. не заметит даже наверное, если ким уйдёт. она звонит юа тут же сбрасывая, чтобы та перезвонила. — твой подарок, — вспомнив, она вынимает из сумки плоскую продолговатую коробку, — с днём кошек, ли, — улыбается она, на ходу вбрасывая название праздника, с которым они вчера не определились, потому что лиса от усталости уснула. — спасибо, — тихо бормочет она, роясь в рюкзаке, — черт, где же твой? — так и скажи, что забыла, — подпирает обеими руками голову девушка напротив. лиса сбивает ее пустым взглядом прямо в глаза, в нем нет ничего, а потом какая-то пассивная агрессия в стиле как я по-твоему могла забыть. — в кармане куртки, наверное, — ножки стула издают отвратительный звук, когда отодвигаются. даже дымчатый британец спрыгивает с соседнего столика, — прости, джен, я кажется правда положила его в другой рюкзак, — желание язвить сразу пропадает у старшей, когда она видит внезапно блестящие глаза лисы, та возвращается от стойки-вешалки у входа в уборную, — у меня есть фотография, если ты не веришь и думаешь, что я забыла. ты все время бубнила, что твоя зарядка работает только в одном положении и ее приходится придерживать, поэтому я купила тебе новую и нарисовала на ней куму и кая. на блоке. получилось хорошо. извини. — папа звонит, — сглатывает дженни, поднимая телефон, — я отойду на секунду, — девушка отходит от стола, долго смотря на сгорбленную лису, которая выглядит самой разбитой девочкой в мире. звонит юа и конечно же зовёт к ним, когда слышит, что ким набрала случайно. дженни смотрит на лису. если младшая сама себе не поможет, ей не поможет никто. отболит. пройдёт. забудется. ей просто нужно больше времени, чем ким. ее эмоциональность похожа на надлом. рвётся там, где тонко, как говорят. лиса вся истончилась. — мне нужно идти, ли, папа говорит без меня никак, — она сжимает костлявые плечи в своих пальцах, — ладно? — я заплачу, — она все встрепенается, подзывая официанта, — поехать с тобой? — нет-нет, не надо, езжай домой, поспи, — дженни стыдно до скрипящих зубов, когда лиса поправляет капюшон на ее куртке. кофе младшей на столе стоит практически нетронутым. дженни хочет выйти, вырваться. у неё всего два выходных на неделе. она хочет проводить их со смехом и пивом. не с раздавленной обстоятельствами лисой. она прощается и не ждёт, пока манобан сходит в туалет. на улице темно, поэтому через панорамное окно кафе видно все в деталях. и за секунду до того, как дженни садится в такси, она видит лису выходящую из уборной. уже без макияжа и трущую глаза. ей никто не поможет, кроме себя самой. дженни не может спасти саму себя. время лечит. просто больше времени.