Звуки и запахи, тепло на коже, свет сквозь веки и полный мочевой пузырь. Первое пробуждение наверху. Ван Ибо потянулся, убрал со лба волосы, сел и огляделся. В солнечном луче, бившем из иллюминатора, танцевали крошечные, едва видные точки. Такие же хаотичные, как и дома, когда в особенно солнечную погоду толщу воду прорезали полосы света — и тогда можно было увидеть и золотистые песчинки, поднятые со дна, и планктон и ещё кучу обычно не заметных существ. Так и здесь — воздух был почти осязаемым, живым. Почти как дома, но не дома.
Он выставил руку, в очередной раз подивился отсутствию плавников на локтях и перепонок меж пальцами, перебрал ногами: их покрывало что-то жаркое, большое и плотное — плотнее той материи, на которой спал. На чём-то таком спал и Бесхвостый, пока был здесь. Но теперь ни его, ни материи на полу не наблюдалось, зато кто-то шуршал, звенел и напевал за стенкой. Красиво напевал. Мягко. Не каждая из сестриц могла так, чтобы аж заслушаться и потеряться во времени и пространстве. Ван Ибо потерялся. Заслушался и выпал, а когда впал обратно, обнаружил себя на камбузе, стоящим позади Сяо Чжаня. Тот колдовал над плитой, чёрной плоской штуковиной подбрасывал что-то светлое и тонкое, убирал на тарелку, где уже высилась гора таких же светлых и тонких кругов, черпал из ёмкости жидкое и тягучее, разливал это по чёрной штуковине, и жидкое-тягучее, пошипев, превращалось в тонкое и светлое. Колдовство какое-то. И пахло это колдовство так, что желудок свернулся в тугой узел и робко подал признаки жизни. Ван Ибо стукнул по животу, но Сяо Чжань уже обернулся и осветился улыбкой.
— О, ты проснулся? Как спалось? Тебе… снилось что-то плохое? — спросил, и лёгкая тень набежала на лицо, сделав обеспокоенным. Ван Ибо ответил настороженным взглядом. Откуда бы этому Бесхвостому знать, что творилось в чужом сне? На плите что-то зашипело, Сяо Чжань ойкнул и отвернулся.
— Ты метался во сне, вскрикивал, — пояснил и вздохнул. Светлую стопку тонких кругов увенчивал теперь тёмно-рыжий, а по краям и почти чёрный. — Ещё в клубок сворачивался, дрожал. Я думал… думал, может, замёрз. Укрыл тебя одеялом, а ты его сбрасывал всё. Беспокойная ночка выдалась. Ох, ты не думай. Мне… мне нормально. Правда. Слушай, у меня идея. Давай мы позавтракаем и выберемся в город. И я покажу тебе все интересные места. Хочешь? Хочешь?
Сяо Чжаню пришлось повторить, потому что Ван Ибо так и стоял, вслушиваясь не в слова — в сам голос. Обозначил согласие несмело. Хочет ли? Да, конечно. За тем ведь и пришёл, чтобы изведать этот мир. Но сейчас почему-то никуда не хотелось. Оплести руками и ногами Бесхвостого, завалиться с ним на диван и… нет, лучше и впрямь пойти куда-нибудь. Но сначала всё же облегчиться. И где? Дома с этим было проще, особых заморочек и не возникало — отплыл подальше, сделал свои дела, а вода унесла. Здесь же… ладно, вчера получилось в душе, но что-то подсказывало, что та кабинка явно не для этих целей — ну потому что куда дела покрупнее отправлять?
— Давай, мой руки, умывайся и садись, завтракать будем. Я там тебе на зеркале в ванной приготовил зубную щётку. Пасту там же найдёшь, — не отвлекаясь от плиты, сказал Сяо Чжань.
И вот ну как дать понять, что очень и очень надо — настолько, что и не до еды даже? Ван Ибо потоптался, вспыхнул ушами, кхекнул смущённо. Сяо Чжань повернулся, покосился на него, пожевал нижнюю губу.
— Отлить бы с утра, да?
Ван Ибо запыхтел и наступил одной ногой на другую. Сяо Чжань дёрнул подбородком в сторону ванной.
— Там же унитаз. Ты… ты знаешь ведь, как пользоваться?
Ван Ибо развернулся и впечатался лбом в стену. У-ни-таз. Какой ещё нагектокотиль у-ни-таз? О, предки, стыдно-то как. Хотя предкам не понять. Они-то точно дома послушно сидели и ни в какое надводие не выползали, потому и стали предками, а не сгинули в пучинах. Он выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Так сильно хотелось, что до боли.
Сяо Чжань щёлкнул чем-то у плиты, стянул розовое нечто, оставшись в одной белой футболке и зелёных шортах до колена.
— Пойдём, покажу, — подбодрил лёгкой улыбкой и пошёл в сторону ванной. Ван Ибо поплёлся за ним.
— Знакомься. Это унитаз. Унитаз, это Ван Ибо. Ну и… — он снова почесал нос, глянул искоса на Ван Ибо. «Чо?», — выкатил глаза тот, поджал губы, опустил голову ниже. Из пола росла белая труба, расширялась кверху, становясь похожей на просящую лапу неизвестного монстра. И Ван Ибо было, что дать этому монстру.
— Ну тут всё, в общем-то, просто, — сказал Сяо Чжань. — Потом на слив нажмёшь сюда, и всё. Так, я пойду, ага?
Давай, вали, зло подумал Ван Ибо. Хотя чего злиться-то? Бесхвостый помогал. И сейчас слинял, чтобы не смущать — очевидно же. Тем более что «всё, в общем-то, просто». Пиздец как просто.
Подошёл. Спустил штаны. Взялся, примерился и… вроде и впрямь просто. Хорошо. Полегчало. Жить можно. Нажал на блестящую блямбу и отпрыгнул — лапа монстра зарычала, изрыгнула струи воды, и вот уже как и не было ничего. Чудеса. И без воды в надводном мире никуда. Ухмыльнулся и развернулся к зеркалу. Что там дальше по плану? Чжань-гэ говорил что-то про умыться, пасту и щётку. Это должно быть не сложнее у-ни-таза.
Как бы не так. Ван Ибо долго смотрел на себя, на палочку с щетинками на полке и красный тубус. Тубус показывал зубы и палочку с щетинками возле них. Ага. Значит, вот это надо как-то сделать так, чтобы как на картинке. Но как? Ван Ибо взял тубус, позаглядывал со всех сторон. С одного конца было что-то вроде крышки — как на той бутылке, из которой он пил вчера воду. Попробовал покрутить — поддалась. Наклонил тубус — из него ничего не выливалось. Нахмурился. Потряс. Ничего. Зарычал и встряхнул. Ни гектокотиля. Сжал от злости, тубус плюнул в глаза чем-то белым и жгучим. Ван Ибо шарахнулся, отбросил тубус, зашарил по стенам, сдёрнул, кажется, полотенце, опрокинул что-то с полок, загрохотал и всё же закричал — чем больше тёр глаза, тем сильнее кусало и щипало.
— Тише, тише, — тёплые руки обхватили, не дали дёрнуться, в лицо плеснуло прохладной водой — ещё и ещё раз. Пальцы бережно прошлись по глазам, смыли жгучее, огладили.
— Вот так. Вот так. Прости. Прости, пожалуйста, — приговаривал Сяо Чжань, и Ван Ибо в толк не мог взять, за что тот просит прощения. За то, что свалился на его голову такой тупой, не знающий элементарных вещей? Это ему бы просить прощения, да, спасибо ведьме, никак нет.
— Смотри, — сказал Сяо Чжань, когда Ван Ибо уже мог довольно сносно моргать и не жмуриться от боли. Глянул в зеркало и скривился — вот это он красавец, конечно, таким только пугать — лицо белое, волосы мокрые и всклоченные, а глаза красные, воспалённые и опухшие. И в таком виде перед Бесхвостым. А Бесхвостый тем временем выдавил из тубуса небольшую полосу на палку с щетинками — должно быть, это и есть зубная щётка, сделал вывод Ван Ибо — поднёс к своим зубам и, не прикасаясь к ним, подвигал в воздухе. — Видишь? Вот так надо. Чуть-чуть пасты на щётку и по зубам. Чистишь, сплёвываешь всё в раковину, набираешь в рот воды, сплёвываешь. И идёшь завтракать. А потом мы идём гулять. Ну всё? Справишься?
Ван Ибо хмуро кивнул. Сяо Чжань похлопал по плечу и, чуть качнувшись, быстрым движением заправил ему прядь за ухо, а потом выскользнул за дверь, оставив Ван Ибо разбираться со сбившимся дыханием, заполошным сердцем и зубной пастой. С пастой оказалось проще. Ощерился себе в зеркале — да, и вот это теперь его зубы, ровные и ни капли не острые. И как этим рвать рыбину — непонятно. Но интересно. Он ощупал языком зубы — гладкие. Приятно. Облизнулся и сам смутился. А если вот такое Чжань-гэ показать? Смутился больше и ударил ладонью по лбу. Ладно. Паста. Щётка. Зубы. Завтрак. И никаких облизываний Чжань-гэ. Да что ж такое-то? Сунул щётку в рот, скривился — вот же гадость, зато после этой гадости во рту пахло… хорошо, свежо. Не так, как после пробуждения. Странные Бесхвостые. И приблуды у них странные.
Сегодня перекрыло вчерашний день, да настолько, что Ван Ибо только успевал впитывать новые понятия, явления, впечатления, и в какой-то момент понял — нет, не справляется, всего так много и всё такое необычное и незнакомое, чуждое и ирреальное, что и удивления на всё не хватало. Солнце не успело ещё приглушить свой свет, как Ван Ибо уже узнал столько, сколько не вместилось бы ни в один из учебных свитков Придворного Учителя.
Во-первых, еда. Бесхвостые питались, кажется, всем. Всем, что двигалось и что не двигалось тоже. Он потом посмотрел, из чего были сделаны те тонкие и светлые, которыми кормил его утром Чжань-гэ — «бли-ны». Сначала мычал от удовольствия, макал свёрнутые в тягучее и янтарное («мёд»), потом, наевшись, тыкал в блины, тряс руками и рисовал в воздухе вопросительный знак. Сяо Чжань долго тупить не стал, за что Ван Ибо наградил его благодарным вздохом, подвинул свой телефон с уже открытым белым полем, и Ван Ибо написал:
«что это? откуда? как? кем было?»
Сяо Чжань почесал кончик носа, почесал лоб, закрыл поле, открыл какое-то другое поле с красными и синими символами.
— Ну что ж, идём в байду. Это поисковая сеть такая. Пишем «из чего делают блины». Смотри, тут есть рецепты- можно почитать и приготовить самому. Это несложно. Можно глянуть, как другие готовят. Ну вот, например. Как тебе это видео?
Сяо Чжань ткнул в прямоугольник с изображением блинов, оно развернулось на весь телефон, и Ван Ибо не сдержал потрясённого выдоха — в телефоне был крошечный Бесхвостый, который суетился на своём камбузе, помешивал что-то в большой чаше и попутно рассказывал, что делает и зачем. У Ван Ибо голова пухла от кучи названий и телодвижений. Досмотрел до конца и ничего не запомнил. А Чжань-гэ говорил, что «это несложно». В унитаз дела сделать несложно, да, а с блинами связываться Ван Ибо пока готов не был. Но что-то из этого «ви-део» всё же выцепил — для блинов требовались яйца, мука, масло и молоко. Крошечный Бесхвостый всё наглядно показал, перечислил, Сяо Чжань закрепил — вытащил из холодильника, продемонстрировал, дал потрогать и огорошил тем, что молоко дают «ко-ро-вы», их для этого доят специальные люди, а то и аппараты, если «в промышленных масштабах», из молока получают сыр. Сяо Чжань и его показал, Ван Ибо прожевал кусочек, силясь понять, как же кому-то удаётся заставить коров отдавать молоко, с дельфинами бы такой номер не прокатил, и, главное, как жидкое молоко превращается в такой твёрдый сыр. Озвучить все вопросы не смог, потряс только пакетом с молоком и сыром, выпучил глаза, Сяо Чжань развёл руками и сказал, что многое можно узнать из «ин-тер-не-та». А ин-тер-нет, стало быть, есть в телефоне.
Ещё часа три Ван Ибо провёл, уткнувшись в телефон, прыгая с видео на видео — с блинов на молоко и коров, с рогатых коров на не рогатых лошадей, с лошадей на клювастых куриц и цыплят, с куриц и цыплят на чаек и орлов, с чаек и орлов на яйца куриные и страусиные, а потом и вовсе каких-то крокодилов на ногах и с маленькими передними лапками. «Это динозавры», — подсказал Сяо Чжань, сидевший рядом и, казалось, тоже внимающий каждому видео. «Хочешь посмотреть про динозавров?», — предложил Сяо Чжань, и Ван Ибо замер. С тобой, Чжань-гэ, всё, что угодно. Хоть про динозавров, хоть про блины ещё раз, лишь бы так и дышал рядом, лишь бы так и касался бедром бедра, лишь бы так и пояснял все моменты, которые, по его мнению, нуждались в пояснении. И никакой надводный мир не нужен, только бы сидеть так плечом к плечу.
— Динозавры? — напомнил Сяо Чжань. Ван Ибо мотнул головой, покусал губы и ввёл в поиск «лошади колесницы». Интернет выкатил целый список: «раскрыта тайна древней колесницы, которая была захоронена с лошадьми и наездником», «правда о Троянском коне», «фальшивые колесницы в музеях», «колесницы гладиаторов», «фрагмент из фильма Гладиатор — колесницы». На последнее и нажал, привлечённый крупной мордой лошади.
Там были совсем другие Бесхвостые — в боевом облачении, шлемах, отдалённо смахивающие на те, что покоились в трюме затонувшего баочуаня. Бесхвостый с крашенными глазами и в золотом сказал про каких-то легионеров, открылись ворота, и из них ринулись колесницы, запряжённые лошадьми. Ван Ибо совсем дышать перестал. Вот такая же, совсем такая же колесница была и у него — до тех пор, пока отец не расплющил. Но с колёсами — как на баочуане. И как в этом видео. И лошади взбивали копытами землю, проносились мимо сжавшихся в кучу Бесхвостых, а те, что правили колесницами, прицеливались и метали копья, вскидывали в руках другое оружие, и то плевало тонким узким копьём, пробивало тела в центре арены, из колёс выдвигались штыри и подрезали ноги, а затем и одну из Бесхвостых разрубили пополам.
На этом моменте Ван Ибо выключил, задышал часто и откинулся на стуле, опёрся спиной о холодильник. Его поразили не столько убийства, сколько то, что всё это было забавы ради, чужой забавы — того же Бесхвостого в золотом и целой толпы Бесхвостых на возвышениях арены. Он не помнил такого в истории своего мира — завоевания, сражения за родные глубины были, но такого, чтобы делать из убийства представление — нет. А ещё он понял, почему Бесхвостым не нужны были острые зубы и когти — и без них отлично справлялись. Порой даже слишком.
— Ну, — начал Сяо Чжань и замолчал, повозил пальцами по столу, вырисовывая невидимые узоры, пожал плечами. — Ну вот так вот, да. Древний мир — он такой. И не древний тоже. Чем дальше, тем мощнее оружие, тем изощрённее способы убийства. Но что-то было не только орудием или подспорьем в убийствах. Взять хоть ту же колесницу. Да, запряжённая не одним конём, а целой тройкой, она была быстрее. И сразить лучник, правивший ею, мог очень многих. Но ведь и состязания на них устраивали. Не такие, как в этом фильме, а… без крови. Просто кто быстрее к финишу придёт, тот и молодец. А потом, смотри, и машины появились, у которых тоже колёса, и велосипеды, и мотоциклы — всё средства передвижения, а то и развлечения, без которых наш мир уже и не мыслится. Удивительно, правда?
Удивительно. Ван Ибо провёл рукой по волосам, отодвинул телефон и поднялся из-за стола. Сяо Чжань вскинул брови. Ван Ибо усмехнулся и приглашающе шевельнул ладонью. Испугался, что уж слишком фривольно вышло, убрал и засунул в какую-то дырень в шортах. Ого, удобно. Засунул вторую руку во вторую дырень, оказавшуюся не совсем всё же дыренью. Как небольшие сумки в шортах. Покачался с пятки на носок, подвигал руками в дыренях, оглядел камбуз в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы сразу и положить — да вот хотя бы и блин. Наткнулся на заинтересованный взгляд Сяо Чжаня, кхекнул и показал глазами в сторону выхода. Сяо Чжань встал и рассмеялся.
— Обещанная прогулка? Такими темпами скоро и без слов начну тебя понимать, — сказал он, и Ван Ибо споткнулся, тряхнул волосами. Да не дай предки такому случиться.
***
Случилось мороженое. Холодное, вкусное и капающее. Они уже находились по центру города, когда зашли во дворец с торговыми рядами — и это было странно. Кто бы у них во дворец впустил не только косяки разного люда, но и торговцев? Ван Ибо впервые видел, чтобы во дворцах можно было выменивать товары — и не за жемчуг, а за разноцветные тонкие листы с каким-то Бесхвостым на них с одной стороны, и пейзажами с другой, а то и вовсе ни за что — Сяо Чжань доставал из кисета золотистый прямоугольник, торговец проводил им по коробочке с цифрами, и, после того, как Сяо Чжань нажимал эти цифры, из коробочки вылезала белая полоска. «День-ги», «кре-дит-ка» и «кви-тан-ция» — повторил про себя несколько раз Ван Ибо, чтобы не забыть. И не дворец, а торговый «молл», «ма-га-зин». Голова от обилия информации, казалось, пухла, и когда Ван Ибо увидел себя в зеркале, то очень удивился тому, что он — всё ещё он, а не какая-нибудь рыба-шар.
В одном из покоев этого дивного дворца Сяо Чжань предложил выбрать одежду, объяснив, что к чему. Но когда Ван Ибо надел одни «джин-сы» поверх других «шта-нов» и решил было так и идти, Сяо Чжань мягко, но категорично высказался против. Ван Ибо состроил умильно-просящее лицо, сложил ладони, но Сяо Чжань, хоть и усмехнулся, покачав головой, остался всё же непреклонен.
— Бо-ди, и жарко, и неудобно. И… странно. Ну в самом деле, — воззвал он к благоразумию Ван Ибо.
Что там с благоразумием, Ван Ибо не знал, но готов был согласиться на всё, лишь бы этот красивый Бесхвостый гэгэ ещё раз назвал так, что медузы по коже.
Но и джинсы, и штаны они взяли — после того, как Ван Ибо заверил энергичными кивками, что носить их будет по отдельности. А ещё чёрную кофту с длинными рукавами и «ка-пю-шо-ном», и много всего другого, что Ван Ибо разрывался, в чём бы пойти, прикладывал к себе то одну вещь, то другую и еле держал лицо, срываясь на кривую ухмылку, когда Сяо Чжань раз за разом вздыхал и говорил тихо и ласково «Бо-ди, нет, жара на улице. Бо-ди, ну лето же. Бо-ди, да, тебе хорошо в этом, но позже, когда погода переменится. Бо-ди… Бо-ди». Бо-ди и сам взмок, и рад был уже облачиться наконец в простую светлую майку и шорты, пусть и было в этом дворце не в пример прохладнее, чем за его пределами, но так горячо становилось от каждого оценивающего взгляда Сяо Чжаня — оценивающего одежду, не Бесхвостого в ней, напоминал себе Ван Ибо, стрелял из-под полуопущенных ресниц вызовом, закусывал тлеющее томление, заправлял стыдливость за ухо и орал мысленно сам с себя, своих провокационных действий, потому что раньше он бы никогда и не перед кем так, и вроде всё нормально же, он просто показывает одежду, чтобы Сяо Чжань сказал — хорошо так или не очень, но и Сяо Чжань что-то слабо уже помогал, только пил воду большими глотками, бегал глазами, а затем и сам сбежал. Подхватился с мягкой сферы, в которой утопал, встал неловко, глотнул ещё воды и бросил, не глядя на Ван Ибо:
— Всё. Давай на этом остановимся. Бери, что ты там навыбирал. Жду у кассы.
Сорвался из примерочной и натурально побежал, чуть не навернулся у выхода. Ван Ибо пожал плечами, сгрёб одежду в охапку и поспешил за ним.
Мороженое оказалось совсем не тем, что успел себе напредставлять Ван Ибо. Никаких морозильных камер с выдранными языками, и никаких языков в белом крошеве. Сладкое, вкусное и холодное. Сяо Чжань предлагал взять со вкусом «голубой лагуны», но пробовать что-то со вкусом песка, ракушек и тины Ван Ибо не рискнул, да и вспомнилась та Бесхвостая, что клеила к нему ласты на скамейке под водорослями. Водоросли оказались совсем не водорослями, а деревьями. Те же, что росли у дома Сяо Чжаня — пальмами. Это рассказал сам Сяо Чжань, когда они уселись под такими же пальмами, растущими в центре дворца. Ван Ибо хотел было постучать по стволу водоросли, но настолько устал после переходов по покоям и галереям, что не стал заморачиваться — вытащил телефон из пальцев Сяо Чжаня. Тот обомлел от такой наглости и сказал: «А». Ван Ибо ухмыльнулся ему, вызвал поле и набрал в нём вопрос, почти смирившись с тем, каким чудаковатым он должен был выглядеть. И чего только до сих пор носится? Неужели и впрямь добрый такой? Добрый, растёкся теплом, поймав мягкий взгляд. Бывает же. И откуда взялся такой? И листики свои тратит, мороженым, вон, угостил, одежду купил. И спросить бы, но не обидится ли? Ван Ибо лизнул своё мороженое — зелёное, со вкусом какого-то «киви», постучал шлёпанцем об пол и всё же набил вопрос.
«где ты берёшь деньги?»
В конце концов, Чжань-гэ и так его почти что за дурачка наверняка держит — появился непонятно откуда, не знает ничего, чуть ванную не разнёс, хорошо хоть с унитазом сам справился. И если до сих пор не выставил, то, может, и не выставит. Вот и сейчас как будто не злится, только тонкие морщинки разбегаются от уголков глаз. Молчит. И можно бы решить, что отговорку сочиняет, но ответ даёт понять — нет, слова взвешивал, подбирал.
— Мне их платят, дают. Я делаю свою работу хорошо, и мне за неё хорошо платят. Ты… ты расскажешь, откуда ты?
Ван Ибо снова лизнул мороженое и мотнул головой. Сяо Чжань тоже лизнул своё — «сливочное», из совсем молока-молока, самой жирной, нежной и вкусной верхушки молока, как объяснил раньше. И теперь эта нежная и вкусная верхушка венчала верхнюю губу Сяо Чжаня, раздражала и притягивала. Сяо Чжань рассказывал что-то про то, как ходит куда-то к кому-то, поёт песни, услаждает чужой слух для лучшего пищеварения, Ван Ибо кивал и залипал на розовое с белым, молясь предкам, чтобы Сяо Чжань принял это за вежливое внимание, самое внимательное внимание. И в то же время… Нет, ну невозможно же! Ван Ибо подался вперёд, Сяо Чжань замер на половине фразы про «а потом они попросили меня исполнить…», Ван Ибо вдавил губу большим пальцем, резко стёр бесившую каплю, сунул палец в рот, опомнился, вытащил, оттёр о шорты и поднял брови, ещё и головой подвигал, подстёгивая рассказывать дальше, будучи не совсем уверенным в том, что хоть что-нибудь сможет сейчас расслышать. Сердце бухало так, что потряхивало на каждом ударе. И Сяо Чжань молчал, не дышал вовсе — застыл весь, и только подрагивающие ресницы, да пульсирующие зрачки отличали его от статуи. Мороженое в его руках оплывало, стекало по пальцам, и Ван Ибо поймал себя на жуткой мысли — ему хочется слизать вкус этих пальцев, подняться выше и слизать вкус губ этого Бесхвостого, всё ещё раскрытых, как в ожидании.
Но нет, это точно не то. Не может быть тем. Всего второй неполный день знакомства. Ему кажется, всё это кажется. Сяо Чжань просто шокирован, да и кто бы не был? Сам Ван Ибо, посмей ему кто так сделать, сразу бы двинул в морду, чтоб не смел впредь ласты распускать. И вообще, когда кто-то касается — это же фу. Он сестриц-то терпел с трудом, уж на что они родные, а тут вдруг чужой, едва знакомый. Надо было просто сказать, знак подать, что, вот, вытри, у тебя тут на губе, а не лезть. И чего он молчит до сих пор? Чего смотрит так, что опять сотнями медуз внутри жжёт? Невозможный.
— Исполнить, — наконец отмер Сяо Чжань. Моргнул и отстранился. — Исполнить… что-то я уже и забыл, что они там просили меня исполнить. А, впрочем, знаешь, неважно. Пойдём уже?
Ван Ибо показал на своё мороженое, откинулся на спинку скамьи и принялся неспешно слизывать потёки на стаканчике. Сяо Чжань рядом тихонечко вздохнул и как-то очень быстро умял своё, вытер пальцы белым тонким листом, который был обёрнут вокруг стаканчика, глянул беспомощно, но Ван Ибо и не думал никуда торопиться — мороженое следовало есть обстоятельно, это он уже понял. Куснёшь больше, и слишком холодно, никакого удовольствия, а удовольствие лучше растягивать. Да и что-то было такое интересное, волнующее в облике мнущегося Сяо Чжаня, отворачивающегося всякий раз, как Ван Ибо, слизывая очередной слой мороженого, ловил его взгляд.
— Долго ты ещё? — проворчал Сяо Чжань. Ван Ибо расплылся в улыбке, кивнул и нырнул кончиком языка в стаканчик, сужавшийся ко дну. Прищурился довольно — вкусно. Вот бы ещё. Как бы дать знать об этом Чжань-гэ? Но Чжань-гэ отвернулся и совсем на него не смотрел. Стаканчик Ван Ибо съел уже без особого удовольствия. Самый главный вопрос в телефон так и не вбил.
Дома Сяо Чжань показал, куда можно сложить вещи — в шкаф, где уже подвинул немногочисленные свои, выудил из пакета кофту, развернул и свернул её, положил на полку и отправился на камбуз. Ван Ибо вытащил джинсы, расправил их, вспомнил, как управлялся с ними торговец, попробовал повторить — получилось. Проделал то же самое со штанами. А потом и с другой купленной одеждой. Полюбовался на то, как аккуратно высилась его стопка над полкой Сяо Чжаня. Что-то в этом было, такое щекочущее, едва уловимое, но точно приятное. Вот только зря это. Всего год, и ему придётся покинуть и Бесхвостого и его мир, вернуться к себе, где братья и сестрицы, и мама. И отец. И всё же надо бы им весть подать, что всё с ним в порядке.
Проскользнул мимо напевающего Сяо Чжаня, занятого изучением недр холодильника, прикрыл за собой дверь и поспешил к берегу, надеясь, что там уж как-нибудь придумает, как связаться с родными. Но ничего. Никаких подсказок. Небо хмурилось, и море вместе с ним — вздымалось и обрушивалось волнами на песок, обдавало солёными брызгами, швыряло колкости в лицо. «Ты злишься? Злишься на меня? Так покажись? Покажись мне, и я приму наказание, но не отступлю», — хотел сказать Ван Ибо, но хранил молчание. Поник было головой, зашёл по колени в воду, готовясь принять удар следующей волны, как что-то невидимое вдруг опутало ноги и дёрнуло вниз. Он взмахнул руками и закричал, выныривая, но снова ушёл под воду. Попытался разглядеть, что же схватило и удерживает — только клубы взметнувшегося песка, и ничего больше. Но что-то же было, и оно точно сжимало обе ноги и тащило за собой. Он брыкался, грёб к берегу, отплёвывался от воды, а она заливала рот, нос, уши, придавливала и не пускала. Он бился, сражался с невидимым противником, нащупывал вокруг ног что-то толстое и склизкое, но сколько бы ни старался разжать это, не мог и пальца просунуть, а это обвивалось сильнее, поднималось выше, оплетало бёдра и уносило глубже в море. Вобрав воздух в последний раз, перед тем, как сине-зелёная муть поглотила его, Ван Ибо увидел красное пятно, бегущее по белому песку.
***
— Давай же! Ну! Давай! Раз, два, три, четыре… — доносится голос как сквозь толщу воды, как дома, почти. Так быстро? — … тридцать…
И резкий толчок в грудь. Он закашлялся, согнулся, и выплюнул скопившуюся воду не только ртом, но и носом. Горло саднило. И нос. Грудь жгло и разрывало изнутри. Разлепил глаза. Сяо Чжань. Склонился и смотрел испуганно, был так близко-близко.
— Ты жив. Жив. Как же я… — заговорил он сбивчиво, — зачем ты… один… если б я не успел… зачем ты… нельзя… нельзя было… прости-прости-прости.
Ван Ибо бы ответил, что Чжань-гэ незачем просить прощения, это он должен был — за то, что заставил волноваться, заставил нырять за ним в воду и теперь дрожать на ветру в сгущавшихся сумерках. Но Чжань-гэ прижался своим лбом к его, покачался так из стороны в сторону и капнул чем-то горячим на щеку Ван Ибо, прочесал пальцами его спутавшиеся, слипшиеся от песка волосы. А потом спустился ниже и выдохнул просьбу:
— Никогда не делай так больше. Никогда.
«Хорошо», — кивнул Ван Ибо, вздёрнул подбородок и неловко ткнулся губами в губы, встретился с удивлённым взглядом и, шалея от собственной наглости, втянул нижнюю губу Сяо Чжаня, раскрыл шире рот, несмело высунул язык, соприкоснулся им с чужим таким же неуверенным, огладил и застонал, получив ответное поглаживание, услышав ответный стон, позволил себе наконец зажмуриться, когда Сяо Чжань внезапно оторвался с шумным выдохом и, пряча глаза, сказал идти в дом, а то недолго тут и замёрзнуть, подхватить воспаление лёгких или ещё чего. Сам помог подняться и, поддерживая за плечо, повёл.
Стоя под струями тёплого душа, Ван Ибо смотрел на ударявшую о стенки воду и думал о том, что только что избежал ужасного. Он рассмеялся. Дикость какая-то. Так не бывает, не должно было случиться. Чтобы сын морского царя и вдруг погиб в море. Бред. Он затряс мокрыми волосами, вытолкнул языком прядь, залепившую рот, и уставился в капли, наползающие одна на другую, поглощающие друг друга — каждая маленькая капля становилась частью капли побольше, растворялась в ней, и вот уже не было её и другой, а была только большая, толстеющая с каждой новой жертвой, но, отяжелевшая, срывалась со стены и летела вниз, в общий поток.
Он не капля. Ни одна из. Но то, что произошло сегодня… Отец не мог хотеть его смерти. Ведь не мог? Он, конечно, строгий и может быть жестоким, но не до такой же степени? Или всё же… да? Или какая-то неведомая тварь, о существовании которой знают все Бесхвостые, и только он один как всегда не в курсе?
И если бы не Сяо Чжань… Сяо Чжань. Ван Ибо вспомнил податливые мягкие губы и взвыл в кулак. Как себя вести теперь с Бесхвостым, непонятно. Судя по тому, как тот отстранился, лучше делать вид, что ничего не было — никто никого не целовал, ни в чей рот с языком не лез, и вообще — может, у Бесхвостых это в порядке вещей? Нет, не в порядке. Было бы в порядке, Сяо Чжань бы не отталкивал, а… продолжил? И что было бы дальше, если бы всё же да?
Ван Ибо закусил губу, прикрыл глаза, представляя, и обхватил себя. Похоже, это становится традицией.
