Тентакли, ноги и хвосты

      В детстве Ван Ибо нравилось подплывать к тридакнам и дразнить их. Нет, сначала эти огромные моллюски, вырастившие вокруг себя и из себя дивную и красочную крепость, вызывали у него восторг — толстые ребристые стены, сливавшиеся с рифами, и ярко-синяя сердцевина, когда тридакна приоткрывалась и подрагивала, сокращаясь, втягивая воду вместе с планктоном. Он мог часами смотреть, как колышется тёмное нутро, как оно напитывается и переваривает пищу. Такой вот вывернутый желудок, выставленный наружу — смотрите все. Смотрите, но не трогайте.       Потому что стоило протянуть прутик, пощекотать им синие створки, как те смыкались, и в эти мгновения Ван Ибо радовался, что всё же сообразил не лезть туда пальцами — проверять на себе силу тридакны то ещё сомнительное развлечение. Но прутиком — самое то. Затаиться, дождаться, когда створки раскроются, и снова щекотать их, и снова гадать, как скоро тридакна решит, что опасность миновала, а опасность вот она — едва сдерживает волнующийся хвост, чтобы не выдать себя.       И вот опять те же ощущения, хотя Сяо Чжань и не тридакна, да только Ван Ибо прям жгло — так тянуло заставить того обнажить своё нутро, но после случившегося на берегу створки запечатались плотно.       И не то чтобы Ван Ибо ждал объяснений. Скорее страшился. Пусть вообще ничего не говорит, чем просит прощения и больше так не делать. Потому что вряд ли он хотел, чтобы Ван Ибо сделал так ещё раз. Хотел бы — не ушёл тогда. Хотел бы — продолжил в доме, а не отправил одного в ванную и не смотрел бы потом так, как будто и не было ничего — ничего из того, что после спасения. Про то, что было до, пытался выспросить, подвинул телефон с уже открытым белым полем.       Ван Ибо грел руки чашкой, от которой вилось тонкое облако, и отвечать не спешил. И думал, что ну и хорошо, что об этом молчим, и не надо про это, я, может, тоже не готов про это в телефон писать, а мычанием и не объяснишь. Да и без мычания тоже — если бы и не лишила ведьма дара складывать звуки в слова, всё равно бы не смог сложить так, как чувствовалось, потому что и самому не ясно, что это было и зачем, и надо ли ещё. С одной стороны, вроде как очень даже да, с другой — гектокотиль понять, что с этим дальше делать, как это у Бесхвостых происходит. Интернет точно знает — как, но интернет в телефоне Сяо Чжаня, и искать такое там и под носом самого Сяо Чжаня… этого Ван Ибо точно не вынесет. И ведь не попросишь выменять себе телефон, ну потому что и так сколько этот добрый Бесхвостый на него спустил, куда ж дальше наглеть?       И нельзя к тому же, совсем нельзя. Надо помнить о том, зачем и на сколько он здесь — год, всего год, после чего возвращение домой. И смысл тогда узнавать, как это у Бесхвостых? Ради чего? Чтобы потом, узнав, страдать по потерянному? Уж лучше и не пытаться, перетерпеть. Терпел же в детстве лихорадку — стискивал зубы, сворачивался в своей раковине, подтягивал хвост к груди и ждал, пока не пройдёт, пока не подействует лекарство Придворного Лекаря.       Где же взять такое лекарство в этом мире? Такое, чтобы перестало болеть от одного только взгляда на губы с родинкой под ними? Зря он это сделал, зря вообще попробовал их. Теперь, о чём бы ни думал, возвращался всё к тому моменту на берегу, когда Сяо Чжань приоткрылся для него. Приоткрылся, или же показалось?       — Так… кхм… — Сяо Чжань кашлянул, покрутил свою чашку, посмотрел в чай — и что он там надеялся увидеть, хотелось бы знать Ван Ибо, но Сяо Чжань упорно высматривал что-то в чае, а потом вскинул взгляд на него — внимательный, пытливый. Ван Ибо уткнулся в свою кружку. Сяо Чжань кашлянул снова. Ван Ибо подумал, что пузырьки у чайных берегов — вполне себе увлекательное зрелище, особенно если пробовать их пересчитывать, или гонять ложечкой от одного берега к другому. Сяо Чжань тихо вздохнул.       — Точно не голоден?       Ван Ибо мотнул головой и занавесился волосами. Если не смотреть, то уже легче. На самом деле, ни разу нет, но если так думать, то рано или поздно станет. А есть действительно не хотелось. Даже странно. Ещё когда Сяо Чжань гремел чем-то на камбузе, желудок живо интересовался. Теперь же «спасибо, я поел воды. До отвала. Так, что из ушей лилось». С ушами, конечно, всё было в порядке — ещё в душе он вытряс из них всё, попрыгал для верности и вытер насухо. Носоглотку всё ещё саднило, и глаза болели. Поспать бы, какая еда? И можно было бы, наверное, пойти уже, но нужда в Сяо Чжане была острее, чем в сне. И это пугало, вытесняло воздух из лёгких похлеще воды.       — Расскажешь, зачем зашёл в воду в одежде? — спросил Сяо Чжань. К своему чаю так и не притронулся — Ван Ибо видел это из-под кончиков волос. — Я мог бы предположить, что ты хотел поплавать, но… ты же не хотел… уйти?       Что? Ван Ибо яростно замотал головой. Не хотел он никуда уходить, с чего вдруг вообще Чжань-гэ это взял? Зачем Бесхвостому, каким сейчас был Ван Ибо, уходить в море? Куда там идти? Не мог же Чжань-гэ догадаться, что сам Ван Ибо явился из морских глубин? Ладно бы, если бы ещё хвост вился на месте — а так ни хвоста, ни жабр, какой тут уход в море?       Сяо Чжань отхлебнул чай, постучал по чашке пальцами. Поднялся, вылил остатки в раковину, вызвал воду, подставил чашку, покрутил её под струей, потёр вырвиглазной жёлтой губчатой штукой, открыл шкафчик над головой, засунул чашку на полку из прутьев — к другой посуде, вытер руки о полотенце, повернулся к Ван Ибо, окинул его долгим взглядом, и Ван Ибо самому отчего-то стало тоскливо, как будто и впрямь собрался уходить, причём уже сейчас.       — Ладно. Что-то я устал. Давай спать. Что делать с чашкой — ты знаешь.       И ушёл в комнату. А Ван Ибо ещё долго сидел, пытаясь понять, чем же обидел, расстроил или даже разозлил такого хорошего Бесхвостого. Тем, что ткнулся в губы? Тем, что не стал это обсуждать позже? Тем, что вообще отказался что-либо рассказывать? А если всё же попробовать? Рассказать и про хвост, и про братьев с сестрицами, и про… отца?       Но нет, это не только его тайна. Если отец столь ревностно её охранял, значит, было в этом что-то, значит, знал что-то такое о мире Бесхвостых, чего не знали принцы и принцессы, разве что Исюань-гэ, как самый старший. Что-то такое, что и рассказывать страшно. Как с теми же колесницами.       Ночью снилось всякое. Тонул и захлёбывался, пробовал кричать, но сильнее погружался в воду. Чудилось ещё, что кто-то смахнул все склизкие холодные щупальца, обнял собой и сонно приговаривал в затылок: «Спи, спи. Всё хорошо. Всё хорошо. Я рядом. Рядом. Спи». И Ван Ибо спал, море успокаивалось, отступало, с тихими убаюкивающим шорохом распадалось о берег, напевая свою колыбельную — такую похожую на песни морской девы Хайан Минчжу.

***

      На утро были «ка-ша», «ко-фе» и смущённый Сяо Чжань, бегающий глазами. Ван Ибо выпятил нижнюю губу, поковырялся ложкой в подозрительной жиже, по-хозяйски уже подтянул к себе чужой телефон, ухмыльнулся на возмущённое «Эй» и забайдул: «каша из чего делают как».       Первый же запрос гласил: «Каша — блюдо из разваренных злаков или других семян. Рецепты каш разнообразны, но при этом существует два варианта как варить кашу, или две консистенции каши — рассыпчатая каша, которая чаще подаётся в качестве гарнира, и каша жидкая, или, как ее иногда называют — размазня». Размазня. Что ж, именно этим оно и было. Спасибо, хоть пахло приятно.       С семенами тоже более-менее понятно. Матушка увлекалась садоводством и устроила целую оранжерею в восточном крыле дворца. Думала увлечь и маленького Ван Ибо, показывала различные семена, но тому больше нравилось играть с этой мелкой россыпью, которая как камушки, но легче, крупнее песка, но тяжелее.       Он знал, что из семян вырастают всякие диковинные цветы, иные из которых могли затмить красотой и актинии, и те же тридакны. Ещё байду уверял, что каши — это не только вкусно, но и полезно. Можно дать шанс. Ван Ибо зачерпнул светлую размазню, осторожно снял её губами с кончика ложки и одобрительно замычал. Сяо Чжань весь засиял.       — Тебе нравится? Правда нравится? Ух, как я рад.       Кофе Ван Ибо понравился больше. Пусть и не такой сладкий как каша, горьковатый скорее, и бодрящий — глаза прочистились, сознание прояснилось и ночные кошмары утопились на дне чашки. Ван Ибо вскинул взгляд на Сяо Чжаня.       — Что? Что такое?       А не хочешь ли ты мне что-то сказать, Чжань-гэ, м? Не ты ли прогнал кошмары и не ты ли… не ты ли обнимал… меня? Спросил бы Ван Ибо. И ведь мог спросить — достаточно было набить это в белое поле телефона, и смотреть бы потом, как будет выкручиваться Сяо Чжань. А если не будет? Если посмотрит, как на озабоченного полоумного, или окатит презрением — типа «что за глупости ты несёшь?».       Нет, правильно ведьма лишила его дара речи. Правильно. Раньше бы он просто ляпнул, не задумываясь, а теперь думать приходится. И неизвестно — что же хуже.       Ван Ибо продолжал смотреть на Сяо Чжаня, Сяо Чжань комкал в руках полотенце и на Ван Ибо не смотрел — куда угодно, только не на него. Та же посудина из-под каши вызывала у него большее внимание, чем Ван Ибо — что-то выглядывал на её покатых блестящих боках, скрёб ногтем, снова выглядывал и снова скрёб. Потом зачем-то набрал воды в чайник, щёлкнул переключателем и уставился на зреющие пузырьки.       Ван Ибо почувствовал себя одним из этих пузырьков — ещё немного, дозреет и взорвётся. Какой чай? Мы уже съели кашу и выпили кофе. Чай куда? Чжань-гэ, посмотри на меня. Чжань-гэ. Грёбанная ведьма, чтоб ей пусто было.       — Прогуляемся сегодня в Дуншань? — спросил Сяо Чжань у чайника. — Правда, сначала надо будет сесть на поезд до Хайкоу, возьмём машину и… поехали, это будет здорово. Должно быть здорово. Там парк, животные разные. Панды. И храмы. Помолиться можно.       Пузырьки в чайнике забурлили и полопались. И вся злость вышла вместе с паром. Вместо неё внутри разливалась теплом благодарность. Ван Ибо выдохнул и улыбнулся. Прогуляться с Сяо Чжанем — это хорошо. Молиться он не собирался, да и зачем бы сыну того, кому другие возносили молитвы, а изваяния его предков вряд ли есть в храмах Бесхвостых?       Как же он ошибался. Морские драконы вились по перилам строений, поддерживали крыши и даже подмигивали с лопаток Бесхвостой, сидевшей впереди них в поезде.       Сам поезд в первое мгновение так напугал Ван Ибо, что он чуть было не рванул с места, но покосился на Сяо Чжаня, невозмутимо жевавшего губы, и вспомнил про достоинство, приличествующее царственному отпрыску. Да и толпа Бесхвостых так плотно окружила, что сбежать не вышло при всём желании.       И всё же поезд был ужасен — грохочущий, свирепствующий дракон с полыхающими глазницами, оглашающий воинственным кличем всё пространство. Он ещё не показался, ещё только приготовился выползти из пещеры, но земля загодя дрожала и вибрировала, а уж когда показался, Ван Ибо вцепился в Сяо Чжаня и только так смог удержаться в сознании, и всё равно было, что слабость показывать — недостойно.       Поезд фыркнул, останавливаясь, и открыл сразу несколько дверей. Бесхвостые хлынули гомонящей толпой, Сяо Чжань посмотрел на Ван Ибо, спросил глазами «ты как?», Ван Ибо скривил губы в подобие улыбки, изобразил «отлично, я в порядке» и постарался унять колотившееся сердце.       В конце концов, он встречал существ и пострашнее — тех же акул, и ничего, не только жив остался, но и матери ожерелье из акульих зубов в дар преподнёс на день рождения. А было это года четыре назад, и уже тогда смог обуздать свой страх, кинуться с копьём на акулу и успеть вспороть ей брюхо до того, как та, собственно, поняла, что мелкий драконыш собирается сделать.       Поезд же, в отличие от акулы, точно никого рвать челюстями не намеревался, иначе бы Бесхвостые так спокойно в него не заходили. Ну не медузы же они в самом деле. Поэтому и Ван Ибо отринул страх (насколько это было возможно), да и… интересно же! Вон под днищем у поезда целая прорва колёс, а значит что? Значит, что это та же колесница, очередная из, только вытянутая и усиленная.       И быстрая. Очень быстрая, понял, когда поезд набрал скорость. Дома Бесхвостых, сами они, деревья и горы смазались в одну пёструю линию. Рассмотреть детали можно было только на поворотах или в редкие остановки, и Ван Ибо впитывал новые виды, проносившийся пред ним мир, поглощал его глазами и переживал, что память не вместит столько — как жаль, что нельзя это запечатлеть и унести с собой, сохранить. И Сяо Чжань. Его ведь тоже не унести, только помнить — всё, что остаётся.       То, что он вот уже несколько песчинок как смотрит не в окно, а на Чжань-гэ, Ван Ибо осознал только после того, как сам Чжань-гэ об этом и сообщил.       — Что? — спросил Чжань-гэ. Ван Ибо вытаращил глаза, поводил ими из стороны в сторону, хотел было отвернуться, но решил, что это было бы более странно. Сяо Чжань неуверенно провёл большим пальцем по губам, оттягивая их. Ван Ибо сглотнул.       — У меня что-то на губах? — и снова пальцем — по нижней. Ван Ибо прикусил себя больно за щёку, вытянул руку и сжал-разжал ладонь, поднёс кулак к своему рту, присосался к коже и сделал вид, будто пьёт. Зыркнул на Сяо Чжаня «чего непонятного?».       — А, ты пить хочешь? Держи, — сказал Сяо Чжань, выудил из недр своей заплечной сумки бутылку с водой и вложил в руку Ван Ибо, соприкоснулся пальцами и как-то быстро, уж слишком быстро, как показалось Ван Ибо, отдернул руку.       «Хм», — подумал Ван Ибо. Посмотрел искоса на Сяо Чжаня, упёршегося взглядом в проход между сидениями. Что-то любопытное выплывало, знать бы — что. Вроде не скат, чтобы невидимыми иглами биться, чего это Сяо Чжаня так шарахнуло? И губы… почему он решил, будто Ван Ибо заметил что-то не такое на них? Разве что… Ван Ибо закашлялся, подавившись водой… разве что он сам пялился на губы Сяо Чжаня. Во, дела. Приплыли. Когда думаешь, что контролируешь себя, а сам расплываешься безвольной водорослей.       В Хайкоу они пересели в машину с Бесхвостым за рулём — так-си. А после в отъевшегося морского червя. Сяо Чжань сказал, что это «ав-то-бус». Автобус так автобус, поднял губы и брови Ван Ибо, занял предложенное место у окна. Он бы и ногами с удовольствием прогулялся, насиделся уже. Но Бесхвостые любили возить свои тела, пересаживать их с колесницы на колесницу и снова везти. И даже любоваться красотами парка предлагалось, не выходя из автобуса.       Бесхвостый в проходе пояснил, что это для их же безопасности. А после начал рассказывать про животных, обитающих на этих землях. Не такие яркие, как подводные, но симпатичные. Бело-чёрных панд Ван Ибо очень хотелось потрогать, но разрешалось только смотреть и всем автобусом умиляться с того, как они обгладывают зелёные трубы — «бам-бук». Льва трогать не хотелось — что-то было такое в янтарных глазах, что отбивало всякое желание, но какой же красивый зверь, Ван Ибо засмотрелся.       Потом был «летающий камень» — глыба, зависшая в воздухе, Бесхвостые бродили и восторгались кучей других камней, разбросанных рядом с глыбой. А ещё вскидывали свои телефоны, улыбались в них, корчили умильные рожицы, и вот это интересовало Ван Ибо больше какой-то глыбы.       Он потянул Сяо Чжаня за рукав и показал на Бесхвостого с Бесхвостой, прижавшихся к друг другу щеками и вытянувших губы в телефон.       — Что? Хочешь так же? — спросил Сяо Чжань.       Ван Ибо почувствовал, как зарделись уши. Прям вот так, как эти, он не хотел. Да и как хотеть то, чего не знаешь? Очень даже, ответил сам себе. И узнав, хочется больше. Но Сяо Чжань ведь не о том. И хорошо. Наверное.       — Ну давай, — улыбнулся Сяо Чжань. Поднял свой телефон, придвинулся ближе. Ван Ибо посмотрел настороженно.       — Надо… надо близко стоять, чтобы камера нас обоих взяла, — тихо пояснил Сяо Чжань. Глаза его влажно мерцали, проклятые губы едва заметно дрожали, и Ван Ибо отвёл взгляд, перевёл в телефон и издал удивлённое «о»: с небольшого прямоугольника на него смотрел он сам, а у правого плеча — Чжань-гэ, и этот Чжань-гэ делал не так, как другие Бесхвостые, они смотрели на себя, а Чжань-гэ на него, на Ван Ибо, который рядом, не в телефоне.       Молиться Сяо Чжань не пошёл. Сказал, что передумал, да и подустал. Ван Ибо после долгих переходов по достопримечательностям Дуншаня с удивлением почувствовал, как гудят ноги. С хвостом тоже такое бывало, когда отплывал далеко за пределы дворца и возвращался затемно, перед самой службой ночной стражи.       Плоская коробочка в руках, которую выдали при входе в парк, оповестила, что они где только не побывали, теперь же находились в городе обезьян. По скалам и впрямь перебирались странные животные, отдалённо смахивающие на Бесхвостых — но пушистее, страшнее и с тонкими хвостами; подходили к Бесхвостым, и те бросали им еду.       Подошла такая обезьяна и к ним, глянула требовательно маленькими круглыми глазками, Сяо Чжань засмеялся и достал из заплечной сумки что-то вытянутое и жёлтое. Обезьяна схватила, ускакала, устроилась в отдалении и в один присест умяла подношение, наверняка вкусное подношение. Ван Ибо отклонился и втащил плечом в плечо Сяо Чжаню.       — Ээээй! — вскричал тот и вдарил в ответ. Ван Ибо сделал злое лицо, ухмыльнулся и ударил снова — теперь ладонью. Сяо Чжань захлебнулся возмущением, запыхтел, прищурился и залепил в плечо — то отозвалось сладкой болью, Ван Ибо счастливо рассмеялся и принялся лупить Сяо Чжаня по плечам, спине, куда придётся, следя, впрочем, чтобы не в полную силу, но как же свербило сжать невозможного, смеющегося Бесхвостого в руках, так, чтобы кости хрустнули, уткнуться носом куда-нибудь в шею и укусить, запечатлеть свой след, чтобы остался навсегда, на всю эту жизнь и последующие, чтобы хоть так остаться в его памяти, хоть так.       В итоге они слетели с камня, на котором сидели, завалились в кусты, приложились ощутимо, и Ван Ибо досталось бы ещё и по затылку, если бы Сяо Чжань вовремя не провернулся и не оказался спиной на земле, обняв бережно придавившего его Ван Ибо. Бережно. Именно так Ван Ибо это и видел, осязал. Где-то за зелёной стеной из сцепившихся веток ходили Бесхвостые, но Ван Ибо не слышал их, просто знал, что они были где-то там и были неважны. Всё, что он слышал сейчас — это сердце Чжань-гэ, бившее его громко, испуганно, заполошно. А ещё… ещё…       Ван Ибо втянул вязкую слюну, скопившуюся на языке, и изумлённо посмотрел сначала вниз, а потом в стремительно краснеющее лицо Сяо Чжаня. Расплылся в довольной улыбке, и оказался резко скинут.       — Пойдём, — сказал Сяо Чжань, отряхиваясь спиной к нему, — нам ещё на автобус надо успеть.       «Хм», — в который раз за день подумал Ван Ибо. Однозначно, выплывало что-то очень интересное. Вздохнул, поднялся и поплёлся следом. Жаль, что смысла в этом не было. Никак. Сяо Чжаня с собой не забрать. Да и вряд ли тому это надо, если бы вдруг ведьма и помогла.