***
Сяо Чжань смотрел на дорогу, Ван Ибо пытался тоже, но неизменно соскальзывал на Сяо Чжаня и думал — смог бы он так, оставить всё и отправиться неизвестно куда с тем, кого едва знал? Какой там. Кто б ему позволил. Да и куда в их царстве? Если только к баочуаню? Эх, показать бы его Чжань-гэ. И истуканов тех, и гектокотилины с чем-то вкусным и странным внутри, и свою колесницу. Вдавил ногти в ладони. Сглотнул комок невысказанной боли. Колесницу он Чжань-гэ не покажет. И ничего не покажет. И потом, в самом конце, когда наступит тот день, попросит, постарается убедить Чжань-гэ, чтобы тот никогда не приближался к морю. Серое перед глазами размыло, смешало с белыми полосами, ныряющими под колёса. Ван Ибо заморгал, скосил взгляд на Сяо Чжаня. Прости, подумал. Прости, что из-за меня ты больше не сможешь войти в море. Только ли там, где ты живёшь, или же вообще? Сколько лун должно миновать, чтобы отец прекратил бушевать? Что сделать, чтобы он не трогал тебя? Отдать все сокровища (хотя какие у него там в покоях сокровища?), обещать, что никогда не ослушается больше? Что сделать, чтобы остаться… в тебе? Он снял телефон с держателя, смахнул изображение с красной точкой, ползущей по зелёной линии. Сяо Чжань сказал: «ну и зря». Эта точка — мы, пояснил, а зелёная линия — дорога, по которой мы едем. И в целом — навигатор, система, которая показывает и рассказывает, где ехать, куда поворачивать, чтобы добраться до нужного места. — А знаешь, давай всё же заедем в одно место, — сказал Сяо Чжань, и машина замедлила ход. Они отъехали в сторону от основного потока, Сяо Чжань протянул руку ладонью вверх и сжал-разжал пальцы. Ван Ибо отстранился к двери, крепче ухватил телефон, выставил руку с ним перед собой, обнажил зубы с одной стороны рта и щёлкнул языком о нёбо. — Что, прям сейчас? — спросил Сяо Чжань и почесал затылок. Ван Ибо кивнул. — Ну, давай тогда телефон. «Нет». — А… как тогда? Ван Ибо показал на себя и снова щёлкнул. — Ты хочешь сам? Хорошо. Но мне всё равно надо показать тебе. Дай, пожалуйста. «Пф», — сказал Ван Ибо и всё же вернул телефон. — Вот, смотри. Нажимаешь сюда и сюда. Ну-ка, улыбнись, — от усердия Сяо Чжань приоткрыл рот, высунул кончик языка, и теперь тот влажно розовел на кромке зубов. Ван Ибо сомкнул губы, запечатав собственный беспокойный язык. Сяо Чжань сдвинул брови. — Что-то ты какой-то серьёзный вышел. Взгляд такой — ух, мурашки по коже. Ван Ибо склонил голову на бок, сузил глаза. — Ох, — сказал Сяо Чжань и потёр шею, когда Ван Ибо ухмыльнулся. — Ну, в общем, принцип ты понял, — сказал, посмотрел на дорогу и быстро положил телефон на ноги Ван Ибо. — Теперь можешь сфотографировать меня. Хочешь? Ван Ибо медленно помотал головой, опустил ресницы и вскинул решительно, рывком привлёк к себе Сяо Чжаня, впился губами в его губы, отставил руку с телефоном, нажал пальцем так, как это делал Сяо Чжань и… и ничего не щёлкнуло. Дрогнул в нервном смехе. — Давай я, — сказал Сяо Чжань и коснулся своей улыбкой его неуверенной, переплёл свои пальцы с его, — смотри туда, — шепнул на ухо и боднул щеку носом. Ван Ибо повернулся и увидел в телефоне дорогу и часть неба. — Ты не переключил камеру в режим фронтальной съёмки, в режим селфи. Я покажу. Надавил своим большим пальцем на его, сместил в сторону, нажал символ двух стрел, перетекающих одна в другую, и дорога с небом сменились на губы Сяо Чжаня у мочки Ван Ибо, а сам Ван Ибо глядел вспугнутой рыбиной и только что не булькал — открыл рот и дышал часто. И когда Сяо Чжань уже почти коснулся белого круга под их изображением, Ван Ибо извернулся, мазнул по щеке и поцеловал. Кажется, в родинку. Потому что Сяо Чжань сказал ему тихо в нос: «не получилось, наверное. Нечётко. Надо ещё раз». И Ван Ибо согласно клюнул ещё раз, а потом ещё и ещё. И так до тех пор, пока Сяо Чжань не рассыпался переливчатым смехом — убрал телефон обратно на держатель, оправил футболку, блеснул яшмовыми глазами и повернул ключ, машина загудела, завибрировала, а Ван Ибо подумал, что медузы те, кто чёрный жемчуг почитает редчайшей драгоценностью. Вон этого жемчуга сколько на дне морском — выковыривай только из раковин. Меньше, чем белого, но всё же. А яшма только если в сокровищнице и сыщется. Когда Ван Ибо понял, куда они приехали, то запаниковал. Море. Опять море. И пусть птиц было не видно, и пусть небо не зрело тёмными волнами, а безмятежно синело, проливая лазурь на неспешные воды, и всё же это было море. Бухта Ялунвань, уточнил настолько спокойный Сяо Чжань, что и Ван Ибо отпустило. Может, обойдётся? Даже лун-вану не под силу объять всё подводное царство, не говоря уж о надводном, даже ему нужны чужие глаза и уши, чтобы разведывали и передавали, а тут таких вроде не наблюдалось. Вроде. Ван Ибо покосился на белый валун, подозрительный такой валун — округлый и чуть приплюснутый, ну очень похожий на краба, только без клешней и всего остального. А ну как вылезет? И как это Сяо Чжаню объяснять? Он-то от птиц ещё наверняка не отплыл, а тут оживающие камни на ножках и с глазами. Но валун лежал смирно и никак не проявлял свою двойную сущность, если она у него и была. А мимо сновали беззаботные Бесхвостые, они же лежали на песке, на вытянутых креслах, ныряли в море, прыгали животом на лёгкие волны, и вообще были такими расслабленными и беззаботными, что Ван Ибо отпустило чуть больше — вряд ли отец решится учинять расправу здесь. Тревога стекла с плеч и сердца, осталась где-то на уровне коленей, готовых согнуться и нести тело прочь, а вот в груди что-то сжалось при взгляде на то, как забавлялись Бесхвостые с волнами. Такие же, почти такие же, шевельнулось прозрачной крохотной рыбкой. Вспомнились братья и сестрицы. Как они там? Играют ли, всё так же ловят хвостами пульсацию моря и подныривают друг под друга, резвясь в солнечных лучах, широкими полосами проходящими и сквозь толщу воды, и сквозь мерцающие стены границы? Думать об этом, как и об обратном, было одинаково тяжело. Поэтому Ван Ибо тряхнул волосами и попробовал отпустить и это. Посмотрел на Сяо Чжаня, приставившего ладонь к глазам и всё равно жмурившегося. А потом Сяо Чжань взял его за руку и повёл вглубь острова, и чем дальше они уходили от моря, тем зеленее и приятнее становилось вокруг. Солнце едва проглядывало через густоту листьев и веток, сцепившихся и склонившихся друг к другу. По соседним дорожкам двигались группы Бесхвостых, иные шли парами и все смотрели вверх. Ван Ибо тоже посмотрел и обомлел: над ними плыли сотни, тысячи цветов — как самые яркие рыбки, живущие только у коралловых рифов, там, где тепла и света больше всего. Так и здесь они кружили в танце, взмывали то к одним растениям, то к другим, а то и вовсе садились на головы, плечи, руки Бесхвостых, и те замирали счастливыми изваяниями. Ван Ибо уже повернулся к Сяо Чжаню, чтобы спросить его, как один такой цветок — ярко-голубой и с чёрной каймой — опустился ему на кисть и там раскрыл свои лепестки, переступил крошечными веточками, и Ван Ибо окатило ледяной волной. Он стоял и от страха вперемешку с ужасающим восхищением не мог и пальцем шевельнуть, хоть как-то обозначить, что он не водоросль, сделать что-то, чтобы стряхнуть с себя это, чем бы оно ни было — красивое, но жуткое, и веточки эти по коже. Он закрыл глаза и попытался представить, что ничего этого нет, что никто не проносится рядом с его волосами, не садится — о, ужас! — на голову и не перебирает там, и на руке никого нет, это просто… просто… что? Чем это может быть?! Мысли метались перепуганными мальками. И атавизм работал с перебоями — Ван Ибо то дышал носом, то втягивал воздух ртом, или только выпускал его сквозь стиснутые зубы. — Ибо? Ибо, ты чего? — тронул его Сяо Чжань, и то, что сидело на руке, наконец снялось. Сяо Чжань провёл по волосам, и ощущение бродивших по ним веточек тоже исчезло. Ван Ибо открыл глаза и привалился к Сяо Чжаню. Не дело это, конечно, вот так, но уж лучше побыть чуть-чуть слабым и не гордым, чем подпирать собой хоть одно из этих деревьев, щедро усеянных живыми и перетекающими с листа на лист цветами. — Ты, что, бабочек испугался? — тихо спросил Сяо Чжань. — Прости, я не знал, что тебя это может напугать. Я думал, тебе понравится. Хотел показать тебе. Они совсем безобидные, не кусаются, перелетают с цветка на цветок. И многим они нравятся. Прости, прости, пожалуйста. Ван Ибо повозил лбом по его плечу. Тебе нет нужды просить прощения, Чжань-гэ. Откуда тебе было знать, если я и сам не знал? Акулу не боялся (ну если только самую малость), а тут вот так вот. И при ком? При Чжань-гэ. И что он теперь думать будет? Что, вот, такой трус? Ван Ибо потёрся носом о шею Сяо Чжаня. Подумал, ну и ладно. Ему можно. С ним можно быть таким, какой есть. И странных цветов бояться. Да и не боялся он, вот ещё. Так. Не ожидал. Удивился. С кем не бывает. Выпутался из тёплых объятий, нацепил на лицо самоуверенность, улыбку даже изобразил — кривоватую, но уж какая получилась. Сяо Чжань фыркнул и прищурился хитро. И Ван Ибо отпустило совсем. И бабочки эти больше не тревожили — особенно если двигать плечами, хоть и украдкой, и идти за Сяо Чжанем дальше, минуя обиталище этих монстров. И пришли к большому дереву. Нет, огромному. Ван Ибо наивно думал, что уже всякие деревья повидал в этом мире — и тощие с плавниками наверху, как те, что росли у дома Чжань-гэ, и короткие, сплошь утонувшие в объёмной зелени, и нечто среднее, но это было особенным. Оно поднималось в центре площади, высилось над всеми широкой головой и в общем-то походило на одеревеневшую медузину со слипшимися в один ствол щупальцами, а к тем, что поддерживали её шлем, крепились тысячи ленточек — некоторые красные, как свежая кровь, иные — кровь запёкшаяся, другие и вовсе — ил древний, коснись, и он рассеется под пальцами, растворится, исчезнет в воде. — Говорят, этому дереву много лет, — отпустив его руку, сказал Сяо Чжань и подошёл ближе к стволу, провёл по нему ладонью, — говорят, если повязать на него красную ленту и загадать желание, то оно непременно сбудется. Где-то здесь должна быть и моя лента, если время, конечно, пощадило её. Но что в ней толку? Не исполнило дерево желания. Всё это оказалось пустыми россказнями. Загадал одно, а получил другое. Знаешь, как оно называется? Хотя откуда… Драцена — если по-научному. А не по-научному, то дерево крови дракона. Потому что если рассечь его, то пойдёт кровь. То, что люди принимали раньше за кровь и верили, что она способна не только исцелить, но и принести удачу. Была у меня где-то кора с него, амулет вроде — на удачу. Чтобы рыба хорошо ловилась и всякое такое. А это просто смолистый сок. Цвет у него такой. Смола. Без вкуса и запаха. Почти как вода. Только красного цвета. Вот такое дерево. Плачет кровью, желания не исполняет, но люди продолжают верить и цеплять свои ленточки. Потому что всегда хочется верить в хорошее. Люди вообще любят верить в хорошее. В тех же хороших драконов, которые, если попросить, то не обидят, ещё и златом-серебром одарят. Ух, сколько здесь легенд ходит про то, как сын морского дракона Ялун полюбил местную красавицу, явился пред ней в человеческом облике, признался в чувствах, а она любила другого. И тот, другой, увидел её с сыном морского дракона, осерчал и расторг помолвку. С горя красавица бросилась в море и утонула. Сын морского дракона не смог её спасти. Погоревал, вынес на берег её тело и поклялся, так люди сказывают, охранять эту бухту, покуда бьётся его сердце и движется кровь по жилам. Драконья кровь. А есть и другие легенды, согласно которым рыбак как-то спас морского принца, тот в награду позвал в своё царство и одарил сокровищами разными, и одну из сестриц сосватал, а у рыбака уже невеста была. Да только куда ей до морской девы, да? Много легенд ходит про лун-ванов в этих местах. И везде-то они хорошие и благородные. Мда. Сяо Чжань замолчал, ковырнул багровое уплотнение на коре, растёр меж пальцев, приблизил к глазам, постоял так и опустил руку, отряхнул её о шорты. Ван Ибо посмотрел на узлы ленточек, нашёл растрепавшиеся концы некоторых из них — колыхались едва заметно на слабых воздушных волнах. Какая из них хранит желание Чжань-гэ? Что же там было на самом деле, что и теперь тревожит? Шагнул вперёд, выудил телефон, хмыкнул на возмущённое «эээй», набил вопрос, стёр. Закусил край большого пальца, отступил, когда Сяо Чжань вытянул шею, прижал телефон к себе, нахмурился. Сяо Чжань улыбнулся, уставил руки в боки и отшлёпал выжидательно носком кеда. Погоди, подумал Ван Ибо. Я ещё сам не совсем понимаю, как спросить то, что забилось песком под чешуйки и саднит теперь. О чём было твоё желание? Что потерял? Помогла бы тебе, всем им, ухватившимся узлами за трухлявые кости, настоящая кровь настоящего дракона? Что было бы, попадись им в сети настоящий дракон, а не коряга со смолой в жилах? «Ты думаешь, что драконы плохие?», — написал Ван Ибо и, стараясь не кусать губы, показал вопрос Сяо Чжаню. Он качнул головой, качнулся весь, переступая с ноги на ногу, заплёл и расплёл руки, посмотрел эдак странно, приподнял уголки губ. — Нет, Ибо. Я рассказал тебе легенды, в которые когда-то верили люди. В которые продолжает верить кто-то. Как и в драконов. Я же думаю, что чудес не бывает. Думал так, пока не встретил тебя. «В смысле?» — Ван Ибо попятился. — В прямом, — ответил Сяо Чжань. — Ты — удивительный. И… и хорошо, что ты такой есть. Поехали дальше? А глаза грустные, подумал Ван Ибо. Красивые и грустные. Как и улыбка. Вот вроде освещает ею всё вокруг, а будто тень на лице. Печалится, что далеко от моря уезжает? Что здесь вон сколько всего, но свалившийся на голову странный мальчишка тянет и тянет прочь? И это он ещё не знает о том, что лун-ваны — не праздные выдумки, не герои легенд, и что один из них может одним ударом хвоста и колесницу расплющить, и хребет в пыль обратить, как того нефритового солдатика. Ван Ибо вложил телефон в руку Сяо Чжаня, задрал свою футболку и хватанул её зубами. — Ты… ты что делаешь? — просипел Сяо Чжань. — Всё в порядке, не обращайте внимания, — о, а это уже проходящим Бесхвостым, споткнувшимся любопытными взглядами. — Ван Ибо? Да отстань ты, подумал Ван Ибо. Помощи никакой, так хоть не мешай. Дёрнул руками край футболки в разные стороны, ткань затрещала, поползла, отделяясь. Ван Ибо довольно хмыкнул, помахал перед вытянувшимся лицом Сяо Чжаня лохматой и неровной, но лентой, хлопнул ею по плечу, да там и оставил. А себе оторвал новую, зажал в сомкнутых ладонях, возвёл глаза к драконьему дереву, но вернулся к Сяо Чжаню, улыбнулся ему и загадал то, что обязательно должно исполниться — потому что если загадывает настоящий дракон с настоящей драконьей кровью, то как иначе? Сяо Чжань почесал кончик носа, спрятал всё же ленту в руках, и посмотрел на Ван Ибо. И опять грустно так, что хоть китом вой. Но Ван Ибо не будет. Потому что желание он загадал. И оно обязательно сбудется. И самый замечательный в мире Бесхвостый будет счастлив — с ним ли, без него ли, а пусть у Чжань-гэ всё будет хорошо.***
На крыше некогда красного автомобиля сидела птица. Некогда — потому, что птица сидела гордо, а стёкла, капот и вообще всё были уляпаны потоками и кучками какой-то серо-жёлтой жижи. Пиздец, подумал Ван Ибо. Оглянулся на Сяо Чжаня. Судя по его ошарашенному лицу, думал он то же самое. Птица раздувала белое горло, вазюкала лапами по жиже, размазывая её ещё больше и, кажется, получала удовольствие от того, что делала. Да нет, не может быть. И всё это она одна? В отдалении застрекотало. Ван Ибо посмотрел в сторону моря — ну да, взрезают воздух крыльями на радость Бесхвостым, а вон другая пара клювастых застыла, выпятив грудь и расправив недохвосты перед восторженной маленькой Бесхвостой, улёгшейся на песок и вытянувшей руку с телефоном. Сохраняет себе на память мерзотных тварей. Это они, значит, по машине их вычислили? Запомнили и обгадили? Птица на крыше не сводила с Сяо Чжаня рыбьих глаз и злобно что-то стрекотала, била себя крыльями и загребала то одной лапой, то другой. И вот уже стрёкот её и не стрёкот вовсе, а угадывается в нём морское наречие, искажённое чуждым горлом. «Высочество, ваше высочество. Опасность, высочество. Очень опасность. Сильно опасность», — выводила птица, как вдруг стала надуваться, разбухать и разлетелась кровавыми ошмётками. Пиздец, снова подумал Ван Ибо. Убрал с щеки тёплое-влажное и посмотрел на Сяо Чжаня. Тот огектокотиливал не меньше. Вынимал из волос бело-красное и не сводил застывшего взгляда с лапок, прилипших к серо-жёлтому мессиву. — Пиздец, — сказал Сяо Чжань. — И... и что это было? Он самый и был, подумал Ван Ибо и почувствовал, как мелкие волоски на шее встают дыбом. Обернулся к морю — Бесхвостые всё так же беззаботно нежились на солнце, играли, перекидывая небольшую сферу через сеть, строили замки из песка, плавали. Птиц нигде не было. Но стрекотало. Запрокинул голову — в вышине кружились воронкой, спускаясь всё ниже к машине. Ван Ибо толкнул Сяо Чжаня к его дверце, сам схватился за свою и дёрнул — не поддалась. — Погоди, погоди, — частил Сяо Чжань, вытряхивая из кармана ключи и нажимая на них. Дверца с тихим сигналом открылась, Ван Ибо влетел на своё место, высунулся, ухватил за футболку всё ещё огектокотиливающего Сяо Чжаня, втащил внутрь, отвесил ему оплеуху, и тогда Сяо Чжань отмер, закивал, завёл машину, вжал крайнюю правую педаль, крутанул руль, и они выехали на дорогу. Одна из птиц бросилась на стекло, машина вильнула, и птица пропала. Тушку другой чёрные палки, елозившие по стеклу и расчищавшие его от серо-жёлтой жижи, свезли вниз и сбросили. И всё. И больше никто не преследовал. Ван Ибо очень на это надеялся. — Пиздец, — повторил Сяо Чжань. Да уж точно, согласился Ван Ибо и громко, дико рассмеялся. Оставили их с хвостом. Опять. Пристегнулся, вытянул требовательно руку ладонью вверх. Сяо Чжань покряхтел и вложил телефон. «Вот это злыдни», — набил Ван Ибо и показал Сяо Чжаню. Тот скосил глаза и сказал «ага». «Не знаешь, чего это они?» — Нет. А ты? Ван Ибо яростно затряс головой. Он-то, положим, и знал, но если признаться Сяо Чжаню в этом, то и в другом надо бы? Да и правильно это, наверное — должен же Сяо Чжань знать, за что ему такие несчастья? Или всё же меньше знаешь — лучше спишь? Что ему с тех знаний? Вон как и о драконах морских отзывался, а тут «прости-извини, это они за мной примчались, по приказу моего отца, а папа у меня — лун-ван. Очень сердитый лун-ван. Чуть что не по нему, может и хвостом долбануть. И ещё что-нибудь может. Но ты не бойся, я тебя в обиду не дам». Так, что ли? Да ну, бред какой. И вот, допустим, поверит Сяо Чжань. Что дальше? Знание такое от лун-вана не спасёт, а страху прибавить может. Как же сложно. И отвратно, подумал Ван Ибо и сполз по сидению. — Прости, — сказал Сяо Чжань, — надо было сразу тебя послушать. А птицы… не знаю, с чего они взбесились. Может, красный цвет не любят — раздражает как быков. А у меня машина красная. Или, может, магнитные колебания какие, вот они и тронулись. Ну как, вот, киты выбрасываются на берег… Киты? Ван Ибо приподнялся и посмотрел заинтересовано. — Киты, бывает, выбрасываются на берег. Разные выдвигаются причины, почему это происходит. Старость, ошибки в навигации. Океан перегружен звуками, левыми шумами. Все эти корабли очень шумят, сбивают китов с толку, вот они и теряются в пространстве, плывут не туда, а потом уже поздно поворачивать, и смерть на берегу. А бывает, что и прибой играет злую шутку. Заигрался в волнах, попал в прибой, и не заметил, как на берегу оказался. Так что, не всегда это люди. Наверное. Сяо Чжань смолк. Ван Ибо подержал ещё телефон в руках и прилепил к держателю. Отлепил снова. Прилепил. И отлепил. Магнит, должно быть. Придворный Учитель рассказывал о его свойствах. Придворный Учитель. Здесь бы его съели, а перед этим сняли на камеру и выложили бы весь процесс в интернет. Собрали бы лайки и комментарии. Может, в топ бы вышли. Взлохматил волосы, выдохнул. Придёт же в голову такое. «Опасность, ваше высочество, опасность». Знать бы, про какую опасность талдычил соглядатай. Опасно будет, если и дальше не подчиняться отцу? Посмотрел на красную точку, ползущую по зелёной линии на экране телефона. Навигатор. Вот что у них есть. Они выплывут. Обязательно. Потому что Сяо Чжаня ещё ждёт его желание, загаданное для него самим морским принцем.