🐙 🐙 🐙
Разукрасили. И зачем только мыли, спросил Сяо Чжань. А это - чтобы краска лучше легла, не на птичьи ж какахи наносить, ответил сам. Ван Ибо восторженно кивал и порывался ещё где-нибудь что-нибудь изобразить, но места не было. Никак и нигде. Забили всё, что только можно было. То, что нельзя — окна — было скрыто под листами с кучей текста. Газеты, пояснил Сяо Чжань. Их читают, чтобы быть в курсе событий, чтобы знать о происходящем в мире. Зачем, вывел Ван Ибо зелёную водоросль вопроса на капоте. Зачем, подрисовал вторую. Потряс баллончик (как Чжань-гэ делал) и нанёс символы поисковой сети, дождался, пока Сяо Чжань загрузится, и закрасил чёрным, протянул сверху третью водоросль. — Я даже не знаю, — сказал Сяо Чжань, переплетая изумрудные волны с обсидиановыми, — так сложилось, что газеты есть и есть. И долго ещё будут… есть. Да, прогресс не стоит на месте. Да, люди придумывают всё новые и новые каналы связи, способы передачи информации, и те же социальные сети… ну это где много людей общаются, при этом каждый из них сидит за своим компьютером или телефоном. Ну вот как есть же этот телефон, и ты общаешься посредством символов только со мной. А можно выходить в сеть, в интернет и общаться там — с другими, кто так же с телефоном в руках. То есть не только можно искать информацию для себя, видео там смотреть, статьи читать, книги, но и обсуждать всё увиденное и прочитанное. Да даже, вот, пришёл поесть, захотел, чтобы все узнали, что ты сегодня ел — сфотографировал свою еду, отправил фото в интернет, собрал лайки и комментарии от других людей. Кстати, надо поесть. Что-то я проголодался. Сейчас закончим и присядем. Время у нас ещё вроде есть до отплытия парома. В крайнем случае, здесь зано… да нет, лучше успеть, да? Ван Ибо не совсем понял, но на всякий случай согласился. Поесть — это прям хорошо, очень хорошо. Стычка с птицами и упражнения с аэрозольными баллончиками порядком измотали, от завтрака не осталось и воспоминаний. Что там было? Не помню, не знаю. Он изобразил золотистую загогулину. Это должна была быть креветка. Но уж как получилась, так получилась. Не его вина, что баллончик разбрызгивает краску не так, как хотелось бы — не так, как у Сяо Чжаня. Тот выписывает так, будто не только всю жизнь этому учился, а уже родился со знаниями и умениями. Ван Ибо посмотрел на свои старательные кривые и ломанные — вроде и симпатично, и что-то в этом есть такое интересное, резкое, порывистое. Определённо есть. Учитывая то, что никогда такого не делал, и это было огектокотильно создавать самому что-то — что-то, пусть и не понятное, но своё. И видеть, как поверх этого струятся плавные линии Сяо Чжаня, перетекают одна в другую, от волн отделяются капли и превращаются в бабочек, а то и в золотые звёзды, распускающиеся изумрудными цветами, мерцающими на солнце. А вокруг ни души. Они где-то на окраине этого Тунчхана, который и внутри оказался совсем не таким, как тот город Ваньнин, из которого они прибыли. Там от косяков Бесхвостых и нагромождений их зданий было прям не продохнуть, здесь же время будто замедлилось, и Бесхвостые сонными рыбинами неторопливо плыли по своим делам. А они затарились ящиком аэрозольных баллончиков, выгнали автомобиль подальше, накрыли газетами и дали волю воображению. — Так вот, — сказал Сяо Чжань, отошёл на пару шагов, посмотрел на дело рук своих и Ван Ибо, прищурился, присел возле колеса и закрасил красное пятнышко над ним, плеснул на него щедро прибрежного песка, сверкающего в прозрачных водах, — так вот. Газеты. Не знаю, в чём точно дело, но есть у меня соображения. Стороннего, так сказать, наблюдателя. Прогресс и вот это всё — конечно, хорошо. Возможностей, опять же больше. Оперативность там. Скорость подачи и получения информации. Наличие разных мнений — пока не успели затереть. Хотя и об этом мне сложно рассуждать — я не самый продвинутый пользователь. Вообще нет. Больше использую всё это для того, чтобы узнавать — что нового в мире произошло. Но не всем это надо, полагаю. Кто-то прикипает к старому, к привычкам, к тому, что примиряет их с прогрессом. Не знаю точно. Ну вот это как книги, может. Есть же интернет, где можно и книги читать, а всё равно ценятся бумажные издания — то, что можно поставить на полку и сказать: «Я это читал. Это часть моей жизни. Мой якорь». А кто-то деньги в книгах хранит. Совсем не по назначению используют, да? Как и те же газеты — кто-то утро с них начинает, а кто-то, вот как мы с тобой, чтобы машину не запачкать. Прости, кажется, у меня нет ответа, нормального ответа на твой вопрос, Ибо. Даже будучи частью этого мира, невозможно знать всё о нём, невозможно понимать всё о нём. Такой он этот мир. Ну так что? Неплохо получилось, да? Теперь-то нас не признают, как думаешь? Надо надеяться на хорошее, неловко улыбнулся Ван Ибо и пожал плечами. Над колёсами переливалась россыпь песчинок. «И я одна из них», — подумал, вглядываясь в то, как их размывало изумрудно-обсидиановыми волнами — широкими и завораживающими, бесконечными.🐙 🐙 🐙
«Спасибо, что воспользовались нашими услугами. Вы на месте», — сообщил неживой женский голос, и Ван Ибо проснулся. Успел задремать, когда до пугающей точки «морской порт Хайкоу» оставалось тридцать километров, и теперь вынырнул, хлебнул стылого воздуха за бортом, проморгался, осознавая себя во времени и пространстве. Время было позднее — фонари уже разгоняли своим жёлтым светом сгустившуюся темноту, с пространством — сложнее. Сяо Чжань сказал стоять у машины «если хочешь ноги размять», а сам рванул «за билетами» к высившемуся вдалеке зданию. Ну Ван Ибо и стоял — в окружении других колесниц. Некоторые прям впечатляли. Но не настолько, как их с Чжань-гэ. Перекатил мысленно слово на языке. Их. С Чжань-гэ. Провёл рукой по дверце. Влажно. Новые линии поверх волн, зелень на его пальцах. Оглянулся и прижал палец к дверце. Теперь уже целенаправленно. Получилось солнечное озеро, подёрнутое рябью. Его след. Не то, что рисуется хвостом в тёмных породах донной земли и потом расплывается, будто и не было вовсе, а то, что вот оно — никуда не денется, надо только дать влаге уйти. И всё. И навсегда с Чжань-гэ. Хоть так. «Бе, как жалко», — подумал Ван Ибо и оттёр палец о джинсы. Пошарил вокруг глазами, чтобы заесть эту отвратную жалость, осевшую мутной крошкой где-то в груди и теперь царапавшую, мешавшую дышать и смотреть. А смотреть тут точно было на что. Через три автомобиля от него стоял мотоцикл. И Ван Ибо очень хотел подойти и потрогать, изучить в деталях, прощупать и ощутить себя на нём. Но Чжань-гэ сказал никуда не уходить, а возле мотоцикла стояла какая-то Бесхвостая. Крутая Бесхвостая, нехотя признал Ван Ибо. А какой она ещё могла быть, если у неё такая колесница? Ещё и в чёрную кожу затянута. Сяо Чжаню бы пошла такая куртка с блестящими зубчатыми змеями. И обтягивающие чёрные штаны бы пошли, ух как пошли бы к его длинным ногам — длиннее, чем у этой Бесхвостой. Как бы ему намекнуть, что вот так одеться надо. А Ван Ибо был бы на мотоцикле. И тоже в такой куртке, в таких матово отсвечивающих штанах и ботинках на толстой подошве. Он бы гнал по дорогам Надводного мира, а Сяо Чжань прижимался бы к нему крепко-крепко, забирался под куртку, под футболку холодными пальцами, и Ван Ибо грел бы его жаром своего тела. Вот где бы взять такую колесницу? И куртку к ней. И всё остальное. Бесхвостая откинула волосы назад, прочесала их тонкими пальцами и подмигнула. Интересно, подумал Ван Ибо, если подмигнуть в ответ, она даст потрогать свою колесницу? Хлопнул на всякий случай обоими глазами. Понял, что по-другому и не умеет. Бесхвостая довольно изогнула алые губы и подмигнула снова. Вот же чёрт, застонал не вслух Ван Ибо и попробовал таки проделать этот сложный номер — прикрыть быстро один глаз, а другой оставить как есть. Не удалось. Бесхвостая прыснула и засмеялась тонко в кулачок, обошла мотоцикл, опёрлась о него и похлопала по сидению. Блеснула зубами и поманила, покачав головой. «Никуда не уходить», — тяжёлыми камнями бултыхнулись слова Сяо Чжаня. «Я только на чуть-чуть, туда и обратно», — оправдался Ван Ибо и подошёл к Бесхвостой. Та огладила ладонью сверкающий покатый бок мотоцикла. — Нравится? — спросила. Ван Ибо кивнул. — Умеешь? Мотнул отрицательно. — Ну ничего, — растянула губы шире, — научишься, если пожелаешь. Потрогать хочешь? «О да, очень. А можно? А прям сейчас?» — так громко подумал Ван Ибо, что Бесхвостая рассмеялась и подвинулась, похлопала снова по сидению, заправила прядь волос за ухо, хотя та и не выпадала — держалась волосинка к волосинке, скрепленная красной заколкой в виде трёх ракушек. — Давай, садись, ощути эту мощь под собой. Вот так, — сказала Бесхвостая и перекинула одну длинную ногу через мотоцикл, уселась, прогнулась чуть в спине. Показала на место перед собой, — садись сюда. Я покажу тебе всё. И научу. Такой красивый молодой господин. И Ван Ибо почти уже готов был сесть на мотоцикл, почти уже поднял ногу, но что-то резануло в словах Бесхвостой. Он с сомнением и сожалением посмотрел на мотоцикл, на сияющие поручни руля, на красные бока и сверкающие диски. — Ну же, решайся, — понизив голос, сказала Бесхвостая, склонилась к самому его лицу, и чёрные волосы змеями скользнули по куртке. Ван Ибо сглотнул и задрал голову, надеясь в небе увидеть подсказку: решаться или не решаться. Потому что потрогать мотоцикл и посидеть на нём желалось ужасно. Но как бы это сделать так, чтобы без Бесхвостой, которая уже сейчас слишком близко, непозволительно близко. Небо предательски молчало. Луна скрылась за нависшие облака, серыми медузами расплывшимися по чернильному морю. Фонари мигнули нервно, погасли и тут же вспыхнули. — Ну так что? — спросила Бесхвостая и задела губами его ухо. Ван Ибо отшатнулся и в этот же момент услышал позади рассерженный окрик Сяо Чжаня: «Ибо!». Обернулся, поднял руки. Почему-то захотелось сказать хоть что-нибудь в свою защиту, вроде: «Это не я. Оно само. Не знаю, как так получилось. Тут вот такой мотоцикл. Такой мотоцикл, Чжань-гэ». Но вместо этого он просто опустил голову, поник весь и метнулся к Сяо Чжаню, заглянул тому в лицо, изобразил улыбку, но, кажется, получилось так себе, потому что Сяо Чжань только дёрнул подбородком и, не спуская глаз с Бесхвостой, выпустил сквозь зубы: — В машину. Быстро. Ну вот и та самая подсказка мироздания, кивнул себе Ван Ибо и устроился на своём месте, пристегнулся, не дожидаясь, пока Сяо Чжань вернётся и напомнит про это. Сяо Чжань вернётся, посмотрит и, может, улыбнётся. Только пока Сяо Чжань стоял перед машиной и о чём-то переговаривался с Бесхвостой. Она кривила губы, щурила зло глаза и сжимала кулаки. Сяо Чжань тоже сжимал кулаки. А потом пошёл к машине. Пятясь. И садился он, не выпуская Бесхвостую из поля зрения. Та стучала коготками о мотоцикл и, казалось, будто волосы её потрескивают, змеятся пуще прежнего. Да не, подумал Ван Ибо. Это всё ветер. И его ощущения от ситуации. Он вжал голову в плечи и осторожно глянул на Сяо Чжаня. Хотел коснуться его бедра, но проглотил желание, оставил его до лучших времён. Второй раз за день он видел Сяо Чжаня таким и второй раз по собственной вине. Хотя, если подумать, что он сделал-то? Ну подошёл мотоцикл глянуть. Что не так-то? Не уехал же никуда, не зажимался с Бесхвостой. А может дело как раз в этом? Чжань-гэ не всё равно? Чжань-гэ разозлился из-за этого? Он растёкся посвободнее и постарался не обращать внимание на то, как сильно бьётся сердце. Мелькнула недовольная Бесхвостая, когда они выехали со стоянки. Показался длинный хвост из других автомобилей, в конец которого они пристроились, и наконец, по мере неторопливого продвижения, вырос корабль, а рядом и те, что меньше, и те, что больше в раза три, но ни один из них не походил на виденные в книгах запретной секции. Ни парусов, ни мачт с реями. Просто светлые коробки с рядом мелких окон. Как коралловые рифы с сотнями жителей в них. Как дома Бесхвостых, просто плавучие. Но и даже такие, лишившиеся доброй части оснастки, они привлекали. Пройтись бы по палубе, спуститься ниже — в трюм, сравнить, узнать, чем ещё отличается, как ходит по воде, раз уж парусов нет. В книгах писалось, что земной ветер наполняет паруса силой, что отсутствие его может стать губительным для судна и всей команды — долгое время вдалеке без «пресной» воды и без еды, без возможности пополнить запасы. На некоторых судах, на тех же баочуанях, были ещё и гребцы, что позволяло выйти из штиля. Неужто и здесь так же? Но проверить не удалось. Они поставили автомобиль среди десятков других, а после поднялись наверх, где уже толпились другие Бесхвостые, так же хвостом проходили внутрь, минуя улыбчивого Бесхвостого в белом и головном уборе с чёрным клювом — похожим на те, что носили стражи-«полицейские», но белым и с золотистым якорем посреди. — Здравствуйте. Ваши билеты? — спросил Бесхвостый, не переставая сверкать улыбкой. Сяо Чжань протянул два бумажных квадратика. Бесхвостый надорвал их, протянул обратно укороченные остатки и так же лучезарно сказал: — Добро пожаловать на борт «Хайкоу Экспресс». Надеемся, что вы насладитесь нашим небольшим путешествием. Нет, не трюм баочуаня. Совсем нет. Густо заставленный синими сидениями, в три ряда. И больше всего в среднем — шесть кресел. Вплотную к друг другу. Вплотную к другим Бесхвостым. Ван Ибо попятился, но наткнулся спиной на Бесхвостую с детьми — те заголосили, Бесхвостая заголосила тоже, назвала дурнем слепым, хамом и уродом. Ван Ибо вытаращился, показывая, что с глазами у него всё нормально. Да и с лицом тоже, если не выпучиваться. Бесхвостая заявила, что молодёжь нынче не та, никакого уважения к старшим. Тощенький старичок позади неё, похожий на сморщенного морского конька, яростно затряс жидкой седой бородёнкой и добавил, что юноши совсем от рук отбились, ходят как попало, с кем попало, ещё и волосы красят почём зря, «тьфу, срам один». Ван Ибо свербело показать старичку язык, скрутить гектокотиль и отстоять свои волосы, которые он уж точно не красил. И вообще — было бы чем и как. А, кстати, как? Но тут Сяо Чжань сцапал его за руку и повёл за собой, усадил возле Бесхвостого в окулярах, уже читавшего книгу — иллюминатор Окулярный закрыл, пояснил сухо: «Морская болезнь». Как будто это о чём-то могло сказать Ван Ибо. Он подвинулся ближе к Сяо Чжаню. Не переживай, шепнул тот, это не заразно, он просто не переносит море, морскую качку, вот и прячется, и книгу для того, может, и читает — чтобы не думать о волнах, о том, что всё шатается и земли под ногами нет, только море — глубокое-глубокое и холодное. И ничего не холодное, хотел было вступиться за родное царство Ван Ибо, но вспомнил, что и сам он сейчас прячется от того, что было роднее всего. И если вдруг корабль пойдёт ко дну, то и спастись он вряд ли сможет — потому что ни хвоста, ни плавников, ни жабр, ничего. А только всё равно хотелось нырнуть туда, где глубоко-глубоко и прохладно, уйти от этой невозможной духоты, запахов стольких Бесхвостых, почувствовать, как пальцы рассекают толщу воды, как струится она вокруг тела, подхватывает и позволяет управлять собой, подчиняясь — такая непокорная, бурная на границах царства, но ласковая и своя. «Добро пожаловать на борт парома «Хайкоу Экспресс», — возвестил откуда-то сверху женский голос, — мы готовимся к отплытию. Скорость парома — пятнадцать узлов. Продолжительность пути — сорок минут. Надеемся, что вы останетесь довольны». Голос ещё что-то вещал, что-то про наличие каких-то кулеров с горячей и холодной водой, про магазины на третьей палубе и телевизоры там же, но в общем зале, да только Ван Ибо уже не слушал. Во все глаза он смотрел на высокого Бесхвостого, возникшего в проёме и теперь озиравшего всё вокруг, явно выискивая кого-то. Всё в том же синем одеянии с белыми загогулинами, что и в первую их встречу в надводном мире. Ван Ибо стёк по сидению, стащил за собой недоумевающего Сяо Чжаня, прижал ладонь к его рту, другой закрыл свой рот и медленно помотал головой. Сяо Чжань моргнул и кивнул, сполз ещё ниже. Ван Ибо нашарил в рюкзаке кепку, натянул по самый подбородок, убрал под неё волосы, сверху ещё и капюшон нахлобучил, засунул руки в карманы. Сяо Чжань последовал его примеру, и теперь только глаза лихорадочно мерцали из-под его кепки, когда он смотрел на Ван Ибо. Страшно. Ему тоже страшно, понял Ван Ибо и знаком показал опустить голову. Если б можно было пролезть под сидения, он бы и это сделал — но никак. Оставалось надеяться, что и эта хилая защита поможет, скроет их от отца. А тот тем временем громыхал на улыбчивого Бесхвостого у входа. Ван Ибо не видел, что происходит, и весь изнывал — так тянуло посмотреть. Но приходилось довольствоваться только звуками. Отец требовал пропустить его, улыбчивый Бесхвостый непреклонно отвечал, что без билета никак нельзя. Отец ярился и говорил, что он только посмотрит, Бесхвостый заявлял, что все так говорят, а потом зайцами проезжают. Отец возмущался, что он никакой не заяц и готов хоть сейчас заплатить, Бесхвостый ядовито интересовался — не подкуп ли это? Потом послышалась возня, Ван Ибо осторожно выглянул из укрытия и увидел, как отца уводят два здоровенных Бесхвостых. Да он же вас одним ударом хвоста, подумал Ван Ибо и на секунду даже захотел, чтобы отец так и сделал, чтобы показал этим Бесхвостым, с кем они имеют дело, чтобы не смели прикасаться к морскому царю и вести себя так неподобающе, чтобы все увидели, какой у него отец — величественный и грозный лун-ван Гуанли, повелитель Южного царства. Но здесь он не был лун-ваном. Здесь, среди Бесхвостых, он был тем, кто пробрался на корабль без билета. Кто не купил право на то, чтобы сидеть плотно-плотно, подобно крохотной рыбе в широком косяке. И явить свою суть он никак не мог. Ван Ибо понял это по злому отчаянию, искрившему в его глазах, когда лун-ван тряхнул резко белой гривой, отливавшей бледно-голубым, расправил плечи, отбросив тем самым Бесхвостых, и ушёл. Те ещё постояли, изумлённо поглядывая вслед, и тоже ушли. А Ван Ибо вдруг остро ощутил, как зовёт море, бежавшее по его венам, бившееся о стены его сердца. Прости, вот что он сказал бы отцу, если бы тот пожелал его слушать. Прости, вот что он бы сказал, если бы смог. Паром завибрировал, затарахтело где-то внизу, под ними, лёгкий толчок, будто кто подпихнул и, кажется, они двинулись. Увидеть это Ван Ибо не мог, только ощутить. Иллюминатор рядом был закрыт, другие закрывали Бесхвостые своими головами. Подниматься на верхнюю палубу было запрещено, да он и не торопился. Привалился к Сяо Чжаню, смежил веки и постарался не думать об отце. О матери и сестрицах с братьями. О своём поступке вообще. Правильно. Он всё сделал правильно. Потому что надо отвечать за то, что делаешь. Он и отвечает — заботится о том, кто может пострадать. Стал бы отец разбираться, кто этот Бесхвостый и как много значит для младшего принца? Утащил бы под воду, обвился хвостом и сломал хребет — чтобы не повадно было руки тянуть к сыну морского дракона. А потом бы… что бы он сделал потом? Приставил бы глупых рыбин-птиц, чтобы те всюду следовали и докладывали о каждом шаге? Запретил бы покидать бухту до тех пор, пока год не пройдёт? Да только Ван Ибо не стал бы ждать года. Кинулся бы в хладные воды, на самую глубину и сделал бы всё, чтобы не жить так больше под мерцающим куполом межмирной границы.🐙 🐙 🐙
На берегу уже ждали. Кружили в ночном небе птицы-рыбины, то спускались ниже, словно выискивая кого, то взлетали выше, и Ван Ибо знал, на кого объявлена охота. Надеялся только, что в обновлённой машине не признают ту самую, которую они когда-то уделали. А ещё над снующими Бесхвостыми возвышался лун-ван всё в том же синем одеянии и с посохом — морщился от вспышек телефонов и грозно сдвигал брови, когда кто-то осмеливался подойти ближе. Сжимал в руке посох и тоже высматривал. «Гони, что есть сил», — набил Ван Ибо в телефон. Сяо Чжань кивнул, перехватил руль, и только они выехали из общего потока, вдавил педаль в пол. Ни лун-ван, ни птицы рыбины даже не обернулись в их сторону, продолжая вглядываться в каждую красную машину. Оторвались, пока оторвались, подумал Ван Ибо, не отрывая взгляда от синей фигуры в жёлтом свете фонарей и кружащих над ней птиц-рыбин, от тёмных глубин, подсвеченных небом. Фигура уменьшалась и уменьшалась, превращалась в точку на фоне истончавшейся полоски моря, а Ван Ибо всё смотрел. И только когда уже стало ничего не видать, кроме дороги, подпрыгивающей позади в свете фар, он вытянулся на сидении, закрыл глаза и позволил горячему и мокрому скатиться по виску к уху. — Надо отдохнуть, — сказал Сяо Чжань спустя час примерно. — День выдался насыщенный. Так, судя по карте, мы проехали Чжаньзян и сейчас движемся… где-то мы движемся. Кажется, я немного перенервничал сегодня. Что скажешь насчёт позднего ужина и отеля, а? Ван Ибо, припав макушкой к холодному стеклу, вяло махнул рукой. Ему и так норм. И есть сейчас совсем не хотелось, но если Сяо Чжаню надо, то пусть. А он бы просто тело размял, да завалился спать — так, чтобы растянуться можно было, потому что спать так совсем не вариант. Но и не сказать, чтобы спать хотелось. Прислушался к себе. Нет, сна не было ни в одном глазу. Вообще ничего не было. Как-то пусто и гулко внутри. Холодно. Он прерывисто вздохнул и приказал себе успокоиться. Ну нагектокотиль, растекаться тут ещё мутной рыбой-каплей. Вот ещё. Всё заебись. И будет ещё больше заебись. Надо только выспаться. И помыться, потому что, кажется, пах он уже не жасминовыми звёздами из ванной Сяо Чжаня. Остановились они у небольшого двухэтажного здания. Ещё одной коробки, над входом в которую горели красные символы «У тётушки Лу-Лу». Но за стойкой внутри обнаружилась совсем не «тётушка», а сутулый дядюшка, даже не поднявший глаз от доски с разноцветными дощечками, которые он перемещал. Почёсывал затылок, а то и морщинистый лоб и двигал дощечку к похожей дощечке. — Нам бы два одноместных номера, — сказал Сяо Чжань и постучал по стойке карточкой. — Добро пожаловать, — ответил дядюшка, и не взглянув на них. Так же, не отрывая взгляда от доски, нашарил сбоку от себя на стене ключи — один и второй, — хлопнул их на стойку. — Помыться лучше сейчас. Утром воды может и не быть. Мыло, шампунь — всё найдёте на полке в ванной. Спасибо, сказал Сяо Чжань, и они поднялись по лестнице, прошли в длинный коридор, в котором при их появлении зажглась всего одна лампочка, да и та — над ними. Ван Ибо удивлённо посмотрел вокруг — вроде ни он, ни Сяо Чжань ни к чему не прикасались, ничего не нажимали, так как это произошло? И он бы спросил, да только растянуться на кровати хотелось больше. Спросить и завтра успеет. — Ну так что, есть хочешь? — спросил тихо Сяо Чжань, когда остановились каждой у своей двери. Соседние комнаты. Ван Ибо покачал головой. — Ну и я не буду тогда… тогда… спокойной ночи? Ван Ибо кивнул головой. Да, спокойной ночи. И уже было шагнул в свой номер, бросил на пол рюкзак, как вдруг передумал — развернулся, настиг в два шага Сяо Чжаня, успевшего зайти к себе, обхватил его поперек, прижался всем собой и поцеловал позвонок на шее. — Ибо, — выдохнул Сяо Чжань. «Да, меня так зовут», — подумал Ван Ибо и поцеловал снова. — Ибо, пожалуйста, иди спать, — ломко сказал Сяо Чжань и подался назад — к нему. Ван Ибо хмыкнул в крошечную родинку, расцепил нехотя руки и пошёл к себе. Нет — так нет. Делать больше нечего — неволить Сяо Чжаня. Пусть сам просит, а он навязываться не намерен. Можно было бы, конечно, постараться убедить, и он бы точно убедил, но хочется, чтобы Чжань-гэ сам попросил — и не телом, а словами, он-то может говорить в отличие от Ван Ибо. И если не сегодня, то есть ещё завтра, и послезавтра, и целый год. Всего год. Так. Стоп, подумал зло. Не начинай снова, глянул на себя сердито в отражение в ванной. Помылся быстро, скользнул под покрывало и попытался заснуть. А вот гектокотиль там. Не спалось. Слишком шумно за окном от проезжающих машин, громко за стенами — от Бесхвостых в других номерах, бубнят чего-то, вскрикивают. Ещё прямоугольник этот на стене — какого он так пугающе чернеет, будто вобрать в себя готов? Можно убрать свет, выключить прикроватную лампу, но тогда будет вообще темно. Спасибо, не надо. Откинул одеяло. Встал. Походил по комнате. Заметил под прямоугольником чёрную дощечку с кнопками. Покрутил в руках, нажал на самую верхнюю — красную, и отпрыгнул, когда прямоугольник засветился и заговорил, показывая панд в зоопарке. Расслабился, позаглядывал за прямоугольник. Это, получается, как телефон или планшет, или как те живые картинки на зданиях в городах Бесхвостых? Так получается? Поднёс к глазам чёрную дощечку: цифры и стрелки, и ещё какие-то непонятные кнопки. Нажал на цифру, не глядя. И осел на кровать. Из чёрного ящика в этом прямоугольнике на него ползла какая-то Бесхвостая — в белом и занавесившись длинными волосами. Он принялся хаотично нажимать на все кнопки, но Бесхвостая всё ползла. Заметался, кинул полотенце на жуткий прямоугольник, подбежал к стене, увидел, что от прямоугольника отходит провод, и выдернул его из стены. Прямоугольник замолчал, но Ван Ибо всё ещё потряхивало. При одной мысли о том, что надо спать здесь, становилось дурно. Он подхватил рюкзак, ключи и вымелся из номера, подлетел к соседней двери и застучал по ней. — Что? Что… — Сяо Чжань открыл дверь и не успел договорить. Ван Ибо всучил ему свой рюкзак, добежал, на ходу скидывая кеды, до его кровати, нырнул под одеяло и завернулся в него. — Бо-ди, ты чего? Что тебя так напугало? — спросил Сяо Чжань. Ван Ибо упрямо сжал губы и закрыл глаза. Говорить об этом он не собирался. Ещё не хватало. — Ну если ты будешь спать здесь, — вздохнул Сяо Чжань, — то я пойду спать в твой номер. И встал. Но Ван Ибо схватил его за руку и дёрнул обратно, сел в кровати и медленно поводил головой из стороны в сторону. — Да что такое? — возмутился Сяо Чжань и дал ему телефон. «Если ты пойдешь спать туда, я пойду с тобой. Потому что я не могу спать один», — набил и сунул под нос Сяо Чжаню, запыхтел рассерженно. Положил аккуратно телефон на тумбочку и снова зарылся в одеяло — так, что только щель для носа и оставил. Иначе совсем уж душно. Сяо Чжань ещё посидел, повздыхал, но всё же лёг рядом — на другой край кровати. Ну и ладно, подумал Ван Ибо, так тоже хорошо. А сердце стучало. Чжань-гэ вот тут, на расстоянии вытянутой руки. И, быть может, меньше. Повернулся на другой бок, придвинулся в процессе на чуть-чуть. Теперь меньше. Сяо Чжань лежал напряжённой стеной — тихо-тихо. Дышит он там, или как? Были бы жабры, было бы видно, а так — как понять, как проверить? Только если к себе развернуть и посмотреть? Зашуршал по кровати. — Сейчас на полу спать будешь, — пригрозил Сяо Чжань. Ван Ибо замер. Ушуршал обратно. Высвободил голову из-под одеяла. Жарко. Раздеться бы. Глянул на Сяо Чжаня. Всё так же неподвижен. Лежит в одних трусах, торчит нагло лопатками, указывает позвоночником ниже. Хоть бы укрылся, что ли. Зачем так? А ему теперь мучиться и потеть — он-то в футболке. Ухватился за полы, завозился, стягивая, и уже в горловине услышал суровое: — Разденешься, тоже на пол пойдёшь. А всё уже, а поздно, ухмыльнулся Ван Ибо, скинул футболку. Растянулся. Покосился на плечи Сяо Чжаня, матово обрисованные лунным светом. Лежит себе и угрозу выполнять не спешит. Жаль. Так бы точно пришлось перекатиться ближе, чтобы столкнуть на пол. Хотя… перевёл взгляд на длинные ноги Сяо Чжаня, густо поросшие тёмными волосами… может и ногой спихнуть. Только бы не додумался. Но можно же и ухватиться за ногу и стянуть его за собой, на себя. Ох, подумал Ван Ибо. Ооох. Внизу живота шевельнулось, налилось тяжестью и затребовало внимания. Ван Ибо облизнул пересохшие губы, посмотрел на поясницу Сяо Чжаня и коснулся себя — только поправить, ничего больше. Но Сяо Чжань тихо спросил: — Ты чего там делаешь? Ван Ибо отдёрнул руку и отвернулся. Тьфу ты, пропасть какая. Что ж так сложно-то? Пойти, что ли, в душ? А вдруг потом его не пустят? Или Сяо Чжань сбежит в другой номер, закрыв его здесь? Нет уж. Сзади шурхнуло и проскрипело, кровать чуть прогнулась. Ван Ибо навострил уши и задержал дыхание. Скрипнуло ещё раз, ближе. Сердце бахнуло в глотку. Ван Ибо зажмурился, открыл глаза и резко развернулся. Сяо Чжань. Лицом к нему. Сжав кулаки у подбородка. Закусив губу. И глаза — чёрные-чёрные. Ван Ибо сглотнул и несмело положил ладонь ему на щёку, продвинулся пальцами дальше, запустил их в жёсткие волосы на затылке. Сяо Чжань смотрел и часто дышал. Ван Ибо приподнял голову, спрашивая, и Сяо Чжань согласно прикрыл веки. Красивый. Какой же ты красивый, подумал Ван Ибо, огладил большим пальцем губы и родинку под ними, а потом лизнул коротко языком, и когда Сяо Чжань ответил, Ван Ибо толкнулся глубже, поцеловал жарче, положил другую руку на спину, притиснул ближе и целовал, и наслаждался тем, как горячо отвечает Сяо Чжань, как прикусывает его губы, спускается ниже и прихватывает шею и кадык, пока руки его оглаживают тело, изучают, и там, где он его касается, кожу будто обжигает. И Ван Ибо хочет сделать так же, чтобы Сяо Чжань тоже сбивался с дыхания и стонал чуть слышно. Он повторяет за ним, касается зеркально, исследует, льнёт, отзывается и глушит рвущееся рычание, когда Сяо Чжань вздрагивает и стонет, когда Сяо Чжань просит «ещё», и Ван Ибо стискивает его сосок, а потом не выдерживает, подаётся бёдрами, притираясь, потираясь, ныряет рукой за кромку его трусов, нащупывает влажную уже головку, обхватывает рукой и проходится по всей длине. Сяо Чжань делает то же самое, только сначала сдёргивает с него трусы, помогая себе ногой, стягивает их, и Ван Ибо отвлекается, чтобы проделать тот же манёвр, и вот так намного лучше, потому что совсем без всего, совсем кожа к коже, и их качает на волнах друг друга, и вибрация рождается в телах, переливается через край, и они сами море — бурное, неспокойное, жадное. И каждая волна выше другой, и кажется, что снесёт, что не выдержать, когда так много и так хорошо. Но вот Сяо Чжань взрыкивает, выгибается, и Ван Ибо впивается ему в шею, вбивается в его тесный кулак сильнее, чаще и дрожит, изливаясь, а после дышит в мокрый висок Сяо Чжаня, целует невесомо, оплетает всем собой. Да, у него нет хвоста. Но есть руки и ноги. Хорошие, длинные ноги, которые можно закинуть на Сяо Чжаня, которые можно втиснуть меж его ног и лежать так. — Мы сейчас подсохнем, и будет не очень приятно, — сказал ему в макушку Сяо Чжань. Ван Ибо кивнул и поцеловал его в плечо. — Ибо? Бо-ди… Кхм… Пойдём в душ?