Обнажая запретом

Прошло несколько серых дней. Погода за окном постепенно становилась всё более осенней и неприветливой, моё настроение под стать. Я со всех сил старалась не делать драму со всего происходящего, ведь сама никогда не понимала девушек, которые картинно сжигаю фотографии и выбрасывают вещи бывшего с балкона… Но браслет, который подарил мне Макс, во вторник я всё же сняла. Он звенел каждое утро, когда умывалась; когда на перемене расчёсывала и поправляла волосы; когда писала в тетради на уроках, постоянно мне напоминая о событиях прошлых выходных. Макс, кажется, это заметил, когда вызвал меня на уроке к доске, чтобы я записала число, тему и пару ключевых событий. Когда я уже дописывала последнюю дату в столбик, мужчина подошёл ко мне и исправил несколько ошибок, предварительно попросив отдать мел ему. Когда я протянула ему руку, на которой раньше был браслет, Климов угрюмо бросил взгляд на пустующее запястье, а потом посмотрел мне в глаза — пронзительно и тяжело — отчего я думала, честно, что заплачу. Но я сдержалась. По крайней мере в тот момент. Но стоило прийти домой, как меня пробивало на безостановочные слёзы, которые не то чтобы лились рекой — они просто часами наворачивались на глаза, размывали фокус зрения, щипали кожу и больно стояли комом в горле. Я, честно, не знаю, как мне удавалось всё время избегать вопросов мамы: я искусно придумывала отговорку за отговоркой, в конечном итоге вообще сказав, что я приболела. Мама на этот раз мне поверила, отменила дополнительные занятия, а я тем самым выиграла время. В школе мы с Климовым пересекались слишком часто, как по року судьбы: в коридоре, в столовой, в раздевалке, на школьной аллее… Поначалу историк смотрел на меня, чуть дольше положенного, будто ждал от меня каких-то действий. Но я упорно его игнорировала, ускорялась, когда проходила мимо и несколько раз, когда он окликнул меня по имени в потоке школьников на большой перемене, я сделала вид, что не услышала. Спустя несколько дней моего полнейшего безразличия, историк, кажется, свыкся с мыслью нашего нового формата отношений, концепция которого в полном их отсутствии. В последующие дни он уже не смотрел на меня, полностью переняв мою модель поведения. Мирослава, Света и Денис тоже видели моё состояние, но особо никто меня не тревожил по этому поводу. Я старалась поддерживать все беседы, которые мы заводили на переменах и на последних партах во время уроков, но получалось слабо: отвечала я невпопад, шутила хуже обычного, часто выпадала из диалога. Конечно же все поняли, что всё это из-за, как выразилась Света, «романтических переживаний». Но, к счастью, никто рыться не стал, изводя меня вопросами, а я наслаждалась одиночеством. Наши посиделки стали всё более редкими. То есть после проекта по биологии наступила сразу стадия моего отчуждения, поэтому звать в гости мне никого не хотелось. Насколько я поняла, сейчас штаб-квартирой нашей компании был дом Светы, меня неоднократно приглашали туда… Но я обходительно отказывалась под какими-то слабыми предлогами. Я боялась всего лишь одного — проболтаться. Пока ещё всё болит, мне нужно просто побыть одной и дать всему пройти. В пятницу после последнего урока истории в школе я выдохнула — я прожила эту неделю практически так, как и планировала: старалась не думать о Климове и ни в коем случае не давала себе размышлять о том, поступила ли я правильно. Уже практически на выходе со школы у самых дверей я влетела лицом в грудь Макса, который тоже явно куда-то спешил. — П… прости… те, — заикаясь и даже не глядя ему в глаза, произнесла я, уставившись на свою обувь. Мужчина ничего не сказал, лишь обогнул меня и скрылся на ступеньках на второй этаж. Я прикрыла глаза на долю секунды отговаривая себя от того, что я все же сделала в следующее мгновение — обернулась. Я безэмоционально посмотрела на удаляющийся силуэт историка и готова уже была идти домой, как вдруг резко встретилась с ним глазами: парень под стать мне хмуро обернулся на меня и замер на пролёте ступенек. На меня это подействовало мгновенно — я пулей вылетела со школы и всю дорогу до дома была нервная. Остаток дня я провела в какой-то суматохе, то перебирая все вещи в шкафу, то читая книги (совершенно не улавливая сути, к слову), то помогая маме на кухне с выпечкой очередных солёных пирогов. Перед сном я привычно изводила себя сериалами, поглощая все новинки Нетфликса со скоростью звука, чтобы потом от изнеможения провалиться в сон. Всё было под контролем. Всё шло по плану. По моему странному плану. Ровно до субботней ночи. Я улеглась ближе к утру, на улице уже светлело. Я крутилась в одеялах и подушках, думая, какого же всё-таки чёрта я так остро переношу расставание с историком? Аня, очнись. Вы ведь вместе были всего ничего, вы знакомы чуть больше двух месяцев. Но все доводы были бесполезны — я сдалась и полезла в воспоминания, как в большую папку, пересматривая каждый совместный момент с Климовым, позволяя себя снова раз за разом вспоминать его поцелуи и прикосновения. Я просто хотела понять, почему я никак не могу успокоится. Так и не уснув, в шесть утра я надела спортивную форму и пошла в парк у дома бесцельно наматывать круги, оставив записку родителям, чтобы они не волновались. Несколько раз над городом сгущались тучи и начиналась морось, от которой мои волосы противно крутились. Но я не обращала на это никакого внимания, продолжая бежать под музыку в ушах уже свыше сорока минут. Когда я начала чувствовать сонливость и усталость, я как обезумевшая лишь ускорилась, будто желала выжать из себя остаток сил. Наверное, это было правильно, потому что мне и вправду следует поспать. Не знаю, сколько времени прошло с момента, когда я перестала чувствовать ноги, но ближе к восьми утра я больше не могла. Слабо ощущая землю под ногами, я направилась к выходу из пустынного парка, который слабо наполнялся людьми. Когда я была уже недалеко от дома и мне оставалось всего лишь пересечь дорогу, я услышала резкий звук сигнала машины и визг скользящих по асфальту шин в отчаянной попытке затормозить…