Обнажая запретом

Полночи я задыхалась от слёз, нехватки воздуха и удушающей боли где-то в грудной клетке. Оказывается, именно это люди чувствуют, когда у них разбивается сердце. Я проклинала всё, на чём свет стоит, каждый раз возвращаясь мыслями в моменты нашей близости с Максом. Как человек мог так искусно врать? Я ненавижу, просто ненавижу его и его пассию! Хоть я и понимаю, что она наверняка в таком же положении, как и я. Может, стоит ей сказать? Не могу представить, как Климов может спокойно целоваться со мной в бассейне, затем обниматься с девушкой… со своей, судя по всему, официальной девушкой, а потом ещё и приехать ко мне и стоять под окном. Вот же молодец, везде успел! Ненавижу, просто ненавижу этого… этого… этого козла! Мысли написать его девушке ещё какое-то время беспокоили меня, но затем я поняла, как унижу себя, если сделаю это. Наверняка она рассмеётся мне в лицо и не поверит вовсе. Судя по всему, они давно вместе, у них всё замечательно. Скорее всего они планируют свадьбу, тридцать восемь детей и старость в домике у лазурного берега. Не знаю, боже… Как можно быть таким человеком? Ему самому нормально, не противно от себя? Не знаю, как я перестала плакать и провалилась в глубокий сон. Это было почти под утро, когда глаза неистово пекли, голова пухла от кучи мыслей, а истощённое тело просто требовало отдыха. Спала я не более полутора часов, так как прозвенел будильник на телефоне, который мирно валялся у шкафа. Надо же, я думала, что растрощила его. Я открыла глаза и уставилась на стену перед собой, игнорируя мелодию будильника. Мне казалось всё нереальным, ненастоящим. Ещё вчера я плескалась с Максом в бассейне у него дома, услышала признание в чувствах. А затем… крах. Крах надежд, чувств и порхающих бабочек внизу живота. Я не знаю, что со мной произошло, но проснулась я совершенно… неживой. Без чувств, без боли, без эмоций. Просто моя оболочка, выпотрошенная, но вполне пригодная для использования. Я сейчас встану, приму душ, нанесу макияж и поеду выбирать платье на праздник. В школе я буду привычно общаться со всеми, исправно показывать хорошие результаты на уроках и радовать своих родителей. Родители… Они — единственное, что у меня есть. Настоящее и без подвоха и обмана. Следовало их чаще слушать всё это время. Ведь действительно сейчас кроме учёбы меня ничего не должно волновать. Я забуду, сотру с памяти Макса, научусь игнорировать его в школе. Мне не больно. Я попрошу родителей сменить репетитора, мы выберем другого из учебного центра Климова. Всё произошедшее — чепуха. Опыт. Жизненный урок. В этой жизни не существует никого, кто стоил бы таких кошмарных ночей. Климов отныне лишь воспоминание. И тогда я поняла, что я переживу. По щелчку пальцев я будто выключила чувства, смирилась и поднялась с постели, выключая надоедливый будильник. На автомате я собралась на встречу к Свете и Мирославе, предусмотрительно нанесла чуть больше тонального крема, чтобы никто не увидел синяки под глазами. Наш водитель меня ждал у дома. Я молча залезла на переднее сидение и назвала адрес. Машина тронулась с места. Неожиданно мой телефон завибрировал и пришло сообщение. От того самого Макса с сердечком, который в считанные секунды стал снова неизвестным абонентом. Во всех смыслах этого слова. «Доброе утро, солнышко моё». Я ухмыльнулась его циничности и беспринципности. Видимо, мне ещё не раз стоит удивиться наглости некоторых людей. Я удалила сразу весь диалог с ним. Пошёл к чёрту. А если быть точнее, то к своей Алисе. Пока я ехала, Климов пару раз набирал меня, но я даже сбрасывать не хотела. Просто ждала, пока он сам отключится. Самое раздражающее то, что он рано или поздно поймёт, что что-то не так. И что я ему скажу? Наверное, то и скажу: что он козёл и предатель. Когда я встретилась со Светой и Мирославой, то мне было крайне сложно вникнуть в разговор, я была довольно отстранённой, но самое странное то, что я ни о чём не думала. Я просто находилась в какой-то прострации. В таком же состоянии я выбрала себе обтягивающее кожаное платье, полностью закрытое сверху, но экстремально короткое, решив дополнить их чёрными туфлями на каблуке. — Аня! — видимо, уже не в первый раз окликнула меня Царёва, — с тобой всё нормально? — А… да… — растерянно выдала я, параллельно доставая купюры из кошелька на кассе. — Всё в порядке. — я потупила глаза вниз, пряча взгляд. — Ань, — чуть тише продолжила Мира, и я чувствовала на себе её тяжелый взгляд. — Мне знакомо то, что ты сейчас переживаешь. Если захочешь — поделись. — Я? Я переживаю лишь недосып из-за кучи домашки, — отмахнулась я, забирая пакет и направляясь к водителю, который сегодня должен был нас всех возить. После магазинов мы заехали к Царёвой домой, чтобы взять кейс с косметикой, а после направились в школу, а я всё это время игнорировала постоянные входящие звонки от Климова. Боже, неужели ещё непонятно, что я знать тебя не хочу? Я упорно подавливала в себе все эмоции, игнорировала любой раздражитель, которым могли быть даже подруги со своими дотошными вопросами всё ли со мной в порядке каждые пятнадцать минут… Но когда мы вошли в подсобку, я сдерживать себя больше не могла. — Что за… — вырвалось у меня, когда я обвела взглядом разорванные в клочья плакаты, которые я ещё вчера вырисовывала с Климовым. За спиной послышался глухой стук — Мирослава выронила свою коробку с косметикой. Шокированная брюнетка вышла в центр подсобки и осмотрела все испоганенные декорации, явно не подлежащие реставрации. — Это… кто это сделал? — дрожащим голосом произнесла Царёва. Честно, я думала, что она сейчас заплачет. Но вместо этого она лишь ещё сильнее выровнялась, держа свою поистине королевскую осанку, и холодно посмотрела на собравшуюся толпу в подсобке, которая должна была украшать актовый зал. Неожиданно Мира замерла и устремила взгляд на Яну Миронову, которая ехидно ухмылялась и наблюдала за всем происходящим. Кажется, девушка никак не скрывала свой причастности к происходящему. — Ты… — зло прошипела Мирослава. Миронова лишь сделала наигранно-невинный вид. Царёва грозно двинулась в сторону Яны, отчего мы все напряглись — а вдруг подруга не выдержит и полезет к ней. И, к слову, я её пойму. Миронова невыносима для любого человека. Но вместо этого Царёва остановилась на полпути, смерила высокомерным взглядом девушку и пренебрежительно произнесла: — Как думаешь, эта маленькая шалость поможет тебе стать лучше меня во всём? Или так и продолжишь сидеть на скамейке запасных, как все эти года? С этими словами Мирослава демонстративно развернулась и направилась к выходу из подсобки, но это явно не устраивало Миронову, которая с разъяренным криком ухватила девушку за волосы и потянула на себя, повалив на пол.