Обнажая запретом

Макс часто ввязывался в авантюры, поддерживал безумные идеи, рисковал собой… Но всё же не сходил с ума больше дозволенного — когда мужчине казалось, что судьба, подобно уличному напёрсточнику, предлагает ему варианты, беспрестанно тасуя их между собой, Климов умел остановиться. После смерти матери он был твёрдо убеждён, что тот, кто не рискует — живёт спокойно. А шампанское всегда можно заменить вином или, в крайнем случае, пивом. Допивая остатки крепкого кофе, мужчина бросил угрюмый взгляд на темнеющий город, который постепенно прятался под покровом ночи. В руках мужчина вертел телефон, тщётно пытаясь дозвониться Ане — надо же, маленькая чертовка. Климову не нужно было угадывать и предполагать, где она — он точно знал, что девушка всё же пошла на эти треклятые гонки, ослушалась его, решила, что ей виднее… Максим с раздражением оттолкнул от себя фарфоровую чашку, которая со звонким скрежетом проскреблась донышком по столу. — Вот блядство, — прошипел себе под нос мужчина, укоряя за то, что так и не рассказал Ане свою историю. Ту самую историю, где судьба была коварным уличным напёрсточником, а Максим… Он выбрал не то, ошибся, не выиграл. Риск себя не оправдал, подарив лишь самонадеянному глупцу раны, которые так и не затягиваются на протяжении всех последних лет. Тот, кто активно принимал участие в гонках в Питере и в целом вертелся в подобных кругах, знает Макса если не лично, то по приклеившемуся к нему прозвищу «Клим». Молодой, бойкий, отчаявшийся из-за потери матери. Обычно легендами становятся именно такие — которым нечего терять, не к кому возвращаться, и неоткуда ждать перемен. Едва ли это можно назвать блестящей карьерой или делом всей жизни. Всего лишь хобби, развлечение… зависимость. Максим бредил гонками, потому что только они вызывали хоть какие-то эмоции: после утери близкого человека Климов очерствел, опустел… и стал похож на марионетку, которую умело дёргали за ниточки, ставили на него деньги и срывали большой куш. Не то, чтобы мужчина этого не понимал — ему просто было всё равно. Гонка сменялась гонкой, Максим не считал победы — поражений было в десятки раз меньше. Казалось, гонщик успел изучить всевозможные трассы; научился рьяно лавировать между потоком соперников и вырываться вперёд, собирая развеявшиеся на ветру проклёны и оскорбления в его сторону. Максиму было всё равно — собаки воют, а караван идёт. Так бы длилось, возможно, и вечность, но всему приходит конец. На одной из финальных ноябрьских гонок он ехал по самой опасной трассе всей области, успешно вырываясь вперёд и обгоняя всех. — Сукин сын, — доносились до него хриплые крики, что лишь вызывало улыбку у Климова. Первый круг, второй… Финальный третий. Несколько парней вышли со строя, валяясь неподвижно на обочине, придавленные сверху своими же мотоциклами. Зрелище действительно не для слабонервных, но времени сочувствовать им не было — ясно ведь, что каждый понимал, на что идёт. И точно так же каждый понимал, что ему никто не поможет. Неожиданно Климов ощутил сильный толчок, а обернувшись, увидел какого-то скалящегося козла, который плотным хвостом ехал за ним. Соперник поравнялся с Максом и сильным толчком ноги угодил Климову прямо в колено. Послышался хруст. Острая боль пронзила тело парня, вокруг все вдруг покраснело, а сердцебиение стало оглушающим. Кажется, ему выбили коленную чашечку. Сдерживая болезненный рык, Макс понимал, что ему следует сойти с дистанции — боль была адски невыносимой, заполоняющей всё тело. Но затормозить с повреждённой ногой было затеей не менее дебильной, чем ехать до финиша. Из двух зол выбирают меньшее. Из двух наперстков выбирают тот, который кажется правильным. Ускорившись, Максим нагнал соперника, который стремительно приближался к финишу, а холодный ноябрьский ветер развивал его редкие длинноватые волосы. Достав из кармана единственную имеющуюся в нём вещь — медаль за победу на прошлых гонках, которую мужчина взял с собой как символ и оберег — он запустил точёную пластину в лицо гонщику, с которым поравнялся. — Сука! — выкрикнул тот, когда железка угодила ему в височную зону и рассекла кожу, из которой хлынул поток крови, пачкая всё лицо. — Чтоб ты сдох, — последнее, что услышал Максим, когда соперник приложил руку к лицу, которое было всё в крови, и принялся съезжать на обочину, потому что разглядеть дорогу тот попросту не мог. Зло ухмыльнувшись, что гонщик получил по заслугам, Климов ускорился и практически достиг финиш первый как вдруг услышал пронзительные женские крики и волна яркого зарева и тепла обдала ему спину. С горем пополам, раненый Макс затормозил в десятке метров от финиша, оглянувшисЬ, что же произошло. Всё было в огне. Видимо, окровавленный гонщик стал преградой для кого-то: не справившись с управлением, участник гонки наехал на него, сбил и кульбитом полетел под собственный мотоцикл неподалёку от трибун, а короткое замыкание и мощный удар спровоцировали возгорание и взрыв мотоциклов. Пожар, который живьём ел тела участников гонок, перекинулся и на трибуны, опаляя полупьяных и ничего не смыслящих наблюдателей гоночной эпопеи. Ночь двадцать первое ноября запомнилась всем. Особенно Климову, который видел своими глазами, как погибли более пяти человек, как пожарные не сразу смогли затушить огромный огонь, который унёс души невинных людей… по его вине. Если бы он тогда остановился, если бы он тогда сошёл с дистанции и не ввязался в это противостояние с неизвестным ему гонщиком… От воспоминаний мужчина поморщился. Затем он встал с места и начал рыскать по шкафчикам на кухне в поисках сигарет, ведь знал, что в квартире друга точно должны быть хорошие, крепкие сигареты. Но к его удивлению было пусто. — Да что за хуйня, — выругался уже громко мужчина, после чего ударил кулаком по столу. Вся стеклянная посуда не небольшой кухни Сани затряслась. — Я могу чем-то помочь? — послышался тоненький голосок Инны, которая пришла в кухню на звуки ударов. Блондинистая девушка в одних чёрных стрингах опёрлась о дверной косяк и скрестила руки на груди, которая совершенно ничем не была прикрыта. Климов машинально скользнул по пышному бюсту девушки: её молодое сочное тело было соблазнительным в каждом его изгибе, а тёмно-розовые соски зазывающе возбуждённо выпирали. — Можешь, — утвердительно ответил Климов. — Не мешай. — Ну ты чего такой… злой, — с напускной обидой поинтересовалась девушка, подходя к историку со спины и прижимаясь к нему всем телом. — Моей доброты хватит на двоих. — Инна, — отозвался мужчина более грубо, в десятый раз набирая номер Ани. — Не мешай сейчас. Смирнова молчала, а Максим рисовал в подсознании всё более грустные картины, которые подогревали его гнев и волнение. Ну какого чёрта она туда попёрлась? А вдруг что-то случилось?! — Та ну нахуй, — раздражённо бросил историк, убирая со своей поясницы руки Инны, которая по-свойски его обнимала. — Я уезжаю, ключи Сане сама передашь, — скомандовал мужчина, обуваясь в прихожей. — И это, — перед выходом он окинул её прощальным взглядом. — Ты бы прикрылась, что ли.