Лесная ведьма

Золото свечи плавится, истекая чистыми слезами плоти и чистым ароматом духа. Плоть припадает к плоти, обнимая дрожащие пальцы. Дух возносится к духу, мешаясь со словами Песни. О, Создатель, услышь мой плач, Направь меня сквозь чернейшие ночи… Закали моё сердце от искушений зла. Даруй мне отдых в теплейших домах. Ошлифованные тысячекратными повторами – слова? губы? – блестят в неверном свете. Живут своей жизнью: тени по углам, тени в складках кожи. Тени в глубине души. О, Творец, узри меня на коленях, Ибо иду я лишь там, где ведешь Ты… Стою лишь там, где Ты благословил, Пою лишь то, что Ты вложил в уста. Ветер выводит свирелью вечную мелодию, от начала мира до его забытья. Зов ночи, зов дали, зов бессчетных звезд и душ. Колеблется тонкая ткань мира – между здесь и сейчас. Мой Создатель, узнай меня – До самого сердца узнай меня! - Забери у меня печаль и жизнь, В милосердные руки Свои возьми! Тревожит рябь закрытые глаза, слеза ползет – одна, как сердце – по щеке, и замерзает, замирает время. Пронзительное – замирает! – мгновение между вдохом и выдохом, словом и словом, движением и звуком Мой Творец, суди меня, как есть – Достоин ли Твоей благосклонности. Коснись меня чистым огнем Скажи, что отныне принял добро Легкий вздох прорывает пелену, сдавившую горло, грудь, пламя на фитиле, звезды в окне – и ледяной поток безбрежной силы врывается – в глотку, в легкие, в самое средостенье, распирая плоть и наполняя то, что было пусто, то, что алкало и влеклось, что стремилось и тянулось – и вот, обрело целостность и завершенность, смысл и ясность, цель и волю. Стало собой и обрело истину. О, Создатель, услышь мой плач: Усади меня в смерти на Твой стороне. В Славе Твоей соедини И позволь явить миру справедливость! Взмывая вверх, отбросить в сторону ставший тесным плащ. Бело-голубой яростью встретить багровый – пылающий! змеящийся! – смех, что бьется многоглавыми пальцами в звенящий от мощи доспех. Ищет, где проникнуть, ищет, во что вцепиться, вгрызться, лишая Света и воли, сил и красок. Тщетны поиски и жалки потуги – изморозью покрываются жилы и скованы льдом вены, дрожит, корчится в судорогах воля ведьмы. Плещет в глазах – ужас? Ненависть! Ярость прорывается хлопьями пламени, от которого лопаются витражные окна, взметаются пылающими бабочками бумаги на столе, корчатся стены и шкафы. Но – вновь тщетно! – мгновенным рывком сблизиться с закутанной в обрывки и перья фигурой, хлестнуть – клинком по рукам, волей по аурам, закрутить в безудержном, невозможном, едином танце. В стены бьют молнии, освежая удушливую гарь еще не разгоревшегося пожара – бессильные, безнадежно промахнувшиеся, гневные. Перехватить ладонью, спутать тонкие кисти и предплечья – так, чтобы кривой самодельный посох с грохотом отлетел в стену, а хрупкая, еще совсем девичья фигура – распростерлась на полу. Раскинув руки и ноги. Безвольная. Умоляющая зелеными глазами: не надо! Надо, сударыня моя ведьма. Ибо Ты — огонь в сердце мира, Ибо только Ты даруешь покой! Бело-голубая, льдистая, мятущаяся волна расплескивается вокруг: властным порывом сметая ветхие одежды силы и воли ведьмы, оголяя ее трясущуюся, сжимающуюся под напором душу. Колкой крупой сечет ее до алых, лишенных гнилостной нотки, пятен чистой крови – по спине, плечам и бедрам – пока не выпорхнет распадающийся на безудержном ветру бутон колдовства. Затуманенный, потускневший, подернутый пеплом открывшегося иного мира взгляд – прощай, сударыня моя ведь… …сквозь беспамятство пробиваются голоса. Слабый, как невесомая паутинка: - Я благодарна, матушка, за вашу помощь. Еще б мгновений несколько, и рыцарь бы меня казнил… И – резкий, каркающий, хриплый: - Как ты посмела, дочь моя, поддаться глупой блажи и столь бездарно угодить в ловушку? Сбежала от меня одна, в дрянной сей городишко – и зачем?.. Где зеркальце, мерзавка!.. Покончи с этим, и идем. Ужо тебе назначу наказанье… …Ибо только Ты даруешь покой…