Харадский пленник

Пока Морьо брезгливо осматривался на новом месте, на него глазели, как на диковину. Он уткнулся глазами в пыль, предпочитая не смотреть на этих косоглазых обезьян. Однако интерес к нему так же быстро угас. Собаки, которые до этого шумно лаяли, успокоились и стихли, и Морьо, привалившись спиной к тени за солнцем, задремал устало: слишком много сил отнял у него этот переход, чтобы смущаться новыми условиями. Позже он попробует расшатать цепь или сбежать с ней, но сейчас... Веки его смежились, и он крепко спал. Турко в это время как тигр метался по комнатке назад и вперед. Он хотел выломать дверь, от чего его удержал Курво: за ней могли быть охранники. Каменные стены выглядели прочными, а единственное маленькое окошко было таким узким, что в него не пролезла бы и кошка. — Понимаю твой гнев. Однако бежать обнаженным и без оружия... — Курво, это гибель, — простонал Келегорм, но быстро взял себя в руки. — Дальше нас снова разлучат, и что тогда? Но долго рассуждать о будущем и планах побега братьям не пришлось: скоро пришедшие слуги родича Ульфланга вывели их со двора, проводив к новому дому — за соседним двором, недалеко. После чего их вновь разделили: старшего увели в покои наверх, младшего заперли в тесной как гроб каморке внизу. Марид ждал Келегорма в зале. В общем, истерлинг и сам видел, что серебристоволосый красавец не собирается подчиняться. Но это было даже веселее, чем когда рабы сами стелились под ноги — дикий невыезженный жеребец. Впрочем, рисковать он не собирался. Эльфа повалили на кровать с пышными перинами и множеством подушек. Пока несколько слуг привязывали руки и ноги к кованым витиеватым прочным решеткам в изголовье и у изножья, Марид любовался контрастом белоснежной кожи и алого шелка простыней. Потом почти нежно откинул серебристые волосы и провел рукой по острию уха. Эльф мотнул головой, и Марид едва успел отдернуть руку, прежде чем тот вцепился зубами в его пальцы. Но он только рассмеялся. — Ты напрасно гневаешься, — выговаривал он эльфу, словно несмышленому дитя. — Успокойся. Тише. Он несколько раз провел ладонью по его вздымающейся груди и животу, там, куда Келегорм не мог сбросить его руку, и улыбался. Однако эльф напрягался так, что Марид скорее опасался не за себя, а за него. Пожалуй, нужно было дать ему немного снотворного, которое варили из цветков мака: конечно, так этот желанный красавец на сможет почувствовать его ласк, а пробудет в полузабытье, но по крайней мере не будет вырываться, рискуя вывихнуть себе руки, ноги и шею. А что до чувств... со временем, быть может, и привыкнет. Эльфа силой напоили через металлическую трубку: пока ее просовывали в рот, он порезал себе язык и чуть не сломал зубы, но поневоле проглотил все. Скоро Турко ощутил накатившую слабость и только лежал, не в силах сопротивляться. Но сном назвать его состояние было нельзя: он чувствовал все словно через густую пелену тумана. Язык и тот заплетался. С уголка глаза скатилась пара слез и застыла. Он видел, как истерлинг в по-восточному ярко расшитом халате склоняется над ним и почти благоговейно касается его кожи, гладит причинное место, раздвигая его колени и бедра. Турко никогда не был ни с девами, ни с мужчинами — как и любой эльф, он ждал свою единственную. Чувства к Лютиен были чем-то сродни уязвленной гордости. Она была неплохой партией, этот брак давало бы принцам нолдор право призывать под свои знамёна дориатрим. Курво постоянно твердил, что дополнительные силы в борьбе с Моринготто не помешают, а сам Тьелко — гораздо лучший вариант для дочери Эльве, чем лесной бродяга. Тьелкормо соглашался, но об обладании дориатской утренней звездой как девой как-то не задумывался. Не видел ее близ себя и детей призывать... какие дети? Война же. А сейчас чужие грязные руки паршивого предателя-смертного скользили по его бёдрам, вызывая дрожь отвращения. Турко мечтал умереть — и в то же время понимал, что смерть без выполнения клятвы — это предательство памяти отца. "А это — не предательство? Не унижение, хуже которого нет?" — мысли путались, невидимая рука словно сжимала горло, мешая дышать. Он напомнил себе, что его взяли в плен силой — он не волен был спастись, но сделает все для этого! Если только его не продолжат опаивать этой дрянью, после которой и рукой не двинуть. Ощущения смазывались и растворялись в бесчувственности, но когда в него грубо втолкнулись два пальца, ощущения стали ещё более мерзкими. Он не понимал, что с ним делают, но знал, что это отвратительно; но мягкая постель и тепло обволакивал хлеще любого наркотика и усыпили третьего сына Феанаро быстрее. Марид со своей стороны не верил, что красавцем-эльфом до сих пор никто не воспользовался, однако на ощупь тот оказался девственно узок — он даже и сам не решился брать его сразу, решив растянуть удовольствие на пару дней и заодно приучить строптивого к себе. Пальцы его завладели небольшой принесённой тут же в спальню игрушкой, овальной, похожей на маленькое чуть вытянутое яйцо, которое он просунул эльфу в задний проход, чтобы растянуть мышцы и не порвать в первый раз, после чего оставил его там. Морьо очнулся от громкого окрика. Он вздрогнул, падая, ухватился за край будки, но все равно сбил колени об камни, которыми был вымощен двор. Над ним возвышалась фигура стража, рядом с которым стоял ключник и распорядитель при дворе Ульфланга. — Поднимайся. Ему вручили скребок, который Морьо отбросил. — Тебе не достаточно было плетей? — деланно удивился стражник. — Если он бессмертен, должен быть к ним привычен и нечувствителен, — предположил ключник. Но Морьо все равно вскрикивал после каждого удара: металлические крючки на концах плети впивались в кожу, раздирая ее. Курво вывели наружу, показали кольцо. — Сможешь сделать? — поинтересовался распорядитель. Курво взял кольцо, покрутил в пальцах. Потом кивнул. Сопротивляться было бессмысленно и глупо. Лучше усыпить их бдительность покорностью и бежать — но наверняка, потому что другого шанса может и не быть. А пока... Пока нужно подчиняться. Может, получится помочь братьям. — Сделаю. Его отвели вниз. Эльф рассматривал обстановку: витиеватые перила, драпированные дорогими тканями стены — похоже, местные поднаторели в изготовлении материи. Шелк по переливам и насыщенности красок напоминал аманский. Курво бросил взгляд на окна — решетки и ставни. Может, можно высадить, но сначала разведать обстановку. В отличие от Турко, Куруфин предпочитал все тщательно планировать. Кузницы располагались за домом — Марид владел ювелирными мастерскими. Курво огляделся. Обстановка была почти привычной: молот и наковальня. Формы для литья. Меха. Молотом можно было бы разбить чей-нибудь череп... Но не сейчас. Точно не сейчас. Куруфину предоставили место и материалы — рубины для огранки и небольшой слиток золота, и эльф без долгих разговоров приступил к работе. Соглядатаи никуда не делись — стояли рядом на случай, если он что-то учудит, но Курво и не думал об этом. Вскоре он окончательно погрузился в любимую работу. — О, ты хороший мастер, — хозяин довольно кивнул, что вовсе не значило, что он собирался делать этому эльфу какое-то послабление. Правда, он распорядился накормить его и дал ещё одни одежды — светлые и удобные. Спать ему предоставлялось тут же, с парой других подмастерьев (то были местные мальчишки) и старым полуслепым мастером: кроме того, и мастерские, и двор на ночь запирали, днём же они были полны людей. Морьо издалека видел, как брата-искусника повели прочь, и догадывался, что работа ему досталась полегче: сперва он ощутил неприкрытую зависть, но затем грубо одернул себя, ведь если хоть одному из них приходится легче, то и шансы спастись больше. И потом, как он был виноват перед предостерегавшим его Куруфином! Стыд до сих пор неприятно жег его похлеще чем плётка, которой Морьо отходили. Получив десяток-другой плетей, его бросили отлеживаться, и он молча сжавшись лежал за будкой, глухо постанывая. Собственный голос — и тот казался диким и глухим. Наверное, он больше ни с кем не будет разговаривать. Немой, обезображенный навсегда. Он вспомнил, с каким ужасом брат отшатнулся от него, увидев, что с ним сделали, и как жалостливо уговаривал поесть, несмотря на незаживший язык. Собака подобралась к нему, тихо скуля, и Морьо потрепал ее. Собаки любили Турко, но того вряд ли выпустят ещё хоть раз. Курво отвлекся от мыслей о побеге. Работал споро, не особо стараясь, но даже сделанные им кое-как кольца были во много раз красивее тех, над которыми корпели мастера. Ярче сияли драгоценные камни из-за искусной огранки, переливалось изгибами золото основы. Курво сначала дал себе слово, что не будет вмешиваться в работу мастерских, а станет делать лишь то, что приказывают, но долго он так не выдержал. Вскоре они эмоционально заспорили с хозяином из-за огранки — Куруфин срезал камень нещадно, ссылаясь на мельчайшие трещины, что не позволяли рубину играть красками в полную силу и с азартом истинного мастера заявлял, что надо делать либо хорошо, либо никак. Хозяин, который платил за вес камня, не желал терять выгоды. В итоге Курво с презрением фыркнул и пообещал сделать из крошки напыление на кулон. На этом и сошлись. Турко никто не вздумал отвязывать, и очнувшись от тяжёлого сна, он с ужасом ощутил в себе нечто чужеродное. Ощущение грязи внутри никуда не девалось, оно усиливалось и было несравнимо с ранами или ударами плетей. Боли инородный предмет не доставлял, и от этого было ещё ужаснее, ещё постыднее. Турко бился в своих путах сначала пытаясь вырваться целенаправленно, потом, когда он понял, что не может освободиться, все перешло в неконтролируемую истерику. Прибежавшие слуги закрепили его ещё ремнями, полностью ограничив движения. Он выл диким зверем, извиваясь и задыхаясь от бессильного гнева. Подошедший Марид любовался этой картиной, как засматривался он на стреноженных жеребцов. Он напрягся, пытаясь вытолкнуть его, но не смог — Марид положил руку на самый низ живота, нажимая в паху. Снова бесстыдно поласкал — возбуждения это не принесло, Турко вжался в постель, а стоило убрать руку, забился с новой силой, судорожно пытаясь высвободиться. "Так не пойдет. Он навредит себе или задохнется", — подумал Марид, но тут же, подумав и опровергая себя, покачал головой. — Скоро он устанет. И правда, сил у нолдо хватило надолго, он разодрал до крови кожу на запястьях и лодыжках, не давая даже обтереть ее, но и его силы были не бесконечны. К вечеру он утомился и замер, тяжело дыша. Марид смотрел на него удовлетворенно. Подошел к притихшему эльфу. — Теперь ты понял, что вырываться не надо? — Не смей меня касаться, — хрипло прокричал Турко, понявший основной смысл его увещеваний. — Ты сам себе вредишь. Эту ночь он оставил его провести так, решив посетить строптивого утром: если истерики продолжатся, без еды и питья он ослабнет совсем скоро и уже не будет противиться. Конечно, для усмирения оставалось зелье, но к нему приучать эльфа он не хотел. Морьо и ночь провел на дворе. Его подняли пинком, вручив в руки кайло и приказав вычищать стойла. Лежать, забившись в угол, и прятаться было для четвертого сына Феанаро еще невыносимей, и он согласился, уговаривая себя, что в этой работе позорного нет. Его отцепили, что сильно обрадовало — впрочем, бежать со двора не удалось бы: стены высились вверх на много футов, и верх их был увенчан оградой с пиками. Раны на спине саднили — особенно те, в которые попадал пот. Окружавшие слуги иногда его дразнили, и он огрызался, но тут же замолкал, услышав немой и чужой собственный голос. Без языка звуки не давались, и он зло стискивал зубы. Сильней всего злило то, что его не кормили, предоставляя таскать еду, которую тут давали лошадям и свиньям, и бесконечно заставляли что-то отмывать: скотный двор был покрыт грязью в три слоя, так что работы хватало. Морьо никогда не чурался труда, пусть и тяжелого, но такого грязного... Ульфланг и его воины из дружины часто смешливо поглядывали на него, просили принести что-нибудь, вымыть себе ноги или начистить сбрую своих коней: их забавляло то, с каким лицом немой эльф подчиняется. Стоило вспылить, и его избивали, так что он отлеживался, забравшись куда-нибудь прочь с их глаз. Много раз он хотел сбежать: для этого только и требовалось, что прыгнуть с отвесной стены, закрепив веревку, но он вспоминал путь через пустыню и понимал, что в одиночку и без воды и еды не перенесет его. Куруфин сдержал слово и за пару дней закончил кулон и кольцо. Работа и впрямь была потрясающей. Марид присвистнул: такое можно было дорого продать. Очень дорого. Эльф самодовольно улыбнулся, и Марид тут же нацепил маску невозмутимости. Нечего поощрять сверх меры. — Если это купят, сможешь увидеться с тем, что остался у Ульфланга, — небрежно пообещал он таким тоном, будто сомневался, что такая безделица кому-то понадобится. Курво засомневался, стоит ли выторговывать себе ещё привилегии, но решил, что главное — помочь Морьо. В том, что колечко понравится эдайн, он не сомневался. Разве что в том, что Марид сдержит свое слово. Он давно отбросил гордость и пытался выучить язык истерлингов, болтая со мальчишками-подмастерьями. Если нужно, искусник мог быть весьма дружелюбным. Сейчас Курво решил не поддаваться на уловки Марида и с деланным удивлением спросил: — Разве он еще жив? — А как же, — ответил тот. — Кровь... мне казалось, у него тяжелые раны. Это было правдой: через осанвэ Куруфин видел от Морьо одну кровь, то засохшую, то свежую из вновь посеченной спины, и уговаривал его смириться на время, чтобы набраться сил и сбежать втроем. Но Марид сдержал слово и через день один из слуг показал ему неприметный вход в соседний двор, отворив решетку. — Там твой родич, — он даже не стал караулить его, и эльф настороженно осматривался в соседнем дворе. "Брат, я здесь!" — позвал Курво через осанвэ. Под темным навесом было почти ничего не разглядеть, но в груде тряпья он увидел лежащего Морьо. Тут же притащил воды, промывая его шрамы, перевязал, как мог, с трудом сдерживаясь сам при виде того, как плохо приходилось старшему брату. Морьо промычал что-то, сам испугался своего голоса, посмотрел внимательно Курво в глаза и в осанвэ послал образ Турко. — Спрашиваешь, как он там? Я не знаю. Чувствую только, что он в сильном гневе. Марид сдержал слова и насчет Келегорма тоже и утром посетил своего непокорного красавца. Медленно извлек распиравшее его задний проход приспособление, но вовсе не покинул его. Дал немного напиться: Турко пил настороженно, и не зря — в воде вновь был слабый призванный его расслабиться отвар мака. После этого Марид маслом принялся смазывать его анус, скользя вокруг и с каждым разом проталкивая и поглубже. Что за мерзость! Турко мог сжиматься, но истерлинг был настойчив. С ненавистью Турко отвернулся от мучителя. Вырваться было невозможно, да и руки, вывернутые ремнями, болели. Марид удовлетворённо размазал свое семя по низу живота эльфа. Пленник явно был в отчаянии от того, что с ним сотворили. А ещё истерлинг с удивлением заметил, что, похоже, для пленника это все впервые. То есть не только девственно-узкий, но и... Невинный вообще? Как такое возможно? Ульфланг твердил, что эти остроухие были старше их стариков, и за столь долгую жизнь этот красавец не одаривал своими ласками ни дев, ни мужчин! Такого удовлетворения Марид не получал даже от связи с совсем юными девами и мальчиками. Взрослый, но сохранивший невинность! Он в очередной раз опробовал задний проход — похоже, пленник был достаточно растянут для своего первого раза. Марид, чувствуя, что снова близок к тому, чтобы излиться, оседлал бедра Турко. Эльф был достаточно смазан и растянут, путы не давали ему сдвинуть развратно расставленные ноги, а значит, ничто не мешало лишить его девственности по-настоящему.