Харадский пленник

Карантиру даже касания Курво сейчас показались чуждыми и неприятными — как и любые попытки дотронуться до себя, в его-то положении. Он благодарно кивнул брату, даже слишком сильно — так что это походило на поклон, и потащился наверх. Там палило яркое солнце, но от жары, как ни странно, тяжелее не стало, даже напротив. Будто его тело уже достигло верхних пределов чувствительности и боли. Помощник из него сейчас был никакой и даже ключник понимал это — тем более, что навоз на телегу грузили те же, кто его недавно насиловал. Ему швырнули тряпку, велев замыть остатки грязи в стойлах и вымести их перед этим. — Обернись назад, — над ним хохотали. Через весь двор протянулась полоса из капель крови. Морьо украдкой сжал оторванный кусок рубахи и просунул его под свои одежды, с отвращением к себе засовывая его в промежность и в анус. Курво тем временем вытер кровь в комнате и на лестнице и кинулся назад к дверце. Ему удалось проскользнуть по двору незамеченным, но, стоило ему перебраться через забор, как он нос к носу столкнулся с Маридом и замер, как кролик перед хищником, лихорадочно придумывая, что же теперь делать. — Что это? — ювелир ткнул пальцем, указывая на его испачканную кровью рубаху, от которой был оторван кусок. — А-а, ты ходил к брату. Вижу, тебя там уже потрепали, — решил он. Но тут же холодно добавил: — Увижу ещё раз, что ты околачиваешься невесть где вместо работы — велю приковать к верстаку цепью. А теперь иди. Курво выдохнул судорожно, сминая рубаху на груди. — Благодарю господина, — очень вежливо произнес он, кланяясь в ноги. — Если позволите, я бы загладил свою вину, — вкрадчиво продолжил он. — Мое мастерство к вашим услугам. Марид кивнул, видно, и так не сомневался, что выжмет из Курво все, шантажируя не одним, так другим братом. — Мне привезли дорогой синий сапфир, да камни почти все с изъянами. Иди, решай, что делать, — напутствовал Курво он и неспешно пошел прочь. Курво поглядел ему вслед. Он уже определил для себя характер этого истерлинга: Марид не был воином, как Ульфланг, и, как торговец и ювелир, обладал более мягким и гибким нравом, так что однажды у него удастся вытребовать и нечто большее, чем возможность иногда видеть брата. Шантажировать было бессмысленно — Курво не решился бы портить сапфиры просто из любви к искусству. С изъянами расправлялся правда нещадно, но зато сапфирная россыпь пошла на диадему в форме диковинной птицы. Курво так увлекся диадемой, что забыл о ходе времени и остался трудиться в мастерской даже после заката солнца — свет ему не особо был нужен. Марид одобрительно кивал и хвалил себя в мыслях за решение купить этого нолдо. Он предвкушал, как разбогатеет и будет поставлять украшения ко двору самого правителя. С одной стороны он сочувствовал Курво как мастеру и полагал, что человеку искусства без свободы нельзя, с другой — ни за что не хотел лишаться его. Но если с Курво можно было договориться, то среброволосый эльф пока не желал даваться. Очень жаль — ведь Мариду так хотелось похвастать своим восхитительным приобретением. Он хотел предстать на пиру с красивым рабом, а тот не то что отдаваться добровольно — силой покорить себя не дал и лежал в одиночестве, отказываясь от еды. Светлые глаза смотрели словно сквозь Марида, и господином он называть его не собирался. Морьо притащили вечером к Ульдору. Швырнули на колени. Истерлинг улыбался хищно тонкими губами. — Не ожидал, что ты выдержишь, да ещё работать сможешь. Морьо рванулся к нему бешено, но эльфа сбили с ног ударом в пах. Ульдор шагнул к нему и прижал его причинное место тяжёлым сапогом, надавил на несколько секунд и ослабил давление. — Надеюсь, ты теперь понимаешь, где твое место, псина, — проговорил он, ухмыляясь. Морьо замер. Кивать он не хотел, соглашаться не собирался — а возразить не мог, разбитый вчера рот болел, в горле першило, и видя улыбку врага, он вспоминал, как тот овладевал им. Его снова медленно затрясло. Он побелел от гнева, что с ним случалось редко, но промолчал. Ульдор склонил голову набок. — Не понимаешь? Может, тебе не хватило? Я могу тебя привязать на площади так, чтоб тебя сношали все желающие во все дыры, пока ты не сдохнешь под очередным мужланом. Или отдать на развлечения с собаками. Думаешь, они раздерут тебе глотку? О нет, в наших борделях знают как пробудить у животных инстинкты размножения так, чтобы они забыли, что перед ними двуногое создание, а не течная сучка. Он говорил негромко, размеренно и очень уверенно. — Если б ты мог сдохнуть, ты бы уже сдох. У тебя была возможность покончить с собой — я оставил нож на столе там, где ты валялся без чувств. Но ты не смог. Значит, это все брехня про вас, остроухих. "Чего ты хочешь?" — Морьо рад был бы спросить у Ульдора, как умилостивить его, но вырвались изо рта только хрип и мычание, что немало позабавили приближенных его мучителя. Выказывать снисхождение к нему Ульдор не собирался. — Ты скотина и сдохнешь как скотина... Если сможешь. Мой отец пленил тебя в бою — не рассчитывай, что я не припомню тебе, как ты презирал нас. Не ждал, что окажешься рабом своих бывших слуг? Ульдор насмешливо смотрел, казалось, оценивая, что ещё он мог бы сделать, чтобы довершить картину полного унижения Морифинвэ. — Я тебе выбью остатки зубов, чтоб никогда не касался, пока лижешь нам. И подколенки перережу — будешь на четвереньках бегать за мной, выпрашивая немного ласки. Ты ведь и так как пёс — пьешь из луж, еду воруешь у моего скота. На протяжении этой речи Ульдор медленно отдавливал Морьо то член, то вставал на его руки, прохаживаясь, будто мечтал раздробить ему все пальцы. Наконец он ткнул Морьо под ребра. — А теперь на колени, остроухая тварь. Посмотрим, как ты усвоил урок. — Он заставил эльфа запрокинуть голову, вглядываясь жадно в серые глаза. — А ещё здесь твои братья. Не забывай, — вкрадчиво произнес он. — Так что тебе же лучше будет, если ты согласишься на все добровольно. Будешь брыкаться — рядом с тобой на площади привяжем двух других. Марид наиграется и уступит обоих. Мы не поскупимся, если понадобится тебя наказать. Это же ты втянул их в это дело. Кстати, тот, который мастер, мне даже понравился. Во всяком случае, он не смотрел на нас, как на скот. Морьо с ненавистью промычал нечленораздельное ругательство — да уж, Курво и впрямь умел притворяться лучше него. — А если ты посмеешь и сумеешь сдохнуть без моего дозволения, то на цепь сядет белобрысый, — наконец припечатал его Ульдор. Морьо сдавленно простонал. Он не мог приоткрыть рот, с углов текла кровь. Ульдор просил обслужить его и не собирался ждать, а он даже не мог открыть рот пошире. Наконец, раскрыв губы, он уцепился за мучителя руками и взял в рот его член, зажмурившись и явственно ощущая тошноту и отвращение от собственных действий. Ульдор крепко прижимал его головой к своему естеству, не давая отодвинуться, и негромко посмеиваясь. Он верно угадал, что пленник чувствует свою вину перед братьями, и уверенно играл на ней. Член тёрся об его горло, Ульдор грубо насиловал его рот, но быстро кончил, отбросив Морьо от себя и смотрел, как кровь с семенем стекают по подбородку эльфа. Истерлинг неожиданно для себя ощутил даже нечто вроде интереса к гордому пленнику и определенно наслаждался им, и гордое обиженное выражение лица казалось забавным. Он ухватил Морьо зашиворот, когда тот хотел отстраниться и развернул, обходя его сзади. Задрал полы длинной рубахи, пол котором Морьо был обнажен, грубо выдернул тряпку. В этот раз он сношал его легко, без малейших препятствий, не считая крови, что стекала и размазывалась по бедрам обоих. Эльф только стонал, бессильно царапая пальцами землю. Ульдор пару раз шлёпнул его — не больно, почти любовно, но как унизительно, точно шлюху. Морьо замер. — Не ври, не ври. Знаю, ты не сдохнешь. Ульдор брезгливо обтер член и отошёл от несчастного эльфа. Морьо так и стоял на четвереньках, опустив голову. Вздрагивал. Темные волосы закрывали лицо. Ульдор ухмыльнулся. — Я бы заставил тебя вылизать пол языком за собой, да у тебя его нет. Поэтому... — Он отрезал два больших куска от рубахи пленника. Теперь зад Морьо мелькал в прорехах при каждом движении. — И дырку свою заткни, чтоб не пачкать все подряд, — брезгливо сказал он с усмешкой. Морьо до боли в пальцах стиснул кусок тряпки. Снова принять унизительную позу, присесть, раздвинуть бедра и втолкнуть в себя сжатую тряпку — все это пришлось делать под его взглядом. Ульдор снова пнул его, и Морьо не удержался на ногах, поскользнулся, распластавшись, к пущему его удовольствию — и истерлинг наконец вышел. Морьо напряжённо выдохнул сквозь зубы. — Эй ты! Долго тебя ждать!? Почему не натаскал воды лошадям? — уже звали его снаружи. Ульдор чуть позже направился к Мариду. — Сношали нашего пленника всей дворней. Живехонек. Уже сам сосет и подставляется. Ни разу даже сознание не потерял, по трое принимал всю ночь. Нет, не помирают они, так что можно не нежничать. Хочешь — сам посмотри на псину Марид неторопливо прошел с ним до двора, где Морьо, отворачиваясь, помогал принести сена и воды скотине, и покачал головой. — Этот кажется крепче, чем мой, хоть и смотрит волком, — Марид поцокал языком, глядя на окровавленные бедра пленника и откровенно видневшиеся бедра и зад, и решил, что будет показывать его своему мастеру, чтобы не стал слишком строптивым. Другой, среброволосый, казался сложенным изящнее, и Марид не решился бы так мучить его. Ему уже не терпелось снова овладеть им. Курво заканчивал работу над очередной безделушкой — тщательно ограненные сапфиры были пущены на медальон, в котором можно было хранить локоны волос. Услышав шаги, поднял голову. — Почти готово, господин. Сейчас проверю механизм и повешу на цепочку, — улыбнулся он, хотя глядел настороженно. Марид сел рядом, полюбовался работой, надел на глаз оправу с увеличивающим стеклом — тонкая умелая работа так и просила порассматривать ее подольше. Сапфировая крошка переливалась, отдельные зерна сверкали мелкими гранями. Оба замолчали ненадолго. — В следующий раз вплети в узор дикую ласточку — символ дома правителя, — пожелал он. — Сделаешь ещё несколько таких же? Он помолчал и добавил: — Твоему брату там приходится нелегко, но если справишься до вечера, ночью незаметно можешь сходить к нему. Я дам бальзама. — Сделаю, — кивнул Курво, стараясь не терять невозмутимости. Пока о большем просить было рано. — Мне для ласточки понадобится алмазная крошка и черные топазы. Он и правда справился со всем до вечера — четыре кулона с изящными силуэтами ласточек в центре. То, что пару раз при огранке дрогнула рука, заметили бы разве что Тьелпе и Феанаро. Курво с поклоном вручил изделия хозяину и, прихватив чистую ткань и бальзам, бросился к калитке. О Турко он подумает потом, сейчас главное — помочь Карантиру. Его брат лежал у стены дома, за крыльцом и собачьей будкой — надеялся там укрыться от Ульфланга и остальных вастаков, считавших его девкой для удовлетворения своей похоти. Услышав шорох, он затаился, а потом ему в голову пришло, что так невесомо мог ступать разве что эльф, и тогда он привстал, высунувшись, и позволил себе негромко застонать. Натруженная спина болела, сожжённая на солнце кожа горела огнем. "Курво, — он поглядел на подбежавшего к нему брата, — Курво, убей меня. Любая судьба лучше этой. Нет таких мучений, которые страшнее моих. Что бы ни решили Валар, от которых я отрекся". Он дотронулся брата и попытался взять его руку в свою, но ладони дрожали. Курво молча смотрел на брата. Милосерднее было бы и вправду убить, но... Тут вспомнился отец. Смерть каждого из них лишала их возможности выполнить клятву, а значит, обрекала дело отца на неудачу. Он снова глянул на распростертого у своих ног Морьо. Тот продолжал смотреть с отчаянной мольбой. Курво принял решение. Это было жестоко, но клятва превыше всего. В конце концов, Морьо сам был виноват в своей беде. Так же как и Майтимо, даже сильнее. — Сдаешься? — жёстко усмехнулся пятый. — После того, как подвёл нас? После того, как из-за твоей самоуверенности Майтимо проиграл битву, к которой мы готовились пятьдесят лет? Просчитывали каждый ход, собирали союзников? Я тебя предупреждал, что их надо опасаться. Узкоглазые дикари, сказал ты. Можно бросить первыми под секиры орков, сказал ты. Они за золото легко продадут своих рабов и свои мечи, сказал ты. Моргот выставляет огромное количество тварей, мы должны делать так же, сказал ты. Нет, они мне преданы — я им плачу, сказал ты. А теперь ты собираешься трусливо умереть, сбежать? Не искупив вину перед всеми нами и отцом. Знаешь, кто заплатит за твою смерть? Не я — мне на себя плевать, пусть даже шкуру сдирают. Тьелко. Его не трогают. Пока не трогают, но я его ни разу не видел с тех пор. Если ты умрёшь, что будет с ним и со мной? Я бы может и пошел на это, если б рисковал только собой. Но Тьелко я подставлять не собираюсь. Морьо отвернулся и прекратил взывать к брату. Слова Куруфина жгли ещё сильнее, чем хлыст Ульдора, и справедливость их оскорбляла и обескураживала. Значит, надежды нет и надеяться не на что: он будет молча подыхать тут — вернее, гнить заживо. "Тогда уйди, — попросил он. — Мне больно на тебя смотреть". Но Курво не ушел. Его касания казались грубыми, хотя брат вряд ли старался специально унизить его: просто лечил, смазывая открытые раны и порезы чем-то едким. Заставил раздвинуть ноги, вытащил и брезгливо оглядел тряпку. — Что это? — он отбросил ее и запустил ладонь между ног к заднему проходу, гладя его. Морьо скривился. Куруфин вздохнул. Морьо и правда приходилось плохо, и он, Куруфин, понимал его желание умереть. Понимал — и не желал принимать. — Мы выберемся. И тебе нужно дожить до этого момента целым. Нужны силы — вернуться домой. Мы можем пережить твоих хозяев — век смертных недолог, — терпеливо объяснял он, смазывая задний проход брата. — Или им надоест мучить тебя. Я попрошу тебя в подмастерья — скажу, что ты тоже неплохой мастер,получше смертных щенков. Там над тобой не будут измываться. А потом выберем подходящий момент и сбежим. Братья наверняка живы — мы соберёмся и пойдем на Врага, не размениваясь на вшивых смертных. Да, ты совершил ошибку — но ты пытался. Ты хороший правитель, Морьо, и ты вернёшься к своим верным, как вернулся Майтимо. Ты останешься лордом, несмотря ни на что. Ты считаешь отсутствие языка уродством? Ты сможешь отдавать приказы письменно и общаться осанвэ. Ты справишься, брат. Морьо слушал утешения брата и слезы текли из глаз, горячие и жгучие, хотя он вовсе этого не хотел. Ему стало легче и он доверялся его движениям. Пожал его руку. "Спасибо, Курво. Если бы не ты..." Слова не слишком его обнадежили, — ясно, завтра над ним станут измываться снова, но брат напомнил, ради чего стоит жить и перетерпеть это. Он встал перед братом на колени и обнял его ноги, прижимаясь. Кивнул. Боль и усталость мешали распрямиться. — Ну, что ты, — Курво похлопал его по плечам. — Встань. "Не могу". — Мне надо идти, Морьо. Не забывай о долге и не падай духом. Курво ушел к себе, Карантир, хромая, поднялся, чтобы лечь где-нибудь в сарае. К утру ему и правда стало легче — настолько, что боль отпустила. От этого ожидание новой боли стало мучительнее. Где-то глубоко зарождался страх, что вот-вот начнется все сначала Ульдор знал, что переход от боли к облегчению только усиливает пытку — поэтому и не мешал свиданию братьев. Даже самого стойкого подтачивало ожидание боли — куда хуже, чем сама боль. Марид знал про его угрозу выкупить Куруфина — но он ни с кем не собирался делиться столь искусным мастером, напротив, даже хотел пообещать, что выкупит Морьо у Ульфланга, если бы не сомневался, что те согласятся. Следующим замыслом хитрого ювелира было показать Турко, каково приходится его брату, чтоб тот стал посговорчивее. Оставалось только выбрать время и пригрозить, что если он не смирит свой нрав, брата начнут пытать. С этими мыслями он и поднялся наверх, где держали Турко. Среброволосое его сокровище пришло в себя, но его кормили и поили насильно, не отвязывая, боялись, что эльф повредит себе. Турко пытался отказываться от еды и кусался по возможности. Запястья были растерты в кровь — сын Феанора не оставлял попыток вырваться. Пытался растрясти изголовье кровати, вывернуть руку из ремней, выломать витиеватые украшения изголовья — все было напрасно. Марида встретил полным ненависти взглядом и невозмутимым выражением лица. Ничего, сейчас он найдет способ убедить его отдаться себе спокойно, может, даже с охотой. И Марид посмотрел на Турко с некоторой грустью и в то же время затаенной надеждой, а потом вкрадчиво начал: — Драгоценность моя, ты хочешь увидеть брата? Турко не отвечал, не понимая языка, хотя начал смутно догадываться, что истерлинг что-то предлагает ему, и посмотрел настороженно и зло, не ожидая ничего доброго. Его связали цепью и свели вниз, провели в соседний двор, и Марид велел позвать Морьо. Ювелир обратился к Ульдору, спрашивая, можно ли поразвлечься с его распутной девкой — так они называли теперь четвертого сына Феанаро. Тот кивнул. — Или, может быть, стражники захотят спустить в него все по очереди, — расхохотался он. Перед Турко стоял Морьо — но каков был его вид! Избитый, еле похожий на себя, в кровавых коростах, обнаженный внизу до причинного места, он отвёл взгляд от брата. Морьо стиснул зубы. "Не поддавайся на их уговоры". Келегорм побелел. Марид, который видел на его лице только бешеную злость и равнодушие, теперь мог наблюдать целый спектр эмоций: ужас, неверие, жалость, почти физическую боль. Сейчас, не похожий на восковую статую, Турко казался ещё краше. — Что вы с ним сделали! — вскрикнул он. — Балроговы дети. Орки, и те милосерднее. "Брат, нечего меня жалеть. Это я решил заключить союз с этими предателями. Это по моей вине вы попали сюда, — сейчас Карантир говорил словами Курво. — Сохрани себя в целости, не жалей, а мне уже ничего не страшно, даже если они прикажут своим собакам порвать меня на части", — добавил он. Марид дёрнул цепь, заставляя посмотреть на себя. — Ну что? Пожалеешь брата и согласишься подарить мне немного ласки? Или сейчас Ульдор велит пустить твоего брата по кругу. Может, кинет его псам. Турко опустил ресницы и отрицательно мотнул головой, глянув на Марида все с той же бешеной холодной ненавистью. Потом перевел взгляд на Морьо. "Морьо, какая разница, кто в чем виноват. Если бы мы с братом были осторожнее, у нас были бы дориатрим, и не было бы вообще нужды в истерлингах. Ты нас приютил после Нарготронда и ты ни в чем не виноват!" — Похоже, не сильно он заботится о братце, — помрачнел ювелир. — Проверим, — усмехнулся Ульдор и махнул слугам. Морьо один из вастаков подсек ударом, и он упал на четвереньки. Подняться ему не дали. Содранная рубаха обнажала светлую кожу, запекшуюся кровь вокруг заднего прохода, еле успевшие затянуться ссадины. В этот раз пленником побрезговали все. Ульдор обошел его, пнул, но мараться не стал. Достал плеть из-за пояса и хлестнул по едва затянувшимся порезам на спине. Раздался глухой немой стон — точно пороли животное, а не разумное существо. Пороть его вастакам быстро надоело, и Ульдор свистом подозвал пса — не дворового, а натасканных псов (за ними сходили на задворки города, в бордель). Огромный пёс обнюхал предложенную добычу и сперва отошёл. Его стали натаскивать, и наконец собака поняла, что требуется. Турко, который до этого молчал, отрешённо глядя вдаль, встрепенулся. Дернулся к псу, приказывая остановиться — куда там. После ухода Хуана отношения с келвар у него разладились, а эта тварь, наверно, и так бы не подчинилась. Пёс был похож на морготова прислужника, гаура. Из тех, что, по рассказам, загрызли Финдарато. Тогда Турко расширенными глазами уставился на пса и дернулся с мольбой к Мариду. — Не надо, останови их. Пожалуйста! Ульдор схватил Морьо за темные космы и прошипел ему на ухо. — Ты же понимаешь, что если уговоришь его не вмешиваться, он окажется на твоём месте? "Подлые твари, — Морьо сделал последнюю попытку удержать брата от согласия. — Не надо, Турко, прошу. Они все равно обманут, прости, прости, что я навлек на тебя это все". Осанвэ прервалось, потому что его пронзило острой болью. Пёс вцепился в него, не давая вырваться, и толкался членом в его задний проход. Морьо взвыл. Келегорм закусил губу: в конечном счёте стоило предвидеть, что ему не дадут отказаться. — Прекрати, убери своих псов! Освободи брата, я согласен, — сказал он, сам себе не веря. Языка истерлингов он не знал, но по тону его было ясно, что он готов договориться. Марид довольно кивнул, получив желаемое. Пса оттащили за ошейник, Морьо упал на бок в пыль и сжался, стараясь не рыдать при брате, но когда он обернулся, то увидел, что Турко уже увели.