Харадский пленник

Келегорм молчал, пока его вели в покои. Курво следовал за ним — его взяли в качестве переводчика. В покоях Турко остановился и впервые глянул на Марида с мольбой: — Забери его. Не дай им мучить его, и я... — Он замолчал. Пообещать, что будет покорен? Но он никогда не сможет добровольно согласиться на это... Он поймал взгляд Марида и снова опустил глаза: — Ты обманешь. Ты его не выкупишь, — глухо произнес он. Курво перевел ювелиру слова брата. Марид покачал головой, довольно улыбаясь тому, что красавец наконец дрогнул. — Речь сейчас шла не о том, чтобы выкупить его. Только о том, чтобы прекратить его мучения. А выкуп... Посмотрим, насколько хорошо ты станешь меня ублажать, — добавил он и кивнул Курво: — Переведи это твоему брату и добавь, что если он не согласится, мы спустим на пса снова. Или Ульдор выдумает что-нибудь еще. Курво молчал, потом вздохнул. — Я попробую с ним поговорить сейчас. С вашего позволения, господин, — поклонился вежливо и, получив утвердительный кивок, обратился к брату: — Турко, ты уверен? Я не знаю, что тебе посоветовать. Морьо в любом случае в таком положении, что ему не поможешь. — Я не позволю ему даже коснуться себя, мне тошно от этой мысли, Курво! — взвился от гнева Келегорм. — И как я могу поверить косоглазому лжецу? Пока Морьо не будет в безопасности, я не собираюсь поступаться собой, я принц нолдор, а не шлюха! Курво передал Мариду слова брата, и тот улыбнулся. Что ж, чем дольше оттягивать момент, тем слаще будет близость, когда он ее добьется, и это вызывало у него азарт. Курво снова поклонился. — Вы понимаете, Тьелкормо не был до вас ни с девами, ни тем более с мужчинами. Так уж у нас заведено — брак единожды и навсегда. Из нас троих только я делил ложе с женщиной, хотя я младший. Разумеется, мой брат... Не может согласиться пойти против себя и наших обычаев. Морьо не выдержит пыток и просто умрет рано или поздно от издевательств. Если вы заберёте его, Тьелко согласится на все. Интонации у него были мягкие, вкрадчивые, как тогда, когда он уговаривал Тьелко на брак с Лютиен. — Как может младший брат жениться вперёд старшего? Что ты несёшь? — накинулся на него Марид. — И Ульдор сказал мне, вы не умираете, вас не убить так легко! Но умом он понимал, что есть правда в его словах, и добавил: — Ну, до завтра ваш братец не сдохнет, а я подумаю. И ты подумай, мой хороший, — он потрепал Келегорма по щеке, благоговейно коснулся волос. Все равно он добьется своего, и девственность эльфа лишь добавила ему желания. Курво пожал плечами. — У нас от старшинства брак не зависит. Если позволите, я с ним поговорю. Наедине. — Никаких бесед. Пусть сам думает, — Марид подозревал, что братья могут сговориться, хотя и не подозревал об осанвэ. — Как вам будет угодно, мой господин, — снова склонился Куруфин. Поймал осуждающий взгляд Турко: "Когда ты стал рабом этому ублюдку?" "Когда он заплатил за нас обоих. Мало тебе Морьо? Хочешь его дорожкой идти?" "Предлагаешь поступиться честью?!" "Предлагаю поторговаться" "С Морготом торгуйся, продажная шкура. Я не дам ему это делать со мной". Курво развел руками. — Сволочь! — выкрикнул Тьелкормо вслух, — сам в кузнице колечки делаешь, а меня под эту жирную скотину подкладываешь? Уж не моим ли телом ты выкупил себе право заниматься любимым занятием? — Что ты несёшь, ты же сам слышал... — Откуда я знаю, что там ты с ними обсуждаешь на их змеином языке?! Откуда я знаю, что ты обсуждал, пока меня держали в той клетке? — Заткнись! — вспылил Курво. — Предатель! Разговор переходил границы братского общения, и это было видно даже без понимания квенья. — Кажется, братец не очень-то намерен прислушиваться к твоим словам, — с иронией заметил Марид. — Наверное, потому что ты младший. Вы закончили? Можешь быть свободен. — Ты глупец, Турко. Он возьмёт свое и не даст взамен ничего, — криво улыбнулся Куруфин. — Вот увидишь. В лоб невозможно победить служителей тьмы. И, снова поклонившись, вышел, не оборачиваясь. Но Келегорм не был бы самим собой, если бы согласился отдаться по своей воле, и никакие слова и увещевания не могли сбить его с выбранного пути. Ничего извне, только собственные размышления. Марид, получив отказ, велел приковать его снова, силой брать не стал, выжидая. Тьелко получил передышку и одновременно возможность подумать. Кажется, Курво устроился и впрямь лучше всех — тут он не сомневался и не испытывал укоров совести за то, что бросил ему обвинение в предательстве. Но Морьо... У него все внутри переворачивалась, стоило вспомнить четвертого брата. Получается, его насиловали давно — Келегорм на его месте давно уже бы повредился рассудком. Куруфин до вечера работал в кузнице. Уже ночью выдал ограненные камни ювелиру и цветастыми речами на истерлингский манер выпросил у господина право повидаться с Морьо. Причем последним аргументом было: "А вдруг Морьо умрет? Тогда как вы будете уговаривать Тьелкормо?" Марид смотрел на Курво, явно понимая, что тот хочет использовать свидание в своих интересах, и хотел отказать, но опасался, что в этом случае искусник начнет работать назло и плохо. Этого ему не хотелось — и он согласился. Курво тихо скользнул внутрь соседнего двора под пологом ночи. В этот раз брат прятался в сарае: он негромко позвал его через осанвэ. Сплошное кровавое месиво, в которое превратилась его спина, заставляло сердце сжаться. Но сильнее собственного здоровья волновало согласие брата. "Турко... Как он?" — Морьо взволнованно посмотрел на брата. — Турко пока в порядке. Не хочет ни на что соглашаться, пока тебя не заберут отсюда, — Курво сел, устроил Карантира головой на коленях, осторожно занялся ранами. — А Марид не хочет тебя выкупать. Или Ульдор не хочет отпускать. Я не понимаю, почему и какой им от тебя здесь прок. А ваше упрямство... Я опасаюсь, что ты утянешь Турко на дно выгребной ямы, где уже барахтаешься сам. Настаиваешь, чтобы он не поддавался? — он прекратил смазывать спину и внимательно поглядел в глаза. — Это только разозлит их, и он закончит тем же, что и ты. "Выгребной ямы!?" — в глазах Морьо сверкнул злой огонь. Как ты ни был он слаб, руку брата отбросил с гневом. Что он себе позволял? "Что ты думаешь? Все должны лебезить перед ними, прислуживать в надежде на то, что косоглазые твари смилостивятся и отпустят домой с богатыми дарами? Такого не будет!" — И Морьо отвернулся. Курво всегда мог напомнить ему про вину, про клятву, а все же Морьо считал, что не виноват в своих несчастьях и в том, что истерлинг Ульдор именно его избрали козлом отпущения. Брату лишь повезло, что у него есть умелые руки, иначе он подставлялся бы ему или замирал под плетью Ульдора. Пусть хотя бы Турко останется цел и невредим — это лучше, чем если тяжело израненным будут оба. "Вместо того, чтобы гнуть перед ними спину и угождать, ты бы лучше подумал, как нам сбежать отсюда, братец", — и Морьо, послав ему эти слова через осанвэ, закрыл свой разум от брата. — Думаешь, я об этом не думаю? — пожал плечами Курво. — Постоянно думаю. Но пока возможностей нет. Не злись, Морьо. Я понял, больше в ваши с Турко отношения не вмешиваюсь. Он поднялся. — И все равно они добьют Охотника рано или поздно. А его упрямство только ухудшит его положение. Ты всё ещё считаешь, что его мнение тут что-то значит? Зря. Турко в это время размышлял. Он потянулся через осанвэ к Карантиру, почувствовав его злость, увидел кровь и грязь под его ногами, почувствовал, как тот унижен и разбит и ещё раз решил, что надо его вытаскивать любой ценой — но так, чтобы была гарантия... А ее нельзя было получить. Он попытался затем продумать дальнейшие действия, что выходило хуже. К примеру, он откажет снова и рассердит Марида. Да, тут Курво прав, однажды тот устанет и прогонит его прочь или отдаст Ульфлангу обратно. Турко тяжко вздохнул. Подчиняться грязным похотливым рукам Марида и увещеваниям пятого брата было неприятно, но Курво, как всегда, оказался дальновиднее его. Ювелир, впрочем, выжидал. Утром слуги как всегда принесли еду — Турко отчётливо осознал, что к нему относятся как к кукле или неразумному дитяте. Его желания не играли никакой роли — его кормили насильно, держали в кровати насильно. Значит, и близость с ним Марид будет иметь столько раз, сколько захочет... Тоже насильно. По крайней мере, пока он оставался в цепях и всячески вырывался, у него оставалась иллюзия того, что он не согнулся и не превратился в подстилку, забыв о чести. Вывихнутые запястья напоминали о том, что он не сдался. А вот Курво сразу согласился делать все в угоду этому истерлингу — и что? Разве он прекратит после этого общение с братом? Но то было совсем другое, чем у него. Марид приходил по вечерам, гладил волосы, иногда приказывал переодеть в шелка, прикладывал к нему серьги и наручи, венцы и ожерелья, увещевал, сравнивал с дикой розой, пока Турко силился разрывать одежды. — Впрочем, обнаженным тебе лучше, — решил Марид, когда Турко удалось порвать шёлковую тунику. Провел пальцами по волосам. — Отвяжите его, дядя, — нехорошо ухмыльнулся Ульдор. И неожиданно добавил на синдарине: — Беги, если хочешь. Твои братья заплатят сполна. — Ты в уме? Он же сбежит! — вскинулся на него Марид. Но Турко посмотрел на них с Ульдором, широко открыв глаза. Проклятые твари. Подобная угроза не приходила ему в голову — и в то же время она была так очевидна и естественна, что Турко вмиг ощутил себя глупцом. Курво прав. Глупец он и есть. Эти мысли лихорадочно скакали у него в голове. — Далеко не убежит. Отстегивай. У нас хватит бойцов, чтоб его изловить, — тихо пояснил он. И продолжил на синдарине — негромко и уверенно: — Ювелир займет твое место. Ты злишься на него за то, что его не мучают? Отомсти. Ты будешь свободен, а он будет страдать. А тот, что в нашем дворе... Отец обещал подрезать ему ноги, чтобы он передвигался только на четвереньках, как зверь. Это будет даже забавно. — Нет, — прошептал Турко одними пересохшими губами и облизал их. Этого он позволить не мог, и все перебирал в уме варианты: что же делать? — Что ты сотворил с ним? Может, ты и диких львов умеешь заклинать? — подивился присмиревшему эльфу Марид. Он освободил его от оков и гладил, хотя и с долей опаски, а Турко только беспомощно смотрел, но и не думал отбрасывать его руку. Грудь его вздымалась — он явно нервничал, но это напряжение только нравилось Мариду. Он гладил его, расчесывал спутанные пряди, бесстыдно ощупывал интимные места, целовал соски — на лице эльфа было только страдальческое выражение. Ульдор, улыбаясь, смотрел на пленника. — Ты даже не можешь говорить с нами и удивляешься, что к тебе относятся как к игрушке? А что ты можешь нам предложить, кроме себя и своего служения? — Ты поступаешь подло, принуждая меня к близости меня через братьев, — ответил Турко. — И я не собираюсь служить тебе. Телом — может быть. Но не душой. Ничего больше противопоставить им он не мог, что чрезвычайно угнетало его, и он отвернулся, ложась ничком и закрывая лицо руками. — Ты еще самонадеяннее и глупее, чем я думал, если считаешь, что кого-то интересует душа раба, — продолжил Ульдор жестоко. — Разве вас интересовали наши желания и стремления, когда вы лгали нам о священной войне за свободу? А вы дрались за драгоценные камни. Да, они магические и дают благословение, молодость и бессмертие — но не для смертных, которые должны были добыть эти камни своими мечами для вас. И твоя душа нам не нужна — только послушание. Иначе, — он многозначительно ухмыльнулся, подмигнул дяде — осторожнее с ним. Он смирится, только нужно время. И он пошел прочь. Обвинения Ульдора совершенно припечатали Турко и стали ещё одной каплей к тем сомнениям, которые были у него. Ему было тошно от всего происходящего. Если бы он понимал речь истерлингов лучше, то услышал бы, как Марид мягко утешает его. Но никакие добрые слова, призванные отдаться и обменять покорность на хорошее отношение не смирили бы его больше, чем произнесённое недавно Ульдором. Турко глядел на восторженно касающегося его Марида, и в глазах его плескались горечь и отвращение к самому себе. Тот жалел, но тоже полагал, что Турко привыкнет. Он настойчиво гладил его, вылил лужицу пахучего масла в ямочки на пояснице, размазывал его по щели между ягодиц, уделяя внимание заднему проходу. — Ну, покажи себя. Если ранка не зажила, я не стану требовать близости, — просил Марид. Турко и не думал отвечать на просьбы Марида — но тому достаточно было, что пленник перестал походить на дикого жеребца и навредить себе, а уж недовольство на лице его не сильно тревожило. Он развел ему ягодицы, заметил, что ранка затянулась, и принялся обводить анус круговыми движениями, распределяя масло поглубже. На ласки тело не отзывалось, — странно это было, тем более, что Марид впервые хотел угодить и приручить к себе раба, научив его получать удовольствие. Но Турко чувствовал только тошноту, а потом тяжесть приникнувшего к нему тела. В первый раз впустив себя естество Марида, он вскрикнул, но потом прикусил губу, решив не доставлять истерлингу удовольствия слышать свои стоны. Ульдор через время опять навестил дядю. — Ну что, смирился твой остроухий или опять чудит? — спросил молодой воин, угощаясь чаем в палатах дяди. — Красивые редко бывают к тому же умны, о сын моей сестры. Ему приходится терпеть. Смирения нет, но страх за братьев не даёт ему мне перечить. Думаю, он привыкнет, — предположил он. — Если честно, я сомневаюсь, что он, по природе своей, сможет искренне получать удовольствие от твоих ласк. Не слышал о любви остроухих мужей. Но он, полагаю, научится подчиняться и дарить ласки в ответ. А его личные чувства... Надеюсь, ты не мечтаешь о его любви? Марид развел руками. — Разве я похож на мечтательного юнца? Нет, я удовлетворюсь его привычкой. Не хочу подвергать его пыткам. Он хорош даже печальным, как сейчас. Оставив Турко после второй близости вздрагивающим, он хотел отвести его обмыться, но тот не пожелал подниматься — тогда Марид обмыл его сам, и Турко терпел, под конец отстранялся, отодвигаясь на другом конце ложа, и там уснул, укрытый одеялом. Ульдор же спустился во двор. Морьо убирал навоз — его все же ночью попользовало трое выпивших стражников, которым срочно понадобилось утолить жажду плотских утех, а тратить деньги на бордель они не хотели. Сношая эльфа, они шутили, что чувствуют себя, будто с животным любятся. Едва заживший анус снова кровил, а тело сотрясали судороги боли временами, и эльф замирал, пережидая. Ульдор оглядел пленника. — Ну что, нравится, когда тебя берут насильно? Чем больше при этом лупят, тем больше нравится? Ты правда считаешь, что сопротивление делает это менее позорным или менее болезненным? Что не подчиняясь, ты оставляешь себе повод считать себя гордым и чистым? "А ты бы хотел, чтобы я расстилался перед тобой охотно, как девка из борделя, и околдовывал сладкими речами, как мой братец? Не будет такого никогда! — думал про себя Морьо. — И если я противлюсь, то не для того, чтобы доказать что-то тебе, а оттого, что не могу вести себя иначе. Рабства у меня в крови нет, знаешь ли. И ты, прислужник Моргота, тем на него похож, что наслаждаешься, причиняя боль, в то время как мы боролись ради возврата камней, что всей Арде могли бы принести мир и процветание". Но сказать он ничего не мог и потому только зло повел головой, отворачиваясь. Эмоции были написаны у него на лице, и Ульдор снова рассмеялся. — Вы боролись ради власти. Вы точно так же лили кровь, если что не по вам, причиняли страдания и выгоняли со своих земель. Добивали пленников, использовали животных, предавали и продавали, в том числе за золото. А сейчас ты думаешь только о себе, потому что не хочешь быть обязанным брату. Ты страдаешь и оправдываешь мучения тем, что спасаешь честь брата. Но это не так. Брат уже лишился чести, и все жертвы напрасны. Ты просто шлюха, — бросил он напоследок. Морьо снова повел плечом: всякие силы совершенно покинули и он еле сдерживался, чтобы не зарыдать при нем. Низ живота и ноги сводило судорогой, он согнулся пополам, но Ульдор не стал пороть его снова — бросил "Ты жалок" напоследок и ушел. Курво не чувствовал братьев, и это его тревожило. Турко не отзывался — закрылся. Обижается на "предательство", дурачок... Морьо тоже не хотел отвечать. Курво ощутил раздражение — он себя виноватым не считал. И страдать ради страдания не хотел. Марид подкидывал своему искуснику работы, пару раз обмолвился, что считает его самым умным из их троицы, похлопал по плечу — это было мерзко, но пришлось сдержанно улыбнуться. Куруфин просил пустить его к брату, но в этот раз он отказал и добавил, что сегодня Морьо не сношали, дали отдохнуть. И насколько это было правдой, он не знал, зато за работой сидел полночи у верстака. Звал то Морьо, то Турко — все было напрасно. Наконец он решился — выскользнул через окно и прокрался к двери. "Морьо, балрогов недоумок. Если ты сейчас не откликнешься, мне придется к тебе сунуться, рискуя своим положением," — гневно попытался связаться с братом он. Не дождавшись ответа, шмыгнул в чужой двор и кинулся на поиски. Он разыскал четвертого брата в сарае. — Морьо, моргот тебя побери. Какого орка ты от меня прячешься? — почти зарычал он. — Мне не давали разрешения тебя видеть, а я чуть с ума не сошел от твоего молчания. "Не хотел показываться тебе на глаза. Никого не хочу видеть", — и Морьо отвернулся, пытаясь свернуться удобнее на грязных камнях и принять позу, в которой раны не напоминали о себе. У него сохранялись остатки стыда перед братом, и моменты лечения ощущались не менее унизительно, чем когда его насиловали по трое. — А я должен волноваться и переживать, пока ты никого не хочешь видеть, да? — вздохнул Куруфин, — ты мог просто ответить, что с тобой всё в порядке. Хотя какое "все в порядке"? Я сейчас, обмою и обработаю, — он потрепал брата по голове и высунулся из сарая. Замер, почти нос к носу столкнувшись с сотником. Полутьма не позволяла детально разглядеть черты лица, и сотник криво улыбнулся: — А, это ты, остроухая падаль? Ищешь, кого ещё обслужить?