Харадский пленник

Наконец, Ульдору донесли, что один из мастеров из рабочего квартала продал ко двору два изумительных клинка. Истерлинг догадался сразу, что такая тонкая работа могла принадлежать руке одного мастера. Воинов он подослал ночью, когда мастер и его подопечные спали. Ехал впереди сам. Курво вскочил, но поздно — драться в маленькой каморке было невозможно, а бежать некуда. Он пытался отбиваться, дрался с яростью, но его ранили в руку, распоров предплечье. Морьо тоже скрутили — с ним справиться оказалось намного легче. Курво сразу догадался, в чем причина его провала. И почему он не упросил этого мастера придержать свои работы, пока они оба не убегут! С другой стороны, он мог бы войти во вкус и не отпустить их... Так или иначе, утром оба уже стояли перед Ульдором. — Что же мне с тобой сделать, скажи? Пришёл и Марид — как-никак искусник принадлежал ему. Он привёл с собой Турко: тот был одет в позорящую его женскую одежду и отворачивался, но Марид все равно заставил его повернуть лицо к себе. Указал ему на Курво. — Проси, чтобы я помиловал твоего брата. Хорошо проси. Турко побелел, увидев братьев. Куруфин всегда выворачивался, как куница. Из любой ловушки, и Тьелкормо привык ему доверять. И вот теперь Куруфин стоит перед палачами со связанными за спиной руками. В горле у Турко пересохло. Нет, Куруфина не могут покалечить. Он им нужен! Но Ульдор уже выступил вперед и стегнул искусника по лицу. Он владел плёткой мастерски и рассек Курво бровь, не повредив глаз, но по хлынувшей крови Турко показалось, что брату выбили глазное яблоко. Курво вскрикнул от острой боли, неожиданности и страха перед потерей зрения. Ульдор располосовал следующим ударом лицо Морьо. — Я никого из вас жалеть не буду. Вы убили моего человека! — Ульдор, прекрати! — прикрикнул на него Марид. — Это мой раб. Не твой. — А у твоего раба, дядя, рука все равно ранена. Она не будет работать как надо. Он не мастер более. — Мастер, — глухо вскрикнул Куруфин, — не трогайте Морьо и меня. — Подвесить их на суку вверх ногами и пороть, пока не сдохнут, — велел гневно Ульфланг. Турко ощущал, как гулко и громко бьется сердце — настолько, что шум этот заглушал даже бешеные крики и угрозы истерлингов, и все вообще вокруг. Он был наедине со своими мыслями, лихорадочно соображая, что делать. Время терять было нельзя, и он стремительно упал на колени перед Маридом. — Спасите брата, господин, умоляю. Сделаю что угодно, — он коверкал их язык, но за полгода успел выучить слова просьб и обещаний. Ладони его легли на пояс ювелира. Тот не отталкивал его, но и не гладил: понимал, что вызволить остроухих и утихомирить взбешённого племянника будет непросто. — Ульдор, пусть ты его поймал, но он — мой раб. И потом, не ты ли говорил, что на них все без следа заживает! Он оправится и отплатит мне и тебе своей работой. Отвяжи его. Ульдор качнул головой. — Я не могу ему доверять. Бежавший раб должен быть наказан. Обоим обмотали щиколотки и подвесили над землей. Длинные космы касались земли. Ульдор улыбался, глядя, как палач берет плеть, как примеряется и бьёт — сразу в кровь. После недели жизни у оружейника Морьо отвык от побоев и почти оправился. Если бы Ульдор опоздал на пару дней, они бы смогли сбежать. Теперь обоих словно окатило кипятком. Палач умело сдирал плетью одежду, раздирая ее в лоскуты, а спины и ягодицы — в кровавое месиво. — Прекрати, я сказал! — Марид силой вырвал из рук палача плетку и в бешенстве бросил оземь. — Мне нужен мастер! Богатый ювелир не собирался лишаться денег и славы, что мог принести ему этот эльф, приказал забрать его. На дереве остался висеть один Морьо. Кровь заливала лицо. Он видел, что Курво унесли и Турко, кажется, увели тоже — Марид собственнически гладил брата, а тот так унижался перед ним, стоя на коленях. Пухлая рука ювелира трепала его по загривку, как собаку. Ульдор в это время наблюдал за Морьо, жестоко улыбаясь. Палач бил его без пощады, кровь прилила к голове, и лицо Карантира было совсем багровое. Наконец Ульдор приказал натереть раны солью. Курво позволили отлежаться, а Марид поднялся с Турко наверх. Притянул к себе, гладя стройный стан. — Как видишь, я не дал твоему брату-искуснику сдохнуть с содранной кожей. Так что ты обещал сделать для меня? Турко трясло, и он то и дело беспомощно оглядывался, ругая себя последними словами. Почему он просил за брата, а не за братьев? Почему он не сказал про Морьо? Растерянность помешала правильно выбрать слова, а гордость — учить язык мучителей, как братья. Если бы он владел языком в нужной степени, он бы сумел уговорить Марида помочь обоим, а теперь... Он вздрогнул, поднял глаза и опустился на колени. Обещание нужно было выполнять, потому что иначе они убьют и Куруфина, и Карантира. Серые глаза блестели от слез. Подрагивающими ладонями он скользил от пояса и ниже, глядя снизу вверх. Раздавленный, униженный, совершенно запутавшийся в себе, он не знал, что и как предложить. Марид ведь и так волен был его целовать и брать его, как деву... Марид наслаждался замешательством на этом красивом личике. Эльф вспыхнул и покраснел, отводя глаза, полные слез. Бесстыдство нисколько не было ему свойственно, и невинность его заводила Марида сильнее любых умелых движений, какими владели местные девки из борделей. Он усадил эльфа себе на бедра и подумал, что сам не отказался бы быть под ним — но, ощупав его член, понял, что тот не испытывал возбуждения. — Твое сердце обращено к девам, да? Что ж, зато сам он был почти готов. — Ты только немного помоги мне, — и Марид пригнул его голову к своему паху. — Ну же. Возьми его ртом. Твои губы, они должны быть такие нежные... Эльф напрягся, глянул испуганно и неверяще. Потом осознал, что правильно понял слова, и истерлинг просит от него именно этого. Турко едва сдержал тошноту. Это? В рот? После того, что истерлинг делал?! — Морьо... Не дайте ему умереть, умоляю, — прошептал он, пересиливая отвращение и робко касаясь пальцами чужого естества. — Они его убьют. По щекам принца нолдор сползли две прозрачные слезинки. — Все будет хорошо, — утешил Марид его, пальцем стирая слезы. Проклятый эльф был так хорош, что он ощущал к нему уже, пожалуй, слишком много сожаления. Но от удовольствия отказываться не собирался. — Все будет хорошо с твоим братом. Палач специально бьет так, что крови вытекает много. Убивать он не собирался. Турко брезгливо сделал предложенное, слыша, как Марид глухо простонал и, положив ладонь ему на затылок, впечатал себе в промежность, заставляя вылизывать причинное место. Много ему не потребовалось, и скоро он позволил Турко оторваться. Устроил верхом на себе, приказав расслабиться и впустить в себя, и Турко, зажмурившись, подчинился. Эльф часто и тяжело дышал, пытаясь снять приступ тошноты после всего. Расслабляться до конца не получилось, но он сумел насадиться до конца. Застонал слабо и протяжно — в этот раз не пытался сдерживаться, стараясь ублажить хозяина. Было больно и стыдно, а ещё примешивался страх, что братьев накажут. Если Марид останется недоволен... О чем он думает?! О том, чтобы доставить удовольствие паршивому смертному? Тут же испугался, что господин заметит вспышку гнева. Снова приподнялся и опустился, ещё и ещё, кусая губы от старания и напряжения. Марид лежал под ним, довольно хлопая его по бедрам, тискал, пальцем тер его соски, и ему не понадобилось долгое время, чтобы кончить. Он выплеснулся в него и позволил упасть на постель, отпуская, смотря, как эльф сжимается от боли и унижения, как стремится от него закрыться. Тихо шептал ему ласковые слова. Потом спустился вниз, посмотреть, что с его мастером. Курво лежал, а вокруг него суетились слуги, отмывая кровь и перевязывая раны. — Как твои руки? Не повредили сухожилия? Ковать сможешь? — обеспокоился Марид. Получив удовлетворивший его кивок, он позволил ему отлежаться. Курво лежал, прикрыв глаза, и ругал себя. За то, что не рискнул выбраться из города. За то, что забылся и делал прекрасные вещи, выдав себя с головой — страсть к мастерству и — что и говорить — жажда признания и неудовлетворенное тщеславие заставляли его делать творения, несвойственные человеческим рукам. А теперь за его попытки покрасоваться платят оба брата. Болела иссеченная спина, а сильнее всего — душа. "Курво, что с тобой? Ты жив? Что с Морьо?" — Турко попробовал связаться с братом через осанвэ. В этот раз он оправился от насилия быстро — его подхлестнуло осознание того, что братьям приходится куда хуже, а он еще цел. Турко волновался из-за молчания братьев. "Ты ведь не станешь презирать меня за то, что я по своей воле отдался ему?" Курво молчал долго. Потом коротко ответил: "Жив. Прости меня". И закрыл сознание. Стыдно было до невозможности — это он подвёл обоих братьев. Темнота объяла Морьо, и он погрузился в нее. За пределами ее правила боль, и он скрывался от нее, пока тело механически сотрясалось в судорогах. Может, он даже кричал, и кричал громко, пока не сорвал горло, но сам этого не помнил. Под конец веревку обрезали, и тело ударилось оземь, в пыль, пропитанную алой кровью. Морьо окатили водой, приводя в чувства. Ульдор помахивая плетью прохаживался рядом. — На четвереньки, пёс. У тебя наверняка задница теперь годится на то, чтобы ее пользовать. Морьо подниматься не стал — тело жгло огнем, ноги не слушались. Ульдор резко подтащил его к себе, прижал, коленом раздвигая худые бедра, и всадил рукоять плети в задницу, специально расцарапывая задний проход, чтобы стекавшая кровь стала смазкой. Морьо полулежал. Мучительное ощущение растянутости, рези в анусе то проходило, то накатывало вновь. Слабость впервые начала забирать его у мучителей. Эльфа часто секли, приводя в чувство, но он мало на что реагировал — только скулил от боли. — Не притворяйся, шлюха. Тебе никуда не сбежать, — повторял Ульдор. — Ты ни на что не годишься, и если ты сбежишь, тебя никто не приютит. Он твердил о том, что Курво наверняка решился бежать из-за падали Морьо, что из-за побега искусник лишился своих привилегий, а Турко продался и сосет как девка в борделе, что Морьо своим упрямством и непокорностью погубил и себя, и братьев. Потом Морьо обработали раны и дали отлежаться — но только для того, чтобы тот пришел в себя настолько, чтобы воспринимать угрозы. Ульдор во время очередного визита холодно и уверенно обещал переломать кости ног в тисках. Морьо слушал его равнодушно. С ним вольны делать что угодно, и сопротивляться он не сможет. Упрек относительно братьев вновь попал в цель, и от этого было даже больнее, и он не понимал, отчего все попытки хоть как-то исправить собственное положение проваливаются. По-видимому, его молчание начало выводить сына Ульфланга из себя, и он с нехорошей улыбкой ощупал ятаган у пояса, а потом выхватил его из ножен. Морьо стонал от боли беспрерывно, но теперь громко закричал: ноги пронзило болью. Сперва показалось, точно Ульдор отсек их, но когда тело непроизвольно дернулось, он понял, что волочит ноги за собой. Ульдор скрестил руки на груди. — Будем считать, что ты достаточно наказан, тварь. Ты животное и ходить будешь на четырех ногах как животное. Курво, очнувшись к ночи, снова не смог дозваться Морьо, и сознание брата было темным. Любые попытки пошевелиться или встать самому вызывали боль, и он рисковал разбередить раны, так что пришлось попросить мальчишку-подмастерье тайком пролезть в соседний двор и разузнать, что с Морьо. — А я и так знаю, — отозвался тот. — Младший хозяин перерезал ему подколенки и бросил так. Снова велел приковать вместе с псами. Сейчас он лежит там. Курво уговорил его сбегать туда и напоить его утоляющим боль отваром, и хоть немного перевязать. Ночью тот сбегал и вернулся, сказав, что Морьо лежит без чувств, разве что стонет изредка. Курво выругался, пытаясь подняться. "Турко! Нам нужно помочь Морьо! Сейчас же! Делай, что хочешь. Он умирает, — попытался связаться он с братом, хотя до этого закрывал сознание от охотника. — Меня никто не послушает". Турко поднялся, прервав тревожный сон. Одежды на нем не было, кроме золотых украшений, которыми одарил его Марид, но не было и оков, как на других братьях. Он приоткрыл дверь, осторожно вслушавшись, что за ней. Стояла тишина. Глубокой ночью все спали, и он неслышной тенью выскользнул прочь, не забыв взять с собой лечебный бальзам и покрывало с постели. Он перевязал и обмыл Морьо, как мог, но петь заговор или пытаться спрятать его не рискнул. Турко самому было дурно при виде того, насколько Морьо изуродован. Что делать? Снова попробовать бежать? Но сейчас, когда оба брата так тяжело больны... — Что ты здесь делаешь? — раздался голос Ульдора. Он стоял напротив, опираясь плечом о косяк и поглаживая рукоять ятагана. — Тебе вроде как запрещено покидать дом Марида. Турко отвечать не стал, поскольку не ждал от него ничего хорошего. В два счета перемахнув калитку, он оказался за оградой, а потом и во дворе Марида. Вернулся в дом. Сердце сильно стучало. Что сейчас будет, он не знал, но уже готов был вновь умолять любой ценой купить милость к братьям.