На свете должен быть кто-то, кому от тебя нужно лишь одно: чтобы ты был жив и чтобы у тебя все было хорошо. Борис Акунин
Пасхальные каникулы начались для Джеймса как-то слишком внезапно и неожиданно. Непереваренная до конца информация от Адары — или Аннабель? Мордред его знает, будет теперь Адарой, — никак не могла уложиться в голове, а посоветоваться впервые в жизни было не с кем. А всё потому, что с недавних времён недоверчивая до крайности подруга детства решила, что благородного обещания помалкивать от самого что ни на есть джентльмена и примера для подражания будет недостаточно и скрепила это чудное дело Непреложным Обетом. Джеймс, который в тот момент пребывал в крайней степени удивления и непонимания жизни и превратностей судьбы, просто не смог отказаться. А теперь он был на пасхальных каникулах у себя дома. Родители уехали на отдых во Францию для того, чтобы их любимый сын смог провести каникулы в компании друзей (инициатива, естественно, была отцовской, так как мама до последнего не решалась на такую авантюру даже на несчастную пару-тройку дней), которые собрались на своеобразную гриффиндорскую вечеринку: сейчас здесь были Питер, Марлин и Мэри, а не сегодня-завтра должны были приехать наверняка довольные Астра и Ремус, а где-то после них — Эммелина Вэнс, Аманда Кеннет и близнецы Пруэтты. Адара после чудной беседы успешно послала его к чёрту и, пожелав хороших каникул, укатила в турне с дядюшкой Альфардом и Сириусом. Последнему Сохатый пообещал всевозможные муки ада, на что тот усмехнулся с явной примесью вины и торжественно поклялся привезти голову акулы для коллекции, которая у него после подобного экспоната наверняка появится. И всё же Джеймс прекрасно понимал, как важно лучшему другу общество семьи, пускай и со слегка неопределённой личностью в виде Маунтвиль, а потому не собирался его бить или же осуждать. А если честно, то конкретно в данный момент гриффиндорец был счастлив за друга, потому что сам бы с радостью променял весь этот балаган на быстроходную яхту, прорезающую бешеные атлантические волны. Другая новость, которая порядком печалила Джеймса, была весьма простой, но от этого ещё более обидной: Эванс приехать отказалась. Причины объяснять не стала да и вообще смылась с вокзала Кинг-Кросс со скоростью «Серебряной стрелы». Мэри как-то странно при этом посмотрела на самого Джеймса, будто в подобном поведении гриффиндорской старосты был виноват он, хмыкнула что-то себе под нос и гордо прошествовала внутрь «Ночного рыцаря». И теперь Поттеру откровенно не хватало чего-то в этом чуть ли не шабаше гриффиндорцев. Его терзало смутное подозрение, что подобным «недостающим элементом» была хотя бы изредка появлявшаяся в поле зрения прядь огненно-рыжих волос, счастливый блеск лучистых глаз цвета свежескошенной травы и родного серебристого смеха… Который наверняка бы был обращён не в его сторону. Несмотря на то, что, казалось бы, Джеймс смог поладить со всеми подругами Эванс, их уровня взаимоотношений это отнюдь не улучшало. Она не болтала с ним особо даже на совместных «пирушках», скорее, уделяя куда больше внимания начитанному Ремусу или же скромному и по-своему умному Питеру, когда Лунатик был занят, например, Астрой. Эванс могла до умопомрачения спорить с Адарой, является ли какой-то там Кэрролл гениальным писателем или же просто человеком, страдающим — как там она говорила? — биполярным расстройством, кажется, а потом весело хохотать с того, как Марлин дурашливо начинает драться с Бродягой. Она могла внимательно слушать Мэри и её чудную болтовню о гиппогрифах или же смеяться с совместной шутки его, Джеймса, и Сириуса, но не обратить и капли внимания в конкретно адрес Поттера. И гриффиндорца мучали смутные сомнения: она нарочно решила его игнорировать? Да-с, это был риторический вопрос. Джеймс продолжал без устали приглашать её в Хогсмид на глазах у всего Хогвартса в надежде, что хотя бы при профессоре Дамблдоре она не откажет, или же дарить ей цветы на восьмое марта — а ведь он нарочно узнал у Мэри, что это маггловский женский праздник! — но Эванс оставалась в лучшем случае сдержанной и ограничивалась каким-нибудь замысловатым: «Поттер, просто отцепись и прекрати ко мне приставать». А что он тогда такого сделал-то? Просто снова предложил прогулку? В ответ получил своими же цветами. Правда, на огорошенное восклицание Марлин: «Лили, это же ромашки!» услышал короткую реплику: «Да, а я не хотела грубо». Правда, позже Астра ему объяснила, что изначально не стоило подкрадываться сзади, что было совершенно необязательно приглашать на прогулку после отбоя, чтобы «вместе попугать Филча, оторвать хвост миссис Норрис и проведать Плаксу Миртл» и что упоминать тот факт, что Гигантский Кальмар такие ромашки подарить не мог, тоже не было необходимостью. А над этим поздравлением он заморачивался всё утро и весь вечер до этого. И всё равно не так. А потому в голове Джеймс то и дело возникал вопрос: что вам, девчонкам, ещё надо? Ответа, естественно, не было. Бродяга вообще говорил, что у девчонок с этим всё сложно, а потому лучше всего и вовсе не заморачиваться. Сириус было легко говорить — Холланд была влюблена в него настолько безоглядно, что спокойно смогла отпустить в круиз. Хотя ладно, возмездие и его ещё могло настигнуть: уж Адара точно заставит Бродягу помучиться, если он когда-нибудь всё же решиться признаться в своих чувствах хотя бы самому себе. Но, в любом случае, у Джеймса были серьёзные проблемы с собственной личной жизнью: нет, он не был фанатиком и вполне мог жить без Эванс. Но если он и представлял кого-то как свою девушку, то это была исключительно Эванс, и размениваться на кого-то ещё Джеймсу не хотелось. И вот из-за этого ему снова не хватало Адары, которая наверняка бы объяснила, что он делает не так. Учитывая тот факт, что теперь их «отношения» вышли на новый уровень — старой-доброй детской дружбы. По крайней мере, сам Поттер в это искренне верил. Судя по тому, как на словах «И ты думаешь, я бы кому-то тебя выдал?» подозрительно заблестели глаза Адары, — она тоже в это теперь верила. Или, по крайней мере, очень хотела. В этот самый момент с прихожей послышался весёлый голос: — Вы не ждали, а мы припёрлись на день раньше! Поттер, принимай гостей! — и тут же из гостиной послышался радостный визг и топот минимум пары ног. Джеймс не сдержал улыбки. Пускай и та, которую он сейчас он очень хочет видеть, всё же не с ним, но он был невероятно счастлив. Потому что почти все его друзья — здесь. Потому что всё наверняка будет хорошо. Разве у настоящего Мародёра может быть иначе?***
Утро в океане, на палубе быстроходной яхты, определённо, было мечтой любой маленькой принцессы. Медленно бегущие вдоль бортов лазурные волны, кристально чистая вода, в которую хочется смотреть без конца, хорошая команда моряков — вот и всё, что нужно было для того, чтобы почувствовать крохотное спокойствие и безусловную радость от жизни. Как, оказывается, немного надо для счастья. Адара поплотнее закуталась в плед. Стрелки на её ручных часиках, подаренных Альфардом на совершеннолетие, показывали четыре утра. В принципе, можно было бы спуститься в свою каюту и ещё немного поспать, но восход солнца был слишком красивым. Куда притягательнее, чем её сны. А потому Адара легко улыбнулась и продолжила наблюдать за постепенно краснеющим горизонтом. Наверное, прошло достаточно много времени, пока на палубе послышались первые шаги. Обернувшись, Адара ещё шире улыбнулась крёстному и вернулась к созерцанию пейзажа, лишь бросив: — Доброе утро! И почему ты так рано поднялся? За спиной послышались смешки и удаляющиеся шаги, но уже через пару минут рядом с ней тяжело опустился крёстный: — Не жалеешь ты мои старые кости… Что же ещё делать капитану в пять утра? Негоже отсыпаться, пока наглые юнги устраивают бунт. Адара улыбнулась ещё шире и махнула рукой: — Я тебя умоляю. Из меня такой же юнга, как из тебя барашек. Альфард покачал головой: — Значит, факт назревающего бунта ты не отрицаешь? Но, что бы ты не говорила, для первопроходца ты держишься очень стойко. Тебя даже не тошнит, — наблюдая за тем, как Адара брезгливо поморщила нос, Альфард усмехнулся: — Ну, в своё первое плавание Бурги как раз и страдала от морской болезни. Адара как-то криво улыбнулась и покачала головой. На палубе воцарилась тишина. В принципе, сейчас как раз было их личное с Альфардом время: такие, как Сириус Блэк, в пять утра мирно посапывают в своей кроватке. А потому если они и могли пообщаться, то только в данное время суток. Правда, раньше разговор как-то не особо клеился, так как глубокомысленно-философское настроение было слишком сильным. Но сегодня, видимо, будет исключение. Альфард первым нарушил тишину, как-то странно прокашлявшись. Но затем, видимо, слизеринская уверенность и сдержанность эмоций всё же возобладали, и крёстный с ухмылкой проговорил: — Что это вы с Сириусом в молчанку играете? Адара непонимающе нахмурилась и ответила очевидное: — Не играем мы в молчанку, — и эта фраза была чистейшей правдой. Они с Блэком-младшим неплохо общались, правда, стараясь сократить реплики друг к другу до минимума. В принципе, такая расстановка Адару вполне устраивала. Чаще всего она возилась в тех отсеках, где Сириусу не было интересно: в изучении устройства двигателя, креплений, взаимодействий магии с маггловскими изобретениями… Все эти тонкости чаще всего контролировались четвёртым — незаметным и незаменимым одновременно — членом экипажа: Джессикой Бореаль или попросту Джесс. Эта женщина была родом откуда-то из Берри, а потому её навыки английского оставляли желать лучшего: Альфард общался с ней по-французски. К счастью, Адара понимала её речь, хоть и спрашивать что-то не хотелось: волшебница по характеру явно была не из особо дружелюбных, предпочитая обществу «сопляков» чертежи, графики и расчёты. Стоило признать, что всевозможные схемы, макеты будущих дополнений к яхте и прочие бумажки казались девушке самыми интересными в этой поездке. Иногда она даже готова была пожертвовать ужином или наблюдением за пейзажем во имя того, чтобы оставаться в кабине Джесс подольше. Что же касается Сириуса, то он предпочитал проводить время с Альфардом: вместе они изучали картографию, координаты и, как признался сам крёстный, пробовали общаться с помощью азбуки Морзе. Поэтому и каких-либо конфликтов, как ни странно, между ними до сих пор не было. И пускай поездка ещё не закончилась и времени повздорить с лихвой хватало, Адаре почему-то казалось, что всё обязано закончиться благополучно. Не хотелось портить самые лучшие в её жизни каникулы подобными инцидентами. Задумавшись, Адара даже не обратила внимания на то, что Альфард перевёл взгляд с восходящего солнца и с лёгким прищуром наблюдал за крестницей. Затем бережно прижал девушку к себе и погладил по плечу: — Эх, малышка, какие же вы только ещё идиоты. Адара с ухмылкой наклонила подбородок и посмотрела на крёстного: — Чистой воды наговор, — и нехотя добавила: — К тому же, Альф, у него есть девушка и… Альфард Блэк беспечно махнул свободной рукой и закатил глаза: — Я тебя умоляю. Что же это за девушка такая, если за эти дни он не отправил ей ни одного письма? Камилла Холланд, не так ли? Он писал мне о ней около месяца назад. И ты действительно полагаешь, что это не его очередная интрижка? — и крёстный поднял руку, отчётливо напевая незатейливый мотивчик из почти забытой песни на чужом языке: — «Без синих волн, без дальних дорог не могут жить мужчины, а жёны ждут, считая года, и будет так всегда». Адара шутливо толкнула его под рёбра, недовольно бурча: — Ну, нет уж. Меня такой расклад не устраивает. Альфард усмехнулся, соглашаясь: — Да, это у тебя наследственно. А вот Бурги никогда не позволяла себе заикнуться о том, чтобы выполнять какую-либо мужскую работу. Даже сами мысли об этом, кажется, вызывали у неё отвращение. Адара решила перевести тему, ловко задавая встречный вопрос: — То ли дело та дамочка, которой ты летом так часто писал анонимные послания, не так ли? Альфард секунду держался спокойно, даже не подавая виду, что такой прямой вопрос застал его врасплох. Поэтому он продолжил расфокусировано наблюдать за восходом, а Адара гадала, решиться ли крёстный ответить. Спустя пару минут он как-то напряжённо засмеялся и выдал: — И откуда тебе это известно? Адара в ответ на это колко ухмыльнулась и плечом толкнула крёстного: — Ну, не смущайся, девица красная. Я никому не расскажу. А узнала я случайно, словом, как всегда. И всё же, — Адара поспешила засыпать Альфарда вопросами, которые терзали её с самых летних каникул и до этого не имели ни малейшей возможности прорваться наружу: — Она хоть умная? Чувство юмора имеется? Внешность? Возраст? Надеюсь, это не моя ровесница. Заслуги? Как вы познакомились? В общем, я хочу знать всё и как можно подробнее. Альфард на это хмыкнул и слегка посуровел: — Детка, ты бы так личной жизнью Сириуса интересовалась. Где он, кстати, с этой Холланд познакомился? — Адара отчётливо закатила глаза, а крёстный снова прижал её к себе, щёлкнув по носу: — То-то же. Это уже расспросы уровня твоего отца. Он тоже всегда хотел знать всё в подробностях и зачастую лез напрямик. Так что… мои отношения с той чудесной дамой, письма к которой ты могла видеть, касаются исключительно нас двоих. А вот есть кое-что, о чём я хотел с тобой поговорить. Слушай, детка, как часто ты читаешь «Пророк»? Брови Адары мгновенно сцепились на переносице: — Теперь регулярно. Особенно после смерти Абраксаса Малфоя. Ты ведь об этом хотел поговорить? Какая жалость — такая потеря для общества. Альфард покачал головой: — Ты зря сарказмируешь, дорогуша. Абраксас играл важную роль в первую очередь для Тома. Если мне не изменяет память, то он приблизительно одного возраста с Флимонтом. То есть, сама понимаешь, он был уже достаточно большим мальчиком, когда Том решил набирать обороты, — наблюдая за тем, как брови Адары всё больше сводились на переносице, крёстный продолжил: — А потому, когда Люциус, сын Абраксаса, вдохновился идеями Тома касаемо возрождения былого культа чистой крови, это повергло несчастного Малфоя в бешеную ярость. Болтливый Гораций крепко дружил со стариком, а потому с охотой рассказывал всем желающим байку о том, как Малфой-старший обещал выжечь Люциуса с семейного гобелена. — И такое действительно было, как думаешь? Альфард пожал плечами: — Сложно сказать. Я не очень хорошо со всеми ними общаюсь: сама понимаешь, чистокровные волшебники, которые к пятидесяти годам до сих пор не связали себя узами брака и явно не собираются этого делать, нынче не в почёте. А тут ещё такой прекрасный я с таким прекрасным довеском в виде уважения к маггловской науке. Помню, покойный батюшка пытался женить меня на мисс Сэлвин, — Альфард ностальгически улыбнулся, — Так она уже через месяц умоляла своего отца расторгнуть помолвку, называя меня «ненормальным психом», — и крёстный весело расхохотался, а уже через секунду Адара смеялась вместе с ним. После того, как они смогли кое-как себя успокоить, Альфард продолжил: — Так вот, по этой причине я был не очень близко знаком с Абраксасом. Но Орион говорил, что это слишком спокойный волшебник, а потому слова Слизнорта, скорее всего, очередная байка. Адара неожиданно улыбнулась, многозначительно кивая: — Но в каждой байке, как известно… — Есть доля правды, — удовлетворённо кивнул Альфард, продолжая за неё: — Именно. Да и до этого Люциус не рисковал открыто поддерживать идеи Тома, а незадолго до смерти батюшки его начали частенько видеть с Ноттом, Гойлом и Креббом. Адара не удержалась от очередного ехидного комментария: — Это случайно не те тупицы, которые всегда жутко тебя раздражали? Альфард рассмеялся и кивнул: — Они самые. Вот только, поверь мне, детка, эти ошибки природы раздражают всё магическое общество. И не будь у них статуса чистокровных, их бы уже давно отправили в Мунго для изучения промежуточной стадии между «человеком разумным» и «приматом тупоголовым». Адара, посмеиваясь, не удержалась от комментария: — А Эйвери, Уилкис и Мальсибер случайно не приходятся им близкими родственниками? Уж больно туповатыми кажутся. — Вот увидишь, — усмехнулся Альфард, — эти тупицы будут до последнего защищать Тома. Ещё и человек десять недоразвитых мракоборцев положат. Спустя годы Адара не раз будет вспоминать эти слова крёстного с непередаваемой горечью: их пророческая точность была просто поразительна. Перед тем, как покончить с собой, Уилкис и Мальсибер заберут на тот свет достаточное количество мракоборцев. Эван Розье чуть не убьёт дорогих ей людей, а Эйвери с должным ему фанатизмом замучает не одну грязнокровку. Неизвестный пока ещё Селвин будет кидаться Авадами направо и налево при своём задержании, а Нотт, Кребб и Гойл будут убивать людей голыми руками, получая от этого особое маниакальное удовольствие. Адара на тот момент ещё не знала, что самому Альфарду уже не будет суждено помочь пройти Ордену Феникса и ей самой через всё это. В ту минуту ей, ещё такой несмышлёной и в глубине души верящей во что-то хорошее, лишь хотелось покрепче обнять крёстного и сделать так, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Чтобы впереди их не ждали боль, война, потери и многое другое. Альфард ещё много чего рассказывал ей, но единственное, что смогла уяснить для себя Адара: смерть Абраксаса Малфоя не могла быть случайной болезнью. Откуда в Великобритании может взяться дракон с зараженной кровью? И надо же, какое совпадение, чистокровный сноб, который мешал части планов одного тёмного волшебника, тут же поспешил облегчить боль несчастному животному. Прямо принц на золотой метле с пригоршнями галлеонов в карманах и флаконом с несуществующим лечебным зельем в протянутых ладонях. Разговор медленно перетекал с шуточных тем, на серьёзные, а потом обратно. Альфард безудержно хохотал, смеясь и с собственных острот, и с комментариев крестницы, а Адара внимательно слушала, запоминая все тонкости различных традиций маггловского общества, характеров «сильных мира сего», с которыми Блэк-старший, естественно, был великолепно знаком. Так прошло пару часов. Очнулись от приятных бесед Адара и Альфард только тогда, когда на палубу выскочил взлохмаченный Сириус. Тот прошёл пару шагов от лестницы до их кресел с улыбкой, а затем спросил: — Воркуете и даже не скучаете по мне, голубки? Альфард в ответ шутливо отмахнулся и встал с кресла, мельком взглянув на часы: — Ох, и заболтался же я, Мерлиновы панталоны! — наигранно спохватился Блэк. — Эх, ладно, пойду я, Джесс просила заглянуть в двигатель — говорит, что-то там не ладится. А вы не скучайте, малышня, — и легонько похлопал привставшую Адару по плечу. Сириусу досталось куда больше, но он стойко выдержал ощутимый удар и финальную остроту Альфарда: — А ты не ревнуй, племяш, это для здоровья вредно. И уверенной походкой Альфард отправился в сторону моторного отдела. Адара, дождавшись, когда крёстный смоется прочь с палубы, и себе отправилась к Джесс — та обещала сегодня показать ей парочку интересных заклинаний на моторных двигателях лодки, которые ей как раз надо будет переустанавливать.***
Обстановка в привычно уютном и душевном доме оставляла желать лучшего: Вернон Дурсль, жених Петуньи, обещал прийти сегодня вечером, но уже с самого утра Магнолия и Уильям Эвансы могли наблюдать, как две их любимые дочери, два цветочка, — Петунья и Лили, — чуть ли не били посуду, выясняя отношения. Доброе родительское сердце, болезненно сжималось, поражённо смотря, как Петуния кричит на сестру «Уродка!», а Лили порывистыми вспышками магии перекрашивает обои в чёрный цвет. Магнолия металась между двумя дочками, безустанно повторяя: «Дети, умоляю, прекратите!», а у Уильяма даже не хватало сил и на такое. Ведь он прекрасно знал, что это уже не поможет. Ничего уже не поможет. Наверное, это они недоглядели. Слишком сильно носились вначале с капризной Петуньей, а потом и с не менее капризной, хоть в чём-то и более скромной, Лили. Не нужно было позволять ей дружить с тем Снейпом из Паучьего Тупика. Надо было изначально поговорить с Петуньей и объяснить, что зависть — это не то, что стоит чувствовать к сестре. Если кто-то и виноват в том, что происходило в семье Эвансов сейчас, то только он, Уильям, который не смог воспитать. Не смог научить, дать понять простые истины, что семья — это больше, чем кровь. Гораздо больше. Перед его глазами проносилось всё: собственные школьные годы, студенчество, встреча с Магнолией, женитьба, первая беременность жены, вторая, а затем воспитание дочерей. Как же они были счастливы, когда узнали, что ждут ребёнка! Как Магнолия улыбалась и приговаривала, что раз уж цветы их обвенчали, то и имя ребёнка должно быть таким же нежным и изящным. И едва завидев крошку, мирно спящую на руках супруги, Уильям решил: её будут звать Петунья. Сильная, нежная и красивая. Магнолия согласилась мгновенно — этому чуду вполне подходило подобранное имя. С Лили всё было гораздо сложнее, несмотря на то, что имя их младшей дочери было выбрано задолго до её рождения. Уильям помнил, как они с Магнолией и маленькой Туньей гуляли по парку на окраине Коукворта. Дочурку интересовало всё: и воздушные шарики, и карусели, и памятники, и в особенности самые укромные уголки парка — даже самому Уильяму казалось, что там сокрыто что-то серьёзное и тайное. Один из таких закоулков выводил на самую странную улицу их городка — Паучий Тупик. Не то чтобы он был страшным, пугающим или проживали там одни только пьяницы, — нет, такого не было. В их Коукворте те семьи, где отцы или матеря страдали от алкогольной зависимости или чего-то похуже, жили не только на этой окраине и чаще всего поддерживались порядочными соседями и социальными службами. Скорее, дело было в том, что в Паучьем Тупике в большинстве своём проживали так называемые пэйви. Уильям помнил, как эта группа пришла в их город за лет пять до их семейной прогулки. Помнил, какие они пришли — ободранные, запуганные, с невероятно белыми зубами на фоне смуглой кожи, — и как их старейшина мигом выпросил у губернатора разрешение на проживание их общины в тогдашнем лесу неподалёку от парка Коукворта. Как ни странно, но коренастый, жилистый и иногда до дрожи упёртый губернатор согласился сразу же, и пэйви поселились в Коукворте. Люди надеялись, что ретируются они весьма быстро, так как их способ жизни требует постоянных перемещений, но эти кочевники, как ни странно, застряли в их городке надолго. На пять с лишним лет, если уточнять. Немного позже эта окраина будет названа Паучьим Тупиком благодаря рассказам особо любопытных, которые поговаривали, что пэйви заманивают детей к себе домой, словно пауки насекомых, а потом делают с ними не пойми что. Никто не знал, что конкретно, но местные слухи поговаривали, что дети уже не остаются прежними. Поэтому Паучий Тупик стал для Коукворта символом места, которое не хочется посещать, и ситуация не изменилась даже после того, как эта окраина была заселена обычными людьми. И вот, гуляя по парку вместе с Туньей и Магнолией, Уильям не заметил, как любопытство дочери вывело их как раз к Тупику. Наверное, он не сразу понял суть опасности просто потому, что никогда здесь не бывал, а местность от парка ничем не отличалась. Заросшие переулки, среди которых поначалу маленькие домики не были даже заметны, коренастые многолетние деревья, которые напоминали чем-то легендарные леса, в которых колдовали древние маги из легенд, — всё дышало какой-то загадочностью и привлекало не только детскую фантазию Петуньи, но и размечтавшийся ум Уильяма. Сказка закончилась одной встречей: неожиданно из-за какого-то из деревьев выскочила маленькая фигурка и пронеслась прямо перед их глазами, словно какой-то пугливый зверёк. Это случилось буквально в какую-то долю секунды: Магнолия испуганно отшатнулась, Уильям напрягся, а Тунья, неожиданно ловко и легко освободившись от руки отца, кинулась за фигуркой. Уильям кинулся за дочерью буквально через пару мгновений, как только отошёл от первоначального оцепенения. Но Тунья успела скрыться в кустах и схватить ловкую фигурку за рукав непонятного то ли платья, то ли плаща. Правда, уже спустя мгновение сам Уильям крепко держал дочь за рук и пытался оторвать её от фигурки, которая оказалась девчушкой лет семи. Магнолия появилась почти в то же мгновение — бледная и испуганная, она сразу же принялась обнимать Тунью, снимая с её одежды прицепившиеся листочки и веточки. Девочка, которая явно принадлежала к тем самым пэйви, с интересом наблюдала за поведением его жены, не сводя внимательного и какого-то до дрожи взрослого взгляда с лица женщины. Тунья тоже всматривалась в незнакомку с непонятно откуда взявшимся злым прищуром. Уильям только и мог, что перебрасывать взгляд с девчонки-пэйви на Тунью, а потом обратно. Магнолия отряхнула дочь, ещё раз крепко прижала её к себе, поднялась и посмотрела на Уильяма: — Ну что, идёмте домой? Думаю, на сегодня мы уже нагулялись предостаточно. Уильям отвлечённо кивнул, не до конца понимая, почему какая-то девчушка заставила весёлую и озорную Петунью превратится чуть ли не в разгневанную маленькую фурию. Но дочь, которая теперь больше напоминала себя прежнюю, широко улыбаясь, схватила отца за палец и сверху-вниз посмотрела в его глаза. Уильям, до сих пор поражённый изменениями, не обнаружил никакой ни злости, ни гнева, ни ярости и счёл, что ему попросту показалось. Они уже развернулись, чтобы уходить, как неожиданно пэйви дёрнулась и, обогнав их, остановилась прямо напротив Магнолии, раскинув руки и широко раскрыв глаза. Его супруга, как ни странно, отреагировала относительно спокойно и присела к девочке, ласково спрашивая: — Что ты хочешь, малышка? Девчушка покачала головой, а затем судорожно вцепилась Магнолии в руку. При этом выражение её лица было настолько пустынно-странным, что Уильям содрогнулся во второй раз, когда пэйви начала говорить: — Назовите её Лили. Она станет великой, но остерегайтесь дорог. Уильям и Магнолия переглянулись, и мужчина осторожно спросил: — С тобой всё хорошо, девочка? Ответить девчушка не успела — неожиданно из чащи выскочила женщина в таком же странном платье-плаще и кинулась к ребёнку, подспудно всплескивая руками и жалуясь: — Ах, Агна, я тебя обыскалась! Вот куда ты подевалась! — и, дёрнув девчушку за руку посмотрела на Эвансов, обращаясь преимущественно к Уильяму: — Извините, сэр, прошу вас! Агна, зачем ты пристала к людям? Извинись немедленно! Магнолия поспешила успокоить: — Нет, что Вы, мы даже не думали её обижать. У вас такая очаровательная дочь! — и супруга ласково погладила голову провинившейся девчушки. Уильяму только и оставалось, что кивнуть в знак согласия, выдавливая улыбку. Женщина продолжила оправдываться, казалось, заметив замешательство на его лице: — Надеюсь, она ничего такого вам не говорила? После вчерашнего падения Агна много кому говорит какую-то непонятную ересь. Правда, золотце? — и дёрнула девочку за руку, выдавливая из неё согласия. Малышка покорно пробормотала, всё также не поднимая голову: — Извините, миссис. Я не хотела вас обидеть. И, ещё раз обменявшись уважительными фразами, Эвансы разошлись с Агной и её матерью. Но Уильям, пропуская вперёд Магнолию и Тунью, всё же смог расслышать тихое ворчание старшей пэйви: — Сколько раз тебе повторять: мы не должны никому рассказывать о том, что знаем… Спустя неделю или около того пэйви исчезли из Коукворта, словно их никогда и не было. Их домики в Паучьем Тупике были проданы совсем обнищавшим семьям, в списки которых входили и Снейпы. А ещё через неделю после отъезда пэйви Магнолия неожиданно заявила, что в их семье будет пополнение, и нерешительно попросила: — А давай назовём её Лили? Пока Уильям ушёл в водоворот воспоминаний, эпицентр конфликта переместился с кухни на второй этаж — ближе к комнатам Лили и Туньи. На выходе из кухни, он столкнулся с нервной Магнолией, которая посмотрела на него со слезами на глазах: — Уилл, ради Бога, сделай уже что-нибудь со всем этим, — жена взмахнула руками и, вцепившись ему в плечи, расплакалась. Уильям успокаивающе прижал её к себе, не зная даже, что сказать. — Умоляю! Я не вынесу! Уильям ещё раз успокаивающе прижал Магнолию к себе и снова задумался. Ну, вот вроде бы и Лили, и Тунья — спокойные, воспитанные девочки, родные, любимые и ласковые. Но почему во время ссор в них словно… Словно бес вселяется? Уильям Эванс вдохнул и решительно поднялся по ступенькам, рывком открывая дверь в комнату Туньи — где, собственно говоря, сейчас и происходила очередная перепалка. Надо собраться и утихомирить обеих, пока его девочки не наделали глупостей. На стук двери обратила внимание, кажется, только Лили — метнула порывистый взгляд, и Уильям с тоской обнаружил, что в милых зелёных глазах застыли боль и слёзы. Петуния, методично и на удивление сдержанно продолжая выбирать себе платье на вечер, бросала в сестру слова, которые отец никогда от неё не слышал. Но едва-едва было заметно, как дрожат её руки, как глаза застилает пелена из слёз и как высоко срывается голос во время особо обострённого крика. Уильям вдохнул поглубже и с размаху ударил кулаком по стоящему рядом столу: — Тишина! Петуния удивлённо обернулась, замирая и распахивая свои прозрачные голубые глаза — такие же, как у него. Уильям решил не медлить и быстро заговорил: — Я не желаю впредь слышать ваши ссоры. Хватит. Петунья, извинись за свои слова перед сестрой, а ты, Лили, впредь старайся ограничивать себя в использовании магии в этом доме. Я понимаю, — Уильям успокаивающе поднял руку, заставляя желавшую возразить Лили дослушать его, — Что ты не можешь сдерживать себя, но надеюсь, что сестра тебе дороже, чем колдовство. Как никак, волшебники должны быть мудрее, Лили, а ты взрослая девушка, которую я всегда считал примером вежливости и доброты. Лили согласно кивнула, принимая это как данность. Конечно, Уильям понимал, что в глубине души дочь обижена: и словами Туньи, и запретом отца на волшебство, ведь раньше это не входило в его правила: запрещать что-либо. Эванс-старший всегда был горд, что его дочери были доступны те знания, о которых не знает большинство людей. Магнолия соглашалась с ним и всячески старалась не только помочь, но и попробовать узнать даже крупицу информации: помогала Лили разлаживать жабью икру по пакетикам, пыталась изучать сложные формулы в учебнике по — как там его? — Трансфигурации или же просто рассматривала картинки существ в пособии по Защите от тёмных существ. Уильям тоже любил проводить время с младшей дочерью, особенно наблюдая за поведением лекарственных растений, которые словно оживали на страницах фолиантов. Но теперь подобное приходилось прекратить: Петунью это явно ранило. Уильям не заметил, как пропустил тот момент, когда Петунья обозлилась и зажалась. Пожалуй, в этом была его главная ошибка: он не дал понять старшей дочери, что любит её не меньше, чем младшую. Что обычность Петуньи делает её всё же ближе к нему, чем Лили, ведь Лили была незаурядной личностью. Уильям теперь жалел, что не дал понять Тунье, что её уникальность состоит как раз в том, что она обычна. Что она такая одна: не сестра волшебницы, не дочь своих родителей, а Петунья Эванс. Которая совсем скоро может уже и не быть Эванс. Уильям жалел, что не умеет проявлять свои чувства так, как стоило бы. Что он может размышлять обо всём на свете, но никогда не найдёт в себе сил сказать те слова, которых так не хватает не только Петуньи, но и Лили. Уильям повернулся к старшей дочери и всё же постарался выдавить: — Тунья… Для меня не имеет… Я… Неожиданно в комнату вошла Магнолия — по её щекам катились слёзы, и она сама переводила взгляд с одной дочери на другую: — Доченьки, папа хочет сказать, что мы любим вас одинаково. И наша любовь не зависит от вас самих: вы обе разрываете нам сердце, — Уильям сдержанно кивнул, едва заметно опираясь одной рукой на дверной косяк. Неожиданно Петунья дёрнулась и, наклонившись к родителям, зашипела: — Неправда. Вы лжёте. Вы всегда любили эту уродку больше, — и неожиданно взвизгнула да так, что Уильяму пришлось придержать покачнувшуюся Магнолию: — Вы всегда потакали ей во всех прихотях, а на меня вам было плевать! Ведьма, у нас в семье ведьма! Разве вы не видите, что она уродка! Что она исчадье ада во плоти! — и, обернувшись к поникшей Лили, выдавила: — Жаль, что инквизицию отменили. Я бы собственноручно тебя подожгла, — и Петунья устремилась к выходу. Магнолия попыталась схватить дочь хотя бы за руку, но та отшатнулась от матери, словно от прокажённой, и, гордо вздёрнув подбородок, заключила: — Если она немедленно не уйдёт из этого дома, то у меня больше нет ни родителей, ни сестры. Уильям, невидящим взглядом смотря в сторону Петуньи, ошалело пробормотал: — Дочь. Что ты говоришь? Ответ был до жути лаконичен: — Я говорю правду, папа. То, что вы не хотели признать раньше. Я помирюсь с Лили только в том случае, если она пообещает не влезать в мою личную жизнь. Уильям и Магнолия одновременно посмотрели на заплаканную Лили. Та на секунду прикрыла глаза, но затем открыла их и кивнула, сглатывая: — Конечно, Тунья. Я не буду никак стеснять тебя. Я так понимаю, мне нельзя присутствовать на вашем ужине с Верноном? Петунья, которая неожиданно сменила гнев на милость, согласно кивнула, постаравшись улыбнуться. Уильям не понимал: как она собирается проводить счастливый семейный ужин мало того, что без Лили, так ещё и после сказанных слов? В этот самый момент, когда он размышлял, как поставить Тунью перед фактом того, что он против сложившейся ситуации, раздался звонок в дверь. — Спасибо, Лили, — благодарно кивнула Петунья. — Я надеюсь, что мы поняли друг друга, — и кинулась прочь из комнаты. Уже через секунду Петунья словно на крыльях неслась к двери, на ходу перескакивая ступеньки и громко шлёпая босыми ногами. Уильям слышал, как, открывая дверь, дочь уже приговаривала, явно обращаясь к гостю: — Вернон! Ты решил прийти немного раньше? Как это мило с твоей стороны! — но затем послышался щелчок замка и удивлённый возглас: — Кто вы? Магнолия быстро кинулась на первый этаж, на ходу завязывая полы халата потуже. Лили, утерев слёзы и глубоко вдохнув, поспешила за матерью, но Уильям остановил её: — Цветочек, не печалься. Мы что-нибудь придумаем. В зелёных глазах снова блеснули слёзы, и Лили поспешно вытерла их, стыдясь своей слабости. Затем она уже сделала шаг прочь из комнаты, но неожиданно развернулась и уткнулась отцу в плечо: — Спасибо, папа. Я очень вас всех люблю, — и быстро вышла из комнаты к явно нежданному Петуньей гостю. Уильям поглубже вдохнул и прислонился к стене. Кажется, где-то в груди колоть перестало. А с дочерями он ещё обязательно разберётся — иначе и быть не может. Но гостя, который пришёл к ним в один из пасхальных вечеров, нужно встретить с улыбкой. Пусть даже и улыбаться совсем не хочется. Уильям, спускаясь на первый этаж, услышал удивлённый возглас Лили «О Мерлин всемогущий!» и ускорился: гость явно был нежданным. Действительно, перед ним на пороге замерла небольшого роста девушка, внимательным взглядом обводя и вошедшего Уильяма, и стоявших кружком Лили, Тунью и Магнолию. Он сразу заметил, что одежда на ней самая обычная и ничем не выделяющаяся: вряд ли в толпе на такую девчушку можно было бы обратить внимание. Чисто классический стиль: тёмно-синее платье в среднюю клеточку ниже колена, изящные перчатки того же цвета и такие же туфли на небольшом каблуке. Как архитектор и дизайнер, Уильям Эванс подобную гармонию в стиле заценил. И всё же, что-то в этой девушке было ему знакомо. На вид девчушке он бы не дал больше, чем четырнадцати лет, но не по-детски взрослый взгляд выдавали в ней по меньшей мере погодку Лили, а по большей — однокурсницу Петуньи. Но, судя по восклицаниям дочерей, незнакомка была всё же знакомой младшей дочери. А это не предвещало ничего сильно позитивного. Тем временем девушка сдержанно заговорила, почтительно кивая: — Добрый день, мистер, мисс и миссис Эванс. Здравствуй, Лили. Извиняюсь за вторжение, насколько я помню, через… — девушка бросила взгляд на часы, которые она достала из кармашка, — Менее, чем час, у вас важный семейный ужин, с чем я вас поздравляю, мисс Эванс, и желаю счастья и благополучия. Надеюсь, ваш избранник вас достоин. Но я пришла по другому вопросу. Мистер и миссис Эванс, не могли бы мы поговорить где-нибудь наедине и так, чтобы нас не могли подслушать? — девушка склонила голову к Уильяму и Магнолии. Порядком растерянная Магнолия кивнула: — Да, конечно, проходите, мисс… Девушка извинительно улыбнулась: — Ах, простите, забыла представиться. Мисс Адара Маунтвиль. Я дочь вашего давнего знакомого, мистер Эванс, Майкла Говарда. И тут Уильям вспомнил, где видел эту девчушку. Конечно, тогда она совсем не была похожа на прежнюю версию себя: хоть и сдержанная до предела ещё в те времена, но в ней чувствовалась боль, отчаяние и желание поддержать приёмную мать на похоронах отца. Уильям помнил, как Камилла опиралась на руку хрупкой дочери и как потом она же яростно шептала девчушке, что в смерти Майкла виновата только она. Уильям, который стал невольным и, к счастью, единственным свидетелем этого случая, постарался загладить сложившуюся ситуацию, но… Но вряд ли от этого что-то поменялось. — Конечно, проходите мисс Маунтвиль. Я рад вас видеть. Уильям помнил, что эта девушка тоже оказалась волшебницей. Конечно, узнал он уже об этом от Лили, которая крепко дружила с Маунтвиль, но на вокзале, куда он каждый год провожал дочь вместе с Магнолией, Адару не видел ни разу, что казалось ему удивительным. А тут ещё и личный визит. С чего бы это? Когда Адара, вежливо разувшись, проходила мимо Лили, та неожиданно схватила её за руку и осторожно спросила: — Что ты здесь делаешь, Дара? Ты же вроде бы в круизе. Уильям обернулся и увидел, как Адара, пожав плечами, коротко ответила: «Уже нет». — Адара, вы хотите чего-нибудь? Кофе? Чай? Девушка вежливо улыбнулась и покачала головой: — Нет, что вы, миссис Эванс, я не буду злоупотреблять вашим гостеприимством. Магнолия вежливо улыбнулась и покачала головой, присаживаясь в кресло. Уильям, понимая, что времени не так уж и много, решил перейти сразу к делу: — И что же вас привело к нам, Адара? Она понимающе кивнула и, сцепив руки в замок, попыталась объяснить: — Думаю, вы знаете, что мы с Лили достаточно хорошо дружим в школе. И я могу отличить её приблизительные эмоции. И наверняка дорожки слёз на лице вашей дочери не говорят о безмерном счастье, которая она испытывает во время общения с вашей старшей дочерью… Магнолия, застигнутая врасплох, всполошилась и слегка стыдливо спросила: — Откуда вы знаете? Адара нахмурилась и сдержанно ответила: — Скажем так, подобное отношение к волшебству для меня не в новинку. Уильям качнул головой, обращаясь преимущественно к Магнолии: — Камилла… Ты помнишь, я рассказывал… Магнолия неожиданно кивнула и прикрыла глаза, скрывая выступившие слёзы, но затем собралась и спросила: — Что же вы хотите от нас, Адара? — Я бы хотела забрать Лили до конца каникул в гости к нашим друзьям. — последовал незамедлительный ответ, и пристальный взгляд мисс Маунтвиль в очередной раз прошёлся по лицам Уильяма и Магнолии. Уильям слегка напрягся. Как никак, конечно, дочь стоило отпускать — она уже не маленькая, а по меркам волшебного мира ещё и совершеннолетняя, но всё же. Где-то в сердце неприятно кололо от понимания, что из-за ультиматума Петуньи у них-то и выбора особого не будет. Поэтому Уильям решил спросить: — И как же зовут этих друзей? Не поймите меня неправильно, но я имею право знать. Адара кивнула, улыбнувшись уголком губ: — Конечно, мистер Эванс. Возможно, вы слышали от Лили фамилию «Поттер». Именно к ним мы и отправимся, если вы разрешите. Магнолия растерянно посмотрела на мужа. Ей с одной стороны очень хотелось пристать на предложение Адары, но с другой — страх за дочь, за её состояние и за их семейные отношения тоже присутствовал. Да и фамилия Поттер, как помнил Уильям, начала произноситься с хотя бы малейшей приязнью буквально последний учебный год. До этого Лили не слишком благоволила к этому волшебнику, но, по её же словам, этот год заставил её взглянуть по-новому на многие вещи, и теперь Джеймс Поттер считался ею кем-то вроде хорошего друга. Адара тем временем продолжила: — Скажем прямо: ваша старшая дочь наверняка будет счастлива такому раскладу. И, возможно, это не моё дело, но Лили и Петуньи необходимо остыть для конструктивного диалога. Магнолия согласно кивнула, махая рукой, а затем спросила: — Адара, скажите, а сколько вам лет? Вы намного старше Лили? Не поймите меня неправильно, но я не дала бы вам семнадцати лет. Адара неожиданно улыбнулась шире, но всё так же сдержанно: — Это из-за детской внешности или взрослой манеры речи? Это был первый и последний раз, когда Уильям видел, чтобы Магнолия смущалась из-за вопроса человека, гораздо младше её самой. Видимо, супруга всё же спрашивала о второй части вопроса, но случайно затронула и первую. Уильям поспешил объяснить этот момент, и в благодарность почувствовал, как Магнолия покрепче сжала его руку. — На самом деле, я не особо-то и старше Лили. Скажем так, семнадцать мне исполнилось раньше, но ненамного. А подобная манера речи, возможно, объясняется тем, что я воспитывалась в семье, где очень сильно уважают этикет. — Да, старина Майкл не шибко-то жаловал этикет, но вот его супруга Камилла всегда вспоминалась Уильямом как женщина довольно консервативных взглядов. Уильям кивнул, рассеянно улыбнувшись, и посмотрел на Магнолию, мысленно спрашивая. Та ответила на удивление однозначно: встала, вышла в коридор и крикнула: — Лили, девочка моя! В ответ послышалось скупое и слегка нетерпеливое: — Да, мама? — Не хотела бы ты отправиться с Адарой в гости к Поттерам? На минуту на втором этаже воцарилась тишина. Затем послышалось нерешительный вопрос: — К Поттерам? — и после ещё некоторой паузы: — Пожалуй, я согласна.***
Адара и Лили добрались к Сент-Хелленсу буквально через полтора часа после отъезда. Обе, как ни странно, молчали: первая — потому что внимательно следила за дорогой, гоня на максимальной скорости, чтобы успеть до темноты; вторая — потому что была в плену слишком сильных и разноплановых эмоций, которые мешали ей сконцентрироваться на чём-либо. По-хорошему, им можно было бы сразу трансгрессировать к поместью Поттеров, но Адара предложила прокатиться на мотоцикле, а Лили, погружённая в раздумья о произошедшей ссора с сестрой, посчитала это прекрасной идеей. Сент-Хелленс встретил их цветущими садами: отовсюду слышался запах жасмина, сирени и многого другого, чего Лили не смогла разобрать. Адара проехала почти всю деревушку на бешеной скорости: только и можно было увидеть бело-розоватую полосу, среди которой попадались вкрапления красно-кирпичных или белых домиков. Лили никогда раньше не была дома у Поттера, а потому могла судить лишь по его петушиному характеру, представляя, что у этого наглеца должен был быть по меньшей мере дворец. Но то, что староста увидела, сложно было назвать дворцом: уютный двухэтажный коттедж с огромным цветущим садом и едва-едва виднеющейся из-за зелени синей кромки — наверняка какое-нибудь красивое озеро. Обставлено всё было так уютно и так по-домашнему, что Лили была поражена впечатлением, которое дом Поттера справил на неё. Адара невозмутимо открыла калитку, пропуская Лили вперёд. Эванс неуверенно посмотрела на подругу и спросила: — Мне точно можно? Адара в ответ закатила глаза и ухмыльнулась: — Нет, нельзя, Лилс. Разворачивайся, это не дом Поттеров. Вон там дворец на холме — нам туда, — а затем, неожиданно отойдя от калитки, приобняла Лили за плечи и увещевательно проговорила: — Иди уже, не бойся. Где твоя гриффиндорская смелость, чёрт её дери? Лили робко улыбнулась и ступила такой важный шаг. Только сейчас она поняла, насколько сильно нервничает. Ведь до этого она всего пару раз видела Поттеров-старших на Кингс-Кросс — то есть, они не были знакомы и вообще какое им до неё дело? И как её встретит Поттер? Обиделся ли он за их прошлое прощание? Ждёт ли он её вообще? Адара зашла за ней и захлопнула калитку, словно давая знать, что пути назад уже нет, а затем устремилась куда-то влево: оставить мотоцикл в положенном месте. А потому Лили, которая никак не могла собрать саму себя в кулак, решила подождать её у всё той же калитки. Но неожиданно из дома послышался шум, входная дверь открылась и на пороге во всей красе предстал взлохмаченный, растрёпанный и до смешного удивлённый Поттер. И на секунду Лили показалось, что она провалится под землю. Но затем Джеймс, отошедший от внезапного оцепенения, кинулся в её сторону с громогласным криком: — Лили! — уже через секунду её подняли на руки и быстро-быстро закружили. И гриффиндорка не могла понять, отчего ей радостно больше: от того, что Джеймс не обижается, или от того, что он сразу назвал её по имени. Из дома донёсся шум и крик «Сохатый, ты там сбрендил?», а через пару секунд на пороге показались встревоженные Сириус, Ремус, Астра, Марлин и Питер. Все как один смотрели на неё с примесью удивления и непонимания. И только Адара, которая как раз вышла из поттеровского гаража, с ухмылкой подошла к дому, на ходу восклицая: — Юфимия, Флимонт, посмотрите, будьте добры, на этот шедевр современного искусства! — и когда старшие Поттеры тоже появились на пороге и непонимающе посмотрели на то, как их сын кружит незнакомую девушку, Адара наигранно-прискорбно проговорила: — Вот так всегда, Лили, ты стараешься-стараешься, а они замирают в удивлении и даже не реагируют минут пять. Через пару радостных кружков-прыжков, во время которых Лили только и могла что хохотать, Джеймс со своей ношей отправился в дом. А дальше случилось то, чего, кажется, никто не ожидал: Сириус быстро подскочил к стоявшей неподалёку невозмутимой Адаре и так же, как и Джеймс перед этим, закружил её в воздухе. Но, в отличии от Лили, реакция у подруги была похуже: под всеобщий хохот был слышен возмущённый голос: — Блэк, твою дивизию, опусти меня наземь немедля! Я сказала немедленно, Блэк, хватит хохотать как лошадь, собака бешеная, иначе смеяться тебе больше будет нечем! Тут уже смеялись все, находящиеся в доме Поттеров, потому что Сириус нёс нахохлившуюся Адару с таким невозмутимым видом, словно не она обещала ему всевозможные кары небесные. Лили ещё раз улыбнулась, переведя взгляд с этой парочки на всё ещё держащего её Джеймса. На секунду их глаза встретились, и гриффиндорка почувствовала, что краснеет. Тем временем Ремус, явно решив, что он ничем не хуже друзей, схватил Астру в охапку и посадил себе на плечи. Флимонт Поттер же покрепче прижал свою жену к себе, а она облегчённо опустила голову ему на плечо. И Лили почувствовала, что очутилась дома. Вот так за какое-то мгновение усадьба Поттеров в Сент-Хелленсе стала для неё близким по духу месту. Ведь здесь были все (или почти все) кто был ей дорог. Те, кто поддерживал её в жизни среди волшебников. Через пару минут подобных соревнований, когда Адара уже замолчала и просто сидела с поджатыми губами, очень своим видом напоминая недовольную Минерву Макгонагалл, все постепенно пошли в дом. И никто не заметил, как Сириус, в конец обнаглев, уже у самого порога опустил Адару наземь и поцеловал в уголок губ. И никто не увидел, как она немигающим взглядом на него посмотрела и отчеканила: — У тебя есть девушка, — и быстро устремилась в дом, но Сириус неожиданно крепко схватил её за руку и незамедлительно ответил, разворачивая к себе: — Мы больше не вместе. Идейные разногласия. Адара отвернула голову от него и вздохнула, с заметным скепсисом закатывая глаза. А затем, осторожно взяла его ладонь и сказала: — Угу, я сделаю вид, что я тебе поверила, — но затем, каверзно улыбнувшись, сменила свой гнев на милость: — Пошли тогда, что ли, праздновать возобновление твоей холостяцкой жизни. Раньше же ты мне этого сказать не мог, вот никак!***
Вечера у Слизнорта всегда отличались особым шиком. По крайней мере, так рассказывала Адаре Лили, которая ни одно подобное мероприятие не пропускала. Сама же Маунтвиль искренне не переносила всей этой чистокровно-снобской мишуры. Но для Лили, которая никогда не была вхожа в высшие круги магического общества и достаточно сильно любила и уважала Горация Слизнорта, это было важно, а потому мотивацию подруги Адара могла понять. Но зачем в этот раз она сама вообще на это подписалась? Естественно, раньше её в Клуб Слизней никто не приглашал. Но после того, как она на «Превосходно» сварила зелье на практической части С.О.В. и совсем немного напортачила в теоретической части экзамена, попутав крылышки болтрушайки с крыльями фей в Веселящем зелье, старик Слизнорт явно стал присматриваться к её способностям. А после их с Сириусом антидота к Уроборосу — тем более. Хотя Адара была удивлена полученному приглашению на вечер по празднованию профессором юбилея. Особенно, если учитывать, что Сириус тоже получил приглашения и — естественно, как же это было ожидаемо, — пошёл на вечер с Холланд. С которой, как оказалось, и не думал расставаться. Адара в степени его бессовестной лживости даже не сомневалась. Так вот, после одного из занятий Слизнорт задержал её и спросил по поводу согласия на вечер. Адаре не хотелось никуда идти от слова «совсем» — настроение валялось ниже плинтуса, раздражение захлёстывало всё более могучими волнами, грозясь выйти в какой-нибудь опасный выброс магии. Поэтому она просто пообещала постараться. Старик, естественно, обрадовался и облегчённо уверил, что будет безмерно счастлив увидеть её на своём дне рожденья, 24 апреля. Адара же решила всё достаточно просто: ведь Слизнорту можно вручить подарок, развернутся и уйти. И не видеть ничьих противных лиц. Но потом Адара встретилась взглядом с поникшим Джеймсом, который узнал, что Лили отказалась идти с партнёром в Клуб Слизней и по-дружески попросила Александра Боунса её выручить. А потом сама Адара стала «жертвой» разгневанного Поттера, который поспешил пригласить подругу. Отчаянно стараясь не закатить глаза и послать Джима к чёрту, она всё же выдавила из себя согласие, заранее жалея о принятом решении. И вот сейчас Адара смотрела на то, как подруги мельтешат перед глазами в поисках всего на свете: косметички, волшебной палочки, крема и прочей никому не нужной дребедени. По комнате то и дело летали чьи-то туфли, полотенца, расчёски, а вокруг царило такое волнение, что, казалось, ещё немного и начнётся конец света. Всё её призрачное спокойствие закончилось в одночасье: возмущённая подобной сдержанностью Астра предстала перед Адарой в качестве палача: — Солнце, я, конечно, понимаю, что в своей рубашке и джинсах ты прекрасна как никто другой, но у нас всё же вечеринка, на которую принято идти в платьях, — с усмешкой проговорила подруга, уперев руки в столбики её кровати и тем самым едва ощутимо давя на неё. — Ты знакома с таким понятием? Адара закатила глаза и беззлобно проворчала: — Отстань, Астра. Пожалуешься на меня Ремусу. Неожиданно из-за шкафчика показалась мордашка раскрасневшейся Лили: — Право слово, Дара, ты как будто не идёшь на этот вечер. Ты хоть платье подобрала? А то для Поттера твоя рубашка будет ударом ниже пояса. — Сильнее, чем ты, мне его уже не ударить, Лилс, — парировала Адара, а профиль Лили тут же скрылся за шкафом обратно. Но в глубине души Маунтвиль чувствовала, что спокойствия ей уже не ждать. И действительно, через пару минут из ванной выскочила Марлин, мастерски завёрнутая в полотенце, и, едва увидев мирно сидящую и никого не трогающую Адару, запричитала: — Дара, а почему ты не собираешься? А ты разве не идёшь? Так ты же вроде бы с Джеймсом. А ты не забыла про своё платье? А где оно? Почему я его не видела? Прихорашивающаяся Мэри закатила глаза и обернулась: — Марлс, ты даже у меня вызвала сердечный приступ своими вопросами. Не беспокойся, Адара наверняка сама разберётся — уже большая девочка, — Адара благодарно кивнула подруге, а та заговорщески подмигнула в ответ. Сама Мэри была одета в нежно-кремовое платье с красиво вышитыми белыми лепестками на талии. Правда, выскочившая из-за своей кровати Астра, которая всё ещё была одета в халат, поспешила раскритиковать Макдональд: — Мэри, ну что это такое? Это платье совершенно не идёт под твои светлые волосы! Ты выглядишь в нём блёкло! Марлин поддержала Джойс частыми кивками, а Мэри лишь устало ответила: — Я не нашла ничего лучше в Хогсмидских магазинах. Что прикажете мне делать в таком случае, кутюрье? Адара решила, что отмалчиваться не стоит и участливо спросила: — А тебе самой-то платье нравится? Мэри задумалась, вертясь перед зеркалом. Адара про себя отметила, что платье, конечно, подруге идёт, но всё же чего-то не хватает. Возможно, Астра всё же в чём-то права. — Мне кажется, что оно куда больше пошло бы кому-то другому, но не мне. И тут Адара широко улыбнулась, кое-что припоминая. Сама Маунтвиль красный не любила да и считала, что он ей попросту не идёт. А вот на Мэри этот цвет наверняка будет смотреться красиво — белокурые волосы, плавные очертания фигуры… А потому Адара весело поинтересовалась у Астры: — Асти, ты ведь сможешь наколдовать парочку недостающих элементов к подходящему платью? Подруга с готовностью кивнула: — Конечно, смогу. Но не под это, сама понимаешь — оно у меня не вызывает должную волну вдохновения. Адара с Мэри одновременно закатили глаза — пока Астра не убедит всех в своей правоте, не успокоится. Но желания спорить с «непризнанным кутюрье» у Маунтвиль не было никакого. А потому она безмолвным движением палочки призвала платье, которое Вальбурга подарила ей на Рождество, — скажем так, запасное к тому злосчастному балу. Мало ли, может первое не подойдёт по размерам или же будет выглядеть слишком неподобающе. Поэтому этот вариант был куда проще, без должных прикрас, чрезмерных нюансов и прочего. Адаре он понравился больше в своё время, но Вальбурга сказала, что более масштабное и вычурное одеяние будет выглядеть куда лучше на подобном мероприятии. Пришлось согласиться. Глаза Мэри загорелись в тот же миг, как она увидела это платье, а потому больше колебаний у Адары не было. Астра тоже, стоит признать, поколдовала на славу: к простому до этого платью добавилась вычурная вышивка в золотистых оттенках, которая украшала весь лиф, а также прозрачная накидка красного цвета со всё той же схемой украшения. — Гриффиндорская королева, — восторженно сказала вышедшая из ванной Лили. Стоило признать, Эванс тоже уже была готова: тёмно-зелёное платье очень подходило под её цвет глаз. Но, присмотревшись, Адара едва слышно выдохнула: в верхней части платье было красиво украшено едва заметно шевелящимися листьями (явно не обошлось без парочки пассов волшебной палочкой), а внизу было полупрозрачным. Подобная раскованность, по скромному мнению Адары, была чрезмерной, учитывая сложившуюся ситуацию, но останавливать подругу она не собиралась — это и её праздник тоже, а потому раскрыть себя привычно сдержанной старосте точно не помешает. Особенно, если учитывать, что это день рожденье её любимого профессора. Только, правда, теперь Адаре придётся покрепче держать Джима, который захочет врезать каждому, кто хотя бы раз задержит свой взгляд на Эванс. Но с этим она, хочется верить, уж как-нибудь справится. Больше, чем само платье, Адару удивило то, что Лили уложила волосы. От природы у Эванс были прямые рыжие волосы, но теперь она увидела словно сияющий водопад, который струился по плечам и спине. Заметив взгляд Адары, Лили робко улыбнулась и постаралась объяснить: — Я уже неделю искала в библиотеке подходящее заклинание и незаметно практиковалась на слизеринках. Адара понимающе кивнула и протянула: — Так вот почему Камилла третий день ходит со спагетти вместо волос, — Лили в ответ смущённо засмеялась и кивнула. Адара похлопала её по плечу и успокоила: — Впрочем, я рада, что у тебя всё получилось. Выглядишь потрясающе. Лили благодарно улыбнулась и посмотрела на часы, спохватившись: — Ох, меня уже Александр ждёт — мы договорились встретиться пораньше, — и, помахав всем ладошкой, выбежала из комнаты. Следующей из комнаты вылетела Астра, которая тоже договорилась с Ремусом прогуляться перед вечеринкой. Самое интересное, что выражение «вылетела» очень подошло ситуации: на Джойс было очаровательное тёмно-синее платье с совершенно открытой спиной, которое разлеталось при малейшем дуновении ветра. Выглядело по-взрослому и весьма впечатляюще, о чём Адара поспешила заявить самой Астре. Та лишь отмахнулась: — Ну, мне надо же чем-то Рема удивлять, — и вышла из комнаты, взмахнув полами платья. На ступеньках эхом раздался стук каблуков её туфель. Марлин прихорашивалась до последнего. Адара догадывалась, что на самом-то деле подруга просто хочет посмотреть на её платье, но давать ей такую возможность не собиралась: иначе из комнаты её попросту не выпустят, обвинив в чрезмерной пессимистичности и замкнутости. Марлин нервно покрутилась у зеркала и спросила: — Как тебе, Адара? Как ты думаешь, Регулусу понравится? Адара улыбнулась: вот что значит первая влюблённость. С одной стороны она по-доброму завидовала подругам из-за того, как спокойно развиваются их отношения с парнями: у Астры был Ремус, у Мэри — Фабиан, у Марлин — Регулус… Правда, у Лили дела шли не лучшим образом, но почему-то гриффиндорка была уверена, что и там всё тоже образуется. И совсем скоро. Адара же не то чтобы хотела себе какие-то отношения, но… Чтобы черти драли этот женский темперамент, который требовал кого-то, кто будет любоваться, восхищаться, гордиться и просто любить. Платье подходило Марлин максимально: одновременно подчёркивало и её нежность, и бунтарский характер. Изящное, воздушное, с невесомыми рукавами, оно, казалось, превращало подругу в пушинку. Но в то же время длинный вырез сбоку, который был куда выше колена, подчёркивал то, что чаще всего скрывалось за обыденной школьной формой. Поэтому, пожалуй, Марлин выглядела не то что потрясающе, а именно волшебно. Адара мысленно улыбнулась: идеальная пара Регулусу. — Регулусу ты понравишься в любом платье, Марлс, но в этом тем более, — Марлин счастливо рассмеялась и по-детски хлопнула в ладоши, уже на выходе спрашивая: — А ты-то сама когда будешь выходить? Адара улыбнулась: — Беги. У меня ещё предостаточно времени. Желаю незабываемого вечера, Марлс. Как только за Марлин закрылась дверь и звук её шагов постепенно затих, Адара медленно поднялась. Её платье, на самом-то деле, висело в шкафу вместе со всеми, но никто так и не догадался, что оно было спрятано привычной школьной мантией. Наверное, увидь его Астра заранее, убила бы на месте: кто одевает на праздник чёрный цвет? Но Адара не могла объяснить своего порыва даже самой себе: платье было куплено на Косой Аллеи ещё во время пасхальных каникул, сразу же после приезда из круиза. И как только Слизнорт сказал, что состоится вечер Клуба Слизней, она мысленно подготовилась к тому, что придётся подобрать себе хоть что-нибудь. И, стоит признать, Адара даже подыскала подходящий вариант: зелёное платье, посветлее, чем у Лили, с симпатичными вензелями золотистого цвета. И вчера вечером она даже собиралась его купить. А потом, буквально перед самым походом в Хогсмид, передумала. В груди что-то неприятно кольнуло. Что-то нехорошее, сводящее с ума и заставляющее бояться. В очередной раз это чувство напомнило о себе, и Адаре поплохело почти так же, как и на занятии по Зельеварению. Наверное, это ещё называют плохим предчувствием. И Адара его послушала, чуть ли не по наитию одевая удобное чёрное платье с ремешком. Джеймс уже ждал её внизу в подобающем виде: чёрный костюм и чёрный платочек, вложенный в кармашек, как и полагается правилами. Он сидел в кресле с едва заметно сжатыми кулаками и отчаянно старался улыбнуться сидящему рядом Питеру, который явно изо всех сил старался успокоить друга хотя бы на капельку. И, судя по всему, безуспешно. Адара вежливо усмехнулась, подходя к ним, и положила руки на плечи Джиму, ощутимым нажимом их расслабляя. Питер с долей грусти посмотрел на неё и постарался улыбнуться: — Адара, выглядишь потрясающе, хоть и слегка мрачновато, — заключил он. — Эх, жаль, что я не могу пойти с вами. Но вы уж там, будьте добры, повеселитесь за старого Мародёра. Джеймс хлопнул друга по плечу и пообещал: — Сделаем всё возможное, Хвост. Обещаю, мы уговорим старика пригласить на следующий вечер и тебя. Питер только покачал головой, как тут же к нему робко обратилась Аманда Кеннет: — Питер, не хотел бы ты со мной сыграть в шахматы? Убедившись, что в присутствии гриффиндорской охотницы Питу точно не придётся скучать, Адара и Джеймс направились к подземельям. — Лили видел? — осторожно спросила Адара, понимая, что наверняка подобная встреча и была причиной печали. Джим угрюмо кивнул: — Видел. И выглядит она просто сногсшибательно. Адара покрепче сжала его руку, тем самым стараясь хоть как-то поддержать: — Тут и не поспоришь. Джимми, она всё поймёт. Только не мешай ей самой до этого дойти. Джим кивнул и свёл брови: — Да просто и моё терпение не вечно, Дара. Я ведь столько лет уже за ней ухаживаю и всё без толку. Может, не надо даже и пытаться? — Джимми, надо, но не так. Ты должен сам почувствовать, чего не хватает именно Лили, а не как хочется ухаживать тебе. Джеймс опустил голову, задумываясь над её словами. Возможно, это заставит его в кои-то веки заинтересоваться тем, что увлекает Лили, а не своим личным пространством. По крайней мере, Адаре очень хотелось в это верить. Иначе Джимми, увы, парой для Лили не был и не будет. Уже на ступенях они встретились с очередной парочкой, которая направлялась откуда-то со стороны хаффлпаффской гостиной, как мысленно прикинула Адара. Неожиданно девушка в изящном белом платье с кружевами, лицо которой из-за тусклого света свечей было сложно различить, приветственно помахала рукой: — Привет, ребята. Адара улыбнулась, мгновенно узнавая девушку по голосу и протягивая руку: — Лия, счастлива тебя видеть. Выглядишь обворожительно — хоть сейчас под венец. А кто твой партнёр, а то я из-за темноты теперь похожа на незрячую птицу? Амелия, как показалось самой Адаре, приветливо и слегка сконфуженно улыбнулась: — Познакомьтесь, Адара, Джеймс, это Кассиус Уоррингтон, семикурсник. Касс, это Адара Маунтвиль и Джеймс Поттер, мои сокурсники. Адара едва заметно вздрогнула. Да ладно, Кассиус? Ну, и сюрприз, конечно, ничего не скажешь. — С Адарой мы уже знакомы, Мел, так что это излишне. Поттер, приятно видеть тебя с такой достойной дамой. Адара, ты очаровательна. Адара ухмыльнулась и прищурила глаз: — Не заставляй свою спутницу ревновать, Кассиус. А то Лия подумает о наших отношениях невесть что, — вчетвером, перешучиваясь и остря, они неспешно направились к кабинету Слизнорта. Было видно, что Джеймс обществом Кассиуса удовлетворен не был. Война уже не только факультетов, но и интересов и жизненных принципов, пожалуй, весьма недурно на него влияла. Хотя, возможно, просто Адара знала об Уоррингтоне достаточно, чтобы понимать, что такого отношения он не заслужил. Но ведь Амелия, кажется, полностью разделяла её мнение. Это, пожалуй, будет скоро считаться в её голове чуть ли не «вечным вопросом» — наравне с целесообразностью добывания Прометем огня для благополучия простых людей. Правда, уже войдя в кабинет, им пришлось разойтись: Адаре и Джеймсу надо было найти своих и вручить Слизнорту подарок, а Амелии и Кассиусу — занять места и тоже поприветствовать профессора. Слизнорт встретил Адару и Джеймса очень радостно. Хотя, пожалуй, ещё больше он был рад видеть засахаренные ананасы и слёзы феникса, ради которых Адаре пришлось пойти на парочку рискованных шагов. Но эффект того стоил: из глаз профессора, который увидел столь редкий ингредиент для зельеварения, чуть ли не полились слёзы счастья покруче, чем у бедняжки Фоукса. — Ах, спасибо вам за этот подарок, мисс Маунтвиль и мистер Поттер, — он бесценен. Надеюсь, вам не пришлось посетить Лютной переулок, Адара? — хитро ухмыльнулся профессор, подкручивая усы. Адара покачала головой, а Джеймс поспешил заступиться: — Поверьте, профессор, если бы нам понадобилось пойти на такой шаг, то Адара точно не отправилась бы в одиночестве туда. Слизнорт согласно закивал Джеймсу и, извинившись перед ним, уволок Адару в кучку собравшихся выпускников, спеша познакомить: — Ах, Адара, хотел представить вас некоторым личностям. Вот, знакомьтесь, это Дамокл Белби, мой выпускник, правда, с Когтеврана, талантливейший зельевар. Дамокл, это мисс Адара Маунтвиль, стоит признать, начинающий специалист по противоядиям. Адара только вежливо улыбалась, пока старик знакомил её со всё новыми и новыми личностями, словно куклу на подиуме, и при этом расхваливая её умения с таким энтузиазмом, что Адара и сама чуть ли не поверила в свою уникальность: — А это Руфус Скримджер, талантливый мракоборец и помощник Аластора Грюма. Скажите, Адара, вы ведь не собирались становиться аврором? А то нынешнее поколение на редкость избирательно при выборе профессии: им всё мракоборцев и колдомедиков подавай… А это мистер Трэверс, глава Отдела контроля за магическими популяциями. Интересная личность, скажу я вам, — ещё со школьных времён прослыл на редкость необщительным. Особенно после случая, когда в него случайно угодило проклятие Андромеды Блек. Ох, какой же тогда скандал был… Вот, познакомьтесь, Адара, это ученики одного из моих последних выпусков, мистер Люциус Малфой и мистер Рабастан Лестрейндж. Адара мысленно вздрогнула. Лестрейндж… Брат Рудольфуса? Вот это она влипла, конечно. — Очень приятно, мисс Маунтвиль, — Люциус Малфой едва заметно прикоснулся к её ладони. Внутри всё похолодело и противно поёжилось. Да уж, сынок у Абраксаса явно что надо. Адара признала, что теперь точно не удивится предположению Альфарда, хотя раньше в глубине души ей это всё же казалось больше похожим на дикость, чем на реальность. Теперь мнение изменилось: Люциус Малфой не был похож на сына, который совсем недавно потерял отца. — Скорблю по вашей утрате, мистер Малфой, — почтительно кивнула Адара. — Насколько я знаю, Абраксас Малфой был незаурядным человеком. Слизнорт достал из кармана платок и протёр вспотевшее лицо: — О да, Абраксас был невероятным волшебником. Какая утрата… Малфой кивнул, изображая печаль. Но тут Рабастан Лестрейндж, до этого скромно молчавший спросил: — Как часто вам приходилось бывать на подобных мероприятиях, мисс Маунтвиль? — и он обвёл рукой помещение. Адара такому вопросу насторожилась и внутренне сжалась, ожидая взрыва, но ответила без заминки: — На вечерах у профессора Слизнорта я впервые, мистер Лестрейндж. И мне остаётся только подивиться с каким шиком и красотой здесь всё обставлено, — от подобной лести стоящий рядом Слизнорт довольно улыбнулся и продолжил беседу с Люциусом. Спустя пару минут заиграла музыка. Постепенно импровизированный танцпол стал заполняться парами, и Адара уловила и Астру с Ремусом, и Лили с Александром, и Камиллу с Сириусом, и Амелию с Кассиусом, и Марлин с Регулусом. Тот смотрел в её сторону с настороженностью и лёгким удивлением, явно задаваясь вопросом, какого Мордреда она делает с Лестрейнджем. Адара тоже этим вопросом задавалась, собственно, но Слизнорт то и дело вклинивал её в беседу, а потому отойти от этого типа на приличное расстояние пока не представлялось возможным. Неожиданно сбоку раздался голос Лестрейнджа: — Мисс Маунтвиль, не хотите подарить мне танец? Адара содрогнулась. Если честно, особого желания у неё не было. Лестрейндж протягивал ей руку со всем возможным уважением, но на самом дне тёмных глаз она видела пляшущих чертей. Понимая, что добром это уже и так не закончится, она ответила: — Не могу отказать такому джентльмену, мистер Лестрейндж. Тот зловеще ухмыльнулся и осторожно подхватил её. Танцевать, конечно же, этот сноб умел. Но Адара чувствовал в каждом его движении холодность хищника, который наконец-то таки добрался до своей жертвы. И смутные предчувствия подсказывали, что жертва здесь как раз она. — Вы очаровательно выглядите, мисс Маунтвиль, но как жаль, что и у этой розы есть такие острые шипы. Адара поспешила парировать: — У всех роз есть шипы, мистер Лестрейндж. — Но у некоторых острее. Мой брат передаёт вам привет, мисс Маунтвиль, и сообщает, что ему уже гораздо лучше. Надеется на ваше скорое свидание. Адара напряглась. Значит, всё-таки брат. Сказать ли ему, что она сожалеет о сложившейся ситуации? Или не надо? Даже если и учесть, что это будет сказано совершенно искренне, всё же это будет больше напоминать унижение, чем вежливые соболезнования. В конце концов, она много думала по поводу того вечера у Лестрейнджей и нашла в себе силы признать, что проклятие Рудольфуса было вынужденной мерой: если бы это не сделала Адара, возможно, им с Сириусом не удалось бы улизнуть из особняка живыми и относительно невредимыми. — Это всё, что вы хотели мне сказать? — Адаре слабо верилось, что Пожиратель смерти, коим Лестрейндж-младший, безусловно, являлся, решил пригласить её на танец просто для того, чтобы передать привет от проклятого ею братца. Лестрейндж хрипло рассмеялся и ухмыльнулся, при этом его лицо чем-то напомнило гофрированную маску из какого-то особого вида смуглой кожи: — Ох, недаром говорят, что вы очень проницательны. Но это, действительно, не всё, мисс Маунтвиль. — Кто бы сомневался. — Тёмный Лорд просил передать, что каждый должен расплачиваться за свои поступки. Вчера вы причинили боль кому-то, а завтра карма настигнет уже вас. Адара напряглась. Что бы это могло означать? Кто-то сегодня пострадает? Но кто? И тут Адара вспомнила те слова Реддла, которые она слышала тогда, то ли во сне за день до этого, то ли в непонятном видении на Зельеварении… Значит, это не был просто сон, который ей приснился перед этим и который неожиданно вспомнился? Чёрт побери, что тогда это было? На память некстати пришлись угрозы Реддла, высказанные на всё том же вечере у Лестрейнджа. Он ведь обещал… И тут Адара поняла. Альфард. Он пострадает. И, кажется, вот почему Абраксас Малфой был «первым испытуемым»… Чёрт! Адара вдохнула поглубже и, сцепив зубы, ответила дико ухмыляющемуся Лестрейнджу: — Можете тоже самое сказать и Люциусу Малфою, мистер Лестрейндж. Думаю, о карме он знает лучше многих. Пальцы Рабастана с неожиданно силой ухватились за её талию и руку, до боли надавливая, но Адара не отвела взгляда. Надо срочно найти Альфарда. Интересно, он здесь? — Вы играете с огнём, мисс Маунтвиль. Вы симпатичны Тёмному Лорду, но с такими высказываниями проживёте не долго. Адара притворно удивилась: — Да неужели? Надеюсь, мне удастся пережить своего брата. Ой, постойте, я уже его пережила. Удивительное совпадение. — её напряжённый смех едва слышным эхом раздался по залу, и Адара краем глаза уловила, как с подозрительным единодушием дёрнулись Джеймс и Сириус, мгновенно оглядываясь в её сторону. Адара понимала: сейчас ей никакая опасность не угрожает, кроме, разве что, очевидно разъярённого Сириуса, который уже намеревался прожечь в ней дыру пронзительным взглядом. Слова Лестрейнджа были довольно ясны: Реддл не хотел убивать её. Пока. Рабастан Лестрейндж покачал головой и, поклонившись, закончил танец: — Что ж, вы сделали свой выбор, мисс Маунтвиль. Хотя Тёмный Лорд, подозреваю, всё ещё рассчитывает, что вы не поддержите прохвоста Дамблдора, который в равной степени виноват в смерти ваших родителей. Адара властно взмахнула рукой и твёрдо отчеканила: — Не стоит играть со мной, мистер Лестрейндж. Ваш брат уже пробовал, и вы сами знаете, чем это закончилось. До свидания, — и круто обернувшись, Адара устремилась прочь. Но напоследок она ещё услышала тихий рык: — Надеюсь, что эта встреча состоится как можно скорее. Адара быстро дошла почти до выхода, как вдруг столкнулась с женщиной. Подняв голову, Адара встретилась с сосредоточенными тёмно-карими глазами. — Доркас, беда! Адару мигом вытянули из шумного помещения и, затянув в ближайшую подворотню, прижали к стене, попутно прошипев: — Тихо, молчи. И уже через секунду по коридору послышались шаги нескольких людей. Один из них с ленцой протянул: — Все всё сделали? — Малфой. Сомнений быть не могло. — Да, я с выпускниками переговорил, на ум-разум наставил, — Адара узнала глубокий и сосредоточенный голос Трэверса. — А у тебя как дела, Рабастан? Лестрейндж тихо рыкнул сквозь зубы: — Она ещё несноснее, чем можно было предположить. Так бы и сломал её тоненькую шею на месте. Холодный голос Малфоя возразил: — Пока она нужна живой. Тёмный Лорд хочет видеть, как она будет страдать, пока всех её близких будут убивать один за другим. — Адара вздрогнула, с трудом подавив болезненный стон. От этих слов прижимающая её Доркас напряглась ещё сильнее, чем до этого. Лестрейндж неожиданно оглянулся, и Адара вжалась в стену, крепко зажмурившись. Доркас, стоящая рядом, ещё крепче сжала её запястье. Адара услышала тихое сопение, потом удар о стену, и окончательный вердикт Малфоя: — Хватит психовать, Лестрейндж. Мы уходим. По каменным плитам послышались торопливые шаги, затем они перенеслись на ступени и постепенно затихли вдалеке — волшебники явно покинули подземелья, и Адаре очень хотелось, чтобы они больше никогда сюда не возвращались. Она устало осела на пол и, подняв на Доркас глаза, быстро запричитала: — Доркас, умоляю, найди Альфарда. Ему грозит опасность. Доркас как-то странно посмотрела на неё и открыла рот, чтобы что-то сказать, как рядом неожиданно опустился грозный лев и прорычал знакомым голосом: — Кас, возвращайся. Он умер только что в Мунго. Медики говорят, что это всё та же осложнённая форма драконьей оспы. Вальбурга и Орион уже на месте. Адара, не в силах осознать происходящее, смотрела на медленно растворяющуюся дымку от Патронуса Аластора Грюма.