Колесо Фортуны

В тот день Джон и Хью обедают, как обычно, сидя у окна в столовой. Окно выходит на дорогу, ведущую к дому — и они замечают гонца. Джек, их слуга, встречает прибывшего, принимает у него какое-то послание, и тут же приносит его Джону. Джон вскрывает письмо, читает его с непроницаемым выражением лица, затем передает письмо Хьюго, и молча откидывается на спинку стула. Хью быстро пробегает письмо глазами. Королева призывает барона Джона Мальтраверса, шестого своего имени, прибыть в Лондон. — Как думаешь, Джон — что это значит? — с тревогой в голосе спрашивает Хью. Джон равнодушно пожимает плечами. — Видимо, что-то меняется, и королеве с регентом снова нужны проверенные сторонники. Но я не собираюсь уезжать. Завтра с утра отпишу Мортимеру. — Джон, послушай… Я тоже не хочу, чтоб ты уезжал. Но это приказ королевы. Если ты не поедешь — это вызовет большие подозрения. Джон какое-то время размышляет молча. — Ты прав, — наконец соглашается он. — Мне придется поехать. Но только чтобы сказать Мортимеру лично, что я не собираюсь возвращаться на службу. — А если он спросит, почему? — Ну, я скажу, что сбежал от жены и живу с леди по имени… Агнес. — Почему Агнес? — вопреки тревоге, смеется Хью. — А мне нравится это имя! Хью встает со своего места, подходит к Джону со спины, обвивает руками его шею, наклоняется, щекоча дыханием — и вдруг чувствительно прикусывает ухо любовника. — Эй, ты чего? — Джон запрокидывает голову, глядя на Хью. — Тебе, значит, нравится имя Агнес? — Хью угрожающе смотрит зелеными глазищами прямо в глаза Джону, сверху вниз. — Да, красивое имя, — не смутившись, говорит Джон, и продолжает, — но имя Хью мне нравится больше… гораздо, гораздо больше. — Смотри мне, — Хью целует Джона, стараясь не думать о грядущей разлуке. *** В ночь накануне отъезда Джона они почти не спят. Даже в самом лучшем случае, Джон вернется только через месяц. Из Корнуолла, от их края мира, до Лондона не менее десяти дней пути. А Хьюго не стоит покидать Корнуолл, и тем более ехать в Лондон, где слишком многие знают его в лицо. Джон никак не может оторваться от Хьюго; не сдерживаясь, позволяет себе жадно любить его, словно пытаясь насытиться им перед долгой разлукой, напиться им, надышаться. Хью растворяется в ласках возлюбленного, отдается им весь без остатка, хотя при мысли об отъезде Джона на душе у него скребут даже не кошки, а тигры. — Может, все-таки не стоит мне уезжать? — задумчиво говорит Джон, поглаживая волосы Хью. Теплое дыхание — на его шее, длинные пальцы вычерчивают какие-то колдовские знаки на его груди. — Не хочу нарушать свой обет, который я дал тебе когда-то. — Я освобождаю тебя от обета, сэр рыцарь, — улыбается Хью, — но только на один месяц. — А чем ты тут будешь заниматься, пока меня не будет? — Буду сидеть дома. Принимать арендаторов. Может попрошу Джека нанять рабочих, перекрыть нам веранду — там, кажется, скоро прохудится крыша. Джон еще крепче обнимает Хью. — Не представляю, как я могу тебя оставить, — признается он. — Джон, ну что ты… Я, в конце-концов, взрослый мужчина. Ты что же, считаешь, что меня нельзя оставить одного на хозяйстве? — На хозяйстве тебя оставить можно. Но… Джон замолкает. Он не хочет говорить Хью, что безумно боится его потерять — Хью и так об этом прекрасно знает. Не хочет говорить, что боится оставить возлюбленного без своей охраны — в конце-концов, Хью больше не его пленник. Опасается, что в его отсутствие Хью затеет какую-то ссору с соседями — но не хочет обижать его заранее недоверием. И больше всего страшится, что Хью просто покинет его. В самых глубоких подвалах своей памяти, запечатанными под семью замками, Джон Мальтраверс все же хранит воспоминания о том, как именно он получил любовь Хьюго ле Диспенсера. Нет, он не винит себя за то, как обращался с врагом; но чувствует вину за то, что продолжал третировать Хью, когда тот быть врагом уже перестал — выбивая из него все новые и новые доказательства его любви и преданности. Втайне от самого же себя Мальтраверс боится, что Хью тоже это помнит — и чем больше растет его привязанность к Хью, тем сильнее становится этот страх. А что, если Хьюго ему не простил? И когда Джона не будет рядом, он легко может уехать в Пензанс, сесть на корабль и отплыть на континент — и покинутый любовник его там никогда не найдет. Джон подавляет тяжелый вздох. Что за глупости приходят ему в голову. — Скажи мне лучше, что тебе привезти из Лондона? — переводит он разговор на другую тему. — Мне ничего не нужно. Себя поскорее верни, — улыбается Хью. Джон устало прикрывает глаза. Вот, говорили, что Хью Диспенсер клянчил у короля милости и подарки. Мальтраверс, конечно, не король; но дела у них идут неплохо — и он в состоянии баловать своего любовника дорогими подарками; только Хью никогда и ничего у него не просил. Джону самому хочется одаривать Хью; правда, в их захолустье не так-то легко отыскать что-то, что отвечало бы изысканному вкусу барона Диспенсера. «Буду в Лондоне, — думает Джон про себя, усмехаясь, — посмотрю, какие нынче украшения предпочитает королева. Вроде бы, у нее и у Хью были схожие вкусы.» *** Ровно через месяц, день в день, Джон прибывает в Труро. Уже вечер, но до их дома остался всего лишь день пути. Джон собирается передохнуть пару часов, и выехать ночью, чтобы еще до полудня увидеть Хью. Он останавливается в трактире, где они обычно останавливаются с Хьюго, когда приезжают в Труро по делам. Рассеянно заказывает обед, думая только о том, что завтра, в это же самое время, он уже будет рядом с Хью. Внезапно ему на плечо ложится рука — и, резко обернувшись, он встречается взглядом со взглядом зеленых колдовских глаз, устремленных на него. — Приветствую вас, барон Мальтраверс, — очаровательно улыбается Хьюго. — Ты как здесь оказался? — ошеломленно спрашивает Джон вместо приветствия. — Не мог вытерпеть лишнего дня в разлуке, и решил выехать тебе навстречу. — А если бы мы разминулись? — Ну, если бы я не нашел тебя в Труро, то сразу поехал бы обратно, — улыбается Хью. Джон хватает его ладонь, с силой прижимается к ней губами. — Джон, ну не здесь же… — смущенно шепчет Хьюго, но руку отнять не пытается. — Люди смотрят, Джон. Я нам комнату снял. И ванну попросил туда принести. Джон тут же поднимается из-за стола. — Может, все-таки доешь? — неуверенно предлагает Хью, заранее зная ответ. — Меня терзает голод другого рода, — говорит Джон, глядя на Хью потемневшими глазами. — Где там эта твоя комната?.. Идем скорее. *** Оказавшись в комнате наверху, Джон рывком запирает дверь и набрасывается на Хьюго. Вжимает его в стену, впивается в губы поцелуем, врывается руками под одежду; разворачивает спиной к себе, грубо целует шею, навалившись сзади, наскоро обнажает его бедра, развязывает завязки своих собственных штанов, входит резко, заставляя Хью вскрикнуть, двигается быстро, тяжело дышит и дрожит, будто в лихорадке. Несмотря на грубость, его умопомрачительная страсть передается и Хью тоже; он касается рукой своего возбужденного естества — и Джон тут же властно бьет его по руке. «Терпи,» — рычит он, и Хьюго подчиняется. Джон кончает в него, кое-как завязывает брюки, продолжая губами впиваться в шею; подхватывает его на руки, несет к ложу и опускает на постель, нависая сверху. Берет член Хью в рот, жадно ласкает губами и языком, выпивает все — и тут же тянется за поцелуем, сжимая любовника в железных объятиях. Наконец его начинает отпускать, и он отрывается от губ любовника. Осматривает дело рук своих, удовлетворенно усмехаясь. Хью, его Хью, великолепный, соблазнительный Хью — темные волосы разметались по подушке, одежда в беспорядке, на лице горит румянец, губы вспухли от поцелуев; и на белой нежной шее тоже явственно проступают багровые следы. Глаза Хью полуприкрыты, и Джон целует их, прежде чем упасть рядом на подушку. — Ну, ты доволен, Аттила-завоеватель? — насмешливо произносит Хью, не открывая глаз. Джон трется щекой об его плечо. — Прости, радость моя, — говорит он, — я и впрямь варвар. Но я слишком соскучился по тебе. И вот… не смог удержать свою звериную натуру в узде. — И это прекрасно, — Хью переворачивается и оказывается сверху, насмешливо смотрит в лицо Джону изумрудными своими глазами. — Мне кажется, наша ванна еще не совсем остыла. Потом они сидят в огромной бадье, и Джон отдается на волю ласковых рук. Хью трет его жесткой мочалкой, разминает плечи; Джон в это время делится привезенными из Лондона новостями — хотя, по правде сказать, новости эти не особо радостные. Во дворце нарастает напряжение. Эдмунд Вудсток и Генри Ланкастер возглавляют оппозицию против власти Мортимера. Молодой Эдуард с каждым днем все больше и больше выходит из-под контроля. Элеонору, официально — вдову Хьюго, Изабелла обвинила в краже драгоценностей, и снова заключила в Тауэр; на ее земли снова был наложен арест. Слушая эти новости, Хью хмурится. Его любовь к Элеоноре осталась в прошлом — кроме того, она уже вторично вышла замуж. Но бросать своих детей он не намерен. Хорошо, что теперь у него есть возможность им помогать. Они выбираются из остывшей ванны, и Джон явно намеревается продолжить ранее начатое. Но Хью останавливает его. — Погоди, дорогой, я еще с тобой не закончил, — говорит он, и достает походный набор для бритья. — Ты уже достаточно поцарапал меня сегодня своей трехдневной щетиной. Дальше — только после бритья. Джон смеется, ловит и целует пальцы Хью. Обычно он предпочитает бриться сам, но сегодня разрешает любовнику поухаживать за собой. Хью бреет его, аккуратно и чисто, и так ласково; сердце Джона тает от этой нежности и близости, а главное — оттого, что Хью его дождался. *** На следующий день они возвращаются домой. Джек, верный слуга, многозначительно смотрит на Джона; явно хочет что-то рассказать. Но Джон отсылает его. Завтра, все завтра. Дом цел, Хью рядом с ним — и сегодня он больше не хочет ничего слышать. Он хочет провести с Хью остаток дня и ночь, в их собственной спальне, на их ложе. Он слишком истосковался по своему возлюбленному; его голод еще не утолен. Джон удивляется сам себе. Их медовый месяц с Хьюго длится уже больше года, но его влечение не угасает — а, наоборот, становится все сильнее. Ни с одной женщиной Джон не испытывал ничего подобного; ни с кем он не был таким ненасытным. Джон гладит спину Хью, целует вдоль позвоночника, медленно опускаясь все ниже. Под его руками, тело Хью подрагивает от удовольствия. Джон добирается до самого низа спины; на крестце у Хью — маленькая родинка, и Джон считает это очередным неоспоримым доказательством его, Хью, ведьмачьей природы. Джон целует этот ведьминский знак, поглаживает и сжимает белые ягодицы любовника, покрывает их поцелуями. Возвращается к плечам Хью, прижимаясь всем телом, понимает, что снова хочет, и нет сил терпеть… — Хью, мой сладкий… опять хочу тебя. Хью давно потерял счет, сколько раз Джон брал его за эту ночь. В его голове уже вообще нет никаких мыслей, только марево от безумного удовольствия. — Я весь твой, Джон, — шепчет он, задыхаясь. Джон переворачивает его на спину; Хью разводит колени ему навстречу. — Хью, — шепчет Джон, — мой Хью… Какой же ты… невероятный. — Только для тебя, Джон. Только твой. За окном уже начинает светать, а они все еще не могут уснуть. Джон на время утолил свой голод, и теперь ему хочется поболтать. — И все-таки ты колдун, барон Диспенсер, — произносит он, потягиваясь. — Как по другому объяснить все… это? Под «этим» Джон, должно быть, подразумевает полностью разоренное ложе, изрядно мокрые простыни, и несколько измученный, но донельзя счастливый вид Хью. — А может, это все-таки ты колдун, барон Мальтраверс? — ухмыляется Хью. — Почему я? — Потому что я влюбился в тебя первым. Влюбился в такого… коварного типа, на котором негде пробы ставить. Чем не колдовство? — Нет, не колдовство. Я просто очень этого хотел. Ну и старался привлечь твое внимание… как умел, — кривовато усмехается Джон. — Если бы мне вздумалось написать пособие по куртуазной любви, я, пожалуй, не стал бы включать туда твои методы, — академическим тоном сообщает Хью, и добавляет, — хотя вынужден признать, что они оказались весьма действенными. Джон прячет лицо в волосах Хью. Ему очень хочется верить, что Хью простил ему за прошлое. *** На следующее утро — хотя какое утро, почти полдень уже, — пока Хью еще спит, Джон идет побеседовать с Джеком. Как он и предполагал, Джеку нечем его обрадовать. Нет, Хью не ссорился ни с кем из соседей и не повесил никого из арендаторов; не уезжал никуда без сопровождения Джека — и вообще почти никуда не выезжал; не принимал наедине ни дам, ни джентльменов. Зато он познакомился с компанией контрабандистов, и, пока Джона не было, уже пару раз прятал в доме их «груз». Вместо завтрака, Джон страшно кричит на Хью. Он напоминает Диспенсеру его собственное обещание — перестать мошенничать, вести дела честно, не делать ничего, что могло бы привлечь к ним внимание властей. Хью оправдывается — береговая охрана действует из рук вон плохо, ее считай и нет. А контрабандисты щедро делятся прибылью. Эти аргументы не производят на Джона никакого впечатления. Он не разговаривает с Хью до самого вечера, а ночью — впервые за все время — идет спать отдельно, в гостевую комнату. Хью в отчаянии. Он так скучал за Джоном. Был так рад его приезду. После ночи страсти, он мечтал, как проведет с Джоном следующий день, просто наслаждаясь его обществом. Он сам собирался рассказать Джону про контрабандистов; он не видит в этом ничего плохого, и не понимает, почему Джон так разгневался. Ему неприятно, что Джон узнал обо всем от слуги — это значит, что Джек докладывает Джону каждый его шаг. Хью нечего скрывать от Джона — но чувствовать себя под надзором, как в тюрьме, он не хочет. А Джон, значит, не доверяет ему. Джон остается его тюремщиком. От обиды и боли, Хью не может заснуть. Он понимает, что виноват перед Джоном — но и Джон виноват перед ним. И что ему делать? В конце-концов, любовь к Джону перевешивает обиду. Поздней ночью Хью пробирается в спальню, где обосновался Джон — и видит, что тот еще не спит. Хью замирает в дверях. Он предпочел бы застать Джона спящим, просто лечь с ним рядом, обнять — и их тела помирили бы их гораздо быстрее и успешнее, чем могут помирить их слова. Но Джон не спит и молча смотрит на него. — Ты не спишь? — робко спрашивает Хью, просто для того, чтобы начать разговор. — Как видишь. — Джон, прости меня. Я такой дурак. — В том то и дело, что не дурак, — вздыхает Джон. — Был бы дураком, я б так не сердился. И не связался бы с тобой. Хью молчит, склонив голову. — Иди сюда, ты… кэлпи, — не выдерживает Джон. Хью подходит, осторожно ступая. Садится на постель, но не ложится. — Я сам собирался все тебе рассказать. Просто не успел, — говорит Хью. — Я тоже виноват, — признается Джон. — Мне надо было сперва спросить у тебя. Ну и вот, я все же спрашиваю: как тебе пришла в голову мысль связаться с контрабандистами? — А я не вижу в этом ничего плохого, Джон. С чего бы мне беспокоиться о прибыли английской короны? — Мне плевать на прибыль английской короны. Меня интересует только твоя безопасность. И твои обещания мне, которые ты нарушил. Хью мог бы сказать Джону, что он обещал перестать заниматься земельными махинациями, а насчет контрабандистов договора у них не было. А также мог бы напомнить Джону, что он только что сам привез ему из Лондона такие новости, которые подразумевают — Хью скоро понадобятся еще деньги; много денег. Хью все время помнит об этом, и все время ищет возможность заработать больше. Но сейчас он пришел к Джону помириться, а не вываливать на него свои проблемы. Поэтому он только молчит, потупившись, и Джон снова не выдерживает — тянет его к себе. Хью обрадованно прижимается к нему всем телом, и так замирает. Джон обнимает Хью, чувствуя нарастающее возбуждение. Но на этот раз он сдерживается; он считает, что Хью все же виноват перед ним — и ждет, когда тот сам попросит взять его. Однако Хью тоже молчит, жмется щекой к его плечу — как-то даже робко, и виновато, и Джон решает оставить все до утра. Утром Хью оказывается разбуженным безбожно рано, но самым приятным образом. И на следующий день в их доме снова воцаряется мир.